Цирцея

Улисс. О! Неужели губительно заставить кого-то вновь стать человеком из зверя?

Цирцея. Весьма губительно. И то, что это правда, спроси кого-нибудь из них, так как я даже не желаю даровать тебе этой милости, если они [звери] с этим не согласятся.

Улисс. Ну как могу я знать это от них, которые, будучи зверьми, не понимают и не умеют или не могут говорить? Подозреваю, что ты пошутила.

Цирцея. Не расстраивайся, потому что я позволю им это.

Улисс. И у них будет та же речь, какой они обладали, когда были людьми?

Цирцея. Да; потому что как превратила я их в зверей, так заставлю вернуться в них сознанию настоящих людей. И чтобы не терять больше времени, видишь те две [створки] раковины, прикрепленные вон к тому камню которые открываются и закрываются? И этот холмик земли, который находится недалеко от воды, в шаге от той пальмы?

Улисс. Вижу.

Цирцея. В одной – устрица, в другом – крот, которые были когда-то людьми и греками. Поговори с ними; и чтобы ты мог свободнее сделать это, я удалюсь отсюда, отправившись на прогулку по этому берегу. И затем, как услышишь об их желании, приходи ко мне; и я сделаю то, что ты захочешь.

Улисс. Несомненно, важную вещь сказала мне Цирцея: находясь таким образом в этих телах зверей, они смогут обладать даром речи и беседовать со мной, однако при ее помощи. И мне кажется [это] столь невероятным, что я не осмеливаюсь как бы испытать ее, боясь, если мне не удастся, прослыть глупцом, что кажется [вполне] разумным. Но, однако, здесь нет того, кто мог бы меня порицать за это, кроме Цирцеи; а она не может безосновательно сделать этого, так как [сама] мне это советовала. Итак, я не хочу отказываться. Но как я должен назвать ее [устрицу]? Сам не знаю, как, разве лишь по названию, которое они имеют как животные. Значит, сделаем так. Устрица! О, Устрица!

Устрица. Чего ты хочешь от меня, Улисс?

Улисс. Я назвал бы тебя и твоим именем, если бы знал его. Но если ты грек, как сказала мне Цирцея, будь любезен сказать мне его.

Устрица. Я был грек, прежде чем был превращен Цирцеей в устрицу; и происходил из местности близ Афин; а имя мое было Иттако; и поскольку я был бедняком (poveretto), то стал рыбаком.

Улисс. Итак, возрадуйся тому, что сострадание, которое я испытываю к тебе, зная, что ты родился человеком, и любовь, которую я к тебе питаю, поскольку ты с моей родины, побудили меня просить Цирцею о том, чтобы ты возвратился в свой первоначальный вид и затем отправился со мной в Грецию.

Устрица. Не продолжай дальше, Улисс, потому что твое благоразумие и твое красноречие, за которые тебя так хвалят у греков, не имели бы для меня никакой силы; так что не пытайся ни советовать мне оставить, с одной стороны, столько благ, которым я столь счастливо радуюсь в этом состоянии без забот, ни убеждать меня, с другой, вновь стать человеком; потому что он самое несчастное животное, какое существует в мире.

Улисс. О, мой Иттако! Когда ты потерял образ человека, ты, должно быть, потерял и разум, говоря так.

Устрица. [А] ты, Улисс, его не можешь уже потерять, потому что не имеешь его, веря в то, что говоришь. Но оставим в стороне оскорбления и немного поговорим друг с другом дружелюбно. И ты увидишь, покажу ли я тебе, испытав одну и другую жизнь, истинность того, что говорю.

Улисс. О! Я хотел бы это ясно увидеть.

Устрица. Итак, послушай меня. Но видишь [ли], я хочу, чтобы ты обещал мне предостеречь меня, когда я открываюсь, как видишь, для разговора с тобой, чтобы не вышел какой-нибудь предатель (traditorelli) из этих морских крабов и не бросил камешек между створками раковины, отчего я не мог бы потом закрыть их.

Улисс. А почему это?

Устрица. Чтобы вытащить меня наружу своими губами и съесть, как обычно делают, когда видят нас открытыми.

Улисс. О! Ты слышишь о тонкой хитрости! И кто научил вас охранять себя от них и избегать таким образом этого их обмана?

Устрица. Природа, которая никогда не отказывает никому в необходимых вещах.

Улисс. Оставь любое подозрение и говори без опаски, потому что я тебя предупрежу.

Устрица. Ну, выслушай меня. Скажи-ка мне, Улисс, вы люди, которые так хвалите себя за то, что более совершенны и более благоразумны, чем мы, так как обладаете мышлением (il discorso della ragione)[14], цените ли более те вещи, которые считаете лучшими, чем другие?

Улисс. Да, несомненно. Более того, это один из тех признаков, откуда можно узнать о нашем совершенстве и благоразумии; ибо оценка каждой вещи одинаково (в равной степени) происходит из малого знания природы и качественности вещей и является признаком глупости.

Устрица. И вы их любите больше, чем другие?

Улисс. Да, потому что за знанием следует любовь либо ненависть: поэтому все те вещи, которые оказываются для нас добрыми, любят и желают их; и, напротив, тех, которые кажутся нам порочными, ненавидят и избегают.

Устрица. И, любя их более, чем другие, вы разве не проявляете также бóльшую заботу о них?

Улисс. О! Кто сомневается в этом?

Устрица. А ты не думаешь, что это самое делает также и природа или тот ум (intelligenza), который руководит ею? И [делает] с гораздо большим основанием, чем вы, так как она не может ошибаться, как я уже много раз слышал от афинских философов, когда, чтобы продать выловленную рыбу, стоял у тех портиков, где они находились добрую часть дня, чтобы вместе беседовать и спорить.

Улисс. Я тоже так думаю.

Устрица. О! Если ты соглашаешься со мной в этом, [значит] ты согласился со мной и в том, что мы лучше и благороднее вас.

Улисс. И каким образом?

Устрица. Потому что, раз природа принимает в расчет больше нас, чем вас, из этого следует, что она любит больше нас; и любя нас больше, она это делает только по той причине, о которой я тебе сказал.

Улисс. О! Ты мне кажешься первым логиком Афин.

Устрица. Я не знаю, что такое логика; подумай, как я могу быть логиком! Говорю так, как меня научила природа. И это заключение (ragione), умей его делать всякий, кто обладает разумом, и является вернейшим.

Улисс. Да, если бы было верно, что природа больше считается с вами, чем с нами.

Устрица. О! Это легко проверить, и если ты хочешь, чтобы я тебе это доказал, послушай меня. И поскольку ты в этом более способен, я хочу, чтобы мы начали с первого дня, как она произвела и вас, и нас в мир, – дня нашего рождения; поэтому, скажи-ка мне, какую заботу она проявила, считаясь с вами, если заставила вас родиться голыми?[15] И, напротив, она показала, что достаточно ценит нас, заставив нас прийти в мир одетыми: кто – в скорлупу, кто – в шерсть, кто – в чешую, кто – в перья, и кто – в одно, кто – в другое; [в этом], несомненно, знак того, что ей было гораздо больше по сердцу сохранение нас.

Улисс. Это не довод, потому что, если она сделала нас голыми и покрытыми шерстью настолько тонкой, что нам причиняет вред любая малейшая вещь, то она это сделала вот почему: поскольку мы должны проявлять воображение и другие наши внутренние чувства гораздо тщательнее, чем вы, дабы затем они служили интеллекту, подобало, чтобы наши члены и особенно те органы и те орудия, где производятся эти действия, были из более благородной и более легкой материи, и также еще чтобы была [у нас] более тонкая кровь и больше тепла, чем у вас: откуда рождается слабость нашего телесного строения (complessione). Потому что, если бы мы были составлены из жидкостей более грубых и крови более жирной (grosso), как вы, откуда происходит, что вы более сильного и более мужественного телесного строения, чем мы, но отнюдь не более долгой жизни, поскольку это происходит из умеренности телосложения (temperatura della complessione), в чем мы вас значительно превосходим[16], и потому у нас чувство осязания гораздо более совершенное, чем у вас, поскольку оно ощущает любое малейшее различие, то из этого бы следовало, что мы, как вы, обладали бы малым знанием и малым умом. Ибо, как говорят физиогномисты, нравы души следуют за строением тела[17]; откуда всегда видно, что частям тела (членам) льва следуют нравы льва, частям тела медведя – нравы медведя. И чтобы [убедиться], что это истина, поразмысли над тем, что ты видишь среди людей: те, кто составлен из грубых жидкостей, – также грубого ума, и, напротив, те, у кого тонкая и легкая плоть, – также тонкого ума. Так что природа, желая создать нас разумными и обладающими совершеннейшим знанием, как бы была вынуждена сделать нас такими.

Устрица. О! Я не хочу даже думать, что она была вынуждена, ибо, когда она создавала все вещи, она могла их создать по-своему; и могла очень хорошо придерживаться другого правила и сделать так, к примеру, чтобы была вода, которая бы жгла, и огонь, который бы охлаждал.

Улисс. О! И не было бы в мире того столь восхитительного порядка, который существует среди творений, откуда, по признанию каждого, происходит его красота.

Устрица. И был бы здесь другой порядок, из которого родилась бы красота другого рода, которая была бы, может быть, более прекрасной, чем эта.

Улисс. О! Когда мы в сомнении, мы идем вслепую. Но какое имеет значение то, что природа создала нас голыми, если она дала нам столько знания и столько сил, чтобы одеваться в одежды, [сделанные] из вас?

Устрица. Да, но с какой опасностью? Со сколькими из вас происходило несчастье из-за желания схватить нас, чтобы мы служили вам [какими-то] из частей нашего [организма]? И кроме того, с каким трудом? Потому что, если вы хотите использовать для себя наши шкуры, вам необходимо обработать их, если нашу шерсть – вам необходимо спрясть ее, соткать и сделать с ней тысячу других вещей, прежде чем вы доведете ее до такого вида, чтобы можно было использовать ее.

Улисс. О! Эти труды нам сладостны и приятны, более того, они как бы времяпрепровождение[18].

Устрица. Да, тем, кто делает это ради удовольствия, как иной раз делаешь ты. Но порасспроси-ка об этом тех, кто делает это, вынуждаемый необходимостью и чтобы получить от своих тяжелых трудов возможность приобрести то, что надо; и ты увидишь, скажут ли они, что эти труды кажутся им сладостными. Я сам знаю, потому что, когда я был человеком, мне настолько не нравилось работать [на земле], что, как я тебе сказал, я сделался рыбаком; и я охотно принялся бы за любой большой тяжелый труд, чтобы не работать [на земле], так как считал [эту работу] ремеслом волов, которые работают всегда, и когда более не могут, им дают молотком по голове.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

О творчестве Джелли см.: Girardi Е. N. Dante nell’umanesimo di Giovan Battista Gelli. Le letture sopra in Commedia // Aevum. 1953. XXVII. P. 132 segg.; Lagomaggiore C. L. «Letture sopra lo inferno» di G. B. Gelli calzaiolo fiorentino dantista // Miscellanea in onore di Roberto Cessi. Roma, 1958. T. 2. P. 97–112; Tissoni R. Per il teslo della «Circe» di Giovann Battista Gelli // Studi di filologia italiana // Bullettino annuale dell’Accademia della Crusca. Vol. XX. 1962. P. 99 segg.; De Gaetano A. L.G. Gelli and the Florentine Academy: The Rebellion against Latin. Firenze, 1976; Tenenti A. Il senso della morte e l’amore della vita nel Rinascimento. Torino, 1977. P. 193–197; Чиколини Л. С. Социальная утопия в Италии XVI – начало XVII в. М., 1980. С. 196–202 (текст снабжен богатой библиографией и указаниями на издание сочинений Джелли); Ролова А. Д. Флорентийская Академия XVI века в Позднее Возрождение // Культура эпохи Возрождения и Реформация. Л., 1981. С. 103–109; Ревякина Н. В. Человек в гуманизме итальянского Возрождения. Иваново, 2000. С. 294–306.

2

См. пер. диалогов 3–7, 10 на рус. язык: Джелли Дж. Причуды бочара / Пер. Н. П. Подземской // Сочинения великих итальянцев XVI века. СПб., 2002. С. 290–356.

3

Machiavelli N. Pensieri sugli uomini / Da G. Papini. Lanciano, 1910. P. 28–31. Название поэмы взято Макиавелли у Апулея, а сюжет, видимо, из работы Плутарха «Свинья» или из гомеровского рассказа о Цирцее, обратившей в свиней спутников Одиссея.

4

См.: Чиколини Л. С. Социальные мотивы в творчестве Джованни Баттисты Джелли // История социалистических учений. М., 1981. С. 240–258.

5

См.: Воронцова Г. В. 1) Этические воззрения флорентийского гуманиста Дж. Б. Джелли (сер. XVI в.) // Возрождение: гуманизм, образование, искусство. Иваново, 1984. С. 68–79; 2) Джамбаттиста Джелли и некоторые аспекты флорентийского неоплатонизма // Возрождение: общественно-политическая мысль, философия, наука. Иваново, 1988. С. 58–66; 3) Особенности религиозных воззрений Джамбаттисты Джелли // Культура Возрождения XVI века. М., 1997. С. 135–143.

6

См.: Ugolini A. Le ореrе di Giambattista Gelli. Pisa, 1898. P. 51; Tarantino N. La «Circe» e i «Capricci del bottaio» di G. B. Gelli // Studi di letteratura italiana. 1923. Vol. XIII. P. 21; Storia letteraria d’Italia. Il Cinquecento / A cura di G. Toffanin. Milano, 1929. Cap. IV.

7

См.: Sanesi I. Introduzione // Gelli G. В. Opere / A сurа di I. Sanesi. Torino, 1968. P. 19.

8

Ibid. P. 18.

9

Ibid. Р. 14.

10

Протей в греч. мифологии – морское божество, способное принимать различные образы.

11

Пико дела Мирандола Дж. Речь о достоинстве человека // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. 1. С. 249.

12

Джелли имеет в виду небольшое сочинение Плутарха «Свинья», где Свинья, бывшая человеком, беседуя с Улиссом, заявляет о своем нежелании вернуться в человеческий образ.

13

В X книге «Одиссеи» рассказывается, как волшебница Цирцея, владелица о. Эо, обратила с помощью волшебного зелья спутников Одиссея (Улисса) в свиней, сохранив, однако, им разум (Одиссея. X, 233–240). Позже по просьбе Одиссея она снова вернула им человеческий образ и через год отпустила их вместе с Одиссеем на родину (Одиссея. X, 388–396).

14

Слово discorso встречается в работах Джелли или отдельно или в сочетании с другими словами – la ragione е il discorso, il discorso della ragione, il discorso ragionevole, discorso или intelletto pratico и др. Приведя различные случаи употребления этого слова в «Цирцее» и в других работах Джелли, И. Санези считает, что у Джелли все же существует различие между ragione и discorso: разум – абстрактная способность и сила души, а дискорсо – практический акт разума, т. е. конкретное рассуждение относительно частного объекта (Gelli G. В. Opеre / А сurа di I. Sanesi. Torino, 1968. Р. 153–154, сноска 7 к Capricci del Bottaio; далее ссылки на это издание приводятся в круглых скобках с указанием номеров страниц и сносок).

15

Аргумент, характерный для средневекового католицизма, встречается, в частности, в трактате Иннокентия III «De miseria conditionis humana». См.: Иннокентий III. О презрении к миру, или О ничтожестве человеческого состояния / Пер. Н. И. Девятайкиной // Итальянский гуманизм эпохи Возрождения / Под ред. С. М. Стама. Ч. 2. Саратов, 1988. С. 120.

16

Джелли показывает знание основных натурфилософских представлений эпохи о строении человеческого организма. В основе подобных представлений лежит учение о связи макро- и микрокосмоса (мира и человека) и о составе человеческой телесной структуры, как и структуры мира, из элементов (земли, воды, воздуха и огня) с их субстанциальными качествами – сухостью, влажностью, холодом и жаром. Сюда присоединяется еще и учение о 4-х влагах (жидкостях), наполняющих человеческий организм – крови, желчи, черной желчи и флегме. Все явления в человеческом организме объясняются соотношением субстанциальных качеств и влаг и их взаимодействием с соответствующими качествами окружающей среды. Считалось, что людям свойственны более легкая телесная материя и более тонкие жидкости (наилучшая – воздушная, маслянистая (не жирная и не водяная)), а также большая умеренность в соотношении всех составляющих.

17

Идеи «Физиогномики» Псевдо-Аристотеля были очень популярны у мыслителей Возрождения и у гуманистов, в частности в основу физиогномики было положено признание неразрывной связи души и тела, их полного соответствия друг другу и отражение душевных качеств в телесном строе. Поскольку «нравы души», которые, как считали, заключены в чувствующей части души, общей у людей и животных, физиогномика применялась и ко вторым. Так в трактате Дж. Делла Порта «О человеческой физиогномии» 2 гл. I кн. была посвящена тому, как по телесным признакам узнать характер животных (Della Porta G. De humana phisiognomica. Lib. 4. Hanoviae, 1593. P. 5).

18

Улисс не понимает тяжести труда, и его замечание выглядит легковесным.