скачать книгу бесплатно
– Кедой! – голосом самца орангутанга победно заключил я, напоследок еще раз прыгнув на остатки трубки.
– Тебе это даром не пройдет! – прошипел Степка. – То, что я увидел, станет достоянием общественности.
– Вау! – кривлянулся я. – И не мечтай! Бездоказательно!
Я плюнул на ошметки трубки, переступил через Степкино тело и отправился в бассейн. Я был горд собой! Я плавал как довольный индюк. Я и был индюком! Глупым и самонадеянным. Ибо индюкам не дано плавать. А через два дня я получил по почте фото… да что фото, целую фотосессию с места происшествия. Там были и снимки того, как я разглядываю свой многострадальный зад, и то, как я лупцую Степку, и то, как я отделываю проклятую трубку.
Причем последнее выглядело как стриптиз, трубки-то видно не было!
Я покрылся холодным потом, потом горячим, потом снова просмотрел фотки, потом вытащил, внимательно изучил, не понимая, какого хрена я хочу там увидеть. Хрен, впрочем, был на высоте! (Черт, опять тянет на слоган!). Тогда в раздевалке я и не заметил его боевого настроя.
Блин, о чем это я! При чем тут это?! Мало мне было проблем с геморроем, так теперь и эта хрень! Или хрен?! Словом, полный двучлен! И что мне теперь с этим делать?!
Я отправился к компьютерщикам и поманил Степку. Он с ужасом уставился на меня и нырнул под монитор. Я шагнул в их поганый отсек. Степка решил, что я намерен прилюдно его поколотить, и угрем выскользнул в коридор. Поскольку диалога не было, его собратья даже не оторвались от своих присосок. Я молча двинул по коридору, поманив Степку за собой. У себя в кабинете я сел за комп и открыл папку, куда покидал фото со сценами расправы. Свою обнаженку, разумеется, стер.
– Блин! – выдохнул Степка. – Как это ты сделал?! – В его глазах не было страха и неловкости, только охотничий азарт. – Ты же был голый! У тебя что, камера была в заду?
Я занес руку, но Степка успел отскочить. Я встал, запер дверь, снова сел и уставился на Степку. Моего фирменного взгляда – помесь гадливости и презрения с полувыпяченной губой – он не выдержал и заскулил:
– Ты чего, шантажировать меня собрался? Блин, не ожидал от тебя такого! – Он еще что-то нес, типа падения до нулевой отметки его рейтинга уважения ко мне и прочая, и прочая. Мне было плевать, я не слушал, я смотрел на него. Наконец мне стало ясно, что Степка реально не имеет к этому отношения. Но отпускать его просто так, не использовав, было бы непрофессионально.
– Козел ты, – заботливо сказал я, – чего мне тебя шантажировать? Я тебя поимел как мужчина и… Но-но! – шикнул я, уловив его праведный гнев. – В смысле, отмудохал. В смысле, сломал твой смарт. И забыл. Но, похоже, был среди нас третий, ибо, как ты справедливо заметил, камера могла быть только в моей заднице. А ее там не было.
– Откуда мне знать? – мстительно вставил он. Я решил проигнорировать, он ведь был мне нужен. И я спросил его отеческим тоном:
– Степ, я хоть и голый на снимках, но и ежу понятно, кто тут сверху, а кто снизу.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, уставившись в монитор.
– Это образное сравнение, – как мог, успокоил его я. – Я имел в виду, что при любом раскладе я выгляжу гоголем, а ты тряпкой. Так что надо понять, кто этот самый третий.
– А чего он хочет? – спросил Степка.
– Не знаю.
– Ну, так или иначе, а хочет он, наверное, от тебя, – сказал Степка, – ты же выглядишь таким… гоголем.
– Степ, напрасный стеб! – усмехнулся я, отметив, как красиво сложилась фраза. Он тоже отметил – профи, он и в дерьме профи. А мы были именно в этой субстанции, о чем я не преминул ему напомнить и завершил:
– Есть несколько вариантов. Первый: ты прав, и ему что-то нужно, именно от меня. Но не радуйся, ибо, поскольку в это дерьмо я угодил из-за тебя, то не намерен барахтаться там один. Вариант второй: начал этот тип с меня, а потом дойдет и до тебя. Так, может, стоит принять превентивные меры?
– Что ты имеешь в виду?
– Блин, затрахал! Третий раз задаешь тот же вопрос!
– Второй!
– Степ, – проигнорировал я, – ты можешь отследить, кто послал эту хрень? Ты понял, что я имею в виду?! Вот, садись за мой комп и давай!
– Зачем? – искренне удивился этот урод. Я молча стал расшнуровывать кеды. – Я имел в виду, – затараторил Степка, видимо, ненавидевший мои кеды больше, чем конкретно меня, – что тут и думать нечего. Если камера не была в твоей заднице, значит, она была в раздевалке. И, судя по ракурсу снимков, не одна.
Я так и остался в полусогнутой позе. Мне было стыдно. Мне было стыднее даже, чем при виде своих снимков ню. Впрочем, там я выглядел гоголем, а здесь – недоумком, ведь даже недоумок Степка «на раз» дедуктивно решил проблему, а я просто трясся от страха и ничего не мог придумать. Ну и кто из нас после этого Холмс, а кто Ватсон?
Впрочем, стыд стыдом, но лицо надо было сохранять, и, медленно выпрямившись, я обратился к Степе со вздохом, как к недоумку:
– Ну наконец и до тебя дошло, где были камеры. Браво, Ватсон! Теперь, когда ты растормошил свои извилины, надеюсь, оставишь мою задницу в покое и, может, подумаешь и о том, как нам достать пленку и заткнуть шантажиста?
– Зачем? – искренне удивился гаденыш. – Может, это не шантаж, а прикол?
Я понял, что Степка почему-то уверен, что эта байда имеет отношение не к нему, а ко мне, и, значит, нафиг ему париться. Он был прав. Я встал и молча открыл дверь. По лицу Степки было видно, что он не верит в искренность моего жеста. Но он решил не тянуть кота за хвост и бочком вышел из кабинета.
Я недолго думал, как ему отомстить, – надо просто послать ему те же фотки. Не с моего компа, так как бывший филолог, а ныне компьютерщик Степка сразу бы врубился, от кого месседж. Я закинул фотки на флешку, чтобы отослать их из интернет-кафе с наскоро созданного адреса, и выключил комп.
* * *
Когда я пришел в себя, то увидел Степкин фейс в смазе. Рядом расплывались еще какие-то. Я закрыл глаза и открыл их, только почувствовав «леща» на щеке. Это меня встряхнуло, и я сел. Голова гудела. Я схватился за нее и почувствовал на лбу рог. Вот только этого нароста мне и не хватало. Я глянул в зеркало в шкафу и увидел на лбу шишку неописуемой цветовой гаммы и величиной с брелок от моих ключей. Но главное было не в этом. Главным была та гамма ощущений, которая отпечаталась на лицах моих сотрудников. Я понял, что лучший тест на проверку отношения к себе – это выражение лиц окружающих, на глазах которых ты попал в дерьмо. Ни на одном из шести лиц – три женских, три мужских – не было и тени искреннего участия. Самое лайтное отражало незамутненный кайф от чаплиновской ситуации. У остальных… Черт, чем это я заслужил такое отношение, такое злорадство, едва прикрытое маской участия?!
Я понял, что у меня есть только одна возможность отомстить им – уйти с работы. Тогда шефом станет Игорь, а уж он так отыграется на них, что мало не покажется. Вот тогда, сравнив этого маньяка-начальника со мной, они поймут, кого потеряли в этом изуродованном шишкой лице.
Я мило улыбнулся всем – причем так искренне, что они так же искренне удивились. Они же не знали о моем плане мести.
– Всем спасибо! А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.
Я сказал это, когда они все были у двери. Они все разом обернулись, мучительно пытаясь понять, кого я имел в виду. Я наслаждался триумфом.
А потом сказал:
– Тот, кто открыл на меня эту долбаную дверь, украсившую меня фингалом. – И уткнулся в монитор, чтобы не видеть их злорадства, ведь одному из них предстояла экзекуция. А это всегда приятно. В любом офисе. Благородства я ни от кого не ждал и был прав. Степа, как побитый козел, вернулся в кабинет.
– Ну, – с чувством сказал я, – а ведь это попахивает криминалом. Неужели все настолько серьезно, что ты решил избавиться от меня таким вульгарным способом?
– Ну что ты, шеф! – заискивающе хныкнул Степка. – Я просто торопился… ну, блин, эти козлы и мне прислали!
– Ага! – гаденько обрадовался я, параллельно думая о том, почему винером приятнее быть сингл, а лузером – тугеза? Додумать я не успел, потому что Степка затараторил:
– Ладно, признаю, что ты был прав, и надо вместе переходить к ответным мерам. – Он не знал, что имеет дело с пираньей, мыслящей слоганами.
– То есть ты понял, что «один в поле не воин»? – участливо спросил я.
– Ну да, – проникновенно ответил он.
– Но ты не понял, что «кто опоздал, тот не успел».
– Что ты имеешь в виду?
– Степ, а ведь ты еще и идиот! Почему ты никогда сразу ничего не понимаешь? Почему все надо разжевывать?!
Я нарочно накалял атмосферу, чтобы довести его до пластилиновой стадии и вылепить то, что мне надо.
– Так вот что я имею в виду: когда я по доброте сердечной хотел тебе помочь – бескорыстно! – ты отбрыкнулся, считая, что в дерьме не ты, а я, и какого хрена тебе помогать мне вылезать оттуда. Так?
– Так, – честно признался он.
– Теперь, когда стало ясно, что в дерьме все-таки ты, ты приперся ко мне…
– Почему только я? – с остатками наглости вопросил он.
Но я не дал ему использовать шанс и продолжил:
– Ты приперся ко мне, разыграв несчастный случай с ударом дверью по моему лбу.
– Но зачем мне это было надо?! – взвыл Степка.
Я мог бы сказать ему, что он патологический кретин, но это поставило бы точку и потребовало раскрутки темы по новой. Мне же надо было дожимать старую. Поэтому я продолжил:
– Ты вполне заслуживаешь соответствующих действий по отношению к себе, но я поступлю иначе. Не благородно, нет – все равно ты подобные высокие чувства не в состоянии понять. Но и не подло – иначе я был бы аутентичен тебе. Я поступлю иначе. Ты – юзер. И понимаешь только этот язык. На нем и поговорим. Так вот, высокий пилотаж этой философии заключается… в чем, как по-твоему?
– Ну… юзни все, что может юзнуться.
– Детский сад. Первый, начальный левл. Высший – это: «Юзни то, что другим не юзнуть!» Понял?
– Да! – с чувством ответил он, и я почувствовал, что он – мой!
– Садись и слушай. Первое: надо выяснить, кто контролирует записи в том чертовом бассейне и кто конкретно был на вахте в тот конкретный день. Сделать это надо так, чтобы не спугнуть нашего… «заказчика». Сумеешь или тебе объяснить, «что я имею в виду»?
– Юзну! – кивнул Степка, включивший слово в персональный сленг. – Я им пару раз помогал, когда их хакали.
– А чего их хакали?
– Не знаю…
– Плохо. Всегда надо идти до конца, ибо кто владеет информацией, тот…
– Владеет всем, – угодливо завершил Степка, но я поморщился.
– Старо. Кто владеет информацией, тот ее и юзит. Ибо владеть – это полдела, дело – это суметь использовать ее для пользы дела. Понял? Ну, «легенда» у тебя есть: пошел слушок, что спортклубы хакят, и ты решил по старой дружбе предпринять превентивные меры. Кстати, слямзи любую информацию, особенно ту, что кажется тебе несущественной. Ибо…
– Юзни то, что другим кажется анюзли, – отрапортовал Степка.
– Молодец! – похвалил я. – Ну, на связи.
Степка вышел с видом Штирлица, получившего особо секретное задание от Юстаса. А я стал думать. Что же надо этому уроду? Не Степке, а этому… из мессенджера. Долго думать не пришлось – я получил ответ с того же липового имейл-адреса: «Надо поговорить». Я чуть было не ответил въевшимся «Что вы имеете в виду?», но взял себя в руки и отстукал: «?!» Пусть сам думает, что я имею в виду. Кажется, он не воспринял это как дерзость и даже успокоился:
«Прикол оценил. Как насчет остального?»
«Во сколько оценил и как это отразится на общей сумме?» – ответил я.
«Ты поможешь мне, и мы квиты».
«Сколько?»
«Речь не о деньгах».
Я задумался. Почему-то шантаж ассоциировался у меня именно с деньгами. Другое было слишком подозрительно, и я повторил то, с чего начал: «?!» – «Давайте встретимся», – ответил он.
«Где и когда?» – написал я, но стер, посчитав, что это показывает мою нервозную заинтересованность. Поэтому выстукал индифферентное: «Давайте». Его ответ поверг в шок даже такого креативщика, как я!
«В четыре, завтра, в известном вам католическом храме, в исповедальной кабинке».
Я присвистнул. Похоже, дело было настолько серьезным, что он предпринял такие меры предосторожности. Подумав, что времени думать у меня хватит, я ответил классическим «ОК» и погрузился в текучку. Мне надо было скреативить что-нибудь для социального ролика моего работодателя. Этот козел, а ныне, с моей помощью, депутат взялся опекать приюты для стариков.
Я ему пытался объяснить, что это полная депрессуха не для такого коз… жизнерадостного человека, как он, и будет выглядеть притянутой. Но он уперся: «Кто-то должен делать то, что других вгоняет в депрессуху». Из чего я понял, что они уже отработали схему, как привлечь деньги на этот «проект милосердия» и, главное, как их по максимуму отвлечь оттуда в свои карманы. А так как платили мне не за антикоррупционную деятельность, а скорее за то, как придать таковой вид откровенной коррупции, то я только кивнул, родив при этом слоган: «Скажи: «НЕТ!» – и коррупции не будет. Попробуй!» Не получается? В этом и вся беда – мало у кого получается. Я напрягся и сказал: «НЕТ!» Разумеется, не коррупции, а пытавшейся нахлынуть творческой импотенции. Я, кстати, заметил, что ничто так не выводит из бездеятельности, как примагничивание слова «импотенция». Бездеятельность, хандра, недееспособность, депрессия – все это ерунда в сравнении с ней. Ну, сами сравните: «Неэффективная: экономика, политика, власть и т. д.» и «Импотентная: экономика, политика, власть и т. д.». Все – противник парализован, ибо в мужском мировосприятии (а наш мир пока еще формально мужской) это слово страшнее смерти. Запусти его сперва в самом незначительном контексте по отношению к человеку, потом увеличивай дозу и… «Импотентная форма управления», «импотентное управление», «импотенты в управлении», «импотенты». Классический пиар-ряд. Стоит только озвучить первое, как остальные звенья цепочки – степ бай степ – сомкнутся сами. И если даже последнее из ряда не попадет в СМИ, оно прочно прорастет в подсознании обывателя. А на что мы работаем? На подсознание. И потому… Я открыл комп и настрюкал сценарий.
«В католической исповедальне сидит старушка и со слезами на глазах говорит: “Всю свою жизнь я прожила в соответствии с божьими заповедями, но на исходе лет осталась немощной и одинокой – мой единственный сын погиб в Чечне. Пенсии на лекарства не хватает. Мне незачем и не на что жить. Скажите, падре, если я никому не нужна, почему у меня нет права свести счеты с жизнью?!” – “Потому, – отвечает добрый пастырь, – что всегда найдется добрый самаритянин”».
И дальше картинка лубочного счастья в новом доме для престарелых, где «добрый самаритянин» – сиречь, мой козел – протягивает цветы и коробку конфет давешней бабульке, уже пригоженькой и улыбающейся. На бэкграунде – аналогичные персонажи разных типажей. Крупным планом название приюта: «Добрый самаритянин». И всем все понятно. Класс! Вот что значит юзнуть даже то, что повергло тебя в шок!
Я перечитал сценарий, вычеркнул строчку про «погиб в Чечне» и заменил ее на «погиб, защищая Родину» – дабы от греха подальше соблюсти политкорректность. Убрал фразу «Пенсии на лекарства не хватает» – зачем шпынять правительство в лоб, и так все понятно, – и отправил это по почте своему козлу. Я не сомневался, что его карманный жополиз постарается нагадить мне, и даже предполагал, куда он ударит. И я был прав.
Козел позвонил к концу рабочего дня и с места в карьер принялся орать. Я отодвинул трубку от уха, потому что почти физически ощущал фонтан его слюны. Я терпеливо ждал, не произнося ни слова. Более того, я молчал, даже когда он завершил свой монолог, пестревший непечатными словами. Я дождался, когда он, выпустив пар и не услышав неизбежного, с его точки зрения, моего оправдывающегося скулежа, с неким раздраженным удивлением спросил:
– Эй, ты что, от страха совсем откинулся?
– Напротив, – ответил я, – смакую удовольствие.
– Что?! Какое на хрен удовольствие?! – заорал он и еще полминуты поливал меня дерьмом. Когда он наконец заткнулся, я сказал:
– Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Подождите, я вас слушал, теперь послушайте вы. Хоть раз послушайте профессионала. Черт побери, этот профессионал посадил вас туда, где вы сидите!
Кажется, я тоже орал. Не видя его хари, это оказалось вполне возможным.
– Что ты имеешь в виду? – почти растерянно спросил он. Я понимал, что его вопрос относится к слову «посадил». Но у меня было тактическое и теоретическое преимущество – опыт реакции на Степкино «Что ты имеешь в виду?». И я использовал свой главный пиар-постулат – «плюсизация минусов». То есть юзнуть с пользой то, что въюзили тебе в… в минус. Посему вместо ответа на вопрос, который, по замыслу «козла», он задал мне, я, пользуясь неконкретностью самого вопроса «Что ты имеешь в виду?», наполнил его тем содержанием, которое мне было нужно. А именно – перевел разговор в плоскость конкретного сценария.
– Я имел в виду, что если даже вы – заказчик – так бурно реагируете на картинку, то какая же буря поднимется в обществе после просмотра клипа?!
– На хрена мне такая буря? Мало меня дрючат всякие недоумки, так и мои собственные – туда же.
Мне было плевать, что он считает меня недоумком, но напрасно он обозвал меня своей собственностью. Впрочем, с этим придется подождать, и потому я сказал напористо:
– Запустим ролик, подождем пика бури, со всеми воплями по поводу неполиткорректности, и только потом дадим ответ.
– Какой? – почти человеческим голосом поинтересовался он.
– Вы внимательно читали сценарий?
– Ну? – буркнул он.
– Так вот, в описании сказано, что на бэкграунде – аналогичные персонажи разных типажей. Это и есть наша фенечка – специально забэкграунднутая мной, чтобы особо ретивые не обратили на нее внимание и накинулись на нас. А мы бы потом сунули им в фейс эту картинку крупным планом: старички и старушки не только славянского, но и азиатского, кавказского и прочих типов.
