скачать книгу бесплатно
Скандинавская сага, по образному выражению Д. М. Шарыпкина, была «участницей литературного процесса в России эпохи романтизма»[99 - Шарыпкин 1980. С. 144.]. Русские журналы печатали переводы саг и теоретико-литературных статей скандинавских саговедов, отечественные историки обращались за сведениями саг к трудам скандинавских историков, использовавших эти источники. Поэтому призыв, содержавшийся в статье Сенковского, открыть народную подписку и собрать «посредством добровольных приношений капитал… с тем, чтоб предложить Копенгагенскому обществу патриотическое… пособие на издержки издания» сведений скандинавских памятников по истории Руси[100 - Сенковский 1834. С. 47.] не остался незамеченным.
Предложение Сенковского заинтересовало министра народного просвещения графа С. С. Уварова, и в 1835 г. началась многолетняя переписка Министерства народного просвещения с датским «Королевским обществом северных антиквариев» по вопросам публикации древнескандинавских источников[101 - Щипанов 1970. С. 377.], а в 1843 г. при «Обществе» возникло Русское отделение и Комитет для изучения древнерусской истории[102 - Иконников 1891. T. I, кн. 1. С. 319–320.]. Собранная по народной подписке необходимая сумма денег была передана в Копенгаген, и в начале 1850-х гг. под редакцией К. Равна увидело свет двухтомное издание «Русских древностей, содержащихся в исторических памятниках исландцев и древних скандинавов»[103 - AR / С.С. Rafn. 1850–1852. Т. 1–2. Об этом издании см.: Pritsak 1981. Р 94–99; Шаскольский 1983. С. 35^4.]: фрагменты текстов саг (королевских, родовых, о древних временах), географических сочинений, анналов, поэтической и прозаической «Эдды» приводились в оригинале и в латинском переводе.
Интересно отметить, что в процессе подготовки названной публикации высказывались и резко отрицательные суждения по поводу ее целесообразности. Так, член Археографической комиссии Я. И. Бередников писал относительно ходатайства Копенгагенского «Общества северных антиквариев» следующее: «Саги, которые будут заключаться в этом издании, пользуются в ученом мире весьма сомнительным авторитетом. Как основанные исключительно на поэтических преданиях грубых Скандинавов, Саги не могут достоверным образом развить древнюю нашу историю, потому что, во-первых, сущность саг решительно баснословна; во-вторых, они не применяются ни к какой хронологии; в-третьих, хотя некоторые исторические очерки и имена, упоминаемые в наших летописях, изредка встречаются в сагах, но это или вовсе ничего не прибавляет к тому, что уже известно из наших хроник, или по сомнительному происхождению и характеру саг, не может исторически утвердить, или пояснить никакого факта, даже и в тех случаях, когда саги разнятся с нашими летописями, или говорят о том, чего в них нет; и в-четвертых, саги… суть позднейшего происхождения, не смотря на то, что касаются весьма отдаленной эпохи»[104 - Протоколы заседаний Археографической комиссии 1835–1840 гг. СПб., 1885. Вып. 1. С. 205–207.]. Тем самым автор этих строк затронул вопросы, без которых обсуждение достоверности саг невозможно, а именно он отметил «сомнительное» происхождение саг и их баснословный характер, отсутствие в сагах хронологии, позднее происхождение саг (по отношению к описываемым в них событиям). К сожалению, эти вопросы нередко оставлялись исследователями без внимания.
По мнению русских историков, издание «Antiquitеs russes» оказалось весьма неудачным, поскольку отдельные примечания и легенды к текстам (на французском языке) не несли достаточной информации для определения характера содержащихся в этих текстах сведений. Главным же недостатком, выявленным многими специалистами, было полное отсутствие контекста, в который включен тот или иной фрагмент. Не случайно один из крупнейших русских скандинавистов, К. Ф. Тиандер, давая впоследствии оценку этому изданию, подчеркивал, что «можно ценить значение той или другой части саги только тогда, когда мы уже составим себе верное понятие о всей ее совокупности»[105 - Тиандер 1906. С. 102–103.]. Здесь же сведения саг оказались как бы «вырванными» из более широкого контекста, а потому их толкования в силу жанровой специфики саг не всегда могли быть бесспорными. Кроме того, как справедливо отметил А. А. Куник, использование публикации датских антиквариев было затруднено для русских историков отсутствием соответствующего введения, которое содержало бы данные о происхождении и характере публикуемых источников[106 - Mеlanges Russes. SPb., 1851. Vol. 1. P. 247–250.]. Тем не менее широта охвата скандинавского источникового материала, ранее не известного в русской исторической науке, привлекала к этой публикации не одно поколение отечественных историков.
Следующий период работы над переводами саг связан с именами Ф. А. Брауна и его ученицы Е. А. Рыдзевской. В начале XX в. Академия наук по почину А. А. Шахматова запланировала издание скандинавских саг, имеющих отношение к России (до XIII в. включительно). Эту работу взял на себя Ф. А. Браун[107 - См. о нем: Свердлов 1976.], представивший в 1900 г. в Отделение русского языка и словесности Академии наук «Записку» о полезности такого рода начинания. Отличая саги «исторические» от «героических и мифологических», он видел в первых констатацию фактов, а во вторых – единство «историко-литературного материала, критика которого возможна в рамках цельного литературного памятника»[108 - Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 9. On. 1. № 749. Л. 21–21 об.]. В связи с этим исследователь планировал сделать сводку сведений, содержащихся в «исторических» сагах, а саги «мифологические» перевести полностью.
В 1905 г. на заседании Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества Ф. А. Браун прочитал доклад о русских князьях в исландских сагах, в котором он отметил, что исландские саги сохранили живые черты русской исторической действительности[109 - Браун 1905.]. Однако в ходе работы исследователь убедился, что первоначальный план должен быть оставлен[110 - Браун 1911. С. 24–32.]. Критическое изучение источников привело его к выводу, что «кажущееся богатство саг по части сведений о России и востоке объясняется чисто литературной разработкой, уже на почве Исландии, очень немногих основных мотивов», и соответственно, перед исследователем стоит «чисто историко-литературная задача: определить путем детального изучения всех соответствующих саг их источники и взаимоотношения, проследить в них литературную эволюцию русско-византийских мотивов и, очистив последние от позднейших наслоений, выяснить их первоисточник – устное предание, непосредственно, более или менее точно, отражающее известные исторические факты и личности»[111 - Там же. С. 29.].
После революции Ф. А. Браун вновь вернулся к идее издания саг. Рассмотрев представленную им «Записку», Отделение русского языка и словесности Академии наук в октябре 1919 г. «постановило внести в смету 1920 г. издание серии переводов исландских саг»[112 - Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 9. On. 1. N 1086. Л. 12–14.]. Однако и этот замысел Ф. А. Брауна остался нереализованным: в 1920 г. он был командирован для работы в Лейпцигском университете. Ученый остался в Германии и итог своему многолетнему изучению саг подвел в 1924 г. в большой немецкоязычной статье[113 - Braun 1924.].
В 1929 г. на заседании Отделения общественных наук АН СССР было «доложено мнение Археографической комиссии о желательности приступить к работе по подготовке к изданию памятников византийских, западноевропейских и арабских, имеющих отношение к истории древнейшего периода Руси»[114 - Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 1. On. 1. 1929 г. № 253. Л. 67; ер.: On. 1. 1930 г. № 256. Л. 12–13.]. В этой связи к изучению скандинавских саг обратилась Е. А. Рыдзевская[115 - См. о ней: Анохин 1970; Свердлов 1971.]. С 1933 по 1938 г., согласно описи Архива ИИМК, исследовательница работала над «Россикой» в исландских сагах[116 - Архив ИИМК РАН. Ф. 39. № 5.]. Однако только в 1978 г. в числе прочих архивных материалов Е. А. Рыдзевской «Россика», содержащая известия саг о Руси, и перевод «Пряди об Эймунде» вошли в посмертное издание ее трудов[117 - Рыдзевская 1978.]. Полная выборка фрагментов из «Саги о Хаконе Хаконарсоне» в русском переводе и с исчерпывающим комментарием, выполненная Е. А. Рыдзевской в 1940 г., была опубликована И. П. Шаскольским лишь в 1970 г.[118 - Рыдзевская 1970.] К сожалению, «Россика» осталась незавершенной в том смысле, что фрагменты саг в ней не имеют ни легенды, ни комментария. Положительно отозвавшиеся в свое время о работе в целом Б. Д. Греков и М. К. Каргер указывали, что части саг как бы вырваны из контекста. Греков предлагал «снабжать такие отрывки кратким пересказом источника и таким образом ставить приводимый отрывок в связь с контекстом»[119 - Архив ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 2. № 1135. Л. 1.]. Каргер советовал «пересмотреть выдержки в сторону некоторого расширения контекстов»[120 - Там же. Л. 161.].
Однако вряд ли можно думать, что Е. А. Рыдзевская повторила здесь ошибку, допущенную столетием раньше издателями «Antiquitеs russes», – скорее всего, недостатки можно отнести на счет незавершенности работы. Ведь исследовательница подошла к работе над переводами саг после продолжительного и тщательного их изучения и анализа. В своих опубликованных статьях Е. А. Рыдзевская настоятельно подчеркивала необходимость жанрового деления саг и определения, «к какой категории литературных произведений относятся те или иные древне-северные памятники»[121 - Рыдзевская 1935. С. 6.]. При всех недостатках этого издания было бы ошибкой недооценить его значение. Большая часть текстов ранее на русский язык не переводилась, а потому была, как правило, недоступна историкам-русистам. Г. И. Анохин справедливо увидел в «Россике» «тот материал, в котором всегда ощущали недостаток наши археологи и историки, специализирующиеся на изучении древней Руси»[122 - Анохин 1970. С. 184.].
В 1950-е гг. начинается новый этап, связанный с деятельностью выдающегося ученого-скандинависта М. И. Стеблин-Каменского. Им, при его участии и под его редакцией осуществляются переводы саг об исландцах, «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды», поэзии скальдов.
В 1980 г. в серии «Литературные памятники» под редакцией М. И. Стеблин-Каменского появился долгожданный перевод крупнейшего свода королевских саг – «Круга земного» Снорри Стурлусона, – выполненный А. Я. Гуревичем, Ю. К. Кузьменко, О. А. Смирницкой (поэтический перевод скальдических строф) и М. И. Стеблин-Каменским. Перевод сопровождался весьма информативными статьями, характеризующими «Круг земной» как литературный памятник и как источник по истории Норвегии.
В 1988 г. была опубликована последняя переводческая работа М. И. Стеблин-Каменского – начатый и не завершенный им перевод «Саги о Сверрире» подготовили к печати А. Я. Гуревич, Е. А. Гуревич и О. А. Смирницкая. Переводу сопутствуют краткие библиографические сведения, небольшие примечания и статья о конунге Сверрире в саге и в истории.
Настоящая публикация является частью еще одного большого начинания. В 1970-х годах в Институте истории СССР АН СССР по инициативе В. Т. Пашуто стал издаваться многотомный Свод «Древнейшие источники по истории народов СССР» (современное название – «Древнейшие источники по истории Восточной Европы», издается в ИВИ РАН), который мыслился ее основателем как очень важный вспомогательный материал для историков-профессионалов, специалистов по истории Древней Руси. На сегодня серия насчитывает двадцать шесть выпусков, включивших античные (5 томов), византийские (3), западноевропейские (5), западнославянские (2), арабские (3) и скандинавские (8) источники. В опубликованных скандинавских томах Свода выявлен комплекс скандинавских рунических надписей, в которых упоминались поездки скандинавов на Русь и в Византию[123 - Мельникова 19776.]; сведены воедино скандинавские рунические надписи, найденные на территории Восточной Европы[124 - Мельникова 2001.]; введены в научный оборот скандинавские географические сочинения, в которых значительное место уделялось Восточной Европе[125 - Мельникова 1986.]. Подготовленные мною три выпуска исландских королевских саг[126 - Джаксон 1993а, 1994а, 2000а.], напротив, посвящены часто привлекаемому в исторических исследованиях и весьма информативному источнику. Моей задачей поэтому было не столько введение нового материала (хотя в них публикуются и не использовавшиеся ранее сведения саг, переводы хроник и анналов), сколько исследование исторической информации саг этого вида. Еще в двух томах переведены на русский язык и опубликованы три викингские саги (разновидность саг о древних временах), действие двух из которых происходит на Русском Севере[127 - Глазырина 1996.], а третья повествует о пересекших в процессе своих странствий Русь Ингваре Путешественнике и его сыне Свейне[128 - Глазырина 2002.]. Фрагменты саг также представлены в двух тематических публикациях[129 - Древнерусские города 1987; Кочкуркина, Спиридонов, Джаксон 1990. С. 99–132.] и в одном из пяти томов Хрестоматии «Древняя Русь в свете зарубежных источников»[130 - Древняя Русь 2009.].
Восточноевропейские сюжеты и мотивы в королевских сагах
Тесные связи Руси и Скандинавии в Х-XIII вв. оставили свой след в разножанровых сочинениях древнескандинавской письменности, и в частности в исландских королевских сагах. Характер саговой информации о Восточной Европе весьма разнообразен: от «точечных» упоминаний до развернутых повествований. Нередки сообщения о походах скандинавских викингов на восток «в Аустрвег (по Восточному пути)»: они либо включаются в цепь военных приключений (как нападение Олава Харальдссона на Эйсюслу, представляющее собой лишь одно из его многочисленных сражений на Балтике), либо выступают в качестве элемента положительной характеристики конунга-викинга (типа «он был отважным воином и часто плавал в Аустрвег»). Наряду с этим, саги содержат сюжетно обусловленные рассказы о торговых поездках в Гардарики (на Русь) и в Бьярмаланд (Беломорье), о службе скандинавов в дружинах русских князей. Саги пространно повествуют о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов, что подтверждается и сопутствующими скальдическими строфами[131 - О скальдических стихах как источнике королевских саг см.: Джаксон 1991. С. 79–108; о четырех конунгах на Руси см.: Джаксон 20006; обзор работ T. Н. Джаксон и А. Сталсберг на эту тему см.: Stalsberg 2009.].
Древнерусский материал королевских саг распределяется хронологически весьма неравномерно. Основная его часть соотносится с раннефеодальным периодом русской истории (с X по XII в.), точнее, с временем княжения Владимира Святославича (978-1015) – конунга Вальдамара исландских саг – и Ярослава Мудрого (1016–1054) – конунга Ярицлейва. Обращает на себя внимание тот факт, что саги, внимательные к генеалогиям, не знают предков «конунга Вальдамара» и величают его «Вальдамаром Старым» (ср.: «Один Старый» – прародитель скандинавских богов). К более раннему времени относятся сведения саг и скальдических стихов о походах дружин скандинавских викингов по Восточному пути в Восточную Прибалтику и на север в Беломорье. Небольшое количество известий приходится на период феодальной раздробленности, на конец XI – вторую половину XIII в. Большей частью это – включенные в генеалогии датских конунгов сведения о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. и некоторые данные о времени правления великого князя Александра Невского (1250–1263 гг.).
В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские политические, матримониальные, торговые и культурные связи; в них содержатся сведения о русско-прибалтийских отношениях, о колонизации Русского Севера, о древнерусских городах и проч.
Политические связи. Скальдические стихи и королевские саги сохранили уникальную информацию о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов: Олава Трюггвасона в 977–986 гг.[132 - См. Главу 5.], Олава Харальдссона в 1029 г.[133 - См. Главу 6.], Магнуса Олавссона с 1029 по 1035 г.[134 - См. Глава 7.] и Харальда Сигурдарсона в начале 1030-х и в начале 1040-х гг.[135 - См. Главу 8.] Уникальность ее определяется тем, что русские источники, знающие скандинавов на Руси, не называют имен норвежских конунгов, находившихся здесь на службе, и не упоминают воспитывавшихся здесь сыновей конунгов.
По разным причинам оказываются эти четверо на Руси: согласно сагам, Олава Трюггвасона выкупает из плена девятилетним мальчиком его дядя по матери Сигурд, приехавший в Эйстланд собирать дань для русского князя, и привозит в Новгород ко двору князя Владимира Святославича; Олав Харальдссон бежит из Норвегии от своих политических противников к князю Ярославу Мудрому; решив вернуться на родину, он оставляет на воспитание князю Ярославу своего малолетнего сына Магнуса; Харальд Сигурдарсон бежит после битвы при Стикластадире на Русь, которая заменяет ему на время родину и является как бы отправным пунктом для всех его дальнейших странствий, – сюда на хранение к князю Ярославу отсылает он награбленные им в Африке и Византии богатства.
Хотя обстоятельства появления на Руси норвежских конунгов весьма различны, однако все они ищут здесь временного прибежища и обретают его. Все они хорошо приняты русским князем и окружены почетом и уважением. Олав Трюггвасон и Магнус Олавссон находятся некоторое время на воспитании у русского князя (у Владимира и Ярослава, соответственно). Олав Трюггвасон и Харальд Сигурдарсон возвышаются на военной службе на Руси. Все четыре конунга отправляются из Руси назад в свою страну с целью захватить (или, как в случае с Олавом Харальдссоном, вернуть себе) власть в Норвегии. Источники отразили внешнеполитическую активность Ярослава Мудрого, широко использующего не только дипломатические средства и военную поддержку норвежских конунгов, но даже шпионаж и подкуп влиятельных лиц в Норвегии.
Жизнь норвежских конунгов на Руси описывается в сагах предельно лаконично, одной-двумя общими фразами. Совершенно очевиден недостаток конкретной информации, равно как и тенденция авторов саг на преувеличение роли знатного скандинава на Руси. И все же факт их присутствия на Руси, вопреки молчанию русских источников, неоспорим. Основанием для такого утверждения служат скупые по содержанию, но несущие достоверную фактическую информацию стихи скальдов.
Матримониальные связи. В значительной мере уникальны сведения королевских саг о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. Ни один из русско-скандинавских браков не упоминается в древнерусских источниках. Сведения о браках
1) Ярослава Мудрого (Ярицлейва саг) и Ингигерд, дочери Олава Шётконунга[136 - См. Главу 6, мотив 7.],
2) их дочери Елизаветы (Эллисив) и Харальда Сигурдарсона[137 - См. Главу 8, мотив 8.],
3) внука Ярослава Мудрого – Владимира Всеволодовича Мономаха и Гиды, дочери Харальда Английского,
4) сына Мономаха – Мстислава (по сагам – Харальда) и Кристин, дочери Инги Стейнкельссона, шведского конунга,
5-6) дочери Мстислава Маль(м)фрид и норвежского конунга Сигурда Крестоносца, а затем – датского конунга Эйрика Эймуни,
7) другой дочери Мстислава – Ингибьёрг (или Энгильборг) и датского конунга Кнута Лаварда,
8) их сына Вальдемара Датского и Софии, дочери минского князя Володаря Глебовича[138 - О браках 3–8 см. Главу 6, мотивы 1, 3, 4, 6, 8.]содержатся (помимо «Гнилой кожи», «Красивой кожи», «Круга земного» Снорри Стурлусона, «Саги о Кнютлингах», прочих саг и исландских анналов) в «Деяниях архиепископов Гамбургской церкви» Адама Бременского и в нескольких средневековых датских источниках («Деяниях датчан» Саксона Грамматика, «Датских Бартолианских анналах» и др.)[139 - См.: Джаксон 20086.].
Наличие этого материала в источниках весьма показательно: если саги, направленные на возвеличесние скандинавских конунгов, ставят в один ряд с ними «конунгов» русских, значит, известность и влияние этих последних в Северной Европе были велики. Матримониальные династические связи русского княжеского рода с королевскими фамилиями Скандинавии свидетельствуют, с одной стороны, о широте внешнеполитических сношений Руси и ее активной внешней политике, а с другой стороны – о могуществе средневековой Руси, к союзу с которой стремились Скандинавские страны. Кроме того, этот материал указывает на то, что политические отношения Руси с рядом Скандинавских стран в XI–XII вв. были мирными, дружественными.
Варяги на службе у русских князей. Королевские саги сохранили сведения о вовлечении какой-то части скандинавов во внутреннюю жизнь древнерусского общества, и в первую очередь – в войско князя в качестве профессиональной военной силы. Своды королевских саг «Круг земной» и «Красивая кожа» повествуют о предводительстве Олава Трюггвасона и Харальда Сигурдарсона в войске князя (Владимира и Ярослава, соответственно), «которое он отправил охранять страну»[140 - См. Главу 5, мотив 6 и Главу 8, мотив 2.2.]. В той же роли оказывается, согласно «Пряди об Эймунде», знатный норвежец Эймунд Хрингссон, поступающий на службу сначала к Ярославу Мудрому, а затем к его брату – полоцкому князю Брячиславу Изяславичу (Вартилаву саги)[141 - См. Главу 6, мотив 8.]. При том, что нет данных, способных подтвердить прямую информацию саг, т. е. тот факт, что именно названные норвежцы стояли во главе древнерусского войска, содержащаяся в этих известиях косвенная информация сомнения не вызывает, поскольку верифицируется русскими источниками. Из них мы знаем варягов в качестве наемников – норманнского корпуса, который некоторое время постоянно служил князьям. Мы видим варягов среди славянского войска в походе Олега на Византию[142 - ПСРЛ. T. I. Стб. 29; T. II. Стб. 21.]. Игорь, собирая войско, «посла по Варяги многи за море»[143 - Там же. T. I. Стб. 45; T. II. Стб. 34 – 941 г.]. Владимир Святославич, готовясь к борьбе с Ярополком, «бежа за море» и вернулся оттуда «с варяги»[144 - Там же. T. I. Стб. 75 – 977–980 гг.]. Ярослав, судя по летописи, чаще других князей обращался к помощи варяжских дружин: и в борьбе со своим отцом Владимиром[145 - Там же. Стб. 130 – 1015 г.], и готовясь к столкновению с Мстиславом Владимировичем[146 - Там же. Стб. 148 – 1024 г.]. Именно дружины викингов, а не отдельных искателей приключений нанимали к себе на службу русские князья вплоть до XI в. и заключали с их предводителями своего рода коллективный договор, на что указывают и летописи, и саги. Условия такого договора донесла до нас «Прядь об Эймунде»[147 - См.: Мельникова 1978.].
В рассказе королевских саг о женитьбе Ярослава Мудрого на дочери Олава Шётконунга Ингигерд сообщается, что Ингигерд получила от князя Ярослава в свадебный дар Ладогу и то ярлство (т. е. область), которое к ней относится, и дала их своему родственнику, норвежскому ярлу Рёгнвальду. После смерти Рёгнвальда это ярлство взял его сын, ярл Эйлив[148 - См. Главу 6, мотивы 7.2, 8.]. Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI в. не фиксируется никакими другими источниками, кроме «Саги об Олаве Святом» Снорри Стурлусона (во всех ее вариантах) и «Пряди об Эймунде». Тем не менее большинство исследователей признает достоверность присутствия в Ладоге в означенное время скандинавского правителя, однако характер княжеского владения в Ладоге (или Ладожской волости) оценивается весьма неоднозначно.
Итак, королевские саги говорят о двух формах использования скандинавов для охраны Древнерусского государства: с одной стороны, это варяги-наемники, с другой – скандинавы, охраняющие области, отданные им в держание.
Варяги-«находники». Информации о варягах-«находниках» на Русь в источниках почти нет. На конец VIII – начало XI в. приходятся по преимуществу повествования королевских саг о поездках скандинавских викингов в Восточную Прибалтику и о сезонных нападениях их разрозненных дружин с целью грабежа на земли эстов и куршей («Сага о Ньяле»). На XII–XIII вв. ложатся сообщения о пограничных конфликтах в Финнмарке («Сага об Этиле», «Сага о Хаконе Хаконарсоне»). Сообщений о военных походах непосредственно на Русь в королевских сагах и хрониках всего два: о датируемом 997 г. сожжении Ладоги ярлом Эйриком Хаконарсоном[149 - См. Главу 5, мотив 17.] и о походе ярла Свейна Хаконарсона (в 1015 г.) по Восточному пути в Карелию и на Русь[150 - См. Главу 6, мотив 3.]. Первое из них удивительным образом верифицируется археологическими материалами. Но с еще большим основанием можно говорить о достоверности саговой информации, поскольку она подкрепляется известиями скальда Эйольва Дадаскальда, современника событий. Напротив, известие о восточном походе ярла Свейна после битвы у Несьяра весной 1015 г. не поддается проверке по другим источникам. Развитие мотива от «Истории о древних норвежских королях» Теодорика, в которой говорится лишь о бегстве Свейна «в Русцию, где он и скончался», до развернутого рассказа «Круга земного» и «Большой саги об Олаве Трюггвасоне» могло основываться лишь на некоторых косвенных сведениях, которые и нашли отражение в этих рассказах.
Торговые связи. В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские торговые контакты, которые предстают в основном как торговые связи Новгорода. Причина этого двояка: с одной стороны, именно с Новгородом связываются в сагах происходящие на Руси события, сюда приплывают почти все скандинавы, в том числе и скандинавские купцы; с другой стороны, изображение в сагах Новгорода крупным торговым городом не может не быть следствием известности средневекового Новгорода как центра трансконтинентальной торговли[151 - См.: Джаксон 1989а, Джаксон 2006.]. Представление о Новгороде как о «торговом городе» находит в источниках собственно лексическое выражение: если из норвежских городов это определение применяется к Конунгахелле, Сарпсборгу, Бергену, Нидаросу, Осло и Тёнсбергу, то из двенадцати древнерусских городов – только к Новгороду. Путешественники в Новгород называются в источниках Хольмгардсфари, но термин этот весьма конкретен: всегда имеются в виду торговые люди. Прозвище Гардский (gerzkr), образованное от наименования Руси Gar?ar «Гарды», носят в сагах купцы, плавающие на Русь[152 - См. Главу 6, мотив 5.]. Да и вообще купцы, отправляющиеся на Русь, нередки в сагах[153 - См.: Джаксон 20106.].
Королевские саги, «Житие ев. О лава», «Древненорвежская книга проповедей», содержат указание на существование в Новгороде церкви ев. Олава, о чем сообщает и руническая надпись конца XI в.[154 - См. Главу 6, мотив 15.] Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII в. торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер.
Религиозные контакты. В двух редакциях «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда и в «Большой саге об Олаве Трюггвасоне» встречается рассказ об участии конунга Олава в крещении конунга Вальдамара (князя Владимира Святославича) и всех людей в Гардарики (на Руси). Приписать Олаву обращение Руси и посредничество в этом отношении между нею (в лице Вальдамара) и Грецией понадобилось Одду для пущего возвеличения своего героя. И все же даже за этой вымышленной ситуацией усматривается реальная основа. Одд использовал, с одной стороны, исторические связи скандинавов с Византией и Русью, а с другой – предание о крещении Руси из Греции, которое было связано с именем Владимира и могло быть известно на скандинавском Севере[155 - См. Главу 5, мотив 11.]. Эти данные могли попасть в Исландию устным путем через скандинавов, участников военно-торговых сношений с Русью.
Древнерусские города. В королевских сагах содержатся упоминания пяти древнерусских городов – Новгорода (Hоlmgar?r), Ладоги (Aldeigjuborg), Суздаля (^S?rdalar), Киева (KCnugar?r) и Полоцка (Pallteskia). Всего памятникам древнескандинавской письменности известно двенадцать городов. Число древнерусских городов в этих источниках выглядит весьма незначительным при сравнении с общим количеством собственно скандинавских городов, названных в тех же памятниках, равно как и с тем числом древнерусских городов IX–XIII вв. (более 400), которое известно по русским летописям и археологическим исследованиям. Эти данные тем не менее не являются свидетельством слабого знакомства скандинавов с Русью – обнаруженные археологами следы пребывания скандинавов на нашей территории говорят об обратном. В приведенных цифрах следует видеть отражение специфики скандинавских письменных памятников, не фиксирующих своего внимания на географии соседних земель и, может быть, приурочивающих место действия за пределами Скандинавии к ряду наиболее привычных, трафаретных областей или пунктов. И все же эти данные являются свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистральными путями и расположенными на них центрами.
Сведения о городах в источниках – разнохарактерные и весьма специфические: от точечных упоминаний имен и самых общих, типизированных, представлений – до конкретных деталей, верифицируемых другими источниками и порой просто уникальных. Наиболее известный (он встречается более 100 раз во всех видах древнескандинавских источников, за исключением скальдических вис) – Hоlmgar?r. Прежде всего, он выступает в качестве столицы Гардарики (Руси), где находится и «главный стол конунга Гардов». Объяснение этого факта следует искать во временной (связанной с пространственной) последовательности возникновения древнескандинавской топонимии Древней Руси, которая сказалась в том, что топоним KCnugar?r не вошел (точнее сказать – не успел войти) в традицию королевских саг, где столицей Руси и центром всех происходящих на Руси событий стал несколько опередивший Киев в контактах с «находниками-варягами» Новгород. В целом же Новгород представлен в самом обобщенном виде: здесь находится двор конунга («Сага об Олаве Трюггвасоне») и специально построенные палаты для княгини Ингигерд («Гнилая кожа»), палаты для варягов, нанимающихся на службу к Ярославу (Поромонь двор?) («Прядь об Эймунде»), церковь ев. Олава («Сага об Олаве Святом»), торговая площадь («Сага об Олаве Трюггвасоне»), – т. е. перед нами как бы некий традиционный набор характеристик столичного города. Небезынтересно, что о Киеве (KCnugar?r) вообще нет конкретных сведений. Названный ок. десяти раз в поздних сагах и географических сочинениях, он всякий раз оказывается включенным в списки городов или (в форме множественного числа) земель в Гардарики. Информация о Ладоге (Aldeigja, Aldeigjuborg), напротив, весьма разнопланова. Ладога упоминается ок. сорока раз в скальдических стихах и сагах (ее не знают географические трактаты). Ладога предстает, в первую очередь, как промежуточный пункт на пути из Швеции в Новгород, где путешественники меняют корабли (морские на речные)[156 - См. Главу 6, комментарий к мотиву 12.4.]. Известия саг о Ладоге в значительной степени верифицируются данными археологии. Сведения о Полоцке (Pallteskia) многоплановы: источники содержат сведения о Полоцке и Полоцкой земле как составной части Древнерусского государства, данные об укрепленности города Полоцка, а также некоторые конкретные известия о Полоцке, относящиеся к XI в. Из королевских саг его знает только «Прядь об Эймунде»[157 - См. Главу 6, мотив 8.]. О Суздале и Суздальской земле говорится в «Саге о Хаконе Хаконарсоне»[158 - См. Главу 11.]. Первостепенный интерес представляют нашедшие здесь отражение связи Суздальской земли с Подвиньем, с одной стороны, и факт знакомства скандинавов с путем из Беломорья в центральные русские земли в первой трети XIII в. – с другой. В целом информация о древнерусских городах в памятниках древнескандинавской письменности дает возможность определить города и области, имевшие наиболее тесные северные связи.
Колонизация северных окраин Древней Руси. Королевские саги содержат большой объем сведений о Русском Севере, под которым принято понимать территории, лежащие в Восточной Европе севернее 57° с. ш. В скандинавских источниках эти земли обозначаются топонимом Бьярмаланд (Bjarmaland) – «Земля бьярмов». Вопрос о точной локализации этой области, равно как и об этнической принадлежности «бьярмов» остается на протяжении двух веков предметом острой научной дискуссии. В сагах содержатся указания на связь Бьярмаланда с древнерусскими землями («Сага о Хаконе Хаконарсоне», «Прядь о Хауке Длинные Чулки» и др.). Бьярмаланд предстает в сагах как сказочно богатая страна. Очевидно, что основой для создания такого мифа послужили пушные богатства этого края. Есть все основания полагать, что главной целью для поездок скандинавов и русских в Бьярмаланд было приобретение пушных богатств.
Сведения исландских королевских саг о Восточной Прибалтике, Руси и Русском Севере незначительны на фоне содержащейся в этих же источниках информации по истории Скандинавских стран, и особенно Исландии и Норвегии. Но все же приведенный выше материал свидетельствует об интенсивности и многообразии контактов Древней Руси со Скандинавскими странами. Ниже я предлагаю также краткий обзор восточноевропейских сюжетов в королевских сагах (см. табл. 4).
Таблица 4
Восточноевропейские сюжеты в сагах о норвежских конунгах
Характеристика сводов и рукописей-компиляций королевских саг, включенных в настоящее издание
В книге, которую читатель сейчас держит в руках, опубликованы (если не считать приложений) фрагменты шестнадцати саг. «Сага о Сверрире» и «Сага о Хаконе Хаконарсоне» не входят в своды королевских саг, но остальные саги сохранились именно в рамках сводов. Чтобы не повторять от раза к разу в преамбулах к сагам характеристику сводов, включающих их, я сочла целесообразным вынести ее во вводную статью. Итак, ниже пойдет речь о четырех сводах королевских саг: «Обзоре саг о норвежских конунгах», «Гнилой коже», «Красивой коже» и «Круге земном». Кроме того, здесь будут приведены сведения о рукописях-компиляциях «Книга с Плоского острова» и «Хульда», в составе которых также до нас дошли интересующие нас королевские саги.
«Обзор саг о норвежских конунгах»
«Обзор саг о норвежских конунгах» («Аgrip af Noregs konunga s?gum») сохранился в единственной рукописи, датируемой 1225 г. (AM 325 II 4°). Оригинальный текст старше: «Обзор» написан ок. 1190 г.[159 - Датировка базируется на том, что использующие этот труд «Древнейшая сага об Олаве Святом» и исландский перевод «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда относятся ко времени ок. 1200 г. (что, впрочем, трудно с достоверностью доказать – см.: Andersson 2011). Отметим, что – в отличие от большинства исследователей – Г. Ланге отрицает и самое соотношение этих трех сочинений (Lange 1989).], т. е. в годы правления конунга Сверрира. Хотя рукопись исландская, но использование автором норвежских (в особенности тронхеймских) устных повествований, а также наличие норвегизмов в его языке и неверная трактовка скальдических вис позволяют исследователям предположить, что «Обзор» был изначально записан норвежским священником (клириком) в Тронхейме (в Норвегии) на древненорвежском языке.
Список поврежден в начале и в конце и имеет два пропуска. В настоящее время «Обзор» представляет собой краткую историю норвежских конунгов от Харальда Прекрасноволосого (со второй половины IX в.) до 1150 г., однако есть основания считать, что это была история от Хальвдана Черного (827–858) до 1177 г.
Неоднократно отмечалось, что «Обзор» имеет текстуальные совпадения с другими краткими норвежскими обзорами[160 - Термин Norwegian synoptics – «норвежские синоптики (краткие обзоры)» принадлежит Т. М. Андерссону (Andersson 1985).] – «Историей о древних норвежских королях» Теодорика и анонимной «Историей Норвегии». Большинство исследователей сходится на том, что автор «Обзора» использовал работу Теод орика как непосредственный источник. Что касается соотношения «Обзора» и «Истории Норвегии», то исследователи предполагают наличие у них общего источника, но высказывают противоречивые суждения о его «национальной принадлежности». Детальное изучение этих сочинений Бьярни Адальбьярнарсоном[161 - Bjarni A?albjarnarson 1937.] и С. Эллехёем[162 - Ellehoj 1965.] привело их к сходным выводам (см. схемы 1 и 2).
Схема 1
Соотношение кратких норвежских обзоров, по Бьярни Адальбьярнарсону*
Схема 2
Соотношение кратких норвежских обзоров, по С. Эллехёю*
* Обозначения в схемах 1 и 2: Аgrip – «Аgrip af Noregs konunga sggum» («Обзор саг о норвежских конунгах»); *Ari – «*konunga ?vi» («'Жизнеописание конунгов») Ари Мудрого; HN – «Historia Norwegi?» («История Норвегии»); Theodoricus – «Historia de antiquitate regum Norwagiensium» («История о древних норвежских королях») Теодорика Монаха; X – неизвестный источник.
Незначительное, на первый взгляд, различие между двумя точками зрения тем не менее весьма существенно. Если, как полагают Т. Бернтсен[163 - Berntsen 1923.] и Бьярни Адальбьярнарсон[164 - Bjarni A?albjarnarson 1937.], общим источником «Обзора» и «Истории Норвегии» была ныне утерянная латиноязычная норвежская история («X» схемы 1), то приходится признать существование самостоятельной норвежской историографической школы уже в середине XII в., конкурировавшей с исландской школой, представленной Сэмундом и Ари. Иного мнения придерживались Г. Сторм, А. Иессинг; наиболее развернуто его обосновал С. Эллехёй, объясняющий родство «Обзора» и «Истории Норвегии» использованием их авторами не дошедшего до нас «*Жизнеописания конунгов» («*konunga ?vi») Ари Мудрого[165 - Ellehoj 1965. S. 198–258; см. также: Bjami Gu?nason 1977; Lange 1989.]. Кстати, среди источников «Обзора» Эллехёй называет еще два несохранившихся сочинения: труд Сэмунда Мудрого и «*Catalogus Regum Norwagiensium» (см. схему 3).
Схема 3
Источники «Обзора», по С. Эллехёю*
Схема 4
Соотношение кратких норвежских обзоров, по Т. М. Андерссону*
* Обозначения в схемах 3 и 4: Adam – «Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum» («Деяния архиепископов Гамбургской церкви») Адама Бременского; Аgrip – «Аgrip af Noregs konunga s?gum» («Обзор саг о норвежских конунгах»); ‘Ari – «'konunga ?vi» («‘Жизнеописание конунгов») Ари Мудрого; ‘Catalogus – «'Catalogus Regum Norwagiensium»; HN – «Historia Norwegi?» («История Норвегии»); ‘S?mundr – несохранившийся перечень норвежских конунгов Сэмунда Мудрого; Theodoricus – «Historia de antiguitate regum Norwagiensium» («История о древних норвежских королях») Теодорика Монаха.
Т. М. Андерссон[166 - Andersson 1985.] обращает внимание на позицию Бьярни Гуднасона[167 - Bjami Gu?nason 1977.], вернувшегося к старому взгляду А. Йессинга и Финнура Йоунссона[168 - Finnur Jоnsson 1923.] и заключившего, что Теодорик был хорошо знаком с работами и Ари, и Сэмунда. Развивая мысль Бьярни Гуднасона, Андерссон полагает, что авторы всех трех кратких норвежских обзоров были знакомы с трудами Сэмунда и Ари (см. схему 4). Отвергая высказанное 3. Байшлагом[169 -
Beyschlag 1950.] мнение, что у трех кратких норвежских обзоров нет общего письменного источника и они представляют собой независимые записи очень схожих устных рассказов, Андерссон все же настаивает на непременном наличии у них письменного источника, хотя (в результате последних пятидесяти лет изучения королевских саг) и не вполне ясно, какого.
Не менее спорным является вопрос об отношении к «Обзору» конунга Сверрира. Г. Индребё[170 - lndreb0 1917.] и Ф. Поске[171 - Paasche 1922.] полагали, что «Обзор» возник без участия Сверрира. X. Кут[172 - Koht 1913.], Сигурдур Нордаль[173 - Sigur?ur Nordal 1914.], Финнур Йоунссон[174 - Finnur Jоnsson 1923.] считали, что «Обзор» благоприятен Сверриру и был, вероятно, создан по инициативе конунга. Стефан Эйнарссон[175 - Stefan Einarsson 1957.] думал, что «Обзор» был написан для конунга Сверрира, чтобы служить введением к саге о нем. Я. де Фрис[176 - de Vries 1967.] не связывал «Обзор» со Сверриром, но полагал, что «Сага о Сверрире» могла послужить поводом к написанию норвежской истории предшествующего периода. Т. Тобиассен[177 - Tobiassen 1965.] не сомневался, что автор «Обзора» проводил враждебную Сверриру линию. Какой бы она ни была, политическая тенденциозность, естественно, не сильно повлияла на те восточноевропейские известия, которые содержатся в «Обзоре саг о норвежских конунгах».
Рукопись
AM 325 II 4°– 1225 г.
Издания[178 - Здесь (и далее по всем разделам), при перечислении изданий того или иного памятника, полужирным шрифтом выделяется то издание, по которому публикуются тексты в данной книге.]
Brudstykke af en gammel norsk Kongesaga / P. A. Munch // Samlinger til det Norske Folks Sprog og Historic. Christiania, 1834. В. II. S. 273–335.
Stutt аgrip af Noregs kon?nga s?gum / Finnur Magn?sson (Fms. В. X). 1835. Bis. 375–421.
Аgrip af Noregs konunga s?gum. Diplomatarisk udgave / V. Dahlerup (SUGNL. В. II). 1880.
Аgrip af Noregs konunga s?gum / Finnur Jоnsson (ASB. Ht. 18). 1929.
?grip. Ei liti norsk kongesoge / G. Indrebo (Norrone bokverk. No. 32). Oslo, 1936; reprint— 1973.
Аgrip af Nоregskonunga sggum / Bjarni Einarsson (?F. В. XXIX). 1984. Bis. 3-54.
Аgrip af Nоregskonungasggum. A Twelfth-Century Synoptic History of the Kings of Norway / Ed. and trans. by M. J. Driscoll. L., 1995; 2nd ed. – 2008.
Фрагменты в: [C. C. Rafn, ed.] AR. 1852. T. 2. P. 85–91.
Переводы
Английский:
Аgrip af Nоregskonungas?gum. A Twelfth-Century Synoptic History of the Kings of Norway / Ed. and trans. by M. J. Driscoll. L., 1995; 2nd ed. – 2008.
Датские:
В издании 1834 г. (Р. A Munch).
Kort Omrids af de norske Kongers Sagaer (OS. В. X). 1836. S. 329–371 (N. M. Petersen).
Латинский:
Epitome historiarum regum Norvegicorum / Shi. 1841. T. X. P. 350–392 (Sveinbj?rnis Egilsson).
Норвежский:
В издании 1936 г. (G. Indrebo).
Русский:
Фрагменты в: Рыдзевская 1978. С. 41–43
Литература
Storm 1871; Storm 1873. S. 21–28; Gjessing 1873; Bugge 1909; Koht 1913; Sigur?ur Nordal 1914. S. 29^48; Indrebo 1917. S. 34–43; Indrebo 1922. S. 18–65; Paasche 1922; Finnur Jоnsson 1923. S. 611–620; Berntsen 1923. S. 32–52; Finnur Jоnsson 1928; Bjarni A?albjamarson 1937. S. 1-54; Beyschlag 1950. S. 150–248; 252–256; Sigur?ur Nordal 1953. S. 205–206; Turville-Petre 1953. P. 171–174; Tobiassen 1956; Paasche 1957. S. 382–383; Ellehoj 1965. S. 197–276; de Vries 1967. S. 254–258; Schier 1970; Bjarni Gu?nason 1977; Ulset 1983; Bjarni Einarsson 1984. Bis. v-lix; Andersson 1985. P. 201–211; Simek, Hermann Pаlsson 1987. S. 5; Lange 1989; Джаксон 1991a. C. 20–21; Джаксон 1993a. C. 9-43; Bjarni Einarsson 1993a; Whaley 1993c; Malmros 1993a; Driscoll 1995; Аrmann Jakobsson 2005. P. 390–392; Andersson 2011.
«Гнилая кожа»
«Morkinskinna» («Гнилая кожа») – название, данное исландским историком Тормодом Торфеем (1636–1719 гг.) рукописи, позднее получившей обозначение GKS 1009 fol в Королевской библиотеке Копенгагена. Имя «Morkinskinna» также относят к содержащемуся в этой рукописи своду королевских саг, описывающему события норвежской историии с 1030-х гг. до второй половины XII в.
Наиболее полный текст свода «Гнилая кожа» сохранился в одноименной рукописи (GKS 1009 fol), датируемой ок. 1275 г. (И. Луис-Иенсен обозначает ее MskMS). В ней есть ряд лакун и потерян конец. В настоящее время она состоит из 37 листов, а примерно треть начального текста отсутствует.
Фрагменты «Гнилой кожи» имеются также в поздней (добавленной во второй половине XV в.) части «Книги с Плоского острова» («Flateyjarbоk») (YFlb) и в двух фрагментах XIV в. – AM 325 IV Р 4° и AM 325 XI 3 4°, – вероятнее всего, остатках одной и той же рукописи. «Книга с Плоского острова» сохранилась без повреждений, но, тем не менее, она включает лишь сагу о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе, т. е. примерно первую половину «Гнилой кожи». Таким образом, значительная лакуна в конце первого листа «Гнилой кожи» восстанавливается по «Книге с Плоского острова» и по AM 325 IV Р 4°. Аналогичной возможности восстановить конец «Гнилой кожи» нет, но существует предположение, что, как и «Красивая кожа» и «Круг земной», она оканчивалась описанием битвы при Ре (Рамнесе) в 1177 г.
В ее нынешнем виде «Гнилая кожа» представляет собой переработку более раннего сочинения, известного в литературе под названием «^Старшая Гнилая кожа» (*Msk2), отличавшегося от сохранившейся версии, как считалось до недавнего времени, тем, что в нем не было вставок из «Обзора саг о норвежских конунгах» и всех, или почти всех, прядей об исландцах (сейчас их около 30-ти), которые являются отличительной чертой «Гнилой кожи». Потерянный оригинал был написан до 1200 г., и «^Старшая Гнилая кожа» служила источником для автора «Красивой кожи» и для Снорри Стурлусона[179 - Louis-Jensen 1993b, 419–420.].
Вариант «Гнилой кожи», сохранившийся в рукописях «Хульда» и «Хроккинскинна» (Н и Hr) (см. о них ниже), хотя и подвергся значительным редакционным изменениям, тоже восходит к *Msk2, хотя и через ряд промежуточных текстов (ш и *Н). В саговедении сейчас принята стемма соотношения различных редакций «Гнилой кожи», предложенная Й. Луис-Йенсен[180 - Louis-Jensen 1977.](см. схему 5).
Автор «Гнилой кожи» неизвестен. Существует мнение, что записан был этот свод саг в Исландии. Но входящий в него рассказ о столкновении между сыновьями Магнуса Голоногого, Эйстейном и Сигурдом Крестоносцем, скорее всего, записан в Норвегии.
Схема 5
Соотношение различных редакций «Гнилой кожи»
Наиболее сложен вопрос об источниках «Гнилой кожи». Для части, посвященной Сигурду Слембиру, можно говорить об использовании «*Хрюггьярстюкки» Эйрика Оддссона. В распоряжении автора «Гнилой кожи» было также некое сочинение под названием «*Jarla spgur» («*Саги о ярлах»), не менее загадочная «*Saga Kn?ts konungs» («*Сага о конунге Кнуте») и, возможно, отдельная «?inga saga» («Сага о тингах»)[181 - См.: Andersson 1997. Р. 4.]. Для основного текста письменных источников нет. Это привело исследователей к гипотезе, сформулированной Финнуром Иоунссоном в издании «Гнилой кожи» (1932 г.), что существовали созданные в период между 1150 (или 1160) и 1180 гг., но не дошедшие до нас отдельные саги о Магнусе Добром, Харальде Суровом Правителе и более поздних конунгах, каковыми и пользовался в качестве источника автор «Гнилой кожи».
Подчеркнув отсутствие свидетельств в пользу мнения о существовании старших саг, Г. Индребё[182 - Indrebo 1938–1939.] предположил, что «Гнилая кожа»– оригинальное сочинение. Если это верно, то «Гнилая кожа» (без прядей и более поздних интерполяций в сохранившейся редакции) – самостоятельное произведение, основанное на устной традиции и стихах скальдов. В этом ее (не исследованное в полной мере) отличие от «Красивой кожи» и «Круга земного». Не случайно поэтому Т. М. Андерссон, помещая «Гнилую кожу» в один ряд с другими «большими компендиумами о норвежских конунгах периода 1200–1230 гг.» (с «Красивой кожей» и «Кругом земным»), в то же время включает ее в целую группу оригинальных королевских саг, «сочиненных на большой вспышке литературной активности между 1190 и 1220 гг.» (наряду с «Древнейшей сагой об Олаве Святом», сагами Гуннлауга и Одда об Олаве Трюггвасоне, «Сагой о Сверрире», «Сагой о Иомсвикингах», «Сагой о фарерцах», а также, возможно, с «Сагой об оркнейцах» и «Сагой о Скьёльдунгах»)[183 - Andersson 1985. Р. 216–219.].
В более поздних по времени публикациях Андерссон четко сформулировал свое восприятие «Гнилой кожи» как целостного произведения, с самого начала включавшего в себя и значительную часть прядей[184 - Andersson 1994; Andersson 1997; Andersson 2004b.]. Ср. противоположное мнение X. Гиммлера[185 - Gimmler 1976.] и Т. Даниэльссона[186 - Danielsson 2002.], частично совпадающее мнение Й. Луис-Йенсен[187 - Louis-Jensen 1977. S. 77–78.] и тождественную позицию Арманна Якобссона[188 - Аrmann Jakobsson 1997a; Аrmann Jakobsson 1998; Аrmann Jakobsson 1999; Аrmann Jakobsson 2001; Аrmann Jakobsson 2002.]. Пряди, по Андерссону, могли существовать и раньше «Гнилой кожи», но были переработаны ее автором и вплетены в общее повествование. Основная тенденция этого свода саг, по мысли Андерссона, была отражением торговой войны между Исландией и Норвегией 1215–1220 гг. и выражалась в недоверии к норвежской внешней политике, в осознании нежелательности норвежского вмешательства в исландские дела, в симпатии по отношению к конунгам-строите-лям и законодателям в противовес конунгам-искателям приключений за пределами страны[189 - Andersson 1994.]. Арманн Якобссон видит в «Гнилой коже» не только историческое, но и нравоучительное сочинение, созданное в средневековой традиции воспитания примерами (docere verbo et exemplo), в качестве которых и выступали с самого начала включенные в развернутый саговый текст пряди[190 - Аrmann Jakobsson 1998. P. 112.].
