скачать книгу бесплатно
– Как не храм, когда памятник, пятый век! Представляешь, как нам влетит?!
«А вдруг и вправду памятник?.. – испуганно думал Дато. – А если и нет, скандал будет мировой: в спецхран залезли, имущество портим… Еще из университета попрут!»
– Сейчас я тут быстренько уберу, все будет как новенькое! – потянул он проломивший плиту блок кирпичей. И когда вытянул, то подметил: от удара часть плиты не раскрошилась, а повернулась ребром, уйдя в землю. «Интересно», – сказал себе под нос Дато и просунул руку в открывшееся пространство.
– Мари, мне нужна твоя помощь. Иди сюда, посвети.
Девушка почувствовала, что сейчас лучше не спорить.
– Кажется, там что-то есть, – предположила она, поднеся факел.
– Да ты что…
Дато вынул скол плиты, кряхтя, приподнял и двинул в сторону устоявшую часть. Место под ней занимал камень с округлой нишей в центре, присыпанной землей. Он стал снимать ее руками, и вскоре открылся кусок ткани, обнимавшей нечто в форме кольца. Диаметр его был меньше, чем ниша, сантиметров десять-двенадцать. Дато еще выгреб землю и увидел, что ниже предмет, ширясь, упирался в края углубления. «Точно квеври[16 - Квеври – традиционный в Грузии глиняный кувшин для вина без ручек. Экспонат Музея Грузии им. Симона Джанашия считается самым старым из сохранившихся (VI–V тыс. до н. э.) в мире сосудов для вина.] закопан», – смотрел он на обод толщиной с большой палец руки. Им он и надавил на то, что скрывала ткань. «Крепкий», – отметил он и ухватил круг обеими руками, потянул. Обмотанная ткань уже не скрывала очертаний поднятого в воздух предмета.
– Похоже на квеври, – в унисон мыслям друга сказала Мари, – только маленький.
– Литра на три, коцо их называют. Форма – вылитый квеври: к середине ширится, как лимон, а снизу – узкий, что и не поставишь…
– Как рог для вина или пожарное ведро.
– И горлышко сверху, как у кувшина.
– А мне больше размером новорожденного напоминает.
– Мумифицированного. Распеленаем младенца?
Девушка ответила лишь после того, как страх наказания победил в ней любопытство:
– Спрячь! Представь, накроет нас сейчас сторож, что мы скажем? И вообще, надо дыру замаскировать, чтобы на нас не подумали…
– Мари, – с шутливым укором сказал Дато, – ты хочешь скрыть следы преступления?
– Какого преступления? Не было нас здесь, кирпичи сами обвалились!
– Не ожидал! – посмеялся Дато и осторожно положил «мумию» в сторону от ямы. – А замаскировать нужно…
Он ссыпал землю в нишу, закрыл ее плитой и попытался приладить отбитый обломок. Обнаружив, что нескольких кусков все равно не хватает, поднялся, подтащил оставшийся цельным монолит кирпичей и впихнул стоймя в зазор над ямой.
– Так даже натуральней… Опору вернуть? Нет, пусть лежит: выскочила под тяжестью нагрузки, камни и посыпались. Что скажешь?
– Ничего не забыл? – указала Мари на загадочный предмет. – Или сторожу отнесем?
– Ты как это видишь? «А мы клад в спецхране нашли!» – «Где? В спецхране? А что вы там делали, а? Комнату времен Горгасали ломали?»
– Тогда обратно спрячем, пусть сами разбираются!
– Они разберутся: толкнут задорого, если ценная. Сколько сейчас черных археологов! А мы историкам отнесем: есть к ней интерес – нам законные 25 процентов от государства.
– А если нет?
– На память оставим.
Ребята еще поспорили, но в итоге Мари дала себя убедить: ей тоже хотелось знать, что за подарок сделала им судьба. Вернувшись в комнату и закрывшись изнутри, они бережно уложили находку на диван. Едва Дато взялся за похожую на лен материю, как носы обоих уловили сладкий запах пчелиного воска.
– Погоди! Можешь потом открыть? – спросила вдруг Мари.
– Почему?!
– Тут такое дело…
Дато увидел, как она переминается с ноги на ногу. Казалось, все внутри нее танцует.
– Не подождет? – смекнул он.
– Из последних сил держусь.
– Эх! На самом интересном месте!
Дато ждал Мари на одном их двух балконов, которые архитектор поместил на третьем этаже здания с боков фасада. «И как я раньше не сообразил выше подняться? Давно бы на свободе были!» – снисходительно журил он себя.
Все произошло само собой. Ища столь необходимую Мари комнату, он почему-то сразу повел ее к двери, через которую звал сторожа, почему-то в этот раз заметил, что лестница уходит еще выше, и они резво вспорхнули наверх. Там-то и нашелся укромный уголок.
Но прежде Дато увидел дверь с витражами, в которых горели точки уличных фонарей. Он рванул щеколду – замка на двери не было – и выскочил наружу. Вне себя от счастья перегнулся через перила: до земли было метров пять. Зато слева к балкону на одном с ним уровне подходил парапет террасы. Винный завод стоял на горе, и территория вокруг была устроена на манер ниспадающих к главному входу уступов. Третий этаж со стороны фасада был первым со двора, а второй и начальный скрывались под землей, поверх которой были устроены широкие дорожки, обнимавшие здание с боков, как обод кольца – драгоценный камень. Верхняя и кончалась террасой с парапетом, примыкавшим к балкону.
«Всего-то – залезть на перила и перейти. Один шаг. Если назад не смотреть, не страшно! Мари согласится, ей домой нужно!» – мыслил Дато. И был прав. Стоило ему несколько раз перемахнуть с балкона на парапет и обратно, как от строптивости девушки не осталось и следа. С птичьей легкостью перескочила она на террасу.
– А сумочка? – спохватилась она.
– Думала, вместе с нашим кладом брошу? Жди здесь, я мигом!
Он вернулся еще быстрей, чем обещал. Сторож нашелся на проходной: сопел, уронив голову на руки на столе. Рядом стояли две бутылки вина, обсыпанные благородной пылью, как ели снегом в зимнем лесу. Ребята не стали нарушать покой того, кто предпочел пьяные грезы чудесам наяву, и ускользнули в темноту ночи.
3
Путь от площади Воронцова, где в одном из итальянских дворов жила Мари, до своего угла в Старом городе Дато преодолел едва не вприпрыжку. Порывистей мартовского ветра был он и часто переходил на бег, снедаемый желанием скорей изучить добычу.
Влетев в комнату, зажег лампу и бросился на сверток, как кидается на еду оголодавший человек. Блеснул желтый металл, и Дато заставил себя охладить пыл: «Я все-таки ученый, нужно быть аккуратней». Смирить сердце было тем трудней, чем больше открывался ему предмет. Это и вправду был квеври, но какой!
Залитое воском горло венчал оттиск причудливо переплетенных линий. Окружность опоясывал обод желтого металла с вырезанными в два ряда буквами. Такие Дато встречал в исторических книгах. Он пошарил рукой по столу, ища увеличительное стекло. «Как этот шрифт назывался, асомтаврули[17 - Асомтаврули (груз. «заглавные буквы») – древнегрузинский алфавит; известен с V века.]? – пригляделся он. – Самый древний у нас, пятый век».
Отложив лупу, Дато поднялся: хотелось отстраниться и охватить взглядом основную часть кувшина целиком. Выпуклое, овальное его туловище покрывали рисунки. Причем от горлышка до узкого дна сосуд был как бы поделен надвое, походя на позитив и негатив фотоснимка. Изображения с одной стороны были нанесены красной краской поверх глины желто-зеленого, оливкового цвета, в части напротив она сама формировала рисунки, углубленные в ее красный фон. «Как обратная сторона Луны», – думал Дато, отходя к окну.
Сквозь кипарисы сада церкви Святого Георгия, куда выходил внутренний двор, светили редкие огни Авлабари[18 - Авлабари – один из древнейших районов Тбилиси на левом берегу реки Мтквари.] на той стороне реки, и стояла какая-то особая тишина замершей жизни, что только и бывает в церковных садах да на кладбищах.
«Дело ясное – штука ценная, – совещался Дато сам с собой. – Неужели обруч золотой? Но это и медь может быть… И кому вино в таком кувшине сделали? Царю? Патриарху?..» Дато не сомневался, что внутри сосуда – вино. Что еще бывает в квеври?
Докурив, он вернулся к столу, взялся за «светлую» часть квеври. Разгадывать этот один большой ребус Дато начал с поиска схожих элементов. Таким был повторяющийся сверху и снизу орнамент: сплошная полоса, к которой – на равном удалении друг от друга – снизу крепились по семь «горошин». Ритм дробился, когда линия свивалась в петлю: внутри нее теснились те же «горошины». Можно было подумать, что линия – это поверхность земли, а петля – яма. «И что там закопано?» – гадал Дато и, не найдя ответа, переключился на две другие повторяющиеся полоски.
«Вода», – пробежал он глазами по волнистой линии с характерными загогулинами, что тянулась от края до края «светлой» стороны. В одном месте она делилась надвое, подобно рукаву реки. Это происходило там, где над водой появлялся треугольник. «Это что за зверь? Вроде капюшон палача с прорезями для глаз… Или гора с двумя пещерами?..»
Еще необычней были образы в центре квеври. Загадочные существа здесь совершали некий обряд. «Не лица, маски! – смотрел в лупу Дато. – Не бывает таких длинных носов и подбородков! И хвосты висят… А на ногах – башмаки странные, носки к небу задраны».
Ритуал был явлен в двух сценах. В первой процессия из трех существ с кубками в руках шла к фонтану. Второй сюжет показывал обнаженную женщину на троне и двух участников действа: один прикладывал к ней руки, другой воздевал руки к диску над головой девы. В нем Дато узнал борджгали[19 - Борджгали – старинный грузинский символ солнца: диск с расходящимися от центра, загнутыми «лучами».], символ солнца с семью изогнутыми лучами. Необычным было то, что из центра круга-отверстия прямо на женщину низвергался поток некой жидкости.
Эта же дева занимала почти всю вторую, «темную» сторону кувшина. Здесь она стояла фронтально, во весь рост. Уже разведя руки в стороны и согнув их в локтях. На ладонях, как на весах, помещались борджгали: диск справа был обычным, а символ слева – расколотым надвое, как после удара молнии. Такой Дато видел впервые. С боков были нарисованы по две переплетающиеся линии с «горошинами» внутри. «Похоже на спираль ДНК, – мыслил Дато, – но откуда ей взяться? Раз это квеври, должно быть, лоза! Символ вечной жизни. И тогда никакие это не «горошины», а виноград!»
Обрадованный разгадкой, Дато отложил кувшин и, не гася света, перешел на кровать. Заложил руки за голову и любовался сокровищем. Так долго, пока веки не отяжелели и сон не унес его в далекие сферы, где человеку даны ответы на все вопросы бытия при условии полного их забвения при пробуждении.
4
Карусель событий вращалась столь интенсивно, что вряд ли кто посмел бы попрекнуть Дато, проспи он следующий учебный день. Он и сам удивился легкости, с которой вскочил с кровати в час, когда первая багряная полоска только прорезалась в небе над Тбилиси. Еще до того, открыв глаза, он нашел взглядом кувшин и облегченно выдохнул: «Не сон». Убрав находку в шкаф, он, не сменив одежды, выскочил на улицу.
Никогда еще он не приходил на учебу так рано – за час до занятий – и теперь, сидя на парадной лестнице, курил, наслаждаясь тишиной и казавшимся без людей каким-то иным пейзажем университетского сада. Дато вообще любил поступать не как все и оказываться в ситуациях, где мог почувствовать себя отличным от других. Даже такой пустяк – быть тем единственным прохожим, что идет по улице против общего потока людей, наделял его душу приятным чувством исключительности.
Вот и сейчас он с тихой радостью встречал взглядом тех, кто постепенно наполнял двор движением: «Вы только явились, а я уже здесь». Наконец появился и тот, кого он ждал.
– Ты корпусом не ошибся? Ваш – соседний, – обнял его подвижный улыбчивый парень.
– Гия!
– Или ты пришел в ресторан меня отвести? Уже два года, как проспорил!
– В ресторан не отведу, но долг закрою. У тебя занятия важные?
– А что предлагаешь?
– Таким вином угощу, какое ты в жизни не пил и не выпьешь!
– Как учат предки: «Если действовать не будешь, ни к чему ума палата»[20 - «Если действовать не будешь, ни к чему ума палата» – цитата из эпической поэмы Шота Руставели (ок. 1172–1216) «Витязь в тигровой шкуре».]. В путь!
– Да, глупостями вас на историческом не кормят. Давай еще Мари подобьем на прогул.
– Мари я всегда рад! Кстати, Меджнун, ты своей Лейли[21 - «Лейли и Меджнун» – поэма персидского автора Низами (ок. 1141 – ок. 1209) о несчастной любви юноши Кайса к красавице Лейли; прозвище Кайса – Меджнун (араб. «безумец») – стало нарицательным именем страстно влюбленного человека.] так в любви и не признался?
– А ты своей?
Дато и Гия были не разлей вода с детства: росли в одном дворе на Кутузова, переживая общие радости и невзгоды. Проводили вместе столько времени, что в глазах окружающих стали братьями. Даже влюбленности их были схожи. Разве что Дато успел сойтись с Мари, а Гия никак не решался преодолеть барьер дружбы с Мери. «Смотри, еще замуж выйдет!» – подначивал друга Дато. Они любили подзадоривать друг друга. Так, и в университет Гия поступил на спор: год слушал россказни Дато о прелестях жизни студента, а потом заявил: «За хороший спор могу сам хоть завтра поступить!» С тех пор Дато и задолжал ресторан на десять персон: достаточных денег все не заводилось. Гия не был в претензии, обнаружив в себе подлинную страсть к историческим наукам.
И сейчас, поднимаясь к дому Дато по улице Чахрухадзе[22 - Чахрухадзе (XII–XIII вв.) – грузинский поэт, автор сборника од «Тамариани», восхваляющих царицу Тамар.], он сыпал фактами:
– Вот дом Бараташвили[23 - Бараташвили Николоз (1817–1845) – выдающийся грузинский поэт-романтик.], музей. А в начале улицы – дом Текле, дочери Ираклия Второго[24 - Ираклий II (1720–1798) – царь Картли-Кахетинского царства; в 1783 году заключил с Россией Георгиевский трактат – договор о покровительстве Российской империи Картли-Кахетинскому царству.].
– А кто был этот Чахрухадзе? – спросила Мари.
– Поэт, секретарь царицы Тамар[25 - Тамар (1184–1213) – царица Грузии, при которой страна достигла зенита своего могущества.]! Любил ее – безответно, конечно, – сборник стихов в ее честь написал.
– Знакомая ситуация, да? – съехидничал Дато.
Гия не заметил насмешки. Он замер на месте, вытянул руку и, растопырив пальцы, стал патетично декламировать отрывок из «Тамариани»:
– «Признаю: ты – небо, о царица, с розой, с хрусталем должна сравниться!»
– Вылитый Ленин с площади, – шепнул Дато Мари, а в голос спросил: – А про мой дом что скажешь? Кто из знаменитостей в третьем номере жил?
– Лет через пятьдесят скажут – ты, – засмеялся Гия. – Табличку повесим: «Здесь жил и не работал великий балабол такой-то…» Знаю, что напротив была лавка Нико Пиросмани[26 - Нико Пиросмани (настоящее имя Николоз Пиросманишвили) (ок. 1862–1918) – знаменитый художник-самоучка, мастер наивного искусства.]. Тут повсюду в подвалах духаны[27 - Духан – небольшой ресторан, трактир.] прятались, думаю, он и к тебе в гости хаживал.
Дато выуживал из приятеля факты не из праздного интереса: хотел знать, насколько тот поднаторел в истории и будет полезен в расшифровке таинственного ребуса с кувшина.
– Ты где его взял?! – кружил по крошечной, как шкатулка, комнате Гия. Он то подходил к столу, то отскакивал от него, как от огня, ударяя себя ладонями по бедрам. Мари, наоборот, оцепенела и, сидя на кровати, беззвучно шелестела губами, словно выплакавшая все слезы родственница усопшего на поминках. Дато попытался разрядить обстановку:
– Ну, квеври, ну, старый, тоже мне чудо! Гол Дараселия[28 - Дараселия Виталий (1957–1982) – грузинский футболист, игрок «Динамо» (Тбилиси) и сборной СССР.] «Карлу Цейсу» в финале Кубка кубков – чудо. А здесь? Разве что вино – старинное, интересно попробовать!
Он поискал на столе складной нож и, сев на стул, зажал сосуд в коленях.
– Остановись, варвар! Не смей! – очнулся Гия, когда лезвие почти коснулось воска. Он выхватил и прижал квеври к груди, как если бы тот был живым существом. – Что ты делаешь?! Это же музейная ценность!
– А что такого? Открыть хотел…
– А я говорила, говорила: не трогай, положи на место… – обрела голос Мари.
– Ты понимаешь, что срезать хотел? Это же монограмма царицы Тамар!
– Где? – не поверил Дато.
– Да вот же, – наклонил Гия кувшин, показывая узор на восковой «печати». – Это шрифт мхедрули[29 - Мхедрули – современная форма грузинского алфавита, пришедшая на смену асомтаврули и нусхури; известна с X века.], вот «т», вот «р»… Я эту печать на монетах Тамар видел.
– Правда, что ли? А я думал…
– Думал он, – не дал закончить Гия. – Разрушитель! Перс! Видишь сад в окне? Раньше там дворец царя Ростома[30 - Ростом (1565–1658) – царь Картли и Картли-Кахетинского царства.] стоял. А в конце XVIII века Ага Мохаммед-хан[31 - Ага Мохаммед Шах Каджар (1741–1797) – шах Ирана, в 1795 году напавший на Грузию под предлогом ее союза с Россией и разоривший Тбилиси.] напал и Тбилиси сжег. В три дня все церкви, школы, библиотеки… Типография! 20 000 трупов на улицах…
– Я при чем? – защищался Дато. – Типографию не трогал! – сострил он.
– Тот все достижения Грузии в три дня прикончил! А тебе и десяти секунд хватило!
– Не сгущай краски. Так если это печать Тамар, то квеври, что же, восемьсот лет?
– Я тебе не все сказал, – прищурился Гия. – Ты где, говоришь, его взял?
– Где взял, там больше нет.
Гия вопросительно посмотрел на Мари. Та лишь отвела взгляд.
– Понятно. В общем, за печать Тамар я ручаюсь. Но есть нестыковка: надписи на обруче старше. Это асомтаврули, семь веков до Тамар.
– Прочесть можешь? – подступил Дато. – Да положи на стол! Ничего я с ним не сделаю.
– Специалист нужен. Но знаешь что? Мари, подойди… Эти рисунки говорят, что кувшин еще древней! Точки под линиями – это виноград. У нас в музее квеври с похожим рисунком есть. Шесть тысяч лет до нашей эры!
