Королевы и монстры. Шах

– Поздравляю. Ты умеешь задерживать дыхание. Пригодится, когда мы наденем на тебя цементные ботинки и выбросим в гавань.

– Да нет же, глупыш, я дышу по квадрату! Этому меня папа научил.

– Отец научил тебя дышать? Я не удивлен. Жаль, что он не зажал тебе лицо подушкой перед этим.

Я шлепаю его по железобетонным бицепсам.

– Ты будешь слушать?

– Я слушаю. В этом и проблема.

– Дышать квадратами его научили на службе в военно-морских силах. Это отличный способ успокоить нервную систему и сфокусироваться. Попробуй. Можем сделать это вместе.

– Лучше меня сожгут заживо.

– Ой, да ладно! Клянусь, это работает.

Широко раскидываю руки и демонстрирую глубокий вдох. Деклан бормочет какие-то древние ругательства. Я задерживаю дыхание, выпучиваю на него глаза, слушая его ворчания. Выдохнув, опускаю руки, завершив мысленный счет. Он смотрит в потолок и вздыхает.

– Ты как раковая опухоль. Только веселья меньше.

Тыкаю его пальцем в грудь.

– Просто попробуй. У тебя вроде нет проблем с учащением дыхания, но я могу ошибаться.

Он опускает голову и долго на меня смотрит.

– К твоему сведению, я знаю, как дышать квадратами.

Это слегка сбивает с меня спесь.

– О.

Мы какое-то время друг на друга смотрим, но я оживляюсь:

– Вот видишь, это работает!

– Да что ты несешь?

– Ты больше не злишься. Ты успокоился.

– И как это сработало? Это не я тут стоял и пыхтел.

– Я знаю, но пока я дышала квадратами, ты наблюдал и поэтому успокоился! Вот насколько это эффективно! Действие может распространяться даже на других людей!

Его взгляд на секунду задерживается на мне, сверкая жаждой смертоубийства. Он очень медленно и тягуче произносит:

– Могу сказать честно, и это будет совершенно искреннее признание: я никогда не встречал людей типа тебя, подруга.

Моя улыбка способна ослепить.

– Всегда пожалуйста. Ой, кстати, я тут подумала.

– Было больно?

– Ой, ты стал остроумнее! Я хорошо на тебя влияю.

– Если это – хорошее влияние, то мне нужно срочно убить себя.

Я отмахиваюсь от этого комментария.

– Мне кажется, я понимаю, почему ты постоянно говоришь, что я начала войну. И ты ошибаешься.

Он снова задерживает на мне взгляд.

– Кажется, ради этого я должен присесть.

Я показываю на ближайший стул.

– Чувствуй себя как дома.

– Ты же помнишь, что это ты у меня в гостях? Это мой дом.

– Меня повысили из заложницы до гостьи? Круто.

Он закипает.

– Нет. Я не это хотел… *****, ладно. Неважно.

Он опускается на стул и сидит с таким выражением, будто попал в приемную к самой Смерти и с молитвой ждет своей очереди.

Сажусь напротив него и подбираю под себя ноги. Когда Деклан неодобрительно косится них, я только улыбаюсь.

– Так о чем я говорила. Эта война, в которой ты меня постоянно обвиняешь. Все это началось с ужина в «Ла Кантине» на озере Тахо, верно?

Он не отвечает.

– Ладно, может, ты этого не знал. Или знал, просто остаешься верен своим очаровательным галантным манерам. В любом случае я помню, как Ставрос говорил мне про назревающий конфликт. Ну, на самом деле он говорил это не мне; я просто случайно услышала чужой разговор. Хотя ладно, я специально подслушивала за ним и его командой, но суть в том, что это было всего через несколько дней после стрельбы в «Ла Кантине», когда убили несколько ирландских гангстеров. Последнее, очевидно, тебе известно.

Я обрываю рассказ, вглядываясь в его лицо.

– Почему ты молчишь?

– Я не планирую убийства вслух.

– Ха. Вернемся к мертвым ирландским гангстерам. Они подошли к нашему столу во время ужина и перекинулись со Ставросом парой слов. Не спрашивай, о чем шла речь, – все было на русском и на гэльском, но изначально весь этот переполох начался с того, что один из ирландцев шлепнул меня по заднице, когда мы под руку со Ставросом проходили к нашему столику. Ставрос чуть не полез на рожон, но мне удалось сдержать его. Но все полетело в тартарары, когда мистер Шлепок подошел к нашему столу посреди ужина.

Деклан подается вперед и упирает локти в колени. Он подпирает кулаком подбородок и тихо говорит:

– А тебе не приходило в голову, что я прекрасно знаю обо всем случившемся в том ресторане?

– Откуда тебе знать, если тебя там не было?

– Я все знаю.

Я фыркаю.

– То есть ты всезнающ? Тогда прошу.

– Мне и так прекрасно известно, что изначально именно из-за тебя все пошло наперекосяк. Это ты виляла задницей в том малюсеньком белом платье, которое напялила. Это ты расхаживала с таким видом, будто ресторан принадлежит тебе. Это ты зачем-то улыбнулась первому попавшемуся мужчине, хотя шла за руку с другим.

Гнев начинает распускать свои змеиные кольца у меня в груди. Откидываюсь в кресле и смотрю на него.

– Это мерзкая мелкая манипуляция под названием «возложение вины на жертву». Не то чтобы я была жертвой, но дела это не меняет, и это полная херня.

Его голос ожесточается.

– Погибшие люди – не херня.

– Да, не херня. Но не пытайся выставить их смерть как неизбежный результат того, что они увидели мою задницу и улыбку. То, что мужчины достали и наставили друг на друга стволы из-за женской улыбки, брошенной не в ту сторону, – это проблема их инфантильных эго, неконтролируемой агрессии и раздутого чувства собственной значимости, а не ее.

Мы буравим друг друга глазами. Где-то в комнате тикают часы.

Или, может, он подложил под меня бомбу.

Выдержав его взгляд, мягко добавляю:

– Ты знаешь, что я права. И я понимаю, что потеря людей могла даться тебе тяжело. Но люди сами отвечают за свои поступки. Это нечестно – не говоря уже о том, что неправильно – вешать эту войну на меня.

Он закрывает глаза. Кажется, его молчание длится бесконечно. Я понятия не имею, что в его голове, пока он не произносит:

– Ну да.

Я чуть со стула не падаю.

Открыв глаза и увидев мое лицо, он изображает кислую мину:

– Только не лопни от гордости.

– Скорее от шока. Но я попробую.

Деклан встает и начинает расхаживать взад-вперед. Я наблюдаю, как он взбудораженно меряет шагами комнату. Пусть он выпустит пар, приставать не буду. В его огромном котелке как будто бродит что-то очень важное.

Если повезет, смогу воспользоваться этим в своих целях.

Он резко останавливается и высокомерно смотрит на меня сверху вниз. Безжалостный диктатор не мог бы выглядеть таким властным.

– Расскажи все, что знаешь о Казимире Портнове, – приказывает он.

– Во-первых, нет. Во-вторых, зачем?

– Потому что он мой враг. А ты моя пленница. И ты знаешь его.

– Да, я его знаю. Мы друзья.

При этих словах глаза Деклана так чернеют, что я уточняю:

– Ну, не то чтобы друзья-друзья. У нас была всего одна официальная встреча на том проклятом ужине. Но моя подруга до безумия влюблена в этого парня, а она невероятно хороший человек. Она практически мать Тереза. Если он ей нравится, он не может быть совсем уж плохим.

– Влюбленные женщины известны ненадежностью своих суждений.

За этими мрачными словами скрывается такая ноющая и глубокая рана, что я не могу не задать вопрос:

– Есть опыт в этой области, да?

Он пропускает мои слова мимо ушей и спрашивает:

– Как твоя подружка с ним познакомилась?

Пару секунд я собираюсь с духом, понимая, что слова, которые я сейчас скажу, будут приняты не лучшим образом. И одному богу известно, как отреагирует Деклан, учитывая его текущее настроение. Но это надо сказать.

Просто не стоит переходить некоторые границы.

Глядя в его голубые ледяные глаза, произношу:

– Я говорю это не из неуважения к тебе, а из глубокой преданности и любви к своей подруге. Не твое собачье дело.

Когда он открывает рот – несомненно, чтобы изрыгнуть поток ругательств, – я прерываю его, повысив голос.

– Я никогда, никогда в жизни не предам Натали. Делай со мной что угодно. Бей, мори голодом, навсегда запри в комнате, мне все равно. Она – это лучшая часть меня, она такой человек, каким я и мечтать не смею быть, и я люблю ее как сестру. Нет, беру свои слова обратно. Я люблю ее больше, чем сестру. Нет, опережая твои подколы, не в том смысле – я просто люблю ее. А это значит, я обязана ее прикрывать. А это значит, что я ни хрена не расскажу тебе о ней или ее мужчине, как бы ты к этому ни относился.

Я встаю с твердым намерением отвернуться от него и выйти за дверь, но этот план вылетает в окно, когда комната начинает куда-то уезжать и бешено крутиться перед глазами.

Потом все чернеет, и я падаю.

12

Деклан

Все происходит очень быстро.

Вот она стоит передо мной на своих двоих, а в следующую секунду уже валится на пол – ее ноги подгибаются, будто из них вынули кости. В один миг выражение ее лица меняется с рассерженного на удивленное.

Не испуганное. Не изумленное. Просто удивленное, как будто она подумала: «А это что-то новенькое», прежде чем потерять сознание.

Инстинкт запускает мою реакцию без лишних мыслей. Подхватываю тело Слоан и аккуратно опускаю на ковер. Она обмякает у меня в руках. Рот съезжает набок. Кожа бледнеет.

Я еще пару минут назад заметил, что краска сошла с ее лица, но приписал это злости на меня. Но теперь кажется, что все гораздо серьезнее.

Мне надо было сообразить. Она не из тех женщин, которых выбивают из колеи споры. Или вообще что-либо. В дверь могла бы ворваться Годзилла, а она просто вежливо попросила бы ее свалить и продолжила заниматься своими делами.

Заключать договор с дьяволом по поводу неугодных ей душ или что-то такое.

– Подруга? Подруга, ты слышишь меня?

Я слышу, как хрипло и встревоженно звучит мой голос, но я слишком сосредоточен на ней, чтобы такое замечать. Я нависаю над ней, встав на колени и упершись на руки, и убираю прядь темных волос с ее лица. Она не реагирует. Я легонько похлопываю по ее бледной щеке.

Ее глаза лихорадочно двигаются под веками. Она со слабым стоном выдыхает. Веки дрожат, а потом она распахивает ресницы и смотрит на меня. Меня встречает ее туманный взгляд.

– О, вау, – говорит она впечатленным тоном. – Какие голубые.

Ее потерянное выражение запускает сигнал тревоги у меня в голове.

– Ты в порядке? Сесть можешь?

Она медленно моргает. А потом улыбается, протягивает руку и касается моего лица. Затем нежно проводит пальцами по моей щеке и подбородку и блаженно вздыхает. И снова с улыбкой закрывает глаза.

С ней что-то очень не так.

– Я тебя переложу, подруга.

Поднимаю ее, заношу в комнату и укладываю на кровать, подтыкая под голову подушки. Когда я провожу пальцами по ее затылку, она тихо и недовольно ворчит.

Черт возьми. Какая большая шишка. Я хмурюсь и аккуратно ощупываю распухшее место.

Она морщится, а потом открывает глаза и впивается в меня холодным взглядом.

– Я знаю, что неотразима, гангстер, но перестань меня гладить.

Тут она осекается:

– Почему у тебя такое испуганное лицо?

– Ты упала в обморок.

Это ее смешит.

– Я тебя умоляю. Со мной никогда такого не бывает.

– Что последнее ты помнишь?

Она снова замолкает и задумывается.

– Как я сказала тебе пососать мой член. Фигурально.

– А после этого? Как трогала мое лицо, помнишь?

Она морщит нос. Это почти очаровательно.

– Ты снова накачал меня, чтобы заткнуть, да?

– Как бы мне ни хотелось, но нет.

– Я точно не могла трогать твое лицо, если только не хотела выцарапать глаза.

Когда я ничего на это не отвечаю, ее глаза в ужасе округляются.

– Нет!

– Ага. Провела рукой по моей щеке, словно это норковая шубка.

Чтобы проверить, как она это проглотит, я прибавляю:

– А еще ты сказала, что я очень красив.

Улыбка снова возвращается на ее лицо.

– А вот теперь я знаю, что ты врешь.

Она не считает меня красивым? Обидно. Мне, разумеется, плевать на ее мнение, но женщины постоянно говорят мне, какой я симпатичный.

Минуточку. Совсем забыл. Она не женщина, а остервеневшая ведьма, которая ест мужское здравомыслие на ужин.

– Тогда объясни мне, как ты оказалась в этой кровати.

Она оглядывается, пытаясь вспомнить. Когда я вижу ее глаза, они полны тревоги.

– Хренов асфальт.

– Чего-чего?

– Я стукнулась головой об пол на подземной стоянке, когда ты выволок меня из машины. Очень сильно стукнулась, на самом деле. Я могла вырубиться еще до того, как ты дал мне кетамин.

Мне не нравится, как это звучит, но насчет одного она точно ошибается. Мне почему-то кажется важным переубедить ее.

– Это не я выволок тебя из машины.

– Нет, ты, я видела… О. Теперь, когда ты об этом сказал, я понимаю, что не видела лица того человека.

– Это был не я.

– А кто тогда?

– Какая разница?

– Хочу знать, на кого злиться.

Это Киран вытащил ее из «Бентли» Казимира и уронил на пол, прежде чем швырнуть в наш внедорожник. Но я не собираюсь ей это рассказывать.

С другой стороны, она, может, освободит его от должности своего нового лучшего друга, и все снова встанет на свои места. Ему ведь правда хватило смелости попросить меня пустить ее на кухню, чтобы она приготовила еды. Как будто если я позволю ей накормить ребят своей кроличьей едой – это не вызовет бунт.

И все же последнее, что нам сейчас нужно, – это болтливая ведьма Динь-Динь, замыслившая против Кирана кровную месть. У нас и так проблем по горло.

– Забудь об этом. Но я позову доктора, чтобы он осмотрел тебя.

Помогаю ей присесть. Краска снова приливает к ее щекам, и это хорошо, но она все еще выглядит немного ослабевшей. Я подавляю нелепый импульс ободряюще приобнять ее и делаю шаг назад.

Она, прищурившись, смотрит на меня.

– Ты сказал «доктора»?

– Только не говори, что уши у тебя тоже не работают.

– Все у меня работает. Я просто удивлена.

– Чем?

– Что ты сделаешь это для меня.

Она как-то странно смотрит на меня. Как будто с благодарностью. Как будто…

Я ей нравлюсь.

Но это, конечно, чистая фантазия с моей стороны. Эта женщина меня презирает. Может, я тоже стукнулся головой об асфальт?

Сипло бурчу:

– Мертвая ты мне ни к чему.

– Какая разница, живая я или мертвая? Ты сказал, что постараешься отправить меня домой. Я тебе больше не нужна. Верно?

Она кажется заинтригованной. Или что-то подозревает? Сложно сказать.

– Я не говорил, что ты мне не нужна.

Когда у меня вырывается эта фраза, я прихожу в ужас. Становится очевидно, как плохо это звучит.

А если бы не понимал, то выражение ее лица красноречиво бы мне это подсказало.

Сверкая зелеными глазами как лезвием ножа, она спрашивает:

– То есть я тебе нужна? И для чего же именно?

– Тренироваться в стрельбе, – рычу в ответ.

Ее взгляд остается неподвижным. Немигающим. Пронизывающим.

Она тихо произносит:

– Гангстер… Ты в меня влюбился?

– Нет.

– Никто тебя не осудит, если это так.

– Господи. Да у тебя с головой не в порядке.

– А я предупреждала, что это случится.

Я взрываюсь:

– Этого не случилось!!! Ничего не случилось!!!

– Нет?

Она поднимается и идет ко мне. Я делаю шаг назад, а потом, выругавшись про себя, останавливаюсь: меня ее приближение не пугает.

Когда она останавливается, я чувствую запах шампуня, которым она вымыла волосы. Моего шампуня. А еще ее кожа источает аромат моего мыла. А еще на ней моя рубашка.

И мои трусы, если она их не сняла.

Черт, она их сняла? Она голая под рубашкой?

Глядя прямо мне в лицо, она произносит:

– А тут уже мне судить.

И вдруг встает на цыпочки и целует меня.

13

Слоан

Это как целовать кирпичную стену.

Хотя нет. Это как целовать ледяную злую стену, которая ненавидит тебя и все, что тебе дорого, всю жизнь таила на тебя страшную обиду и поклялась убить тебя, чтобы отомстить за смерть отца.

Рот Деклана жесткий, холодный и неподатливый. Каким-то образом его губы подсказывают мне, что лучше бы в них вкололи вирус Эбола, чем заставили претерпевать эту абсолютно омерзительную встречу с моими.

Он крепко берет меня за плечи и отстраняет от себя. Держа на расстоянии вытянутой руки, он смотрит на меня как на щенка, который только что накакал в его любимые ботинки.

Над его головой собираются грозовые тучи, и он произносит:

– Больше. Никогда. Так. Не делай.

– Не буду. Я прошу прощения, – нервно и смущенно посмеиваюсь я. – Иногда моя самоуверенность немного переходит границы.

– Думаешь?

– Эм. Да. Но это не моя вина.

– Можешь не объяснять. Боже мой, просто не говори больше ни слова.

– Просто большинство мужчин такие… простые. Я так понимаю, не ты.

– Нет, – отрезает он, скривившись. – Не я.

Он держит меня подальше от себя, словно я заразная. Как будто он бы с удовольствием выкинул меня в окно, будь оно за моей спиной. Или в бездонную яму.

Что уж тут говорить – я раздавлена. Очевидно, я теряю сноровку. Или, может, разум? Я готова была поклясться, что он смотрел на меня с вожделением.

Отворачиваюсь от него и сажусь на край кровати, зажав руки между коленями и избегая его взгляда.

Не говоря больше ни слова, Деклан разворачивается на каблуках и уходит.

Когда через несколько долгих часов он возвращается, с ним входит еще один мужчина.

– Доктор, – объявляет он, а потом оставляет нас наедине.

Дверь за спиной Деклана захлопывается. Маленький человек в синем костюме снимает с головы шляпу и кладет на кофейный столик. Рядом со шляпой он ставит большой черный саквояж и достает оттуда стетоскоп.

– С легкими и сердцем у меня все нормально. Лучше проверьте мою голову.

Доктор выпрямляется и смотрит на меня. Ему около шестидесяти, у него седые волосы и добрая улыбка.

– Просто выполняю распоряжения осмотреть тебя как следует, милая. Уверен, ты понимаешь.

– А. Конечно. Куда мне лучше сесть?

Он указывает на стул, куда я и присаживаюсь.

– Значит, вы доктор для мафии? Наверное, интересная работа. Сколько пулевых ранений вы зашили за свою карьеру?

Доктор разворачивается и смешливо смотрит на меня, как будто вспомнил старую шутку.

– Что?

– Мистер О’Доннелл предупреждал меня о вашей разговорчивости, – тепло отвечает он. – А я ему сказал, что нет ничего хуже тихих женщин: это всегда значит, что они что-то замышляют. Но он, кажется, и так считает, что вы что-то замышляете.

Он надевает наушники стетоскопа.

– Только будьте осторожны и не будите его темную сторону, мисс. Он бывает довольно вспыльчив.

– Темную сторону? – сухо посмеиваюсь я. – Вы так говорите, будто у него есть светлая.

– Глубоко вдохните, пожалуйста.

Доктор прижимает конец стетоскопа к моей спине. Я вдыхаю, он слушает, а потом перемещается на другую половину моей спины. Делаю еще один вдох, и он снова слушает.

– Есть. Он один из лучших людей, кого я знаю.

– Видимо, вы нечасто общаетесь с людьми, – так же сухо говорю я.

Он переходит к груди и слушает сердце. Потом достает из сумки манжету для измерения давления и надевает мне на руку.

Когда манжета расслабляется, он спрашивает меня о менструации.

– Она регулярная. Как я и сказала, проблема в голове.

Хотя мои яичники вели себя странновато в последнее время, я не собираюсь сообщать об этом доктору Деклана.

Когда он убеждается, что мое артериальное давление в пределах нормы, то светит мне фонариком в оба глаза.

– Ай! Как ярко!

– Реакция зрачков у вас нормальная. Где эта шишка, о которой говорил мистер О’Доннелл?

– Вот, – показываю ему. Он дотрагивается до нее, и я морщусь.

Он тихо мычит с долей сочувствия.

– Да, представляю, насколько это больно. Она у вас серьезно распухла. У вас были головные боли?

– Да.

– Тошнота?

– Нет. Хотя да. Меня мутило в самолете, когда я проснулась. Но я решила, что это из-за кетамина, которым меня накачал Деклан.

Если доктор и посчитал странным, что Деклан сделал мне укол, из-за которого я вырубилась, то виду не подал. Наверное, это не самая большая странность, с которой он сталкивался, осматривая пациентов моего похитителя.

– В глазах не рябит? Проблем со слухом нет?

– Нет и нет.

– Кратковременные провалы в памяти?

– Да… А еще я упала в обморок. Но я этого не помню.

– В ушах звенит, в глазах двоится?

– И то и другое – нет. Я что, умираю?

– Умираете, но это займет еще лет сорок-пятьдесят.

По крайней мере у него есть чувство юмора.

Он собирается и снова надевает шляпу, собираясь уходить.

– А какой диагноз?

– Легкое сотрясение. Волноваться не о чем, но постарайтесь отдохнуть в ближайшие несколько дней. Если появятся дополнительные симптомы или головная боль усилится, нужно будет провести компьютерную томографию, чтобы исключить кровоизлияние в мозг. А пока – прикладывайте к шишке лед. Это снимет боль и воспаление.

– Кровоизлияние в мозг? Звучит паршиво.

– Так и есть. Так что сразу сообщайте мистеру О’Доннеллу, если снова почувствуете себя нехорошо.

– Так и сделаю. Спасибо.

Когда он уходит, на меня нападают тревога и беспокойство. Так что, естественно, я просто обязана написать Деклану.

Доктор сказал, что я умираю.

В ожидании ответа я меряю шагами комнату.

Значит, удача снова повернулась ко мне лицом.

Придурок. Не мог бы ты, пожалуйста, зайти и поговорить со мной?

Зачем?

Мне скучно.

Надеюсь, до смерти?

Хватит быть таким злыднем!

Назови мне хотя бы одну причину.

Я пожевываю губу, но потом отвечаю:

По-моему, мне страшно.

Он не отвечает. Не знаю, с чего я решила, что ответит. Я продолжаю ходить по кругу, кусать губы и представлять, как выглядит смерть от кровоизлияния в мозг, когда дверь открывается и в комнату заходит Деклан.

Все еще держась за ручку двери, он заявляет:

– Если это была ложь, я открою это окно и вытолкну тебя.

Зачем обязательно быть таким говнюком?! Таким симпатичным говнюком, отчего еще хуже.

– Я не болела ни одного дня в своей жизни, а теперь у меня кровь в мозгах, пропадает память, я падаю в обморок, как эти безмозглые козы, голова болит, будто кто-то колотит по ней отбойным молотком, и я, наверное, умру в этой комнате, а рядом будешь только ты. Разве можно винить меня за то, что я расстроена?

Он с сомнением прищуривает свои ледяные глаза.

Я всплескиваю руками.

– У меня тоже есть слабости!

– Значит, в твою сделку с дьяволом по поводу способности убивать говорливостью не включалось бессмертие?

Я пялюсь на него, а в это время мое сердце готово вырваться из груди, а к горлу подступает ярость.

– Знаешь что? Забудь. Возвращайся к своей насыщенной преступной жизни, продолжай похищать невинных людей, убивать врагов и делать мир еще более паршивым местом, и забудь, что я сейчас сказала.

Разворачиваюсь и удаляюсь на максимально далекое расстояние от него – к огромным окнам у противоположной стены. Я встаю к нему спиной, обнимаю себя за талию и впервые с тех пор, как была несчастным толстым ребенком, которого дразнили на детской площадке, пытаюсь сдержать слезы.

Ненавижу его за это. Никто не может заставить меня плакать.

Услышав звук захлопывающейся двери, я опускаю голову, прикрываю глаза и проклинаю себя за то, что дала слабину.

– Просто совсем не похоже, что в твоем организме имеются уязвимые места, подруга.

Его голос мягкий, теплый и звучит прямо у меня из-за спины. Этот негодяй подкрался ко мне, пока я упивалась жалостью к себе.

– Уходи.

– Две минуты назад ты не этого хотела.

– Две минуты назад я еще не так сильно тебя ненавидела.

– Нет? Не завидую тем, кого ты ненавидишь сильно, раз отсутствие сильной ненависти у тебя выглядит вот так.

Я рычу и несколько раз бьюсь лбом о стекло.

Он оттаскивает меня от окна и тихо говорит:

– Хватит. Голова заболит.

– Уже болит – спасибо большое.

– Я уже сказал, что это не я тебя уронил.

– Хватит болтать. От этого башка еще сильнее раскалывается.

Его руки лежали на моих бицепсах, но теперь скользят вверх и мягко опускаются мне на плечи. Он молча стоит за моей спиной, как будто что-то обдумывает.

– Если хочешь задушить меня, то вперед.

– Я уже думал об этом.

Я бы сказала тебе идти к черту, но ты там не сгоришь, ведь это твоя родина.