скачать книгу бесплатно
– Который час, ребята?
"Ребята" ничего не ответили и молча прошли мимо. У одного из них физиономия была ужасно неприятной: узкий лоб, выпуклые надбровные дуги, тонкие губы и скуластые щеки. Классический уголовный элемент. А второй был похож на Чебурашку. У него так лихо торчали уши, что на них могли бы легко удержаться еще три пары очков. Нос был вздернут кверху, словно по нему часто били аперкотом – снизу-вверх. Подбородок вялый, неразвитый. Такую физиономию замаскировать очень трудно, темные очки никакой роли не играют.
Парни поднялись на платформу, по деревянной лестнице спустились к ларьку и сели в "Жигули" вишневого цвета на заднее сидение. Лузгая семечки, которые оказались в кармане трико, Гера провожал глазами машину и совсем не удивлялся тому, что машина была ему хорошо знакома.
К палатке он вернулся тем же маршрутом. Строители сидели внутри своего убогого жилища тихо, как мыши. Гера раскрыл молнию и просунул руку с деньгами внутрь.
– Лавэ вокруг палатки валяются. Вы что, ими костер распаливаете, миллионеры!
Глава четвертая
– Ты теперь все время будешь звонить мне по ночам?
– А что прикажете делать? Я не могу выйти к телефону днем.
– И долго ты так собираешься жить?
– Черт его знает! Запутался… Помоги мне, пожалуйста! Ты же в высшей школе милиции работаешь!
Назарова про себя усмехнулась и подтянула одеяло к подбородку. Из открытой балконной двери тянуло сырым ночным воздухом. По листьям старой липы, растущей у самого балкона, шлепал дождь. Пахло горькой смолой.
– Хорошо, – сказала она. – Чтобы ты жил спокойно, тебе надо умереть официально.
– Что?!
– Успокойся, это не так страшно, – ответила Назарова и, придерживая трубку плечом, обвела карандашом в записной книжке номер телефона телестудии. – В пятницу я приглашена в качестве эксперта на съемки телепередачи "Исповедь". И там мы ненавязчиво назовем твое имя в числе тех, кто стал жертвой наемного убийцы… Слушаешь меня? Дай мне телефоны и адреса всех твоих сотрудников по мастерской. Я приглашу их на съемки передачи. Все будет как бы официально. Ни у кого даже сомнений не останется… Почему ты молчишь?
"Не согласится", – подумала Назарова и почти отгадала.
– Каких сотрудников? – задумчиво произнес Макс. – В принципе, кроме хозяина и одного молодого у меня нет сотрудников.
– Тогда телефоны твоих любовниц, друзей, – легко произнесла Назарова, но эта легкость далась ей через силу, и карандаш как бы сам собой сломался в ее пальцах.
– Пиши: Назарова Римма Фаизовна, – отделался шуткой Макс. – Да нет у меня никого! Разве что этого молодого пригласи. Герасимов его фамилия. Домашнего телефона у него нет, он живет на даче, а найти его можно на кафедре журналистики гуманитарного института.
– Прекрасно, Герасимов. А еще?
Связь внезапно оборвалась. Назарова едва сдержалась, чтобы не кинуть трубку на пол. "Это не случайно, – поняла она. – Он скользкий, как угорь. Голыми руками не возьмешь".
Она погасила бра, но еще долго не могла уснуть. Время шло, а ее преследовали одни неудачи. "Исповедь" – это залп из пушки по воробьям, – думала Назарова. – Шансы, что он увидит ее, ничтожны. Он слишком занят, чтобы смотреть телевизор и, тем более, такую ерунду. Потому его надо будет подвести к экрану, подтащить силой, угрозой, чем угодно…"
* * *
Было скучно. Гера жалел о потерянном времени. Микрофон все время хватала полная женщина с первого ряда. Ее голова была выкрашена в в кричаще-желтый цвет и напоминала майский одуванчик. Она задавала вопросы, от которых Гере становилось стыдно.
– Вот скажите, а мама у вас была? Прямо отвечайте, в глаза смотрите! Я вот, например, не верю, что у вас была мама…
Может быть, когда "Исповедь" смонтируют, пригладят, вычистят и запустят в эфир, то по телевизору она будет смотреться интереснее. Но сейчас, во время съемки, Гера был близок к тому, чтобы принять судьбоносное решение и пересмотреть свои планы относительно журналистики. В студию он пришел не по своей воле. Утром куратор сказал ему: "Вот аккредитация. Пойдешь на съемки передачи "Исповедь". Потом напишешь хвалебную рецензию. Сделаешь все как надо – будешь иметь в семестре "отлично" по практике."
Гера попытался уточнить, а как именно надо сделать, но куратор кинул на него недоуменный взгляд и пожал плечами.
Это предложение Гере сначала понравилось. Но полчаса спустя после начала съемок он стал понимать, что журналистика – это не для него.
– Что вы все время ерзаете? – шепотом спросила короткостриженная девушка, сидящая рядом с ним с диктофоном в руке. Темные очки она подняла на лоб, и со стороны казалось, что это произошло помимо ее воли от крайнего удивления.
– В туалет хочу, – шепнул Гера в ответ.
Он не мог понять, откуда у ведущего передачи было столько терпения и тактичности, чтобы с завидным вниманием слушать ересь, которую несла майский одуванчик, и даже ни разу не покраснеть от стыда.
– Вы так считаете? – мягко уточнил он и, не вступая в спор, пошел по залу, держа микрофон, словно блюдо с сомнительными кулинарными качествами. – У кого на этот счет есть еще мнение?
У соседки Геры неожиданно оказалось свое мнение. Торопясь и сбиваясь, она сказала, что в жизни случаются моменты, когда человек становится одиноким, и от отчаяния начинает вершить страшные дела.
– Значит, вы его поддерживаете? – вежливо подвел к выводу ведущий.
– Я? – удивленно спросила девушка, словно все это время говорила о другом человеке. – Я не могу ответить так вот сразу, определенно…
– Да сядьте вы, наконец! – шепнул ей Гера, скользнув взглядом по ее ногам, обтянутым телесного чвета колготками. – Вы уже попали в кадр.
– А я вас не спрашиваю! – зло ответила девушка, опускаясь на стул. – Вам меня не понять!
Она сказала это слишком громко, и несколько зрителей, сидящих рядом, с опаской покосились на Геру. Он пожал плечами и развел руки в сторону: мол, простите, что я такой, постараюсь исправиться.
– Нет желающих? Тогда обратимся к нашей маске, – продолжал ведущий, плавно дефилируя по залу. – Что предопределило выбор вашей профессии, если, конечно, так можно назвать род ваших занятий? Стал ли он, этот выбор, результатом какого-либо душевного потрясения, жизненной коллизии или драмы? Или же вы определили свое предназначение, совершенно ясно осознавая, что никакую иную роль вы не сможете сыграть столь блестяще?
"Нет, – подумал Гера уже с полным убеждением, – журналистика не для меня. Никогда я не смогу говорить так гладко и умно, как этот импозантный мужчина!"
Человек в маске, напоминающей рыцарский шлем, сидел на стуле неподвижно и в неестественной позе, словно ему между лопаток упиралось лезвие ножа. Он был одет бесвкусно, в черный спортивный костюм, который кое-как маскировал его женоподобную фигуру; руки обтягивали тонкие лайковые перчатки; шею закрывал шарф, намотанный словно бинт.
– Мне кажется, что ваше сравнение с игрой не совсем корректно, – раздался из динамиков искаженный голос человека в маске. – Я не играю. Ничего общего с игрой моя профессия не имеет. Что касается предназначения, то и это слово не совсем точно определяет мотивы моего выбора. Никто никогда не узнает своего истинного предназначения…
– И все-таки мы отвлекаемся от главной темы, – перебил ведущий. Маска разговорилась, многие ее слушали с раскрытыми ртами, но ведущему хотелось, чтобы так слушали его. – Мы говорим не только, а точнее, не столько о моральной стороне профессии киллера и, тем более, не о правовой основе убийства. Нам бы хотелось разобраться в другом… Вот вы говорите: никто и никогда не узнает своего истинного предназначения. Означает ли это, что вы, если бы сложилась иная ситуация, с таким же успехом могли бы работать не во вред, а во благо общества?
– А я как раз и работаю во благо общества.
– Вы убивате!
– Я привожу в исполнение смертные приговоры.
– И кто, позвольте уточнить, эти приговоры выносит?
– Объективная справедливость.
Ведущий задумался. Возникла пауза. Гера зевнул слишком откровенно. Соседушка покосилась на него и сдвинулась на край стула, словно мое поведение молодого человека могло ранить ее хрупкую и нежную душу.
– Мы подошли к очень важному моменту, – сказал ведущий. – Объективная справедливость. Все ли из нас в достаточной степени осознают, какую социальную опасность представляет из себя вольное трактование этого, казалось бы, безобидного понятия? А бывает ли вообще справедливость объективной? Кто хочет высказаться? В третьем ряду молодой человек?
В этот момент Гера прикидывал, как лучше выбраться из зрительного ряда, чтобы не попасть в кадр и не отдавить ноги зрителям. Ведущий воспринял его нетерпеливое скольжение задницей по стулу как желание высказаться, и уже направился к нему, но Гера отчаянно покачал головой. Ведущий профессионально повел взглядом по рядам и зацепился за худенького школьника в очках, который сидел во втором ряду, как раз под ногами Геры. Камера уставилась в их сторону своим циклопическим глазом. Момент был упущен. Гере пришлось сосредоточиться, выровнять спину и сделать умное лицо.
– Если бы справедливость была объективной, то на земле никогда бы не существовало судов, и все конфликты решались бы легко и быстро, – едва слышно, очень серьезным голосом произнес школьник. Наверное, он был отличником. Отличники никогда не улыбаются, у них нет детства. – Но вся беда в том, что справедливость – это мутация инстинкта сохранения, который отвечает за благополучие только вверенной ему особи и игнорирует интересы всех остальных…
"Ну, все! – подумал Гера. – Больше нет сил терпеть. Мутация инстинкта – это уже слишком!" Красный огонек над камерой продолжал гореть, и школьник, не встречая сопротивления и возражений, продолжал его раздувать как уголек своим зрелым суждением.
Гера не мог шелохнуться, словно в него был направлен ствол безоткатного орудия. Соседка ритмично кивала головой, демонстрируя солидарность с витиеватой позицией юного вундеркинда, и тянула руку с диктофоном вперед, чтобы записать каждое его слово, каждый вздох. "Ей бы рядом с ним сидеть, а не со мной!" – мысленно посочувствовал девушке Гера. Он стал думать о воле и настырном клиенте, который достал его своей "девяткой" с дефективным карбюратором. Третий день подряд Гера пытался вдохнуть в машину жизнь. Мастерская была наполнена запахом гари и матом.
– Обратите внимание: справедливость – это химера, – сказал ведущий, вновь привлекая внимание студии к себе. – Каждый по-своему справедлив, но человечество в целом несправедливо в принципе. Можно ли в таком обществе вообще говорить об убийстве как способе наказания за провинность?
Камера повернулась вокруг своей оси и нацелилась на человека в маске. Гера улучил момент, встал и пошел по кроссовкам, ботинкам и туфлям.
– Мою справедливость определяет моя совесть, – ответил человек в маске. – Прежде чем принять заказ и приступить к его выполнению, я требую от заказчика объяснений.
– И вы уверены, что заказчик скажет вам правду?
– Я доверяю интуиции. Она меня никогда не подводила.
– Вы страшный человек…
– Справедливость, как и правда, страшна.
– Скажите, а вы смогли бы сейчас снять маску?
– Нет.
– Вы боитесь правосудия?
– Я боюсь славы и популярности. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем в метро. Боюсь новых заказов – я завален работой выше крыши. А правосудие бессильно чем-либо навредить мне, потому что доказать мою причастность к убийствам невозможно. Я не оставляю ни следов, ни улик. Я никогда не повторяюсь.
– То есть, вы, говоря языком профессионалов, – мастер? – оживился ведущий. – Вы могли бы привести пример своего мастерства?
Гера уже выбрался на ступени и пошел наверх, к шторам, за которыми, как ему казалось, можно было найти выход из студии. "К черту! К черту! – думал он. – Рожденный ползать летать не может. Пусть рецензии пишут юные вундкеркинды… Жрать хочу – умираю!"
– Пример? – отозвался за его спиной человек в маске. – Хорошо, я попробую рассказать… Недавно я получил задание ликвидировать человека, работающего в сфере обслуживания. А заказчиком был профессиональный политик. О нем я расскажу отдельно…
За шторами выхода не оказалось. Деревянный настил обрывался, как внешние стены античного амфитеатра. Внизу громоздились фанерные декорации. Пахло пылью и мышами.
– … я выбрал себе роль клиента. Его появление рядом с жертвой всегда мотивировано. Но самое главное: я поставил дело так, чтобы сама жертва была заинтересована хранить время и место нашей встречи в тайне…
Гера пошел по краю настила к противоположной стороне "амфитеатра". Из-за штор, оделяющих его от зрительного зала, проникали голос человека в маске, покашливание зрителей и волна парфюмерных запахов.
– … никакого оружия, никаких контрольных выстрелов в голову. Убийство было замаскировано под несчастный случай. Я – клиент. Он меня обслуживает…
Почесывая щетинку на щеке, Гера посмотрел вниз, на сложенные штабелем звенья строительных лесов. Прыгать на них с трехметровой высоты – все равно, что с "тарзана" без резины. "А что у меня есть в холодильнике? – подумал он. – Кусочек сливочного масла и полкило костей, которые почему-то называются суповым набором. Слово-то какое: набор! Из каких таких продуктовых запасов его набирали?"
– Все очень просто. Надо знать психологию работника сферы обслуживания. В контакте с клиентом он думает только о том, как больше содрать с него денег. И потому никакой настороженности…
Гера сел на край настила, свесил ноги вниз и промахал кроссовками в пустоте. "Надо же, какой умный! Все ты знаешь и предвидишь. А вот как спрыгну сейчас на эти железные трубы, так посмотрим, сколько зрителей останется на своих местах."
– В тот день на моей жертве была синтетическая майка с надписью "Don`t let me down" китайского производства – очень удобная вещица для факелов и костров. Горит долго и с высокой температурой. Я облил его бензином и кинул тлеющую сигарету. Дело происходило на складе, где было много бочек с бензином. Человек был курящим, задолго до нашей встречи я выяснил, что он курит легкие шведские сигареты "Блэнд" с ментолом. Бензин и сигарета, которые сделали свое дело, были естественными вещами. Пожар уничтожил все улики, если, конечно, они вообще были. В том числе и мобильник, на котором было мое предупреждение о приезде…
Гера опустился на руках и разжал пальцы. Все его восемьдесят кило приземлились на трубы. Звенья были крепко стянуты кожаными ремнями и даже не звякнули. Но ему показалось, что над студией оглушительно лязгнул колокол, и колокольный язык всей своей массой обрушился ему на голову.
* * *
Минуту он сидел на штабеле черных труб, пытаясь собраться мыслями. Что этот черт в маске наплел? "Блэнд"? Сфера обслуживания? Бензин? Облил бензином и кинул зажженную сигарету? И все это происходило на складе?!
Гера схватился за голову и почувствовал, как его прошибло холодным потом. "Мать честная! Да эта же сволочь убила Макса! Все сходится! Несколько дней назад… Сфера обслуживания… Склад… Пожар…"
– К сожалению, время нашей передачи подошло к концу, – долетел до него приглушенный шторами голос ведущего. – В следующей передаче мы поговорим о заказчиках убийств. Кто эти люди? Политики? Бизнесмены? Или просто обиженные? Точку в нашем разговоре ставить рано…
"Какую точку! – чуть не закричал Гера. – Хватать надо этого мерзавца и надевать ему наручники! Сам ведь во всем признался! Ничего доказывать не надо! Уже завтра можно судить!"
Он метался за шторами, ожидая, когда прозвучат заключительные аплодисменты. "Что делать? Надо позвонить в милицию! Надо задержать этого киллера под любым предлогом! Вот же идиот! Он дал показания перед десятком свидетелей, да еще запечатлел их на камеру! Какой самоуверенный болван!"
Гера опустился на корточки и приподнял нижний край шторы. Человек в маске встал, повернулся к зрителям спиной и пошел в проем, изображающий бутафорные крепостные ворота. Обе камеры провожали его. Зрители молчали. Ведушщий все еще держал микрофон у рта. Он готовился подвести итог передаче. Что бы он ни сказал, его слова будут на космическом расстоянии от истины. Он не знал главного: это самоуверенный убийца попался.
Человек в маске скрылся в проеме, залитом кроваво-красным светом. Лупоглазые камеры развернулись к зрителям.
– Так какова цена человеческой жизни?.. – начал философствовать ведущий.
"Может быть, выйти к камерам и объявить, что мой друг был убит этим киллером?" – думал Гера. Решимости поубавилось. Неизвестно, как поведет себя убийца, когда его попытаются задержать. "Кто его знает, может быть, у него "пушка" за поясом… А куда ведет этот проем? Не может быть, чтобы сразу на улицу. Должна же там быть какая-нибудь гримерная, гардеробная…"
Он подошел вплотную к стене, сдвинул в сторону край шторы и посмотрел на зрителей. Все были увлечены финальной сценой. Никто не проявил к Гере интереса. Он мысленно сосчитал до трех и выскочил на сцену. Ведущий говорил о библейских заповедях. Он заметил Геру краем глаза, но съемку не остановил. Камеры продолжали работать. Гера быстро шел по следам киллера. Спина от недоуменных взглядов зрителей занемела. Он попал в красный луч прожектора, словно окунулся в ванну с кровью. Декорации надвигались, словно ворота в ад. Розовый туман обволакивал ноги. В проеме стоял легкий запах терпких духов. Все вокруг было нереальным, фантастическим, и Гере казалось, что едва он зайдет в проем, как окажется в загробном царстве, где бал правят убийцы, маньяки, людоеды и прочая нечисть.
Но за проемом оказалась темная штора, а за ней – узкий коридор, освещенный лампами дневного света, линолеум на полу и бордюр из темного пластика. Пожилой мужчина, сидящий за письменным столом, заставленным телефонными аппаратами, вскочил со стула и, широко расставив руки, крикнул:
– Стой! Сюда нельзя! Вы кто такой?
Коридор был не в такой степени узким, чтобы мужчина мог полностью перегородить его собой. Гера оттолкнул его руку.
– В милицию позвоните! Срочно! – взволнованно сказал он. – Где этот гад в маске? Куда пошел?
Он побежал и едва не сбил с ног женщину в парике и очках. В одной руке она держала чашечку с кофе, а в другой – зажженную сигарету.
– Сумасшедший! – предположила она и с опозданием прижалась к стене.
– Остановите его! – кричал вдогон пожилой мужчина.
Гера наделал слишком много шума. Если киллер уже успел покинуть телецентр, то можно было давать задний ход, попутно принося извинения.
Коридор углом уходил в сторону. Гера свернул и на секунду остановился, ослепленный светом, идущим из дальнего торцевого окна. Ему навстречу быстро шел милиционер. Сзади сотрясал пол пожилой охранник.
Чувствуя себя так, как Мюнхаузен между львом и крокодилом, Гера круто повернулся и распахнул единственную дверь, которая оказалась на его пути.
И обмер. В небольшой комнате, чем-то напоминающую зал парикмахерской, перед зеркалом, заставленным кометикой, стоял человек в маске. Он стоял к двери спиной, а на Геру смотрело его отражение. В глубоких прорезях блестели глаза. Губы, наполовину прикрытые металлом, были крепко сжаты. В напряженной позе угадывалось ожидание развязки. Гере показалось, что киллер знал, что к нему сейчас придут. Не было ни возмущения, ни вопросов, ни требований немедленно выйти из комнаты.
Убийца медленно поднес руку к маске. Гера успел заметить, что рука его была тонкой, изящной, как у больного худого мальчика. Он коснулся маски и потянул ее наверх. Длинные волосы, спрятанные под маской, расыпались по плечам. Гера едва не вскрикнул. Это была женщина.
– Ну, – произнесла она, поворачиваясь к нему лицом. – Что дальше?
