скачать книгу бесплатно
– Ты хочешь заняться "Ауди"? – спросил он, всегда предпочитая спрашивать о том, что было неясно, даже если его вопросы могли показаться собеседнику некорректными.
Макс посмотрел на Геру глазами, уставишими от дыма сигарет. Ему ничего не оставалось, как молча терпеть настырность Геры. Тот был завидно молод, энергичен, много работал и мало уставал. Эти достоинства легко покрывали недостатки.
– Да, – сказал Макс, скупо выговаривая слова. – Я хочу заняться этой машиной. Что еще?
Когда хозяин, Гоча Воркун, взял Геру на работу, Макс в первый же день посоветовал заниматься только своим делом и поменьше любопытствовать. Гера добросовестно выполнял совет. Воркун приезжал в мастерскую каждое утро, а потом исчезал. Он поставлял машины для ремонта и объяснял, что и в какой срок надо сделать. "Ауди" появилась в цехе сегодня в обед. Она смотрелась как новенькая, и Гера даже не представлял, что Макс собирается с ней делать. Вылизывать колеса языком?
Гера вскинул сжатый кулак вверх.
– До завтра!
Макс молча кивнул. Провожая коллегу взглядом, он вытирал черные руки о тряпку, смоченную в бензине. "Странный парень, – думал о нем Гера, выходя из цеха. – Никогда не работает в перчатках. И не лень ему потом по полчаса в душе отмываться?"
* * *
Воркун спал, высоко запрокинув голову и широко раскрыв рот. Его жена, большая, тихая и неповоротливая женщина, неслышно приблизилась к нему и опустила мягкую ладонь на грудь мужа.
Он проснулся с коротким криком – как всегда, если жена будила его посреди ночи и, сел в кровати. Еще ничего не соображая, он опустил ноги и стал натягивать брюки.
– Нет, нет, – шептала жена. – Тебя к телефону.
Он всегда очень медленно возвращался из сна в реальность, но этот недостаток, как ему казалось, компенсировался неистребимой армейской привычкой быстро вскакивать с постели, одеваться и куда-то бежать. Если бежать никуда не надо было, Воркун снова садился на кровать и начинал чесать ноги. Это помогало ему быстрее осознать себя и вспомнить все свои дела.
– Да, – произнес он в трубку и махнул длинной рукой, приказывая жене, чтобы она зажгла свет.
Голос, который он услышал в ответ, словно кувалдой ударил по нервам, заставляя их, подобно улитке, сжаться в комок, спрятаться в самый недоступный угол души.
– Ты что ж, совсем нераборчив стал, Воркун?
Воркун вскочил с постели и вытянулся, в то же время низко опустив плечи, хотя телефон был беспроводным, и Воркун мог стоять ровно.
– Чего ты молчишь?
– Добрый вечер, – невнятно забормотал Воркун. – Я не ожидал вашего звонка…
– Красная "Ауди" у тебя, дебил? – вопрошал низкий голос. – Только не юли. За пределы района она не вышла, а у нас только ты один такой ловкач.
– Да, – совсем ослабевшим голосом произнес Воркун, с ужасом понимая, что еще мгновение – и он онемеет, и тогда человек, говорящий с ним, через трубку раздавит его, размажет по паркету, как мастику, и Воркун торопливо и горячо заговорил: – Я сейчас все объясню! Вышла досадная ошибка! Понимаете, я просто не прон-ток-роли-ловар! – Его язык запутался, заврался, застрял где-то в глубине тесного рта, не проговорив "проконтролировал", и Воркун, тряся головой, стал говорить короткие и простые слова: – Это пацаны… Я вас прошу… Все будет хорошо… Сейчас же!.. Немедленно!.. Я бы сам позвонил вам… Но честно, руку на сердце, не знал, что это ваша!..
– В общем так, Воркун, – низким баритоном произнес человек на другом конце провода. – Даю тебе час. Сейчас двенадцать. К часу машина должна стоять у платформы "Черная речка".
– Я понял! Я сделаю! – с удвоенной энергией закричал Воркун. – Ради Бога, не держите зла! Все ж бывает в жизни! Ну кто ж…
В трубке раздались гудки. Воркун медленно оторвал трубку от уха и, морщась, стал массировать грудь. Жена с испугом смотрела на него.
– Кто это, Гриша? – спросила она.
– Кто, кто! – вдруг с ненавистью закричал Воркун. – Какого черта ты тянула? Не могла сказать сразу, кто звонит?
– Я не поняла, Гриша, – начала оправдывваться жена.
– Не поняла! Выключи свет! Глаза режет, как в морге!.. Не поняла она… Всю жизнь как идиотка…
Она видела, как он унижался, и ему казалось, что это она, его жена, вечно вялая, малоподвижная и добрая, как корова, заставила его, такого большого и сильного человека, едва ли не встать на колени.
– Иди вон, – уже тихо сказал он ей. – Хоть бы раз подумала, каким трудом все это мне достается…
Жена даже не заплакала. Она просто превратилась в тень и бесшумно исчезла. "Макс должен быть в мастерской, – подумал Воркун. – Вот он пусть и расхлебывает. Чтобы служба медом не казалась. А то тоже привык, что я за все отвечаю, все дерьмо разгребаю".
Он взял мобилу и набрал текст SMS: "Все работы прекратить. Немедленно отогнать машину к платформе "Черная речка". В семь утра жду на работе".
Потом он сел на кровать и обхватил руками голову. "Заказчик подождет, – думал он. – Буду тянуть. Скажу, что воришки машину еще не выследили. Деньги положу на месяц в банк под проценты, а потом верну. С паршивой овцы хоть шерсти клок".
Глава вторая
Гера хоть и решил посвятить себя журналистике, но болезненным любопытством не страдал. Другой на его месте умер бы, но обязательно разнюхал, что Макс будет делать с "Ауди". Гера смотрел в ржавый рукомойник, как плоская свистящая водяная струя загоняет черную пену в сливное отверстие, и думал о том, что если к зиме ему удасться заработать хотя бы семьсот-восемьсот баксов, то он обязательно поедет на Новый год к матери на Алтай. Только на одну ночь. Прошло уже двенадцать лет, как его отца не стало. Пенсии, которую получала мама, не хватало даже на еду, и комнату Геры пришлось сдать молодой "челночнице". Его место в родительском доме было занято. Гера все понимал, и маму упрекнуть не мог.
Он натянул на себя джинсы, черную майку, которую можно было стирать всего раз в неделю, и, закинув за плечо сумку, вышел во двор. На небе, словно след кисти, еще розовела полоска заката. Ночь, которой было отведено всего три часа, торопилась зашторить последние отблески солнца. От земли, прогретой за день, тянуло теплом. Вокруг стояла загородная тишина, нарушать которую даже звуком мотора казалось кощунством.
Он сел в кабину старого, доживающего свой автомобильный век "жигуленка". Когда-то это была кондовая, но выносливая и неприхотливая "копейка". В зимний гололед машину вынесло на полосу встречного движения. Ее хозяин погиб – рулевым колесом ему раздавило грудную клетку. Гера купил развалюху у родственников водителя за символическую плату, отрихтовал кузов, заменил разрушенные потроха запчастями, которые нашел во дворе мастерской и на автомобильной свалке, и сделал так, чтобы колеса стали вращаться. Надо было иметь железные нервы и наплевательски относиться к своему самолюбию, чтобы сесть за руль этого гибрида подводной лодки, телеги и бензопилы, но Гера был свободен от комплексов.
Мотор, между тем, завелся с первого раза. Карбюратор простуженно чихнул, выхлопная труба для порядка стрельнула, как мортира, и железное чудовище тронулось с места. Между мастерской и садовым домиком, который он снимал, было километров десять. Драндулет преодолевал это расстояние за двадцать минут днем, и за полчаса ночью. Ночью приходилось ехать медленнее потому, что фар в машине не было, и Гера продвигался по лесной дороге, как крот по своему тоннелю.
Он подъехал к воротам. Пришлось выйти из машины, чтобы их открыть. Сторож, который спал в будке, приступал к своим обязанностям тогда, когда из мастерской выходил последний работник. Сейчас из сторожки доносился шумный храп, от которого, казалось, в темном лесу дрожат от страха звери.
Выехав с территории мастерской, Гера вырулил на шоссе. Разогнав машину, переключился на третью передачу (четвертая не работала) и придавил до пола педаль газа, выжимая из машины все, на что она была способна. Темный забор, над которым тускло светились узкие, зарешеченные окна мастерской, похожие на корабельные ванты, медленно таял в ночи, которая уже властвовала безраздельно.
Вдруг ему в затылок ударил яркий свет, и с протяжным воем обогнала ярко-красная "Ауди". Окутав механического таракана пылевым облаком, машина через несколько секунд скрылась из виду.
"Ночь. На дороге никого, – подумал Гера. – Сторож спит. Воркун тем более. Удобнее случая, чтобы покататься на приличной тачке, у Макса не будет".
За то время, пока он ехал в дачный поселок, ничего умнее в голову не пришло.
* * *
Мощные фары тараном распарывали темноту ночи. Макс поглядывал на светящиеся цифры спидометра, удивляясь тому, как легко и быстро "Ауди" добралась до "соточки". Первый раз в жизни он управлял такой роскошной машиной. Еще бы! Триста двадцать шесть "лошадок"! Кинематически рассчитанное спортивное шасси с семнадцатидюймовыми колесными дисками! Это вам не дохлые "шестерки" и "девятки", которым Макс при помощи всяких ухищрений продлевал жизнь.
Настроение у него было прекрасное. Воркун как нельзя кстати сбросил ему на мобилу сообщение, поручив сделать то, о чем Макс втайне мечтал весь день. И вот он за рулем "Ауди". Жалея о том, что путь до платформы слишком короток, Макс как мог растягивал удовольствие. Он несколько раз останавливал машину, выходил из кабины, прогуливался вокруг, нажимал на капот, гладил рукой фирменный знак в виде четырех сцепленных между собой колец, затем снова садился за руль и крепко обхватывал эбонитовую головку рычага передач.
"Конечно, – думал он, – через мои руки не только металлолом проходит. Из Германии такие "тачки" пригоняют – сердце в груди замирает от восторга. Но такая игрушка в моих руках впервые".
Он особенно не задумывался о том, почему эту машину приходится в срочном порядке перегонять к платформе, почему ночью, почему хозяин сам не приехал за ней. Интуитивно он чувствовал, что вокруг этой машины, как рядом с ослепительно красивой женщиной, кружится какой-то криминал, но не пытался разгадать его суть. С Воркуном у у него существовал некий негласный сговор: Макс работал в мастерской на хозяина и на себя. В область "на себя" Воркун никогда не влезал. И Макс в свою очередь не интересовался его делами.
Платоформа "Черная речка" была погружена во мрак. В такое время электрички уже не курсировали, и рельсовое полотно было отдано во власть тяжелым товарнякам. Одинокая лампа фонаря освещала часть платформы, залитой лужами после ночного дождя. Темные кусты громоздились вокруг бесформенными комками. Ларек, закрытый металлическими ставнями, напоминал мусорный бак.
Макс сделал круг по асфальтовому "пятачку", остановил машину и заглушил мотор. Некоторое время он сидел в полной темноте, привыкая к тусклому свету станционного фонаря. Не прошло и минуты, как кто-то постучал по стеклу костяшками пальцев. Малорослый молодой мужчина с накачанной грудью, которая выпирала из-под футболки двумя большими полушариями, нетерпеливо нажимал на дверной замок и смотрел в сторону, словно Макс был для него еще менее интересным объектом, чем платформа. Макс поднял кнопку фиксатора. Дверь открылась, и салон наполнился сырым воздухом ночи.
– Здорово! – приветливо сказал он, протягивая мужчине руку, но тот, игнорировав этот жест, сразу же встал коленом на водительское сидение и осмотрел салон.
– Кейс где? – спросил он.
– Кейс? – не понял Макс. – Какой кейс?
Мужчина, не меняясь в лице и с боксерской ловкостью уворачивая взгляд от пытливых глаз Макса, обошел машину, открыл багажник и мельком заглянул внутрь.
– Какие проблемы, дружище? – спросил Макс.
Мужчина кинул в рот спичку и, покусывая ее кончик, неторопливо приблизился к Максу.
– Завтра в четыре, – тихо и гнусаво произнес он, – я приду за кейсом.
– Погоди! – заволновался Макс, опасаясь, что маленькое недоразумение может вылиться в большую неприятность. – Объясни толком, о каком кейсе ты говоришь?
Мужчина сел за руль и завел мотор. Понимая, что разговор вот-вот оборвется, Макс склонился над окном и громко сказал:
– Мне хозяин поручил только пригнать машину сюда…
"Ауди", взвизгнув колесами, рванула с места и быстро покатилась по дороге через деревню. Еще несколько мгновений Макс продолжал стоять согнувшись, словно с ним вдруг случился приступ радикулита. "Очень интересно, – подумал он. – Завтра в четыре он придет за кейсом. А я здесь при чем? И вообще, что мне сейчас прикажете делать?"
Он посмотрел на часы, надавив на кнопку подсветки. Шел второй час ночи.
* * *
Гера подъехал к своему дачному домику и заглушил мотор. От леса повеяло влажной свежестью. Полная луна неоновой лампой висела над головой. Под белыми стволами берез разлеглись синие тени. Гере спать не хотелось. В лунные ночи он, как вампир, страдал бессоницей. Было половина первого – время, когда нормальные люди уже давно спят, но Гере хотелось общества, и рассчитывать он мог только на ненормальных.
Гера снял навесной замок с двери и зашел на веранду. Кошка появилась рядом с ним незаметно и бесшумно, словно материализовалась из темноты. Она была сыта мышами и "вискас" не просила. Лениво задев ногу хозяина выпирающими из-под кожи ребрами, она напомнила о себе и исчезла.
Гера понимал, что совершает глупость, но проявлять благоразумие ему не хотелось. Двадцать пять лет – это тот возраст, когда глупость еще простительна. В нем гармонично уживалось два человека: один умный и сдержанный до противности, а второй глуповатый, бесшабашный и неугомонный. Доступ к управлению телом чаще имел второй. Этот второй снял с полки бутылку водки и сунул ее в полиэтиленовый пакет, а первый проворчал: "Утром будешь жалеть".
Ламантина жила рядом с железной дорогой в двух километрах от платформы "Черная речка". Эту не вполне нормальную женщину таким странным именем нарек Макс. Он утверждал, что никогда с ней не спал и посещал ее только для того, чтобы отдохнуть от слишком умного человечества. Когда душа Макса насытилась отдыхом до предела, он показал тропинку к дому Ламантины Гере.
Ламантина была сестрой путейного служащего, жила неподалеку от его усадьбы в маленькой пятистенке, огороженной крепким дощатым забором. Летом она торговала в ларьке дачного поселка шоколадными батончиками и дешевой водкой в мутных бутылках с блеклыми этикетками, которые с удовольствием покупали строители, а зимой гнала самогон и помогала семье брата ухаживать за скотиной. Она была мнительной, чистоплотной и святой. Круглый год Ламантина носила белую косынку, неистово крестилась на грозу и президента в телевизоре, а питалась молоком, щавельными щами и горохом.
Гера не стал заводить еще теплый самоходный металлолом и пошел к Ламантине пешком. В овраге скопился туман. Очертания деревьев таяли в нем. Он шел по мокрой траве, и кроссовки отмылись до резинового писка. В сыром воздухе сконцентрировались запахи леса и полевых цветов. Тень Геры шлифовала кочки. Было очень тихо.
Он поднялся на железнодорожную насыпь и пошел быстрее. На краю поля, рядом с темной громадой леса, напоминающей "Титаник" в море, тускло мерцал одинокий огонек. В доме Ламантины горел свет.
Гера подошел к забору, подпрыгнул, ухватился за край и легко перенес на другую сторону свое тренированное тело. Потом, поправив за пазухой бутылку, смело пошел по грядкам. Они были ухожены, но на них почему-то ничего не росло, кроме сорняков. У крыльца, на деревянной кадке, стояло ведро с водой, и Гера, встав перед ним на колени, с удовольствием напился. Пустые банки из-под солений, надетые сверху на деревянные колышки, матово отсвечивали в свете луны. На двух веревках, протянутых по двору крест-накрест, висели простыни и платки. Издали их можно было принять за стены выбеленой известью хаты.
Замшелые ступеньки крыльца тихо скрипнули под его ногами. Гера приподнял кулак, нацелив его на дощатую дверь, и негромко постучал. Ему показалось, что белая занавеска на окне дрогнула. По ней пробежала тень. Гера вытащил бутылку, взял ее за горлышко, как букет цветов, и состроил на лице выражение свинского счастья. Ни к какой другой женщине в мире он бы не пришел в такой идиотской манере и так поздно. К Ламантине – всегда пожалуйста! Рядом с ней можно было расслабиться, не думать об этикете и совести. Гера лишь недавно стал понимать, почему Макс так долго ходил к ней. Ламантина обладала редчайшей особенностью: ее можно было сделать счастливой не прилагая к этому никаких усилий. А видеть рядом осчастливленного человека для мужчина всегда приятно.
Лязгнула защелка. Дверь открылась. Это тоже было одно из редчайших качеств: Ламантина всегда открывала дверь не спрашивая, будь то день или ночь.
Лампочка на голом проводе, висящая на потолке в сенях, больно резанула Геру по глазам. Он прикрыл лицо ладонью. На него выплыло что-то большое, колышащееся, пахнущее травяным шампунем.
– Кому не спится в ночь глухую… – пробормотал он, протягивая бутылку, и наткнулся на мягкую ладонь.
– Иди домой, милый, – тихо, скороговоркой заговорила Ламантина, заслоняя собой дверной проем. – Бога ради, возвращайся той же тропинкой, уже поздно, уже ночь на дворе, а придешь утром, как роса сойдет, а сейчас уже поздно…
Это не похоже было на безотказную Ламанитину. Недоумевая, Гера опустил руку с бутылкой и отступил на шаг.
– Что за проблемы? – произнес он, впервые почувствовал себя рядом с Ламантиной в глупом положении. – Ты не одна?
– Иди-иди! – настойчивее повторила женщина. – Не гневи Бога, будет час, тогда приходи, а сейчас некогда, сейчас не время. Ночь лунная, не заблудишься…
– В самом деле, – пробормотал Гера. – Светит, как прожектор.
Дверь перед его носом мягко закрылась. Крючок лег на петлю. Тень молодого человека налипла на дверь и пол крыльца, сломавшись пополам. Бутылка напоминала гранату. "Зря машину не взял!" – подумал Гера.
Водку он выпил, сидя на крыльце своего домика. Закусил луковицей и черным хлебом. Какая-то птица, взмыв в ночное небо, пролетела над ним, на секунду закрыв огромным крылом луну.
* * *
Утро было наполнено шумом электричек, речитативом кукушки и гулким эхом. Гера проснулся оттого, что желтая шторка, покачивающаяся на свежем сквознячке перед раскрытым окном, гладила его по лицу. Зевая и потягиваясь, он вышел из домика. Туман, свернувшись клубком, словно белый медведь, спрятался на дне оврага. Лохматые березы тихо полоскали свежие ветви в лучах солнца. Кошка грелась на крыше машины и, щурясь, смотрела на хозяина.
Он разжег примус и приготовил кофе. У джезве обломалась ручка, и Гере пришлось снимать ее с огня при помощи рукавицы. Он пил крепкий напиток, похожий на деготь, вприкуску с сухарями и думал о Ламантине, о трехлетии кошки и поляне, которую ему предстояло сегодня накрыть. От ржавого четырехколесного трансформера прозрачной пленкой струился пар. Роса, покрывшая его крышку и капот, нагревалась на солнце и испарялась буквально на глазах. Кошка чихала и трясла головой.
Он подкатил к мастерской с небольшим опозданием, потому что по дороге у его лимузина отвалился глушитель. Когда Гера закрепил его проволокой, на часах пропиликало девять.
Как назло, у ворот прохаживался Воркун. Большой, сутулый, неловкий, как огородное чучело, наспех сколоченное из кривых палок, он размахивал длинными руками и, склонив голову набок, поглядывал на Геру. Тот думал, что хозяин устроит ему разнос, но у Воркуна сегодня было хорошее настроение.
– Здоров! – отрывисто сказал он, протягивая свою ладонь, похожую на пальмовую ветвь. – Ты это… Ну, я тебе говорил… Сделал, нет? Ну, музыкант приходил, что-то у него там не фурычило… Не помнишь, что ли?
Гоча, вроде, был русским человеком, но с разговорной речью у него были большие проблемы. Общался он, в основном, меджометиями и укороченными предложениями, всякий раз заставляя собеседника расшифровывать его мысль, словно решать ребус. Гера с детства любил ребусы, кроссворды и загадки, потому быстро научился понимать Гочу.
– Я понял! Вы имеете ввиду изумрудную "девятку", у которой не работал топливный насос? Все сделано.
– А-а, – кивнул Гоча. – Ну, давай, занимайся… Ну ты понял, да?.. Придет этот козел, все ему скажи… В общем, меня не будет…
– Вас не будет, "девятку" отдать хозяину и заниматься "москвичем"? – перевел я.
Гоча снова кивнул, повернулся и, склонив голову на бок, захромал к своей бордовой "шестерке". Гера зашел в мастерскую. Свет косыми лучами падал из окна на смотровую яму. Макс сидел на стуле, положив ноги на стол для инструментов, и курил. На нем была ярко-красная, как роза, майка с надписью: "DON`T LET ME DOWN". Гера опустил на стол сумку. Звякнули бутылки.
– Ты хозяина видел? – вместо приветствия спросил Макс.
– Видел. Высокий такой у нас хозяин. Очень понятно говорит…
– И что он тебе сказал?
Гере не понравилось, каким тоном говорил с ним Макс. Если у человека с утра плохое настроение, то это вовсе не значит, что надо портить его тем, у кого оно хорошее.
– Какая муха тебя укусила, Макс? – спросил он, выставляя бутылки на стол. – Хозяин уехал, сказал, что его не будет.
– Сволочь, – негромко произнес Макс и кинул окурок в угол. Гера проследил за его полетом. Окурок ударился об стену и рассыпался на салют.
– Не совсем понятно, – сказал он, – к кому конкретно адресовано столь лестное… Интересно, а что означает эта фраза у тебя на груди? Если не ошибаюсь, что-то похожее в свое время пели "Битлз"?
Макс не дослушал его и встал. Под его подошвой чавкнула старая смазка, покрывшая тонким слоем бетонный пол. Гера почувствовал, как у него стало быстро портиться настроение. Горлышко бутылки в его ладони запотевало.
