скачать книгу бесплатно
пожелтевший лист да вчерашний свет.
А жена твоя всё бранилась: «Дима,
лучше б я сама на базар сходила.
Не мужик, а чёртово решето!» -
и так далее. Даже если в чём-то
и права, она у тебя в печёнках.
Ты сказал: «Проваливай, а не то…»
И пошёл в кровать. И тебе приснилось,
что она воистину провалилась
сквозь вчерашний свет да на Страшный суд;
и стучит в окно ветер злой осенний,
а твоё лицо – жёлтый лист, в росе он
или это слёзы – уже не суть.
* * *
Ой, да выдул стеклодув в небо песенку,
Ой, да выдали, дружок, с потрохами нас.
Приставляли маляры к небу лесенку,
только небо и без них разрумянилось.
Ой, да плыл я по реке без названия
на плоту, полынь во рту, сердце мечется
в тесной клетке, а когда сердце замерло,
солнце на воду легло, искалечено.
Вот и города огни – ну, не города;
так, посёлок, но большой – стеклодув, видать,
постарался. А река дышит холодом.
А на пристани стоит молодуха, глядь,
и прозрачною рукой машет: «Что же ты?
Неужели не узнал, столько бед вдвоём
пережито, столько дней вместе прожито.
Ты плыви ко мне, плыви, непоседа мой».
Я плыву, старуху вижу щербатую,
разворачиваю плот, да какое там:
«Я жена твоя! – кричит. – И судьба твоя».
«Ну, спасибо, – говорю, – успокоила».
Ах, ты речь моя, река, сталь кручёная,
заводила далеко, куда вывела?
Расплескали маляры краску чёрную.
Белоглазая карга сердце выела.
Суккуб
Не калина у ручья, а ракита;
не цветёт, а на ветру облетает.
Ляжет парень на траву, как убитый,
то ли любит, то ли нет, сам не знает,
только хочет он тебя, девку злую,
как увидит, пожирает глазами…
В небе птицы треугольник рисуют,
протыкают облака, исчезая.
Ведьма бросила в ручей коромысло.
Выпил Ваня из ручья, стал козлёнком.
В этой песне вообще нету смысла,
а и был бы в песне смысл, что в нём толку?
Бьёт копытцем дурачок о копытце,
ищет старшую сестру по болотам.
Сон к лицу певцу, опять ему снится
что-то огненное, жуткое что-то.
Вот лежит, а голова вся седая,
под свинцовой прохудившейся кровлей…
Снова ты его во сне оседлала,
расцарапала когтями до крови.
Миры
Дождь собирался с мыслями. Шёл снег.
Лоснилось солнце в огненном пенсне.
С ветки на ветку зайчик прыгал пылкий.
Летели в окна звёздные дробинки.
А из фонтанной чаши фейерверк
бил в небеса, по спектру разлагался.
Матрёшка спать укладывала Ганса.
Внутри матрёшки гансова родня
простукивала стены на немецком.
Всё это было в Лейпциге, ведь Лейпциг,
как выяснилось, город-западня.
Представь, дружок, глаза едва протрёшь, а
по комнатам то катится матрёшка,
то носится пронырливый сквозняк.
Внизу – предновогодняя возня,
фальшивый снег, упитанные кошки…
Случайный псевдогофмановский мир
(скорее невозможный, чем случайный),
не зря его в учебный план включают
апологеты школы Чёрных Дыр.
* * *
Абсурден мир за выбитыми окнами,
но мыслящие есть в нём существа;
им нравится ходить вокруг да около,
мне кажется, что это неспроста.
Такие, знаешь, существа некрупные,
прозрачные такие, днём с огнём.
Социофобы, а ложатся группами
в ночное время, никогда – вдвоём.
Стратегия сновидцев? Полигамия?
Прямых вопросов тут не задают.
В задумчивости трусь о шкаф рогами я,
вожусь с костюмом несколько минут.
Иду во двор, отпугиваю гарпию,
вцепившуюся в череп толмача;
смотрю на небо – там тарелки яркие
запутались в верёвочных лучах.
* * *
Конечно, был и некий третий мир
(попутно становившийся четвёртым).
