скачать книгу бесплатно
Стул плывет по воздуху, воздух сер.
На комоде – слоники-шатуны.
А в окне распахнутом виден сквер.
А над сквером – крапчатый шар луны…
Ты прикрыл бы дверцу-то от греха —
голова закружится и кранты:
превратишься в ветхого старика,
пленника покинутой комнаты.
2
Фокусник открывает багровый рот,
и изо рта его тянется серпантин
изумрудных змей. И миниатюрный рог
венчает их королеву. И снег летит,
расставляя точки над вереницей «и».
Фокусник проводит рукой по лбу,
и над эстрадой вспыхивают огни,
а меж рядами кресел растёт бамбук.
Миг – и зайдется в хохоте старый лис,
глядя как содрогаясь, молясь, крича,
зрители умирают, в буквальном смыс —
ле сражены ловкостью трюкача.
3
Перед тем как лечь, Чарльз выходит на задний двор,
на передний план, на последний участок сна.
И тогда над ним нависает угрюмый дом,
на кривом крыльце – красная полоса.
И в одном окне виден сосновый бор,
а в другом окне – фабричной трубы цилиндр.
То ли это бред, то ли программный сбой;
то ли автор врёт, но кто его исцелит?
Он и сам не рад, что на сцену выходит Чарльз,
что огонь во рту и дрожь не унять в руках,
что один из них, верно, умрёт сейчас,
но какой из двух, и почему, и как?
Замолчи, прошу, рану не береди!
Не смотри назад, можешь лишиться сна.
Там всё тот же дом с окнами на груди.
На кривом крыльце – красная полоса.
Новый год
Сперва из текста выпадает снег,
а вслед за ним – герой и героиня.
Всё это происходит не во сне —
они как раз о смерти говорили
в шестой главе, и на тебе – летят;
вокруг – снежинки, ангелы и галки…
И дикторша в вечерних новостях
тот самый текст читает из-под палки.
Она доходит до шестой главы.
А студия тем временем пустеет,
хотя по ней расхаживают львы,
застав киномехаников в постелях;
читай «врасплох» и сразу отвернись,
ведь ты же не выносишь вида крови…
В студийных окнах только тёмный низ
ночных небес и кадры старых хроник:
отец народов на трибуне ли,
лиловый негр, линчуемый толпою;
пришельцы на другом конце Земли,
идущие на этот за тобою.
Они спешат, их душит нервный смех,
в их сумках – новогодние подарки.
А с неба продолжает падать снег,
протагонисты, ангелы и галки.
Новый год-2
Уже зажигаются лампы голов
на всех площадях городских.
И зимнее небо – разваренный плов,
посыпанный перцем тоски —
становится ближе, как этот поёт:
две буквы, последняя – «г».
И словно на лыжах, скользит самолёт
в густой новогодней пурге.
И в том самолёте сидит пассажир,
и кажется, даже живой.
Считает воздушные он этажи,
соседку считает женой.
И пусть эта фифа ему не чета —
накрасила рот и молчит,
но кто-то же должен платить по счетам
за тех, кого не приручил.
А город внизу уменьшается всё;
глазами похлопал и лёг.
И только в эфире, забитом попсой,
горит голубой огонёк…
Астральный трансформер вздымает Ковши.
И, рухнув на Землю с небес,
волхвы вспоминают, куда они шли
и кто их кураторы здесь.
«Снег начинает падать не раньше, чем ты…»
Снег начинает падать не раньше, чем ты
грузно садишься в кресло и замерзаешь.
Время несогласованно и плачевно,
если смотреть на вещи его глазами.
Всё налицо: неровности, швы, помарки.
Люди вообще скомканы и приплюснуты.
Над головой проносятся вихри кварков,
а под ногами лопаются моллюски…
Стены покрыты инеем и сквозь них ты
видишь дворы в неверном, коварном свете.
Спину шоссе перебегают пихты.
В дальнем окне пляшет линялый свитер.
Прямо под ним – окаменевший мамонт.
И дикари кухонными ножами
режут его и впопыхах ломают
лезвия.
И когда, раздувая жабры,
за гаражом, по крышу ушедшим в землю,
штопором входит в воздух косяк салаки,
время становится чем-то совсем музейным:
мумией, ископаемым, рощей статуй.
«После Нового года у них продолжается старый…»
После Нового года у них продолжается старый.
Снега нет. Ветра нет. День похож на футляр от гитары;
он слегка залоснился и замер в медвежьем углу.
Персонажи скучают. А что им ещё остаётся?
Головами качают. Включают подсветку эмоций.
Диалог состоит из «ага», «огого» и «угу».
Огого – это «сильно». Ага и угу – «как обычно».
Чёрно-белая фильма: субтитры, цензура, кавычки.
Это Мёбиус с лентой зашёл погостить и отжёг.
Персонажи, вставая, роняют слова и запчасти.
И под треск киноплёнки дрожат на клеёнке две чашки.
И под каждой из них образуется липкий кружок.
Начинается снег. Дышит в спину разбуженный ветер.
По экрану ползёт что-то среднее между медведем
и бастардом гориллы… Дублёр, задушив двойника,
говорит в микрофон о превратностях киноискусства.
После Нового года у них обостряются чувства,
но дождавшись финала, мы видим одни облака.
Отражения
Зеркало смотрит в зеркало. В каждом из них стоит
некий субъект, лет 50 на вид,
может, и 90, черты-то стёрты.
Есть вероятность – юноша он ещё.
Зеркало смотрит в зеркало, всё течёт.
Трудно сказать, кто тут живой, кто мёртвый.
В сдвоенных отражениях, в дублях дней
город в своём скольжении всё бледней,
и сквозь него проступает такое нечто —
впору бежать и прятаться, ибо скатившись за,
не уберечь сознание и глаза,
ежели ты нуждаешься в них, конечно.
Зеркало смотрит в зеркало, сделав скрин —
шот оплетающей всякий предмет тоски,
жажды чего-то большего или даже
меньшего, чем дано тебе, а дано:
зеркало смотрит в зеркало, видит дно
чёрной дыры в отверстой груди пейзажа.
«Я забыл, к чему снится янтарный буйвол…»
Я забыл, к чему снится янтарный буйвол.
Он лежит во тьме на стёганом одеяле.
И могучий бес в пепельных крыльях бури
голубые кольца в ноздри его вдевает.
Ведьмы плетут венки и нанизывают на рога его.
Если ты не евнух, любая раздвинет ноги.
«Практикующий магию практикует и полигамию», —
смотрим книгу Еноха.
Ты, конечно, можешь бежать, но я тебе не советую,
ведь куда бы ты ни бежал, все дороги ведут к погибели:
мы едим своих стариков, чтобы ночь оставалась светлой,
те закалывают детей, чтоб дожди наконец-то выпали.
Покажи язык из погребальной урны.
Что за дело им, как ты здесь оказался?
Вспоминай же – У Лао-цзы был янтарный буйвол
(для профанов – чёрный, в апокрифах пишут: красный).
«Ты смотришь, как бабочки замертво падают на пол…»
Ты смотришь, как бабочки замертво падают на пол.
Ты слышишь оркестр: он играет то Баха, то Франка.
Выходишь из комнаты и на негнущихся лапах
идёшь параллельно покрытому саваном парку.
В передних конечностях – тельце зверька. И, вгрызаясь
в дрожащую плоть, ты опять перепачкался красным…
Разводят костры существа с ледяными глазами
у смутных порталов, на площади круглой и грязной.
