Карт-Хадашт не должен быть разрушен!

– А какой, кстати, сейчас год?

Ханно посмотрел на меня с удивлением, затем улыбнулся:

– Шестьсот шестьдесят пятый от основания города. А по вашему летоисчислению?

Я быстро подсчитал и начал было говорить:

– Сто сорок девятый…

И осекся. Все-таки «до нашей эры» здесь не поймут. Ну ладно, пусть будет сто сорок девятый. Вот только как объяснить, что следующий – сто сорок восьмой?

– Значит, ваша страна была основана сравнительно недавно?

– Так оно и есть, – облегченно ответил я.

– Тогда располагайся, а через час приходи на ужин.

Я не знал, что такое «час», но примерно через этот самый час – согласно моим часам – в дверь постучали. Я открыл ее и увидел человека, на удивление непохожего на все, что я видел пока в Карфагене, – и практически копию моего друга-венесуэльца из американской школы. Разве что тот был метисом, тогда как кожа моего визави была коричневой, а черты лица еще менее похожие на европейские. Кто видел фотографии индейцев-араваков из бассейна Ориноко, знает, о чем я говорю.

Тот чуть поклонился и сказал, тщательно выговаривая на латыни:

– Cena, domine[10].

Ханно ждал меня в небольшом обеденном зале. Стол из неизвестного мне дерева, такие же стулья с удобными спинками, на столе кувшин с вином и разнообразные закуски, вскоре сменившиеся жареным мясом со специями, овощами и чем-то вроде лапши. Еда была, наверное, менее изысканной, чем в кругу семьи, но более интересной. Подавал его тот самый слуга неизвестного происхождения, которого, как мне сказал хозяин, звали Кайо.

Я решил не давать понять Ханно, что догадался, из каких мест происходил его человек, равно как и тапир, чье мозаичное изображение украшало фасад. Вместо этого я расспрашивал его о Карфагене и в особенности о теперешней его ситуации.

– Про то, как мы пытались умилостивить римлян, я тебе уже рассказал. Тогда, увы, не оставалось никакой возможности, кроме войны. Все запасы железа в городе, а также практически все, что было из железа, было перековано в новое оружие. Купеческие корабли переделывались в военные, строились новые из подручных материалов. В месяце зевах-шемеш, именуемом римлянами июлем, римский флот после неудачи у Карфагена вошел в Тунесскую лагуну[11]. Мы подожгли пять кораблей – практически все, что у нас было на том озере, – и направили их на римские корабли; из-за скученности и довольно сильного ветра их флот сгорел полностью.

Римляне затем попытались взять крепость Нефер, прикрывающую дорогу на юг, но Хасдрубал из клана Гискон сумел отбить эту атаку. Тем временем было набрано еще одно войско, и оно под командованием Хасдрубала ушло к Утике, одержало несколько побед, но город так и не смогло взять: по словам многих, слишком уж Хасдрубал был медлительным и каждый раз давал римлянам уйти.

Ранее у нас была традиция – военачальники должны были отвечать за свои неудачи. Так, флотоводец Ганнибал из того же клана Гискон (не путать с великим Ганнибалом из клана Баркат, того самого, из которого происходила моя покойная супруга) после поражений при Аграганте и Мессане был казнен. Но теперь, как я ни пытался уговорить Совет заменить Хасдрубала, который был разбит нумидийским царем Массиниссой еще до римского вторжения, старейшины мне каждый раз возражали, что лучше у нас все равно никого нет.

Я лишь вздохнул. Именно Хасдрубал в моей истории «отличился» не раз и не два, и именно он, единственный из последних защитников храма Эшмуна, решил сдаться римлянам, когда другие предпочли смерть в огне. Его супруга, увидев, как он уходит, бросила детей в огонь перед его глазами и прыгнула туда сама.

– А есть полководцы получше?

– Молодые, как я считаю, есть. Да хоть мой сын Магон, хотя он слишком молод и горяч; он сейчас командует гарнизоном порта. Или Хаспар Барка, сын Ганнибала, он отличился во время боевых действий с Массиниссой, выйдя ему во фланг и разбив один из его отрядов. Не будь Хасдрубал, командовавший всем войском, столь нерешителен, битва могла бы кончиться по-другому, но так он хотя бы смог отступить, а иначе наше войско было бы полностью разбито.

– Не знал, что у Ганнибала был сын.

– Родился незадолго до его смерти, когда Ганнибал находился в изгнании в Тире. Мать вернулась в Карфаген вскоре после того, как овдовела, но местные старейшины заставили ее уехать в Утику. Хаспар и командовал тамошним ополчением, а после того, как этот город захватили римляне, он ушел в Карфаген. Ладно, Кола, я что-то устал. Давай продолжим наш разговор за завтраком.

Но позавтракать и продолжить разговор с Ханно мне так и не довелось.

8. Доброе слово и винтовка

Утром меня разбудили крики. Я выбежал во двор, где увидел Магона, облаченного в доспех и садившегося на коня. За ним на лошадях уже сидели оба его сына.

– Что тебе надо, чужеземец? – спросил он на плохой латыни. – У меня нет времени. Римляне высадились рядом с внешним портом.

– Я с вами.

– Это не твоя война.

– Будет моя.

– Тогда догоняй, если сможешь.

– А если не смогу, как я вас найду?

Магон скривился, но один из его спутников выдал на латыни:

– По Неферской улице, у храма Мелкарта налево и до конца.

Вчера, когда мы ездили к грузовичку, я взял с собой один «винторез», а также патроны к нему. Мне подвели коня, на котором лежала тряпочка – ни нормальных седел, ни стремян не было, и я подумал, что пора бы их «изобрести», но понятно, что не сейчас. Забираться на коня со снайперкой на плече и рюкзаком на спине было очень неудобно, и я вспомнил, что собирался хотя бы пристрелять ружье, но не успел.

Когда я служил срочную, меня назначили штатным снайпером взвода, и хоть я ни разу не участвовал тогда в боевых действиях, кое-чему все-таки научился. Конечно, винтовка у меня была другая, чем тогда, но «винторез» мне показали наши ребята в Сирии, и я примерно знал, как с ним обращаться.

Верхом же кататься я научился в детстве. Однажды к нам в Москву приехал двоюродный дедушка моей мамы, Захар Григорьевич. Почему-то я ему сразу же приглянулся, и он сказал маме: «Пришли его ко мне в станицу. Я сделаю из него настоящего казака». – «Да мы же иногородние, это ты потомственный казак».

Тогда я не знал, что значит «иногородние»; потом оказалось, что это те, кто приехал в станицу из других мест, и их потомки. Мой прадед был не просто иногородним – он был «хохлом», выходцем из Малороссии, что считалось еще хуже. Он рано умер, и прабабушка Мария вышла замуж за вдовца-казака Григория Андреевича. А дедушка Захар был его сыном от первого брака.

«Буденный тоже был иногородним, – усмехнулся тогда дедушка Захар. – И стал справным воином, любому казаку на зависть. А Николка мне, кажись, не чужой. Не бойся, ему понравится». Мама сначала не хотела соглашаться, но я долго канючил, и она наконец сдалась. Лето того года я запомню навсегда. Дедушка учил меня и верховой езде, и обращению с шашкой, и с нагайкой, и с арканом… И когда за мной приехала мама, она обомлела, настолько я выглядел здоровым и счастливым.

А вот на следующий год она прибыла чуть раньше и увидела, как я упражняюсь с острой шашкой. Как я ни пытался ей объяснить, что уже давно не резался, она сразу забрала меня домой, и поездки прекратились. Но умения, полученные в станице, помогли мне в фехтовании (хотя, конечно, кое от чего пришлось отучиться). Зато верхом с тех пор я ездил только однажды, когда моя подруга в Америке дала мне покататься. (Впрочем, она мне потом и просто «дала», но это уже совсем другая история.)

Но это, увы, было давно, и я не сразу смог даже забраться на коня. Да и к местному, с вашего позволения, седлу – это была, в общем-то, тряпка, наброшенная на спину коня, – я привык не сразу. А коня мне дали норовистого, и вначале он меня чуть не сбросил на землю. К моему счастью, я не понимал того, что мне кричали ротозеи по дороге: подозреваю, что это было не вполне лестно. А потом я приноровился, ведь дедушка Захар учил меня и езде на неоседланной лошади, и я довольно быстро вспомнил его уроки.

Как мне рассказал Ханно, портов в Карт-Хадаште было два. Основным портом являлся так называемый котон. Он состоял из длинной закрытой гавани для карт-хадаштских купцов, в конце которой находилась круглая часть с островом посередине. Именно здесь швартовались военные корабли, а на островке находился особняк, в котором в мирное время жил один из шофетов, в чью сферу ответственности входили порты и торговля.

Второй же порт предназначался для иностранцев, а также для тех из местных купцов, у кого не было денег на швартовку в котоне. Находился он восточнее и состоял из нескольких причалов и небольшой площадки перед ними, обнесенной стеной с двумя воротами. Первые вели через таможенный загон во второй периметр стен, к складам и рынку, вторые же, только для граждан Карт-Хадашта, – через другую таможню в основную часть города.

Я безнадежно отстал от Магона и его людей, но, следуя инструкциям, ехал по той самой дороге, ведущей к воротам, через которые я въехал в город. Увы, я не знал, как выглядит этот самый храм Мелкарта, и боялся спросить. И понял, что проскочил поворот, когда увидел стены и ворота, через которые въехал еще вчера. Хорошо, я догадался, что стены меня приведут к выходу из порта, и относительно скоро увидел, как через ворота в стене входил отряд Магона – точнее, то, что от него осталось.

Что-то просвистело, и я услышал глухой удар. Посмотрев вверх, на стену, я наконец-то обратил внимание на то, что она была достаточно сильно побита, а обе катапульты, находившиеся на ней, разбиты.

Я доложил Магону, что прибыл.

Тот лишь недобро усмехнулся:

– Пока ты там прохлаждался, я потерял, считай, треть отряда. Они не стали драться, а побили нас. – Тут он использовал слово «тормента», которое я не понял, ведь по-английски torment означает «мука».

Он еще раз взглянул на меня, лицо его скривилось, и он тихо так спросил:

– И где твои доспехи и меч?

Точнее, сказал он все это на своем языке, а один из его людей перевел мне, не без огрехов, на латынь.

– У меня есть вот это, – показал я на «винторез» в чехле. – И с ним я смогу принести больше пользы.

Магон рассердился:

– Прочь с моих глаз, чужеземец! Если бы ты не спас мою дочь, я бы зарубил тебя на месте за твои насмешки и твою трусость!

Я поскорее ретировался и взобрался по приставной лестнице на стену. Бойниц не было, был лишь парапет, за которым можно было спрятаться. Но в нем тут и там зияли бреши. Посмотрев, я увидел, как камень от римской катапульты ударяет по стене чуть ниже гульбища. И я расчехлил винтовку, после чего подскочил к одной из дырок. С той стороны я увидел около манипулы римлян[12], которыми командовал молодой офицер в щеголеватом доспехе, украшенном золотой мишурой. К берегу шли лодки с подкреплением и, как оказалось, не только: чуть дальше стояли две катапульты. И я выстрелил в того самого молодого римского командира.

Как я и предполагал, то ли ружье не было пристреляно, то ли прицел сбился, и пуля пошла не так – чуть выше и правее. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Пуля разнесла голову тому, кто руководил командой одной из катапульт, и другие остановились от растерянности. Я еще подумал, что если бы это увидел мой ротный, у которого я служил срочную, то этим римлянам пришлось бы весьма туго. Но мое дело было не думать, мое дело было отстреливать супостатов.

И я, сделав необходимые поправки, вновь выстрелил.

На сей раз щеголь упал, и я среагировал намного быстрее. Увидев, как некий человек в еще более богато отделанном панцире начинает отдавать команды, я пристрелил и его, а затем человека, распоряжавшегося у второй катапульты. И если после первых двух смертей римляне всего лишь пришли в замешательство, то теперь они запаниковали и побежали к лодкам. Я начал охоту за теми, кто эти лодки держал, и небезуспешно: вот одну лодку уносит от берега, вот вторую… Другие не стали ждать тех, чьи лодки ушли, и бросили их на берегу.

Я прекратил стрелять, решив, что боеприпас – вещь в данных условиях невосполнимая и что я убил четырех офицеров или унтер-офицеров, точнее, их здешний эквивалент, а также не менее двух лодочников. А те, кто выжил и остался на берегу, после того как их лодки унесло, попросту сдались подошедшим людям Магона, предпринявшего вторую вылазку в порт.

Я же тем временем настроил прицел, а затем не спеша собрал винтовку. Но не успел я ее зачехлить, как за мной пришли двое и повели к Магону. Я не знал, чего ожидать, и приготовился к очередному разносу.

Однако Магон посмотрел на меня с некоторым опасением и сказал на своем языке, а один из его людей перевел:

– Мои люди видели, как ты наставлял эту палку, и потом люди падали. Что это? Чародейство?

– Нет, это русское оружие. Из моей страны, – пояснил я, увидев, что тот меня не понял.

Один из людей Магона подбежал и что-то сказал; я разобрал «Скипион» и «Аймилиан».

Магон неожиданно расцвел и сказал уважительным тоном:

– Один из пленных говорит, что ты убил их командира, а это был сам Сципион Эмилиан[13]. Он считается – считался – одним из самых способных молодых командиров в римской армии. Кроме того, ты убил еще четверых, лишив их двух катапульт и двух лодок, а также оптиона[14] манипулы. Если бы не ты, я не знаю, чем закончился бы этот бой[15]. Так что позволь поблагодарить тебя от имени города и его жителей. И… прости меня за насмешки и за холодный прием.

Я чуть поклонился, давая понять, что инцидент исчерпан.

А Магон продолжил:

– А как у тебя с владением мечом?

– Не очень, – сказал я. – Кое-что умею, но другим мечом – коротким и кривым. – «И, – добавил про себя, – фехтование саблей – это спорт, а не бой, там нужно совсем другое».

– И еще: у тебя много… такого оружия?

– Мало, – покачал я головой. – И им нужно уметь работать. Кроме того, видишь ли, к нему нужны специальные такие… стрелы, ну или вроде стрел. И их у меня недостаточно. Зато я могу создать кое-какое оружие, которое можно будет делать массово. Тоже из моей страны, но там все будет проще. Мне нужны будут только дерево и металл. И мастера по дереву и металлу, которые смогут сделать то, что я им скажу.

– Найдем. Мастера у нас лучшие в мире.

– И еще: у вас есть земляное масло?

– Ты хочешь сказать, такое… черное, которое горит? Можно достать у купцов.

«Вот и хорошо, – подумал я. – Еще одна моя задумка, вполне возможно, прокатит. Или даже две».

– И я еще подумаю, что именно можно будет придумать такого, чего римляне не ожидают.

– Мы за все будем благодарны, Кола. А теперь… поехали домой.

«Домой… Значит, их дом теперь мой дом, – подумал я. – Неплохо…»

На сей раз мне предложили разделить с Магоном повозку. Коней забрали с собой его сыновья. И как только они отъехали, Магон еще раз подозвал переводчика – его, как я уже знал, звали Адхербал – и попросил его перевести.

– Я к тебе отнесся не очень хорошо, хоть ты и спас мою дочь. Ведь ты… ты ей очень понравился, а я не хотел, чтобы ее мужем стал какой-то варвар.

– Понимаю, – кивнул я и подумал: «Что-что, а жениться мне рановато».

– А теперь я даже не знаю… В любом случае ты теперь желанный гость под моей крышей. Ну что, поехали?

И если по дороге вниз я с непривычки отбил себе филейную часть, то назад я вернулся в относительном комфорте.

9. Никола из рода Бодунов. Простите, Бодонов

По прибытии Магон взял с собой Ханно, и они куда-то ушли. Меня же ожидал обильный и весьма вкусный обед. Перед его началом оба сына Магона подошли ко мне и, как мне показалось, попросили у меня прощения: я не совсем понял, что именно они сказали, но по выражению лиц и тону голосов подумал, что не так чтоб неправ и что мне нужно срочно учить пунический.

Кстати, как мне рассказал Ханно, жители Карт-Хадашта именовали себя «ханааним» – жителями Ханаана. «Ханаан» же было библейским названием Святой Земли, и, как я теперь понял, это наименование распространялось и на Финикию. А язык был ханаани – ханаанским. Но про себя я и далее продолжал называть его пуническим.

После обеда я решил немного поспать, слишком уж напряженным оказался день. Но где-то через час мой сон нарушил Ханно.

– Вставай, герой, – сказал он мне с улыбкой. – Совет старейшин, узнав о твоих подвигах, постановил: ты достоин быть гражданином Карфагена. Но у нас лучше принадлежать к какому-либо роду. Именно поэтому, если, конечно, ты не против, я хотел бы тебя усыновить – без права наследования. Это даст тебе право постоянно жить в Бырсате да и обезопасит от возможных нападок со стороны некоторых старейшин.

– Благодарю тебя, Ханно, – учтиво поклонился я. – А на наследство я не претендую. Вот только зачем это тебе?

– Знаешь… Во-первых, я считаю, что ты уже показал свою пользу для нашего города, а времена тяжелые, нам каждый толковый человек не помешает. И во-вторых, мне с тобой просто интересно. Чем-то ты даже напоминаешь меня в молодости… Завтра утром мы прибудем в Совет старейшин, а сегодня для тебя сошьют приличествующую этому случаю одежду: не в твоей же пятнистой хламиде туда идти.

– У меня еще есть…

– Нужно соответствовать. Все-таки у нас в городе любят хорошо одетых.

– «Встречают по одежке, провожают по уму» – так говорят у нас.

– Правильно говорят. Нужно, чтобы они твой ум разглядели. Ладно, отдыхай, ты заслужил отдых.

– Ханно, а нет у тебя чего-нибудь, на чем можно писать? Желательно, чтобы стоило это недорого.

– Я попытаюсь кое-что придумать.

Ханно подозвал Кайо, и тот вскоре принес мне вощеных дощечек и стилус, а также свиток пергамента, бронзовую чернильницу, брусок чернил и стебель какой-то травы.

– Кайо покажет тебе, как пользоваться стилусом, как делать чернила и как писать. Только учти: пергамент дорогой и у нас его мало. Папирус мы покупали в Египте, но теперь мореплавание стало небезопасным, и мы его практически не видим. Так что, пока можно, пользуйся дощечками. Записи можно стирать, Кайо тебя научит.

– Чем писать у меня найдется, Ханно, – улыбнулся я. – А вот за дощечки спасибо. Есть у меня кое-какие задумки, хочу попробовать сделать чертежи. И, кроме того, хотел бы наконец-то выучить ваш алфавит. Мне известен алфавит, которым пользуются… – Я хотел сказать «евреи», когда вспомнил, что и у них в этом времени алфавит был сродни финикийскому, а то, что сегодня считается еврейским алфавитом, на самом деле арамейский. – Которым пользуются арамейцы.

– Тогда ты сможешь очень быстро научиться нашему. Вот смотри…

И вместо отдыха я получил урок пунического правописания, а также выучил кое-какие слова.

А потом Ханно неожиданно спросил:

– А у вас, русских, есть письменность?

– А как же. – И я написал «Ханно», пояснив, что именно изобразил.

– Похоже очень на то, как пишут греки.

– А мы свою письменность и создали на основе их алфавита. Точно так же, как они создали свою на основе финикийского.

– Подозревал, но не знал, – усмехнулся Ханно. – А теперь…

Но пришел портной снимать мерки для моей новой одежды, и наш разговор закончился. А после этого мы репетировали мою благодарственную речь для Совета старейшин, и Ханно приятно удивился, когда я в конце начал более или менее понимать тот простой текст, который он мне написал, и даже вносить кое-какие изменения.

На следующее утро я разоделся в пух и прах по последней карфагенской моде. На мне было нечто вроде платья, или арабской кандуры, сделанной из дорогого красного материала, похожего на бархат, а сверху – что-то типа кардигана из подобной же ткани, но с вышивкой и длинной нашитой полосой цвета индиго. На ногах у меня были кожаные сандалии с нашитыми бронзовыми бляшками. Я был похож на павлина, но что поделаешь, нужно было произвести впечатление на городских старейшин.

Ханно все сокрушался, что у меня не было бороды, но я ему сказал, что мне и так хорошо: ну не нравятся мне бороды и усы. Пробовал один раз отпустить их в университете и понял, что это не мое.

Зал Совета старейшин оказался богато украшен: статуи, мозаики, фрески – все весьма искусной работы. В одном его конце находилось нечто вроде сцены с полом из красного порфира, там стояли столик прекрасной работы и что-то вроде высокой пепельницы, а перед сценой амфитеатром шли вверх резные кресла старейшин. Место Ханно было в первом ряду. К каждому креслу прилагался столик с табуреткой, на которой сидел секретарь. Я ожидал увидеть Кайо, но там сидел незнакомый пожилой человек с бородкой.

Впрочем, во всем зале безбородыми были лишь двое – я и странно одетый мужчина, проведший некий ритуал в начале заседания. Потом он что-то сказал, и Ханно показал мне, что нужно подойти к нему и встать на колени. Жрец – а это мог быть лишь он – возложил мне на голову руку и что-то возгласил, после чего достал из ящика голубя и принес его в жертву на той самой пепельнице – я догадался, что это был алтарь[16], – затем помазал мое лицо его кровью, а после, обложив углями тушку несчастной птицы, поджег ее.

«Да, – промелькнула у меня мысль, – я, православный христианин, принимаю участие в каком-то языческом ритуале». Но что делать? С волками жить – по-волчьи выть. Тем более что Спаситель еще даже не родился, а становиться ветхозаветным иудеем мне вовсе не хотелось, тем более что евреем я не был от слова вообще. Но про себя решил, что ни за что не перейду в языческую веру.

Затем подбежал служка, очистил и унес алтарь, а жрец с достоинством удалился. Вместо него на сцену вышли Ханно и двое одетых в мантии, в полукруглых шапочках с навершиями. Я догадался, что это были шофеты – верховные правители города. Мне опять жестом было велено стать на колени, на мою голову руку возложил на сей раз Ханно, после чего шофеты торжественно оповестили – я это даже понял, – что перед старейшинами находится Никола, сын Ханно из рода Бодон.

«Да, – подумал я. – Еще позавчера я радовался, что не из бодунов, а сегодня – пожалуйста. Но что поделаешь, такова их селяви, как говорят французы…» Впрочем, французы на сей момент не существуют в природе, и галлы, там обитающие, французского и близко не знают.

Я произнес заученную благодарственную речь и поклонился залу. Последовал поход в канцелярию, где у меня забрали старую пластину и выдали новую, и на этом мой визит закончился.

10. Делу – время, потехе – час

Тот вечер ознаменовался банкетом в доме Бодонов. Присутствовали оба шофета, а также дюжины три старейшин. Единственными женщинами были Аштарот и Мариам, ну и, конечно, служанки, разносившие еду; в их числе была и Танит.

Началось с торжественных речей, которые я уже немного понимал. Потом последовали многочисленные смены блюд и напитков, так что в конце пьяны были практически все. Тостов, впрочем, не было – их изобретут лишь в начале восемнадцатого века в Англии (если, конечно, тогда будет Англия); не было и игр с выпивкой, как в Риме эпохи империи. Так что я пил понемногу, несмотря на то что вина и правда были хорошими, и в конце застолья даже хотел помочь слугам донести иных гостей до их карет. Увидев это, Ханно, несмотря на подпитие, строго мне сказал, что члену высокого рода подобная работа не приличествует.

Следующий день я всецело посвятил планированию. Было ясно, что я не смогу производить ни патроны, ни более или менее современное оружие. Бензин для грузовика, учитывая наличие нефти, конечно, можно было получить: мне довелось видеть «чеченские самовары» – приспособления для перегонки нефти в низкокачественное горючее. Но я плохо представлял себе их устройство и потому вынужден был отказаться от идеи создать первый в мире НПЗ. Да и, как говорится, слона нужно есть по кусочкам, а не пытаться запихать его в рот разом. Поэтому я решил для начала сконцентрироваться на трех вещах.

Во-первых, придумать более совершенные седла, а также стремена. Полагаю, что для местной кавалерии это было бы более чем кстати.

Во-вторых, «изобрести» арбалет. Не самая сложная конструкция, но она без труда пробьет римский доспех. Конечно, английский лук лонгбоу, с помощью которого англичане победили французских рыцарей при Азенкуре, был бы еще лучше, но я в этом деле профан – не знаю ни как его делать, ни как целиться. А арбалет можно будет потом масштабировать в качестве своего рода баллист; конечно, баллисты уже существовали, но можно их сделать намного более точными.

И наконец, создать новый боеприпас для здешних катапульт – нечто вроде «греческого огня». Когда-то давно мы с пацанами в Америке решили попробовать сварганить его из подручных материалов. Не буду приводить всю номенклатуру того, что мы использовали (а вычитали мы кое-что в одной из энциклопедий), но сделали все просто на ура. Потом мы не знали, как эту дрянь потушить. Кто-то сбегал домой и принес уксус, и он вроде сработал. Хорошо еще, что мы подожгли плошку с получившейся адской смесью на камне, торчавшем из моря, и более ничего не сгорело. Но двое из нас получили ожоги, пытаясь потушить огонь[17]. Потом всех нас подвергли тому, что в Америке в нынешние времена именуется child abuse, сиречь кого-то выпороли, а кого-то просто примерно наказали.