скачать книгу бесплатно
– Откуда ты знаешь, что этому вашему Яну на самом деле шестьсот лет? Только потому, что он сам вам сказал? Ты же, Миша, здесь всего три года, а говоришь так уверенно, будто у его матери роды собственноручно принимал! – Ритка перешла с Мишей на ты и даже не заметила. Настолько были пусты и не нужны церемонии, когда, она знала это и чувствовала каждым нервом, решалась вся ее будущая жизнь и судьба. И Миша тоже стал говорить ей «ты», даже с нескрываемым облегчением, хотя речь его и осталась безукоризненно правильной и без малейшего оттенка наглости и фамильярности.
– Видишь ли, Рита, я не могу заставить тебя поверить мне и Яну и всем остальным из нас. Пока не могу. Но эта вера придет со временем, и основана она будет не на пустом месте. А пока я, чтобы убедить тебя хоть в чем-нибудь, представлю первое доказательство того, что я не сумасшедший и не лгун. Будь добра, открой, пожалуйста, рот и пошире. Не бойся, больно не будет.
Рита, скорее из любопытства, чем от доверия к нему, запрокинула голову, и Мишины пальцы плотными и ощупывающими движениями стали массировать ее десны одновременно справа и слева. Потом он слегка надавил и сразу же убрал руки, и рот наполнился теплой солоноватой жидкостью. Рита справедливо решила, что это кровь. Но боли, как и обещал Миша, не было никакой.
– Теперь прополощи и выплюнь. – Миша протянул ей стакан со слегка розоватой водой. Потом поднес раскрытую ладонь к самым ее глазам. – Посмотри сюда.
– Мамочки, что это такое? Что это значит? – шептала в ужасе Ритка, пытаясь по подушкам отползти подальше, но и не имея сил отвести взгляд от его ладони. Миша держал перед ней на весу два довольно крупных человеческих зуба, два клыка с полным набором корней, слегка замазанных кровавой жижей. Ритка провела языком по верхней десне – так и есть: два пустых страшных гнезда. Господи, да что же это?!
– Не пугайся ты так, ничего страшного, послезавтра уже вылезут новые, лучше прежних! – Миша загадочно, но успокаивающе усмехнулся. – А эти клыки все равно бы к утру выпали, так что я лишь немного помог.
– Почему? – только и смогла выдавить из себя Рита.
– Все просто. Ты меняешь зубы, потому что больше ты не обычный человек и, следовательно, зубки тебе тоже нужны особые, необычные.
– Какие же?
– По устройству они будут представлять собой нечто вроде шприцев. Но подробности и инструкции к пользованию получишь позднее. – Миша постарался сгладить ее нервозно-напряженное состояние шуткой, хоть и не вполне удачной. – Сейчас это не главное.
– А что сейчас главное? – Первый шок у Риты прошел, и на зубы, все еще лежащие в Мишиной руке, она могла уже смотреть без страха и особого отвращения.
– Главное, поверила ты мне наконец? Хотя бы немного?
– Ну, допустим, что поверила. Дальше-то что?
– Дальше будешь жить с нами. Мы теперь одна семья. Ты пока это не в состоянии принять и понять, но тем не менее все так. Мы будем тебя учить, лечить, будем заботиться о тебе. А ты, когда придет время, определишь свое положение в нашей общине и тоже внесешь свой вклад в нашу семью.
– А если я не захочу? Если я смотаюсь отсюда? Если пошлю вас всех к такой-то матери?! – Ритка сорвалась чуть ли не на визг, протест и злость затопили ее сознание помимо живой человеческой воли, она кричала и в то же время представляла себя со стороны и знала, что выглядит отвратительно-базарно, и что Миша смотрит на нее, извергающую бранные, уличные слова, и назло стала выкликать нечто совсем нецензурное.
Миша, однако, невозмутимо выждал, пока она закончит свою матерную тираду, и ответил ей рассудительно и спокойно:
– Насильно никто не станет тебя удерживать, не беспокойся. Но уходить не советую. Хотя бы первое время, пока ты не освоишься со своим новым положением. Неконтролируемая самостоятельность может стать смертельно опасной для новичка, который еще даже не испытал свою первую жажду и не знает, что это такое. И тем более не умеет в одиночку охотиться и даже правильно обращаться со своим телом.
– Ты же говорил, что я теперь чуть ли не бессмертная? Или ты мне лапшу вешал? – уже миролюбиво осведомилась Ритка.
– Да, сама по себе ты не можешь умереть. Но есть вещи, которые могут тебя убить, и их надо знать. И уметь от них защищаться. – Миша перешел на почти учительский тон, и голос его от фразы к фразе становился все более строгим. – И научиться жить так, чтобы ни в коем случае не привлекать к себе излишнего внимания. Ничего из вышеизложенного ты еще не умеешь, ты пока наш иждивенец и ученик. Ты даже не прошла до конца стадию перерождения, она закончится полностью не раньше чем через неделю.
– Ну а когда я всему научусь, я смогу сама решить, что мне делать дальше?
– Безусловно. Но имеется еще одна проблема… – Миша на минуту замолк, тут уж была не была. – В общем, завтра с утра тебя навестит следователь.
– Это с какой же стати? Что он, мне родственник, чтобы меня навещать?
– Это по поводу твоих подруг: Кати и Аси. И вот что ты должна будешь сказать ему… – Тут Миша сделал паузу, многозначительную и увесистую, как занесенная дубина, чтобы значения будущих слов дошли абсолютно и грозно до его собеседницы. – В ту ночь, ты понимаешь в какую, вы втроем, поругавшись с нами и обидевшись на… Впрочем, причину ты сможешь додумать сама. Далее, вы вышли отсюда и на проселке остановили машину. В ней уже сидели двое парней-кавказцев. Вы были пьяны и рассержены, вам было все равно, и вы сели к ним в машину. По дороге парни вас связали и завезли в лес. Там вас стали бить и насиловать. Но так как их было только двое и они не могли уследить сразу за всеми вами, тебе удалось развязаться и убежать. Как ты добралась обратно к нашему дому, ты уже не помнишь. Утром тебя, избитую и покалеченную, нашли без сознания у ворот. Что стало с твоими подругами, ты не знаешь. По версии милиции, они обе пропали без вести. Номера машины ты не помнишь. Марку можешь назвать любую. Это все. – Миша замолчал и в упор тяжелым взглядом смотрел на Ритку, словно пытался подсмотреть в ее зрачках, как в замочную скважину, что же происходит у нее внутри. Ритка, словно набрав в рот воды, не издавала ни звука. Тогда Миша снова заговорил: – Если все понятно, давай вместе повторим с тобой твою роль, чтобы в ответственный момент не было осечки.
Мишино лицо приобрело чуть ли не ласковое, материнское выражение, фальшивое насквозь зияющими дырами напряжения и подспудной боязни ее ответа. И Ритка поняла, что можно еще поторговаться, а не сдаваться так бездарно и сразу.
– А ты и твой шеф не боитесь, что я расскажу ментам всю правду? А если даже они мне не поверят, все равно неприятности вам обеспечат, а, как? Убить-то вы меня не можете! Это против правил – ты сам сказал. Что тогда? – издевательски и немного шутовски наигранно спросила Ритка. Впрочем, вопросы, заданные ею Мише, были нешуточные.
– Тогда нам просто придется исчезнуть из города. Мы лишимся более-менее уютного и надежного пристанища. На новом месте у нас опять будут трудности и неустроенность, придется все налаживать заново. И насколько удачно мы сможем осесть и закрепиться, сказать заранее нельзя. Тебе же придется терпеть неудобства вместе с нами. Почему? Я уже раньше объяснял.
– А вы совсем не боитесь, что когда-нибудь вас просто посадят?
– Вот это просто невозможно! – Миша первый раз искренне и от души рассмеялся перед Риткой. – По крайней мере в ближайшие лет сто. Ведь для начала нас надо хотя бы поймать: я имею в виду чисто механический процесс. Ты еще только-только вступаешь в новую жизнь, а потому не можешь знать и оценивать нынешние возможности своего тела и его физиологии, вот и несешь чушь.
– Ладно, я знаю, что ни фига про себя, какая я есть теперь, не знаю. Но я знаю, что мои подруги лежат где-то мертвые, а не пропали без вести. И еще я знаю, что убили их вы-ы! – Тут Ритка не выдержала и тихо и отчаянно зарыдала.
Но Миша не дал ей наплакаться как следует, в силу обстоятельств он должен был проявить жестокость, хотя на какой-то миг и почувствовал несвойственное ему искушение облегчить ее ношу и даже протянул руку, чтобы погладить по спутанным волосам и приласкать и немного успокоить. Однако Миша понимал, что его жестокость – это жестокость мира вокруг, и чем раньше девушка осознает ее и научится преодолевать, тем лучше будет для всех.
– Кто бы ни убил твоих подруг, это уже не имеет значения. Важно только будущее живых. Так что перестань плакать и соберись, чтобы я смог как следует подготовить тебя. Нет и не может быть другого выхода, понимаешь?
Опустошенная и запутавшаяся, она только кивала головой, повторяла сквозь хлюпанье носом за Мишей нужные слова, уже не заботясь, насколько пристойно она выглядит, и отчего-то называла себя «Лесси» и в третьем лице, и как автомат бормотала один и тот же текст, пока наконец Миша не сказал ей, что все, хватит, и что она молодец. Потом он стал говорить что-то о том, как они оба устали и нужно отдохнуть, и, уходя, пообещал Рите, что ее сегодня еще кое-кто навестит. С тем и оставил измученную девушку одну.
Ритка не знала, да и не хотела знать, куда именно отправился от нее Миша. Возможно, побежал с докладом к хозяину, возможно, просто отправился пообедать. Собственно, она и не была в состоянии думать о чем-то, кроме завтрашнего визита к ней следователя. Несмотря на Мишины резоны и завуалированные угрозы, Рита все же не приняла окончательного решения. Мысли ее хаотично метались между безумными, гибельными вариантами и здравыми, практичными решениями, наиболее сейчас благо приятными и благоразумными, но сильно пахнувшими предательством, правда, чьим и по отношению к кому – Рита даже про себя боялась признать и произнести. То ей в порыве протеста против логики обстоятельств виделось чистосердечное, возвышенное произнесение истины перед лицом сурового, непременно в форме, милицейского служаки и немедленное затем принятие смерти от неизвестно чьей руки, и прочие высокие материи в духе Жанны д’Арк… Но тело и разум очень хотели жить и потому инстинктивно отметали представленные им беспокойной совестью сюжеты. И на Ритку накатывал противоположный страх, полный сомнений, – справится ли она завтра как надо, устоит ли перед лицом закона со своим обманом, и не падут ли на нее в случае неудачи тюремно-следственные кары? Роящиеся, противоречивые, сбивчивые и неопределенные измышления заставляли Риту метаться, перекатываясь из стороны в сторону по просторной кровати, и только тоненькая трубочка капельницы накладывала некоторые ограничения на ее безумные рыскания среди сбившихся простыней. Она была вся целиком внутри собственных терзаний и не замечала, что так промаялась до самого вечера, и не помнила ни услуг заходившей к ней, но ни словом не обмолвившейся Таты, ни молчаливо, кое-как проглоченного ужина. Пожелав спокойной ночи, Тата оставила ее в одиночестве при свете ночника, но Ритка никак не могла уснуть, так она боялась неотвратимо подкрадывающегося к ней завтра, в котором, в сущности, должна была сделать выбор между живой собой и покойными уже, но не отомщенными подругами. Закуклившаяся в своей боязни, Рита даже не сразу осознала тот факт, что возле ее постели стоит кто-то чужой. Рита не слышала ни шагов, ни дыхания подошедшей к ее больничному ложу фигуры, только тень, вдруг упавшая на ее исплаканное лицо, заставила Риту вернуться в реальность. От нее не потребовалось узнавания. Еще до того как подняла истосковавшиеся в муке глаза, она уже знала и сама, кто перед ней.
Факт, что хозяин пришел ради нее, ибо ради кого еще он мог прийти, ведь, кроме Риты, в спальне не было никого, произвел нежданный эффект, словно нажав на невидимые рычаги в ее душе и вызвав к жизни чувства некоего тщеславия от собственной значимости и удовлетворения от внимания к ее персоне. Страх и метания были преодолены чистым любопытством и на время отставлены. На этот раз хозяин не был равнодушно-отстраненным, и можно было догадаться, что Ритка более не маленький ненужный камушек на его неведомом пути, но живое существо, обретшее наконец форму, сущность и определенную значимость. Набравшись храбрости, что было не так просто пред человеком, возможно, уже решившим ее судьбу, Рита попыталась прощупать взглядом его лицо, узнать, чего же, добра или еще большего зла, ей ожидать, и, обнаружив лишь грустное, но доброжелательное спокойствие, расслабилась и успокоилась сама.
– Что же вы стоите? Я лежу, а вы стоите, неудобно даже. Вы садитесь, пожалуйста, а то я не посмотрю на эти трубки и иголки и тоже встану, – озаботилась вдруг Рита.
– Не стоит. Я сейчас присяду. Я опасался напугать тебя и выжидал, когда же ты наконец меня заметишь. – Ян неторопливо даже не сел, а как бы опустился мягко всем телом на маленькую трехногую табуретку, отчего стал почти вровень с лежащей девочкой. – Сколько тебе сейчас лет?
– Недавно девятнадцать исполнилось.
– Это хорошо. Чем моложе человек, тем проще ему даются перемены. – Ян дал девушке время осознать и впитать в себя последние слова, являвшиеся преддверием их дальнейшего общения, потом тихо и проникновенно сказал, слегка склонясь к Ритиному сосредоточенному личику: – Ты ни о чем не хотела бы меня спросить?
– Хотела бы, конечно. Но я не знаю даже, с чего начать, – ответила Рита и, не уловив и тени недовольства со стороны хозяина, добавила чуть ли не кокетливо: – А вы помогите мне, ведь вы взрослый и умный и много чего знаете, раз целых шестьсот лет живете, если Мишка, конечно, не наврал…
– Не наврал. Даже слегка приуменьшил. Мне шестьсот восемьдесят два года, если тебе это интересно. – И, не обращая внимания на Ритины невольные «Ух ты! Не может быть!», Ян продолжил: – Я помогу тебе, но для этого мы немного поменяемся ролями. Скажи, ты бы хотела узнать, что сталось с твоими подругами, вернее, с их телами, после того как их убили, или, – последние слова Ян прошептал проникновенно и задушевно, как змея, почти в самые ее губы, – как у нас говорят: выпили?
– Не-е-ет! Нет! Не хочу, не говорите мне! Это страшно, я не хочу знать! – Она содрогнулась и отшатнулась – не ожидала жутких, похожих на внезапный тихий выстрел слов, не ожидала от по-хорошему ласкового голоса, их произнесшего. Страхи вернулись, ворвались вихрем, и Рита не смогла нести на себе взгляд хозяина, заслонилась свободной от капельницы правой рукой, безвольной ладошкой. Но Ян отвел ее руку в сторону, и Рите пришлось все же посмотреть на него.
– Не кричи. Не хочешь – не надо. Иногда нежелание знать притупляет в нас чувство гнева и жажду мести, а в твоем случае – это хорошо. – Ян сжал дрожащую ручку девушки своими ладонями и так оставил, не отпустил, словно хотел подобным образом передать ей часть своей силы и спокойной уверенности. – Но кое-что я все же хочу рассказать, чтобы избавить тебя от ненужных иллюзий. Ты готова слушать?
– Я готова слушать, – ответила еле слышно Рита, не зная, что хуже – знать или не знать до конца всю правду.
– Как ты уже, наверное, догадываешься, ты не должна была остаться в живых, как и никто из приглашенных в мой дом вместе с тобой. Ни твои подруги, ни мальчик по имени Артур, ни ты сама не были нам нужны иначе, как, скажем, некие сосуды, содержащие необходимый продукт питания, другими словами, как животные, добытые охотником для поддержания его жизни. И тем более нам не нужны были свидетели.
– Я не дура, понимаю это и без вас! – попробовала огрызнуться Ритка. Сравнение с животными было унизительным и пробудило в ней утихшую до недавних пор агрессивность.
– Я еще не закончил. Имей терпение выслушать собеседника до конца, в будущем это умение может пригодиться. – Ян ничуточки не рассердился, напротив, был благожелателен и рассудителен, насколько возможно, чтобы не раздражать девушку еще больше. – Итак, я продолжаю… В тот день охотником была Ирена, твоя знакомая Ирочка, именно она собрала вас всех и привезла в мой дом. И по праву добытчика имела возможность сама выбирать себе… жертву.
– Вы хотели сказать что-то другое, что-то неприятное. Говорите, не стесняйтесь, я ведь понимаю – мне придется ко многому привыкать. – Рита тоже постаралась держать себя в руках и к тому же решила, что если уж хлебать дерьмо, так полной ложкой.
– Как пожелаешь. Мои родичи сказали бы не жертву, а корову. Они сами придумали это обозначение, я здесь ни при чем. Виновато, очевидно, время, в котором они выросли и живут. Оно располагает молодых к словотворчеству, к изобретению своего собственного языка. Но вернемся к нашим баранам… – Увидев недоуменное выражение Ритиного лица, Ян сразу поправил себя: – Это просто образное выражение. Я хотел сказать: вернемся к моему рассказу. Так вот, Ирена выбрала тебя, Рита. Остальных должны были поделить те, кто нуждался в тот момент в пище. Но Ирена слишком усложнила и затянула свою охоту, была слишком слабой и голодной, потому ей и не удалось справиться с тобой. Иначе бы у тебя, Рита, не было бы ни единого шанса уцелеть.
– И что же, бедная Ирена-Ирочка так и осталась голодной, бедняжка? – Чтобы придать себе мужества, Ритка отважилась на неприкрытый сарказм. Но ее издевка не была замечена и поддержана. Ответом ей были печальные, строгие слова, от которых мороз продрал по коже:
– С ней поделились.
– Кем? Кем поделились? Аськой или Катькой? – окончательно оледенев внутри, не то спросила, не то простонала Рита.
– А кого бы ты предпочла? – спросил ее Ян и тут же будто наотмашь хлестнул ее резким внезапным окриком: – Отвечай мне быстро, не задумывайся!
– Наверное, Аську, – торопливо пробормотала ошалевшая от неожиданности Рита и только мгновение спустя сообразила, что же она, в сущности, выбрала, и к горлу ее подступила тошнота.
– Почему? Она тебе меньше нравилась? – не отставал Ян, не замечая вроде бы Риткиного состояния и словно умышленно продолжая мучить ее.
Но Рита не могла уже говорить и только машинально кивнула в ответ и отвернулась. Ян еле заметно усмехнулся – улыбнулся и фамильярно, по-хозяйски, однако не без нежности погладил ее ставшую вялой и безучастной руку, которую все еще сжимал в своих ладонях.
– Все правильно. Ты ведь умница. И я думаю, у нас тебе будет хорошо, особенно когда в твоей милой головке все вещи станут на свои места. А теперь спи и ни о чем не думай. На все твои вопросы в свое время будут и ответы. Обещаю тебе.
Утро следующего дня Рита встретила с куда большей долей уверенности в себе и с просто превосходным самочувствием. Она ощущала такой необычный, такой мощный прилив физических сил, что подумала, будто она ошиблась и со вчерашнего дня прошла не одна освежающая сном ночь, а по меньшей мере неделя. Ритка хотела встать и побежать в сад, во двор, хоть куда-нибудь, но из постели ее не выпустила Тата, велевшая ей дожидаться визита следователя Воеводина, впрочем, пообещала, что после его ухода Ритка сможет выйти, так как лежать ей дольше не будет никакого смысла. Ритка и сама догадалась, что ее выдают за лежачую больную исключительно по сценарию пьесы, надлежащей быть в розыгрыше перед невысоким прокурорским чином, и потому не протестовала. Роль свою она собиралась отыграть на совесть, ее будоражили нетерпение и егозливое беспокойство, как начинающего актера перед первым учебным выходом на сцену. Ей представлялось, какой жалкой и слабой, но очень убедительной предстанет она, Рита, пред суровыми очами блюстителя и обманет его милицейскую подозрительность, вечную профессиональную настороженность, по причине намеренного и умышленного введения в заблуждение, и бдительный аргус закроет горящие глаза и уснет, убаюканный и успокоенный ее безобидной правдивостью.
Но блюститель оказался вовсе не суров, и комедия не понадобилась. Ритка даже была разочарована, что ее актерские старания не нашли применения. Воеводин оказался довольно молодым, хоть и полноватым, но живым и суетливым, сильно страдающим от жары человеком. По крайней мере он беспрестанно тер свое рыхлое невыразительное лицо клетчатым старомодным платком внушительных размеров и даже не присел для проведения допроса, а и допроса никакого не было. Воеводин семенил, переваливаясь, вокруг Риткиной кровати, разговаривая по большей части с Мишей о каких-то далеких и непонятных делах, сильно жестикулируя и изредка кидая Ритке на ходу незначительные вопросы и не очень вслушиваясь в ответы, и только невпопад несколько раз бросил в ее сторону: «Ну да, да, конечно, будем искать!» Хотя кого Воеводин собирался искать, Ритке было совершенно непонятно, да уже и не важно. А непоседливый следователь, потихоньку увлекаемый Мишей вон из комнаты, хитро и приторно жаловался на непонятный Рите, но злокозненный карбюратор: машина ведь своя, не казенная, казенная не по чину, не положено, так что ножками, если что, товарищ следователь, ножками, а это маета и упущенное государственное время. Миша сочувственно кивал и убеждал в полной поправимости беды и в личном и бескорыстном своем участии в борьбе с аморальным карбюратором и, уходя, подмигнул Ритке, мол, не скучай, все в ажуре. А потом ее переодели в клевую, модную одежду, не поскупились, что приятно, и разрешили наконец встать и идти, и заново познакомились, и приняли в семью.
И Ритка стала постепенно обживаться, не ужасаясь и смиряясь помалу, как любой человек, живущий в реальном кошмаре, постепенно перестает видеть и замечать этот кошмар вокруг себя, особенно когда наблюдает его постоянно изнутри, и кошмар только со стороны кошмар, а так в нем есть и весьма приятные, выгодные стороны, и надо учиться ими пользоваться себе на благо, а не разводить никому не нужные, а главное, бесполезные сопли. Любознательная и любопытная от природы, Ритка быстро ознакомилась, вошла в узкий круг и составила о нем представление, не очень ясное и полное, но достаточное для понимания. Да ее и предупреждали, что не все сразу и не за так просто дается. Кроме Ритки, в общине вампов было в общей сложности девять человек, но не все они жили постоянно в большом доме, за исключением, конечно, самого хозяина. Миша, например, вообще жил отдельно на территории, в уютной, но пустоватой квартирке над гаражом. Гараж и вторые ворота выходили на другую улицу с великолепной бетонной подъездной дорогой, которой в первый Риткин приезд сюда не воспользовались из соображений конспирации. Мадам Ирена в основном обреталась по дорогим гостиницам и пансионатам, но в доме ночевала часто, для чего имела на первом этаже две великолепно обставленные комнаты с отдельным душем и туалетом, лучшие в доме, после, разумеется, хозяйских. Максик и Сашок и впрямь оказались парочкой геев, они имели свою квартирку в городе на улице Орджоникидзе, в самом центре, небольшую, но, по слухам, весьма комфортабельную, однако в большом доме отирались с утра до вечера каждый день по делу и без дела. Как утверждала Лера, они оба были тайно и страстно влюблены в хозяина, который этого в упор не желал замечать, но тем не менее ловко использовал на всеобщее благо. Лера, в частности, нравилась Ритке больше других в общине, за исключением разве слегка отчужденного Миши. Она была простая девчонка, как и сама Ритка, только постарше, в общину же попала вслед за другом, наобещавшим ей неземные чудеса, но не жалела, а, напротив, была довольна, что так неплохо устроилась в жизни, имея в прошлом большую бедную семью и не имея образования. Друг ее Фома свое настоящее имя Ритке так и не открыл, утверждая, что, переродившись, принял его в память о библейском Фоме неверующем, чьим путем и он якобы прошел, а еще в честь голливудского героя Тома – «то бишь Фомы» – Круза, на которого он, по его мнению, был похож. Вообще же был этот Фома попросту безобидный болтун, но с хорошей долей трусости, чтобы не болтать о чем не надо там, где не надо. Сам он практически никогда не охотился, а довольствовался тем, что добывали остальные, или, иначе говоря, «допивал». Однако ему никто не ставил нахлебничество на вид, а, наоборот, делились и считали умным лентяем, и вообще в общине никто никого не обижал, по крайней мере Рита ни разу пока этого не наблюдала в открытую, и ей это нравилось и давало дополнительное чувство огороженности и защищенности. Тата и Стасик, так же как Лера со своим Фомой, постоянно жили в доме; девушки официально считались замужними племянницами хозяина, а что – дом огромный, а дядя богатый и гостеприимный, живи – не хочу, согласно южнокавказским законам гостеприимства. Тата и Лера, собственно, и вели все немалое домашнее хозяйство, особенно Тата, хлопотунья и умница, и делали свое незатейливое дело с удовольствием, видимо, не желая чего-то большего. Ребята же частенько довольно надолго пропадали днем в городе с разными важными делами, как-то связанными с поручениями хозяина, и больше всех Миша, но Риту в суть их дел пока не посвящали. Ирена если и присутствовала, то не бралась ни за холодную воду, но никого из прислуги не унижала и госпожу из себя не корчила, так что девушки не обижались: ну не любит человек домашнюю работу, что тут поделаешь, и делали все за нее.
На второй день активной жизни у Ритки стали прорезываться новые клыки, или, как их любовно именовали в общине, «комарики». И были «комарики» с секретом. При определенных мимических сокращениях мышц лица, которые Ритка сначала совершала непроизвольно, еще не владея ими, как частью тела, зубки эти удлинялись подобно складной антенне, становились острыми и полыми внутри. И если с силой втягивать в себя воздух, неприятно чмокали где-то под десной. Потеря их, даже при несчастном случае, не грозила ничем катастрофическим, через пару дней, как объяснили Рите, «комарики» отрастали снова. Да и все ее ткани теперь, как выяснилось, обладали просто фантастически сверхъестественными способностями к быстрой регенерации.
Но многому пришлось и поучиться. Удесятеренная тайными процессами сила мышц была непривычна и приводила на первых порах к многочисленным бытовым авариям в виде разбитой посуды и покалеченной мебели. И подумать только, откуда этакая мощь бралась, превращая худенькую обыкновенную девушку в настоящего Рэмбо, а ведь Ритка даже пищу потребляла в прежних, если не в меньших, количествах. Фома пытался ей объяснить, сам путаясь в словах и изобретенных наспех понятиях, что-то про внутренний энергетический обмен, превращавший все структуры ее тела в маленький, но емкий реактор, сырьем для которого и служила живая человеческая кровь. Тогда, еще в самые первые дни, Рита поинтересовалась у него, общинного всезнайки, почему бы просто не покупать потихоньку законсервированную кровь у медиков, сама была медсестрой и представляла механизм, тем более так показывали и в западном кино. Но нет, не годится, плохо и никакого эффекта, а в кино все сказки и враки, кипятился Фома, хотя и сам не знал ответа, почему так, а не иначе, почему нельзя брать кровь животных и замороженную кровь людей. Хорошо хоть было то, что вампу свежее питье требовалось не так уж и часто – кому раз, а кому много два раза в месяц. И одной «коровы» за глаза хватило бы на всех братьев, если бы кровь не так быстро вытекала из артерий, а при неумелом вскрытии она порой хлестала как из брандспойта, и если бы все члены их маленького сообщества были голодны одновременно. Но даже и при таком расходе людского материала пропажа нескольких человек за месяц, да к тому же в курортном городе, не вызывала дополнительных подозрений, кроме обычных, поисково-милицейских, связанных с уголовно-криминальными делами. Тем более что сценарий охоты каждый раз менялся, иногда являя собой чудеса изобретательности и виртуозности исполнения. Хотя до первой своей жажды Рита была уверена, что никогда и ни за что не сможет убить никакое, пусть самое бесполезное на свете, человеческое существо, даже если она больше к этим существам и не относится, и сама она уже другой биологический вид, как разъяснял ей вездесущий Фома, пусть так, но они тоже мыслящие и чувствующие, и убийство – грех. Но это было до…
Ее время пришло раньше чем через неделю, после посещения суетливого следователя. Все эти несколько дней Ритка будто кожей ощущала пристальное, но дружелюбное внимание к себе со стороны всех обитателей дома. И даже сам хозяин, по вечерам покидавший свой любимый кабинет, участливо спрашивал ее о здоровье и самочувствии, словно ожидая чего-то. И вот однажды утром, выйдя на прохладную еще веранду, Ритка ощутила легкое головокружение и за ним следом неприятную вялость в ногах. Она не придала этому значения и не стала жаловаться на недомогание, отнеся его на счет недавней болезни и последующих изменений в своем организме. За завтраком Риту, словно неистовый бес, обуял зверский аппетит. Ела, ела много – и за обедом, и после него. К ужину ее уже стало тошнить, но голод стал только острее. Тата и Миша и все остальные молча наблюдали за ее подвигами Гаргантюа, но никак не комментировали. Только Ян, посмотрев и оценив ситуацию, попросил Стаса все приготовить. Но что все, не объяснил. Хотя Ритка и так поняла, что последнее распоряжение касается непосредственно ее. На следующий день было еще хуже. Ритку качало, как пьяного матроса на берегу, голод жег все сильнее, горло горело огнем, и никакая вода не могла этот огонь потушить. Ритка мучилась, но терпела, так как беспокойства за жизнь не испытывала, знала, что пропасть ей не дадут. И если ничего не предпринимают, значит, так надо и ничего страшного с ней не происходит. Но на третий день Ритке уже хотелось выть от ненасытного, терзающего жара, и она бы завыла, будь у нее на это силы. Едва передвигая ноги, Рита до полудня бесцельно шаталась по саду, ни на кого уже не обращая внимания, желая только одного – утолить невыносимое голодное жжение и упасть, забыться. Внезапно из-за забора, возле которого она, будто в лихорадке, бродила, раздался детский, а может, женский голос, визгливо требовавший помыть как следует груши, и Ритка поняла, что нашла наконец то, что неосознанно искала, тот источник, которому суждено исцелить ее жажду.
Когда Риту снимали с кирпичной ограды, она визжала и отбивалась, не помня себя. Она до крови обломала ногти о стену, рассадила локти и колени и готова была разорвать и убить не задумываясь каждого, кто пытался ей помешать добраться до вожделенной цели. Не различая лиц и держащих ее рук, кусалась и царапалась, вырывалась и лягалась, но все же ее скрутили и потащили, и Ритка в безумном ослеплении заплакала от неистовой злобы и ненависти. А потом где-то в доме, в одной из комнат, она не помнила, в какой именно, да и не имело значения, перед ней на пол швырнули связанного, давящегося кляпом паренька, с глазами, какие, наверное, бывают у бычков на бойне. И Ритка рванулась что было сил, но не пустили, а Стасик уже припал к беззащитному горлу мальчишки, и тонкой струйкой побежала кровь, и Ритка, забыв все на свете и себя саму, заверещала в отчаянии и вожделении: «Дай! Дай, убью! Да-а-а-й!» Она не знала, кто и как сунул ей к лицу фаянсовую миску, из которой тянуло самым желанным ароматом, тяжелым и горячим, но нетерпеливо опустилась туда лицом, жадно открыла и оскалила рот, и зубки заработали сами собой и потянули внутрь сосудов и артерий спасение и утоление и вечное блаженство.
И стало хорошо, прекрасно и удивительно. Тело вернуло всю свою силу, мышцы – упругость, а разум – ясность. Посидев немного, успокоившись и придя в себя, Ритка огляделась вокруг. Паренька куда-то унесли, и только Тата подтирала пол, как оказалось, в кухне, и ворчала на Стаса, который мог бы и поаккуратнее. Миша стоял рядом и держал ласковую руку на Ритином плече. Увидев осмысленность в ее взгляде, спросил:
– Как ты, ничего?
– Ничего? Просто здорово! – Ритка вздохнула сладко. – Как в нирване!
– Ты и такие слова знаешь? Молодец! – Миша действительно был за нее рад, и рука его легонько погладила Риткино плечо. – Сегодня, можно сказать, знаменательный день. Ты узнала немного новую себя, узнала, кто ты и какой дальше будет твоя жизнь. И надеюсь, избавилась от ненужных глупостей и представлений. Ведь так?
– Наверное, так. Только я сейчас не хочу об этом думать. Мне легко и хорошо и хочется что-то делать, мне все по плечу, и я горы могу свернуть!
– Ну, дело найдется. А в следующий раз, милая, попробуешь поохотиться сама.
– Как сама? – Ритка от неожиданности даже подскочила. – Я не умею, я боюсь!
– Нечего бояться. И потом, на первой самостоятельной охоте ты будешь не одна, с подстраховкой. – Миша наклонился к Ритиному лицу, поправил ее растрепавшиеся волосы. – Ну хочешь, я тебя сам буду учить?
И Ритка коротко вздохнула:
– Хочу!
Глава 3
ОХОТА
Миша свое слово сдержал. Немало времени посвящал он ежедневно беседам и упражнениям. Ритка схватывала быстро, особенно все то, что касалось физических навыков, в действительности – приемов боевых искусств, и сама удивлялась, как многое ей легко дается, ведь сколько лет своей жизни не блистала ни сообразительностью, ни силой, ни ловкостью. Было приятно, что Миша доволен ею, значит, не в обременительную обязанность их занятия, а Ритке так хотелось понравиться, словно чувствовала в нем потенциальную опору, боялась оступиться и оттолкнуть, а потому старалась не только чему-то научиться, но и по возможности Мише угодить. И было бы для Риты большим разочарованием узнать, что не главным стало Мишино желание учить, а проявилась здесь и воля хозяина, вменившая Мише в обязанность эти уроки, которые, правда, не были помощнику в тягость, в чем хозяйский, зоркий и многомудрый взгляд, конечно же, оказался прозорливым. Но Рита не догадывалась о сговоре за ее спиной и для ее же пользы и старалась и получала удовольствие от новых, неограниченных возможностей своего тела, от всевидящих даже в кромешной темноте глаз, от тонких, но легко гнущих стальные пруты рук, от тоненького, востренького, но так безошибочно определяющего самые слабые запахи носика. По ночам она вдвоем с Мишей тихонько кралась по саду, и ни единая травинка не шевелилась под их осторожными ногами. Они пробирались на участки соседей, в одном мягком движении перелетая высоченный кирпичный забор, забирались в их спящие дома, не разбудив и охранную, дремлющую собаку, бродили по комнатам и заходили прямо в спальни, даже к чутким детям и старикам, и с рассветом исчезали, не оставив и следа. За пару недель Миша выучил ее драться, обороняться и нападать, контролируя при этом каждую мышцу и нерв, так что Ритка без труда могла теперь в считанные секунды растерзать самого лютого десантника. Но Миша постоянно твердил ей, что до совершенства еще ого-го как далеко и даже у мягкотелого Фомы опыта и умения куда больше, что для Риты, несомненно, планка должна быть выше, если она хочет чего-то более серьезного, чем, подобно Тате и Лере, торчать в саду и на кухне. Ритка хотела. Правда, сама еще не знала чего, но очень боялась разочаровать своего убедительного наставника, и принимала важный вид, и хотела многого.
Было бы неправдой утверждать, что один лишь Миша заботился о Ритином благополучии и воспитании. Помогали и Макс, и Стасик, и все, кто был в данный момент свободен от дел, не говоря уже о пристальном, но не явном внимании хозяина, не выпускавшего из виду малейших нюансов Риткиных успехов. А однажды мадам Ирена посадила Риту в машину и повезла в город. И там, в немногочисленных, но дорогих магазинах одела ее заново с головы до ног, придав ей слегка мальчишеский, но шикарный вид. В парикмахерском салоне «Лазурной», где мадам знала всех и каждого, Рите обновили стрижку, а мадам Ирена заявила, что стиль унисекс как нельзя более Ритке идет. Рита и не думала с этим спорить, ей все нравилось, и все было для нее, нищей московской девчонки, удивительно хорошо. Она получала запросто то, о чем не смела и мечтать, и никто не требовал благодарности и платы в возмещение, и Ритка радовалась, что в ее новой семье денег куры не клюют и есть во всех благах и ее законная доля. О родных, оставшихся в Москве, последнее время Ритка и не вспоминала, находясь под впечатлениями и суетой новой жизни, отбив им лишь длинную телеграмму, что после несчастного случая встретила в Сочи свою любовь и нашла хорошую работу, подробности письмом, на том и успокоилась. Да и телеграмму составила и отправила мадам, не сообщив обратного адреса, Ритка сама бы лучше не придумала, так что мадам Ирене от души спасибо. И не задумалась она ни разу о том, откуда, собственно, взялось, из каких средств возникло ее благополучие, все те несчитанные деньги, которыми дышали каждый камешек ее нового дома и каждый предмет, к которому прикасались ее исполненные непривычной силой руки. Рита не задавала никому и самой себе подобного вопроса, а ее новоявленная семья и не думала лезть вперед с ответами. Не торопился Миша, не подгонял его и хозяин. Оба они знали, какая великая сила – время. А пока что Миша показывал новоявленной ученице хитрые премудрости вамповского бытия, вероятных опасностей и необходимых осторожностей, особенно уделяя внимание освоению техники разнообразных единоборств, так нравившихся Рите и превращавшихся при ее новых возможностях в жуткое, разрушительное, почти всемогущее орудие Ритиного самоутверждения и торжества в новой жизни. По сути же Миша учил ее убивать – быстро, бесшумно, безжалостно и без малейшего риска. И это знали и понимали все, кроме, конечно, самой Риты.
А Ритка ничегошеньки не боялась. Знала уже, что до конца уничтожить вампа не легко. Наслаждалась этим знанием, освобождалась от страхов, обыденных для людей и несущественных для нее нынешней. Новые угрозы ее земному бытию казались Рите смешными и легко обходимыми. Чеснок вызывает у вампа аллергию, в больших дозах – удушье, что же, не будем есть чеснок. Оксид серебра – яд, если попадает в кровь; долой украшения и посуду из серебра! И как здорово у нее получалось, после немногих тренировок, искусственно замедлять процессы своего организма, почти останавливая сердцебиения, сводя их к нереальному минимуму, будто бы впадая в анабиозный сон, но сохраняя полную ясность ума и абсолютность чувственных ощущений. Миша разъяснял ей выгоду подобного состояния для вампа в минуты опасности и утверждал, что опытный вамп может таким образом поддерживать свою жизнь многие века, не умирая и не нанося себе особого вреда. В качестве убедительного примера он приводил Рите случай с самим хозяином, который, по Мишиным рассказам, вынужденно провел подобным способом более двухсот лет, и ничего ему не сделалось. Правда, в подробности хозяйских обстоятельств Миша особо не вдавался, хотя Рита из любопытства и пыталась его на эту тему разговорить.
Однако неотвратимо приближался и день ее первой самостоятельной охоты, давно обещанной и пугающей. Скоро, очень скоро наступит время следующей жажды, и Рита должна будет сама добыть себе «свежевыжатый сок» – так на своем жаргоне ребята в доме называли питающую их кровь. Уже были получены и первые инструкции, касающиеся захвата жертвы и последующего ее «вскрытия». На тонких пластиковых трубках капельниц, имитирующих артерии, Рита научилась безошибочно точно прокалывать «комариками» отверстия для всасывания «сока», который потом побежит по всем сосудам ее тела через мощные зубки-шприцы.
Хозяина Рита видела очень редко и всегда мельком. В кабинет к нему Риту ни разу за все время ее пребывания в доме не позвали, а по своему почину беспокоить Яна она не осмеливалась. Да и, по правде говоря, Ритка его побаивалась, хотя причиной ее страха были не конкретные обстоятельства (хозяин не обидел ее даже словом), а скорее внутренние причины Ритиного состояния. Ритка уже не могла преодолеть той зависимости от чужой более сильной воли, что возникла у нее в ночь их единственного и переломного разговора, и потому боялась почувствовать на себе новые проявления этой воли. Пока что, встречаясь с хозяином, Рита здоровалась первая, взамен удостаиваясь ласкового взгляда и не больше того. Видимо, хозяйское внимание нужно было заслужить, хотя Лера и Тата общались с Яном не многим чаще, чем Рита, а на Риткин взгляд, пользы от них обеих было в доме уж побольше, чем от всех остальных, исключая разве что Мишу.
Миша, напротив, уже почувствовал, куда именно дует ветер, чье направление, несомненно, уловила и мадам Ирена. Хотя хозяин еще ни словом не обмолвился относительно своих намерений. Но, будучи в курсе всех хозяйских дел, фактически являясь правой и левой руками при голове, и Миша, и мадам лучше других знали состояние их «семейного» бизнеса. При внешнем благополучии и видимом богатстве и изобилии в общине имелись серьезные проблемы. Ибо благосостояние сородичей определялось отнюдь не порядком в доме и в саду и числом трудолюбивых женских рук на кухне. И уж конечно, оно складывалось не из умственных разглагольствований Фомы, хотя роль идеологии в воспитании никто отрицать не собирался. Для процветания семье нужны были не только старания кухарок и свежая кровь, добытая охотниками за «соком». Ей также очень нужны были деньги и защита, которую эти деньги с собой несли. А для успешного продвижения бизнеса, держащего общину вампов на плаву, в структуре не хватало исполнителей. Или, попросту говоря, убийц-боевиков. Потому как «семейный» бизнес имел слегка специфический характер, предоставляя клиентам, к счастью немногочисленным и узкого круга доступа, услуги киллеров-профессионалов, безотказных, как машина, и неуловимых, как тень. Надежность фирмы была стопроцентной, конфиденциальность – нерушимой, цены – заоблачно умеренными. Гениальность же проекта состояла именно в том, что физическое отличие и превосходство вампов над людьми можно было с успехом продавать последним. И не приведи Господь в чью-нибудь голову мысль устранить самого исполнителя, что было бы невозможно в силу естественных причин, а также и потому, что приходилось иметь дело не с убийцей-одиночкой, а с мощной организацией, горой стоящей за всех своих членов. В курортном и криминальном Сочи в заказах не было недостатка. Сами заказчики, представляющие ограниченное меньшинство влиятельных и богатых монополистов побережья, давным-давно купили всех, кого можно было купить, а несговорчивых и вместе с ними заезжих мечтателей о куске местного пирога передавали в контору своего драгоценного друга Яна Владиславовича. Там разбирались с вверенными в их надежные руки быстро и без лишнего шума, так что потом и слуху не было о человеке: ищи-свищи – нет его. И главное, к радости заказчиков, фирма Яна Владиславовича не совалась более ни в какие другие дела и не интересовалась ничем выходящим за круг ее интересов, а следовательно, не возникало ненужных вопросов. Правда, и сами достопочтенные заказчики пребывали в заблуждении относительно истинной сути конторы, так облегчающей им жизнь. Будучи трезвыми материалистами, умеренно верующими в Бога в виде публичных пожертвований на храм, они полагали общину за сборище религиозных фанатиков, приверженцев восточных культов, могущих плюнуть на денежный интерес и запросто перегрызть за собрата горло. А с такими людьми лучше играть по их правилам.
Но в организации не хватало рабочих рук, так что приходилось, кроме Макса и Сашка, привлекать и охотника Стаса, а иногда за выполнение бралась даже сама мадам Ирена – непревзойденный и изощренный тактик и разработчик тонкостей любых операций. Самые сложные заказы Миша исполнял собственноручно, как старший боевой группы, не передоверяя никому. Миша мечтал о достойном и послушном напарнике, но найти подходящего человека для привлечения его в общину было не так просто. Число же вампов в семье было вынужденно ограничено, в первую очередь для того, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, да и трудности с охотой, конечно, сказывались. Так что Ритино появление не было желанным, и семья поначалу отнеслась к ней без энтузиазма. Но хозяин, по всей видимости, разглядел в новенькой девчушке нечто такое, что послужило поводом отдать Мише приказ попробовать. Миша взялся за обучение сначала с неохотой, но вскоре приободрился, по мере того как Рита делала все новые успехи.
Теперь Мишина подопечная должна была сдать первый экзамен – выйти на настоящую охоту, а не просто заманить в укромное место или даже в дом очередную жертву, где ее вскроет Стас, к взаимной радости голодных братьев, как поступили в свое время Лера и Тата. А Фома, тот даже такое простое девчоночье дело в свой дебютный выход умудрился запороть. Нет, Ритку ждало действительно боевое испытание, где выбрать и вскрыть жертву она должна была сама и в одиночку. Охотники, которые пойдут вместе с ней, представляли скорее моральную поддержку и ни в коем случае не могли вмешиваться, а тем более помогать.
Пока что в преддверии «дня икс» Миша и мадам Ирена держали совет, какое место выбрать как наиболее подходящее для предстоящего Ритке испытания. Итог их совещания следовало еще представить на апробацию хозяину, так что приходилось поторапливаться и соображать живее. Наконец оба они сошлись на варианте с местным кладбищем, отнюдь не из-за канонически зловещей репутации данного места в ночное время, а из-за его удобного расположения для их мероприятия. Кладбище и впрямь отвечало поставленной цели. Раскинувшаяся памятниками территория находилась на краю города в завокзальном районе рядом с городской больницей и прилежащим пролетарским поселком, изобиловала бомжами и подвыпившей местной молодежью, забредавшей к гробницам порезвиться парочками и поодиночке протрезвиться и поспать в тишине на природе.
– Не боишься, Мишенька, что протеже твоя опозориться может на смотринах? – спросила не без доли ехидства мадам, закончив совещание по тактико-стратегическим планам предстоящей «операции».
– Нет, не боюсь. Ты, Ирена, зря бесишься – наша девочка тебе в подружки не годится, характер не тот. Да и хозяин поручил Риту мне, а не тебе, – ровным, лишенным эмоций голосом отпарировал выпад Миша.
– Ох, я не могу! Хозяин ему поручил! То-то ты смотришь на девчонку, как кот на сало! – расхохоталась нарочито мадам. – А между прочим, Мишенька, я ее сюда привела, через меня твоя Ритка сопливая вампом сделалась. А теперь почему-то ты, Мишаня, а не я, готовишь из этой малявки себе шестерку в подручные.
– Странная ты, Ирена. Хочешь, чтобы тебя именовали «мадам», а сама употребляешь уличные и блатные выражения. Впрочем, это твое дело.
– Вот именно. Учить он меня вздумал! – Ирена обозлилась. – Лучше расскажи-ка, Мишаня, про свои достижения в роли педагога. А то, глядишь, со временем ты целую гвардию, нам в утешение – себе на радость, выдрессируешь. Что скажешь, генерал хренов?
– Я скажу, что ты боишься как огня моего усиления в общине за счет появления преданных мне людей из боевиков, которых я сам же выпестовал, – спокойно и как ни в чем не бывало, умышленно не замечая оскорблений, отвечал Миша. – Ты боишься за свое место подле хозяина и за свое положение первой среди нас, грешных. Но ты забыла главное правило общины: никто не тянет одеяло только на себя. Если нужно будет для дела и для выживания семьи, чтобы твой номер стал шестнадцатым, ты вытатуируешь его на своем лбу и смиришься!
– Ах ты, подонок! Выдавить меня в поломойки хочешь? Руки коротки! – по-бабьи, будто на базаре, завизжала мадам. – Сейчас же пойду к Яну и потребую, чтобы девчонку отдали целиком мне на воспитание. Имею полное право – она моя добыча!
– Которую ты, между прочим, позорно упустила. – Миша решил ударить мадам не в бровь, а в глаз. – А хозяин Риту тебе уже не отдаст, на нее другие планы, ты и сама это понимаешь. Да и не пойдет Ритка к тебе в конфидентки.
– Почем ты знаешь? Я ведь ее как родную дочь обхаживаю. Одела, причесала, человека из нее, дурочки, сделала.
– Да не сделала ты из нее человека, разве что вампа, и то в чисто техническом смысле. Но, насколько мне известно, Рита тебя об этой услуге не просила. А тряпки она скоро и сама себе купит.
– Все равно я не отступлюсь! – Мадам немного угомонилась и слова чеканила уже жестко и звонко.
– Как знаешь, Ирена, как знаешь, – покачал головой Миша и тихо, почти шепотом добавил: – Лучше ты возьмись за ум, а то доложу о твоих настроениях хозяину. Ты Яна знаешь: дурную траву выдирает с корнем.
– Да что ты, Мишенька, ну поцапались, с кем не бывает. Чего сгоряча не наговоришь? – Ирена не на шутку испугалась доноса, могущего иметь самые неприятные последствия. – Ты забудь, и я забуду.
– Я не забуду. Хозяину пока ничего не скажу, но глаз с тебя не спущу. И говорила ты не сгоряча.
– Господь с тобой, Миша! Наболтала я глупостей, чтобы тебя позлить, а зачем – сама не знаю. – Сказано было плаксиво и жалобно, но глаза мадам на собеседника поднять побоялась, так и чувствовала, как сочится из них ядовитое бешенство. – Пойдем лучше к хозяину с докладом. Время поджимает уже.
Ян Владиславович план кладбищенских испытаний одобрил, но пожелал наблюдать процесс на месте, чем несказанно удивил своих помощников. Но Миша в отличие от мадам Ирены быстро сообразил, что дело тут не в недоверии к нему как к организатору, а видимо, хозяин придавал слишком большое значение именно этой учебной охоте и сам захотел посмотреть на новенькую в действии.
