скачать книгу бесплатно
И тогда Альвкара увидела, что брат ее открывает глаза и приподнимается. И он сказал ей так:
– Слезы горячие
жгут меня, мертвого,
сжалились боги
над участью девы.
Если, Альвкара,
богам ты послужишь,
станет защитой
сам Один от Гамарда.
Альвкара сказала:
– Рада я выполнить
волю Властителя,
если защитой
мне он послужит.
Дух твой пребудет
спокойным, о брат мой!
Убийце отмщу я,
как воин отмстил бы!
Тогда с неба спустились восемь прекрасных дев на конях цвета пламени, и девятого, свободного коня они привели с собой, и он был самым лучшим. Альвкара села на этого коня, и он умчал ее в небо. С тех пор она стала валькирией и носилась в битвах над землею и морем.
Так кончается первая песнь об Альвкаре.
Когда сказитель окончил, в гриднице еще некоторое время стояла тишина. У женщин на глазах блестели слезы, на лицах мужчин отражалось волнение.
– Это очень хорошая песнь, – сказал Хельги, стягивая с пальца золотой перстень и подавая его певцу. – Прими это от меня в награду за твое искусство.
– Хорошая песнь! – поддержал Торвард ярл и украдкой подмигнул своему другу Халльмунду, который все время силился подавить зевок. – И не слишком длинная…
– Но это, выходит, первая песнь об Альвкаре? – стал расспрашивать воспитатель Хельги, Аудольв по прозвищу Медвежонок. Мощной фигурой, широким низколобым лицом, заросшим темной бородой, он и правда отчасти напоминал медведя. – Так ты сказал, да? О мудрый колебатель арфовых волос! – А значит, где-то есть и вторая? Не пропоешь ли ты нам и ее? Хотелось бы знать, чем же кончилось дело. Отомстила она за своего брата или нет?
– В этом не приходится сомневаться! – холодно вставила кюна Ульврун. – Она отомстила, да так хорошо, что мы с тех пор пять веков не можем помириться с кваргами! И некоторые даже сомневаются, в удачный ли день родилась эта славная женщина!
Сомневалась в первую очередь сама кюна Ульврун.
– Кварги первые начали! – загомонила гридница. Рауды были рады получить лишнее подтверждение, что их древние и вечные враги сами во всем виноваты.
– Гамард первый начал!
– Он угрожал конунгу Халльмару!
– Грозил истребить его род!
– Наши конунги должны были защищаться!
– Так как же насчет второй песни? – не отставал Аудольв Медвежонок, отличавшийся истинно медвежьей настойчивостью. – А может, есть и третья?
– Вторая песнь есть, она сложена еще в древности, – ответил наконец певец. – Она повествует о мести Альвкары за Альвмунда. Но только я ее не знаю, – вынужден был он сознаться под настойчивым взглядом медвежьих глазок Аудольва – маленьких, глубоко посаженных, темных и жадноватых. – Ее знал старый Видкунн, мы с ним певали вдвоем, но он умер уж лет десять назад. И едва ли тут есть хоть один человек, который ее знает.
– Эх, вы! – упрекнул Торвард ярл. – Забыли славу своего племени! А теперь кварги все будут петь наоборот, и выйдет, что вы во всем виноваты! А вам и защититься от напраслины будет нечем!
– Это потому что наша кюна не любит песен об Альвкаре! – шепнула Торварду на ухо служанка. Молодая, проворная девица с кошачьими зелеными глазами весь вечер потихоньку липла к знатному гостю, видно надеясь поживиться не только рассказами. – Потому что из-за нее, когда она в последний раз появлялась, рауды пошли в поход и голова Ульвхедина ярла украсилась золотыми рогами. Вот она ее и не любит, и у нас про это не пели.
– Рога – всегда обидно! – хохотнул в ответ Торвард ярл. – Даже золотые!
– А он и женат-то не был! – Служанка тоже рассмеялась. Она была слишком молода и никогда не видела Ульвхедина ярла, пропавшего двадцать семь лет назад, поэтому не жалела о нем.
– А где я могу найти человека, который знает эту вторую песнь? – спросил между тем Хельги. Песнь об Альвкаре понравилась ему больше, чем он показал.
– Я хотел бы тебе ответить… – Сказитель развел руками. – Но у нас такого человека нет. Поищи на Квиттинге, раз уж ты все равно туда плывешь. Там ее видели в последний раз.
Хельги молча кивнул. Он намеревался поискать на Квиттинге не столько песнь об Альвкаре, сколько саму Альвкару.
* * *
Дней пять или шесть погостив у кюны Ульврун, четыре корабля двинулись дальше. Еще несколько дней они плыли вдоль побережья на юг; миновав область Квиттингского Севера, теперь занятую раудами, они приблизились к рубежам Квиттингского Востока. Здесь начинались владения Дага хёвдинга, но до усадьбы его, которая называлась Тингваль – Поле Тинга, предстояло еще несколько дней дороги.
Вид берега быстро менялся, за обрывистыми склонами вдалеке вставали новые и новые горы. Эти горы уже принадлежали Медному лесу, внутренней области Квиттинга, и Альвкара завладела воображением Хельги с новой силой. Теперь она была уже где-то рядом – от этой мысли сердце начинало сильно биться. Горы Квиттинга, поросшие лесом, темно-зеленые с голубоватой дымкой, выглядели загадочными, скрывающими множество тайн, почти живыми. Низкие серые тучи пасмурного дня лежали, казалось, прямо на вершинах гор; как знать, что они скрывают под своим густым покровом? Не видно было ничего похожего на площадку, окруженную бурным пламенем, да Хельги и не ждал ее увидеть. Не может быть, чтобы для колдовского сна валькирии Один выбрал гору, которую можно увидеть с любого проходящего корабля. Ее гора подальше… «Как ее найти?» – снова и снова задавал он себе вопрос. Придется расспрашивать, и надо быть готовым к тому, что собеседник посмотрит на тебя с сомнением и ответит что-нибудь вроде: «Ты ничего не путаешь, ярл? Сорок лет тут живу, никакой Альвкары у нас в округе не бывало. Альва одна есть, Альвдис была, да померла зимой… А, у Хринга Рябины младшая дочь Альвхильда. А Альвкары никакой у нас нет и не было».
Что людям до древних сказаний? У них и своих забот хватает.
Песнь, услышанная в усадьбе Островной Пролив, все еще звучала в памяти Хельги. Образ Альвкары, прежде расплывчатый – он ничего-то не знал о ней, кроме того, что у нее пышные рыжие волосы, – теперь стал очень живым и ярким. Как горда, как отважна, как горяча сердцем была эта девушка! Как была она привязана к брату!
Стяг вышивала
светлая дева,
шлем и кольчугу
герою вручала,
победы желала
брату в сраженьях,
сплетала заклятья,
чтоб был невредим он…
Как хорошо! Хельги как наяву видел все это – и стяг, вышитый белыми руками конунговой дочери, и ее саму, подающую блестящий шлем воину, готовому в поход, – и воином этим был он сам, Хельги. Он видел ее, простирающую руки к небесам перед обагренным кровью жертвенником, молящую богов о защите для брата от вражеского оружия. И волосы ее точь-в-точь такого же цвета, как бурное жертвенное пламя, такой же неистовой волной вьются по ветру… «Она всегда сопровождала брата в походах…» Должно быть, она с детства все хотела делать вместе с ним, и копье валькирии, врученное Одином, не показалось ей новостью…
Брат мой рожден был
вместе со мною,
каждой дорогой
мы шли неразлучно…
Сердце сжималось при мысли, как велико было ее горе – хуже самой смерти стала для нее смерть того, кто был неотделимой частью ее самой. И как велика была любовь брата к ней, если он, даже мертвым, нашел в себе силы утешить ее… Хельги видел высокую, стройную деву, стоявшую на коленях, в горести склоненную над мертвым, видел ее белые руки, закрывшие лицо, видел слезы, капающие сквозь тонкие пальцы на грудь павшего… Он бы тоже встал, если бы над ним проливала слезы та, что умеет любить так горячо и самозабвенно… И сейчас Хельги готов был сделать что угодно, пройти через подземные миры и морское дно, повернуть реки и сдвинуть горы, лишь бы только найти ее. Разбудить ее от колдовского сна, дать ей новую жизнь… Любовь такой девушки – величайшее сокровище, ради которого не жаль ничего и больше которого не будет никакая слава, никакие богатства! Ей даже необязательно быть такой уж красивой…
Нетерпение Хельги передалось и кораблю: «Железный ворон» шел первым, хотя разумнее было бы пропустить вперед «Длинногривого волка», гребцы и кормчий которого гораздо лучше знали здешние воды. Хельги стоял на носу и благодаря этому первым увидел, как из-за низкого, каменистого, лишенного растительности мыса выходит навстречу корабль. На штевне его возвышалась бычья голова, выкрашенная в черный цвет и увенчанная огромными белыми рогами. На мачте пламенел, как кровавая луна, красный щит, знак войны. Хельги не сразу опомнился: этот корабль выплыл как бы из его собственных мечтаний и в то же время напоминал о разговорах, слышанных наяву. И не далее как у кюны Ульврун несколько дней назад…
Мгновенно все мысли об Альвкаре, о любви, страдании и огненных горах исчезли из головы Хельги.
– Да это Бергвид! – Аудольв Медвежонок подбежал сзади и ударил Хельги по плечу, словно хотел разбудить. – Черная Шкура! Да возьмут его тролли! Вот так встреча! Хельги ярл! Сам Один нам его послал! Только что ведь говорили! Давай ключи!
С «Длинногривого волка» затрубил рог, предупреждая об опасности; с «Лебедя» Торвард ярл немедленно ответил боевым призывом и первым стал спускать парус, готовясь к бою. Фьялли, хоть и уступали прочим дружинам числом, по части боевого задора могли подать пример кому угодно: для них не стоял вопрос, сражаться или не сражаться, и они уже забегали, сворачивая парус и укладывая мачту, чтобы облегчить передвижение корабля. Торвард ярл уже сидел возле оружейного ящика, отпирая замок, и тут же мечи и секиры пошли по рукам; фьялли снимали щиты с бруса, где они висели во время плавания, сбрасывали плащи. Оруженосец Торварда уже держал наготове его щит и копье; мельком перехватив взгляд Хельги, Торвард что-то весело крикнул, и вид у него был такой, словно он получил неожиданное приглашение на пир.
На остальных трех кораблях разворачивалась похожая суета. Встречу с Бергвидом Черной Шкурой именно сейчас следовало посчитать большой удачей: едва ли каждый из троих – Даг хёвдинг, Торвард ярл и Хельги ярл – смог бы найти себе боевых товарищей лучше, чем двое других.
– Пойдем вперед! – не оборачиваясь, распорядился Хельги. – Ключи!
Отцепив от пояса ключ от оружейного сундука, он протянул его назад, не оборачиваясь; ключ перехватили, кто-то загремел замком.
– Это будет песня! – приговаривал Аудольв Медвежонок, резво бегая по кораблю и раздавая оружие. – Это да! Вот это подарок! Возьми его тролль!
«Железный ворон» замедлил ход. «Черный бык» уже целиком вышел из-за мыса, за ним показался еще один корабль. Воображение рисовало, что вражеские корабли так и будут идти сплошной цепью, один за одним – «так что по их бортам можно было перейти от одного берега до другого, как по суше». «Железный ворон» медленно двигался вперед. Три других корабля догоняли его, выстраиваясь в ряд для битвы.
Хельги напряженно вглядывался в «Черного быка»: ему страстно хотелось увидеть Бергвида Черную Шкуру, взглянуть ему в лицо. К нему приближалось живое сказание, кровавое и страшное, ставшее неотделимой частью семи морей за последние десять лет. Каков же он, то ли человек, то ли злой дух, наводящий страх на Морской Путь, возбудивший к себе ненависть даже самих квиттов, конунгом которых он себя звал? Под передним штевнем «Черного быка» стоял довольно рослый темноволосый человек в блестящем шлеме, в кольчуге под черным плащом. Это мог быть только он.
– Хельги ярл, возьми! – Кто-то сзади подал ему шлем и кольчугу, Аудольв Медвежонок помог надеть ее. Хирдман встал рядом с ним со щитом наготове, другой подал Хельги копье.
– Кто смеет плавать тут, возле моих берегов! – закричал тем временем человек в черном плаще, приставив ладони ко рту. – Я, Бергвид сын Стюрмира, конунг квиттов, требую ответа!
– Я – Даг сын Хельги, хёвдинг восточного побережья! – крикнул в ответ ему Даг Кремневый. – Ты мог бы меня узнать, хотя мы давно не виделись. Десять лет назад ты был гостем в моем доме и мог бы знать, что здесь вокруг – моя земля. И мне никогда еще не приходилось просить разрешения, чтобы плавать возле моей собственной земли! И я посоветовал бы тебе, Бергвид сын Стюрмира, в память о нашем родстве не затевать ссоры, которая плохо кончится!
– Он с ума сошел – мириться вздумал! – охнул Аудольв Медвежонок. – Чего еще не хватало!
– Иначе нельзя, – бросил Хельги, понимавший, что миролюбивый нрав Дага, его родство с Бергвидом и привычка поддерживать спокойствие на своей земле не позволяли ему поступить иначе. – Он не согласится, не волнуйся.
– Я не признаю никакого родства с тобой, слэттинский прихвостень! – закричал в ответ Бергвид. – Ты предал законного конунга, как твой отец предал моего отца! Раз уж мы встретились в море, защищайся!
– Если тебе чем-то не нравятся слэтты, можешь спросить ответа у меня! – крикнул Хельги. – Я, Хельги сын Хеймира, конунга слэттов! И я давно хотел встретить грабителя наших торговых кораблей!
– Ты – сын Хеймира, конунга слэттов?! – вскрикнул Бергвид и повернулся к Хельги.
Если с Дагом хёвдингом он был знаком уже десять лет, то с Хельги они встретились впервые. В голосе Бергвида прозвучало изумление и злобное торжество, как будто он не сразу мог поверить в такую удачу. Быстрым движением он подался вперед, положил руку на борт, словно ему не терпелось скорее добраться до противника. Корабли уже настолько сблизились, что можно было разглядеть лица, и лицо Бергвида неприятно подействовало на Хельги: в этих резких чертах отражалось какое-то нездоровое оживление. Возможно, он берсерк, отметил про себя Хельги, хотя об этом, помнится, ничего не рассказывали. С берсерками драться можно, но приятного в этом мало.
– Давно я мечтал об этой встрече! – горячо продолжал Бергвид. – Ты, трус, сидишь среди женщин и никогда не показываешься на морях! И отец твой такой же! Давно я хотел повстречать кого-нибудь из вас! Вы предали мою мать и оставили ее… чтобы Торбранд Тролль мог захватить ее в плен и продать как рабыню! Твой отец клялся ей в верности и нарушил клятву! Ты мне ответишь за него! Вы мне ответите за позор моей матери! Подлецы! Предатели! Трусы! Мерзавцы!
Все это была ложь и клевета: за последние десять лет едва ли выдался хоть один год, когда Хельги летом не выходил бы в море, и в пленении кюны Даллы, матери Бергвида, Хеймир конунг никак не был виноват, и никаких клятв верности он ей не давал. Но несправедливое оскорбление не перестает быть оскорблением, и сейчас уравновешенный Хельги сын Хеймира ощутил твердое и непреклонное желание сбросить наглого разбойника в море вниз головой.
– Ты, раб и сын рабыни! – с негодованием заорал со своего корабля Торвард ярл. – Нечего клеветать на людей! Твоя мать сама продала себя в рабство! Она сама тебя пристроила в свиной хлев! И там тебе самое место, судя по твоим подлым повадкам! И туда я тебя верну! Я – Торвард сын Торбранда! И если ты чем-то недоволен, то сейчас мы за все и посчитаемся! Не тебе угрожать нам! От тебя еще несет навозом!
Бергвид взвыл от ярости: судьба как нарочно привела ему навстречу трех злейших его врагов. Ухо Хельги дрогнуло, но от сердца тут же отлегло: это не был вой приходящего в исступление берсерка, который ему уже приходилось слышать. Бергвид сбросил свой плащ, выкроенный из черной бычьей шкуры, и взмахнул мечом.
– Это твой последний бой, Хельги сын Хеймира, клянусь Медным лесом, последний! – кричал он. – И твой тоже, Торвард сын Торбранда! Сын ведьмы и тролля!
Дикая ярость и ненависть до неузнаваемости изломали его лицо, и сейчас он воистину походил на злобного и кровожадного духа.
Против четырех кораблей стояло всего три Бергвидовых, притом один из них, снека весел на двенадцать, не мог быть достойным противником даже для «Лебедя», самого меньшего из четырех, имевшего восемнадцать скамей и сорок человек дружины. При таком явном превосходстве сил мысль о поражении не могла прийти в голову, и не пришла бы, будь тут какой-нибудь другой противник. Но Хельги держал в уме то, что уже десять лет лучшие воины Морского Пути ничего не могут поделать с Бергвидом, а этого не может быть просто так, и решил быть осторожнее. А горячее безумие в лице морского конунга говорило о том, что при любом соотношении сил тот не сомневается в своей победе; для Бергвида встретить врага уже означает победить, и этому должны быть причины!
«Черный бык» и «Железный ворон» совсем сблизились; с другой стороны к «Быку» подходил «Лебедь». На «Быке» поднялось лихорадочное движение: разделившись на две части, его дружина готовилась отражать нападение сразу с двух сторон. Сквозь гул ветра и плеск волн, грохот оружия и шум долетали лихорадочные выкрики Бергвида, имена богов и морских великанш: то ли бранится, то ли заклинает.
Последним взглядом Хельги окинул свои корабли: «Длинногривый волк» выгребал навстречу квиттингскому кораблю, примерно равному ему по размеру, и хирдманы Дага хёвдинга уже держали наготове железные крючья, чтобы метнуть их на вражеский борт. Рингольд Поплавок на своем «Кольценосном змее» гнался за маленькой снекой, которая боя принимать не хотела, предвидя верную гибель. Не все люди Бергвида, как видно, обладали его одержимостью.
А дальше Хельги уже ни о чем не думал: опыт и голос Одина в глубине души подсказали, что пора пришла, рука сама метнула в сторону «Быка» приготовленное копье, и знак к началу битвы был подан.
Рядом свистнули крючья, борта двух кораблей с громким треском столкнулись, волны боевых кличей взмыли и рядом с ним, и напротив, и Хельги прыгнул на борт с мечом в руке, увлекая за собой дружину. Волна слэттов, волна кольчуг и блестящих шлемов хлынула на «Быка» и тут же столкнулась с волной квиттов; клинки с лязгом скрестились, вскрикнули первые раненые. Волна нападавших сразу уперлась в ряд разноцветных и разнородных щитов. С кормы «Быка» тоже долетали крики: там уже был Торвард ярл. Слэтты вдруг после нескольких мгновений боя заметили, что противников гораздо меньше, и с удвоенной силой стали теснить их. Тела живых и мертвых летели за борт, над кораблем стоял крик и лязг железа.
Перепрыгнув на «Быка», Хельги сразу наткнулся на Бергвида. Тот еще в прыжке встретил его острием копья, но Хельги на лету отбил его щитом и тут же обрушил удар меча на голову врага, тот успел уклониться. Они бились под передним штевнем, когда основная часть дружины уже переместилась ближе к мачте. Бергвид дрался с горячей яростью, как берсерк, с хрипом и даже взвизгами на каждом ударе, но силы его не превышали обычные человеческие, и Хельги еще раз убедился, что настоящего «боевого безумия» его противнику Один не дал. Перед ним мелькали горячие, дикие, как у бешеного коня, темные глаза Бергвида с лихорадочным огоньком, его оскаленные белые зубы; он отдавал битве всего себя, как будто настала Последняя Битва при Затмении Богов, бился с бешеной самозабвенной страстью, словно ему было больше не для чего беречь себя. Хельги кожей ощущал страшную ненависть своего противника, ненависть, копившуюся годами. Но ведь они никогда не встречались, а значит, эта ненависть не могла быть предназначена именно Хельги; казалось, что эта ненависть текла в жилах Бергвида вместе с кровью и легко просыпалась по первому зову, обращалась, как на главного виновника всех бед, на любого, кто подворачивался. Хельги ощущал, что Бергвид видит в нем не его самого, а «врага своего вообще», и с этим-то вечным, неизменным, нередко убиваемым и вечно возрождающимся многоликим врагом Бергвид сейчас и имеет дело. Чуть ли не весь мир слился для Бергвида сына Стюрмира в одно расплывчатое ненавистное лицо, и с целым миром он сражался, вкладывая в каждый удар самозабвенную ярость Последней Битвы.
Но хладнокровие, сила и выучка Хельги успешно противостояли этой почти священной ярости, и постепенно он стал теснить своего противника. Бергвид отступал, шаг за шагом они прошли переднюю половину корабля, почти пустую, не считая мертвых и раненых, всяческого оружия и разрубленных щитов, попадавших им под ноги. Они дошли до мачты, краем уха Хельги ловил впереди отзвуки голоса Торварда ярла, весело и яростно кричавшего что-то, мельком видел нос его корабля возле кормы «Быка». Еще немного – и Бергвид с остатками своих людей будет в клещах; еще один натиск, и квитты посыплются за борт, а корабль будет в руках слэттов и фьяллей.
И вдруг все закачалось у Хельги перед глазами. Он не мог понять, в чем дело; он не чувствовал боли, он не был ранен, но странная тяжесть вдруг навалилась на него. В глазах потемнело, люди и предметы превратились в расплывчатые пятна. Не понимая, что с ним, борясь с чувством беспомощности и страха, Хельги продолжал отбиваться почти наугад. Его противник тоже стал не тот: его движения замедлились, стали менее точны и ослабели. Но теперь Хельги не мог даже увидеть его в сером колдовском тумане, и два их клинка, неуверенно находя друг друга, сталкивались случайно и сшибались вяло, как пьяные. Изо всех сил Хельги старался взять себя в руки, сосредоточиться, собраться с силами, но руки и ноги плохо слушались. На веки давила страшная тяжесть, держать глаза открытыми было невероятно трудно, и даже воздух вокруг стал каким-то очень жидким. Изредка из тумана выскакивало лицо Бергвида, его разметавшиеся по плечам черные волосы, искаженное яростью бледное лицо; оно то придвигалось вплотную, то вдруг отдалялось, и Хельги то тянулся, напрасно пытаясь его достать, то едва успевал отразить удар, который вдруг падал ему на голову прямо из воздуха.
Днище корабля под ним качалось все сильнее, Хельги с трудом удавалось устоять на ногах. Каждый мускул, каждая жилка напрягались, стремясь сбросить путы колдовства, но теперь Хельги на себе убедился, что ничего нет сильнее злобных чар. Ни одно, даже самое простое охранительное заклинание не приходило на память.
Резкий порыв свежего ветра ударил сверху и омыл голову, как вода. Все чувства разом ожили, внешнее и внутреннее равновесие восстановилось. Слуха коснулся резкий крик ворона. Тяжесть на веках исчезла, тьма в глазах рассеялась. Напротив Хельги стоял Торвард ярл с мечом в руке и обалдело смотрел на него. Вокруг оставались только мертвые, а на «Лебеде» позади кормы «Быка» кипела отчаянная схватка.
– Ты что! – только и крикнул Торвард, как в величайшем изумлении.
У Хельги было такое чувство, что он заснул прямо посреди битвы и чуть не проспал самое важное. На «Железном вороне» тоже шла битва, и там под своей собственной мачтой Хельги увидел спину и разметавшуюся копну спутанных черных волос. Бергвид! Так он там! Враг его, наславший на него «боевые оковы», обманул его, сбежал, заставил его биться с каким-то мороком, призраком, оставил ему в противники один свой облик, а сам у него за спиной убивает слэттов! И вот тут в жилах Хельги вскипела деятельная, жаждущая немедленного исхода ярость. Это бесчестно! Бесчестно обессиливать противника боевыми оковами, а самому действовать у него за спиной! Это дело подлеца! Труса и раба! Такой не смеет жить на свете и пятнать собой землю и море!
С яростным криком Хельги кинулся назад на «Железного ворона», перепрыгивая через тела и разбросанное оружие.
Одолев два сцепленных крючьями борта, Хельги снова оказался на своем корабле и устремился к Бергвиду. Он что-то кричал, чтобы заставить противника повернуться к себе лицом; кто-то из квиттов бросился ему навстречу, к груди ринулись сразу два копья, но Хельги сильным ударом обломал оба, двумя выпадами расправился с обоими квиттами, один из них упал, второй отшатнулся и полетел за борт, так как стоял на скамье. Где-то впереди Хельги видел спину Бергвида, видел, как тот работает мечом, угадывал, как падают тому под ноги люди – слэтты, его, Хельги, собственные хирдманы, часть его самого! Кто-то все время бросался на Хельги, он отбивался стремительно и нетерпеливо, всякий другой враг казался ему лишь помехой на пути к Бергвиду. Он шел к нему через качающийся «Ворон», а тот все удалялся; вот он уже на корме. Дальше – только море.
Хельги наткнулся на сиденье кормчего, и ему пришлось остановиться. Привалившись к сиденью спиной, на днище корабля полулежал один из его хирдманов со стрелой в груди под самой ключицей. Внизу плескались волны. И Хельги вдруг ясно осознал, что никакого Бергвида тут нет и не было.
Опершись о борт, Хельги оглянулся. По лицу его обильно текли струйки пота, воспаленные глаза жгло. Во всем теле ощущалась страшная тяжесть, двинуться было трудно. Даже меч казался неподъемным, но врагов рядом не наблюдалось, и Хельги, разжав пальцы, позволил мечу выпасть на доски днища.
Прохладный ветер дул в лицо, в голове прояснилось. Хельги как будто вырвался на свежий воздух из дыма и пламени и мог теперь оглядеться.
«Черный бык» уходил прямо в море, причем крючья с «Железного ворона» висели у него на бортах с оборванными веревками. Двигали его какие-то чудесные силы, поскольку ветер дул навстречу, парус не был поднят и на «Быке» не гребли. Людей на нем осталось мало, не больше половины от первоначального числа, почти все сидели или лежали с видом полного бессилия. Только сам Бергвид стоял на корме и смотрел на второй из своих кораблей, догонявший «Быка».
Хельги окинул взглядом море. Маленькая снека качалась на волнах уже довольно далеко от берега, но можно было разглядеть, что она пуста: на ней остались только мачта, скамьи и несколько неподвижных темных тел. «Кольценосный змей» Рингольда ярла, почти не пострадавший, на веслах шел следом за уходящими квиттами, но двигался он медленно и явно отставал. «Длинногривый волк» Дага стоял возле берега.
«Железный ворон» качнулся – это «Лебедь» подошел к нему вплотную и толкнул бортом в борт. К Хельги приблизился Торвард ярл. Его черные волосы разметались, рукав рубахи был почему-то оборван и висел клочьями, и на крупном тугом мускуле чуть ниже локтя виднелся глубокий порез. На ходу Торвард старательно зализывал его, и это придавало ему еще больше сходства то ли со зверем, то ли с диким великаном. На одном из толстых золотых браслетов, что украшали оба его запястья, виднелась свежая глубокая зарубка. Торвард тяжело дышал, еще не остыв от ярости битвы, казался возбужденным и каким-то лихорадочно веселым.
– Как ты? – Привалившись к борту, Торвард тронул Хельги за плечо, будто хотел убедиться, что это не морок. – Я-то тебя не задел?
– Ты? – Хельги не понял.
– Так мы же с тобой дрались, – с досадой пояснил Торвард и длинно замысловато выругался. – Вот заморочил, гад! Проскользнул между нами и ушел, а мы друг на друга накинулись!
И Хельги стало ясно, откуда перед ним вместо Бергвида вдруг появился Торвард: он и был там уже довольно давно, с того мгновения, как начали действовать «боевые оковы». Бергвид оставил им свой облик, и оба они думали, что бьются с Бергвидом, видя его на месте друг друга. Хельги чувствовал разом негодование и стыд, что оказался так бессилен против подлой колдовской уловки.
Торвард ухмыльнулся:
– Ну, это да! Больше и сказать нечего. Вот моя мамочка посмеется! Она предлагала научить меня накладывать «боевые оковы», но я не хотел. Это бесчестно, все равно что связанных бить.
– А он, выходит, не считает, что бесчестно, – выговорил Хельги, постепенно приходя в себя.
– Повадки-то рабские! Чего еще ждать, если он в хлеву вырос!
