скачать книгу бесплатно
– Вчера я ничего не понял.
– А тебе и не надо. Острым железом духов можно напугать и даже отогнать ненадолго, но они вернутся. Чтобы избавиться от них совсем, нужно другое.
– Нет, постой. Я не хочу, чтобы ты… – Белотур с беспокойством мял свою дорогую шапку. Он совершенно точно знал, что девушке не следует вмешиваться в такое дело. Но, с другой стороны, перед ним сидела не просто девушка, и он не был уверен, что может решать за нее. А хотелось… – Я за тебя отвечаю, чтобы брату невесту в целости и сохранности привезти. А тут игрецы! А если они на тебя набросятся?
– На меня не набросятся, у меня есть княж-трава солонокрес. Моя мать ее нашла, заговорила, она никакую нечисть ко мне не подпустит.
– И тебе не страшно?
– Страшно. Но никто лучше меня с этим не справится, и я должна попробовать. Нет, я должна это сделать. Я сумею.
– С ума сошла… – Белотур запустил пальцы себе в волосы и взъерошил. – И я с тобой вместе. Чего придумала! Обрученная невеста, что на глаза чужим людям не должна показываться – от дома в такой дали, между сговором и свадьбой, – с игрецами навострилась воевать! Ты с ума сошла, что в это дело лезешь, и я с ума сошел, что тебе позволяю! Почему – не пойму!
– Ну что ты! – Дивляна улыбнулась, встала с места и подошла к нему.
Она видела, что Белотур тревожится и колеблется. А только он, как представитель рода ее будущего мужа, да еще Велем, как ее старший брат, вдвоем и имели власть что-то ей разрешать или запрещать. И перед отъездом из дома она, стараясь загладить прежнее своевольство, пообещала перед чурами и родичами во всем слушаться этих двоих.
Но теперь он смотрел на нее с тревогой и неуверенностью, будто сам не знал, стоит ли ему вмешиваться в дела, в которых мужчина и воевода так мало понимает. Сохрани чуры, вздумает советоваться с Велемом, а уж тот точно запретит! И, торопясь перетянуть на свою сторону хотя бы одного из двоих, Дивляна обвила руками плечи Белотура и стала уговаривать, покрывая беспорядочными поцелуями его щеки под бородой, горячий лоб, глаза и даже сухие теплые губы:
– Брате любезный, сокол ясный, ну, не упрямься, сделай милость! Боги ничего зазря не делают, раз привели нас сюда, значит, я должна помочь. А нам ведь через Днепр идти – подумай, как нам князь Громша будет благодарен, если мы его сына от верной смерти спасем! А если не спасем, он ведь нас возненавидит! И какая слава обо мне пойдет, если я, Огнедева, княжьего сына без помощи брошу! Сам же ты говорил, что я для вас – дар небесный, так неужели надо этот дар от людей прятать?
Теперь она почти боялась, что ей запретят вмешиваться и лишат случая попробовать свои силы – а ведь ей уже ясно, что делать, осталось только проверить, получится или нет. После утреннего похода в луга Дивляна словно бы принесла с собой все это – волнуемое ветром море трав, синеву неба, чистоту росы, золото первых лучей над вершинами елей; сила Матери Земли пронизывала ее, кипела в жилах, будто вода в весенних ручьях, наполняла томлением, которое искало выхода. И пока ей некого любить… нет, Белотура – нельзя… вся эта сила могла найти выход только в борьбе с невидимым врагом, только на Ту Сторону она могла выбросить то, чему в ее нынешней жизни не было места. И при этом ее радовало, что даже Белотур, сильный, зрелый мужчина, не может противостоять этой силе и делается в ее руках мягким и податливым.
Белотур сначала смеялся и отбивался, потом перестал, обнял ее и потянул к себе. Дивляна чувствовала, что он ее уже не слушает, а только тяжело дышит, подставив ей лицо. Но не успела она подумать, что зашла слишком далеко, как Белотур отодвинул ее от себя и потряс головой.
– Ну что ты делаешь? – Вид у него был как у полупьяного, и он, с усилием приходя в себя, взглянул на нее с упреком. – Мало мне будто…
– Чего?
– Ничего. Здесь ведь не Купала.
– А жаль! – невольно вырвалось у Дивляны, и она тут же прикрыла рот рукой, но было поздно. – Так ты позволяешь? – Она снова придвинулась к нему, и глаза ее говорили: если он не даст ей сразиться с игрецами, то всю ее бурлящую силу испытает на себе.
– Да кто бы перед тобой устоял… и игрецы тоже.
Поднявшись, он пошел к двери.
– Не говори Велему, – бросила ему вслед Дивляна.
Он кивнул, имея в виду, что и сам не собирается рассказывать брату невесты, как целовал ее, вовсе не будучи ее женихом. Но уже на пороге понял, что она говорит не о том, и, обернувшись, махнул рукой. Он-то, дурень, поначалу думал, что Огнедева – это лишь почетное звание, но теперь стал осознавать нечто другое. В этой юной, красивой и привлекательной девушке, иной раз такой простой и веселой, совершенно не похожей на баб-ворожеек, действительно таились силы, которых он не понимал.
– Поднимается грозна туча, а под грозной тучей мечутся гром да молния… Как от грома и молнии бегут синцы и игрецы, водяные и лешие – под пень и под колоду, в озера и в омуты, так бы бежали они от Ольгимонта, сына Минтарова, внука Дажьбожьего, все духи перехожие, посыльные и нахожие… – нараспев приговаривала Дивляна, сплетая из жестких крапивных стеблей сперва один венок, потом второй, потом третий…
Всего их нужно было шесть – три для Ольгимонта и три для себя. Она пыталась придерживать крапивные стебли через полотно – лучше и для дела, и для собственных рук, – но так работать было неловко, и уже скоро Дивляна исколола все ладони так, что они почти ничего не чувствовали. Самой Солнцевой Деве однажды пришлось плести из крапивы аж двенадцать рубашек для своих братьев, которыми пытались завладеть синцы, – и не из той крапивы, которую уже обработали и обтрепали для прядения, а из такой же, свежей. Этих-то жгучих волосков и боятся злые духи… Шесть венков – «плетней», как говорила бабка Радуша, – все-таки не двенадцать рубашек, утешала себя Дивляна, дуя на пальцы.
Теперь она сидела одна, больше никто к ней не приходил. В начатую ворожбу вмешиваться нельзя, и даже если Велем будет недоволен, ему останется только ждать окончания дела. А дело близилось – за «дыхлом», как тут называли волоковое окошко, постепенно темнело.
– И как трепетна есть земля от грома небесного, так трепетны нечистые духи от меня…
Под заговор она закончила все шесть венков из боронец-травы со зверобоем и три из них надела на Ольгимонта – один на голову, второй на грудь, третий на пояс. От прикосновения жгучих стеблей он даже не поморщился. Зато игрецы больше не смогут в него проникнуть. Осталось только уговорить их уйти насовсем – иначе сыну княгини Колпиты придется ходить в боронец-траве всю оставшуюся жизнь.
Еще три венка она надела на себя. Солонокрес – это хорошо, но в таком деле лишняя защита не помешает. И Белотур был прав в своих опасениях – если загородить игрецам путь к привычной жертве, они накинутся на того, кого найдут поблизости. Надо думать, все жители Межи будут ночью сидеть по домам, под защитой своих чуров. А чтобы духи все-таки не стали рваться к другим родичам покойной Кручинихи, Дивляна тоже кое-что для них приготовила.
«Может быть, я из этой избы никогда уже не выйду!» – подумала она, окинув взглядом неуютное, заброшенное жилье.
Но нет. Не умеючи, не ведаючи и не знаючи, с игрецами тягаться не стоит. Но она – Огнедева. Мать и бабка передали ей знания, боги наделили ее силой. Она сможет. Дивляна чувствовала себя странно: ей казалось, что она сидит не на лавке, а прямо на воздухе. Но страха не было.
Темнело, она зажгла лучину. Окошко было отволочено, виднелся маленький прямоугольник темно-синего неба, покрытого сверкающими точками звезд.
В селении все затихло, снаружи не долетало ни единого звука. Дивляна подошла и прислушалась. Нет, вроде никого нет. Белотур и Велем могли бы придумать прислать людей к избе – на всякий случай. Но, наверное, она убедила их, что топорами здесь не поможешь. Или у нее получится, или не получится ни у кого. Бабка Кручиниха оставила наследство, с которым не может справиться никто, кроме нее. Как так вышло? Обычно ворожеи знают заранее срок своей смерти и загодя готовят преемников. Кручиниха этого не сделала. Или не нашла пригодных, кроме еще слишком маленькой Росули, или… она не знала? Судьба обманула мудрую и грозную ведунью? Дивляна вспомнила разговоры о том, что бабку догнала чья-то порча. Порча, насланная кем-то более сильным…
И вот тут по коже побежали мурашки. Раньше она думала только об игрецах, служивших Кручинихе и теперь оставшихся без хозяйки. Но что, если они – не главные виновники всего происходящего и не главная опасность? Что если за всем этим стоит кто-то другой? Кто-то более сильный, чем Кручиниха. Кто он? Чего хочет? И не приведет ли ее столкновение с бабкиными игрецами к встрече с этим неизвестным противником?
По избе пролетел ветерок, и Дивляна вздрогнула. Лишние мысли исчезли – начиналось то, чего она ждала. Все остальное – потом, но сейчас перед ней вставало вражеское войско, и копье было брошено в невидимый строй…
Сперва она отпрянула от окна, но потом вернулась и прижалась к стене рядом. Вся дверь по косяку была окружена плетнем из крапивы со зверобоем и заговорена, второе окошко тоже. Свободным оставалось только одно, и через него голодные духи рвались к своей жертве. Прямоугольник окна потемнел, звезды и лунный свет исчезли, будто в окошко вставили плотную затычку из сплошной тьмы. Десятки мелких холодных вихрей кружились в избе; Дивляна ничего не видела, только подрагивало пламя лучины, но ощущала каждый из них так ясно, будто тонкие струны проходили через ее голову, и она чувствовала колебание каждой из них. Все они были разными, но одно объединяло их – чужеродность и чувство голода.
Готово. Они все здесь. Возле окна движение прекратилось, но в проеме по-прежнему висела густая чернота. А клубок тонких холодных вихрей вился посреди избы. Дивляна подняла с лавки приготовленный крапивный плетень и положила его на оконный косяк. Все. Духи оказались в ловушке.
– На небесах от лица Перунова поднимается грозная туча, сильный гром и молния, – заговорила она, и собственный тихий голос слышался ей будто издалека. Но в нем жило горячее дыхание грома, и ей самой уже казалось, что это говорит не она, а та, небесная Огнедева. – Как спустил Перун гром и молнию, грянул гром, молния пламя пустила, молния осветила ? и устрашились, и убоялись всякие нечистые духи, расскакались и разбежались: водяной в воду, а лесной в лес, под дерево скрипучее, под корень, а ветряной под куст и под холм, а нечистый дух, посыльный и нахожий, на свои на прежние жилища. Так и я приказываю вам, духи нечистые: как боитесь вы небесной стрелы, молнии грома, так убоялись бы вы и меня, внучки Дажьбожьей, во всякое время, на востоке и на западе, на полудне и на полуночи, со всех четырех сторон…
– Кто?
– Говорит?
– С нами?
– Кто?
– Приказывает?
– Нам?
Теперь уже звуки исходили не из уст Ольгимонта: он по-прежнему лежал неподвижно, а голоса раздавались прямо из воздуха – и прямо в голове Дивляны.
– Я роду ни большого, ни малого: мне матушка – красно солнышко, а батюшка – светел месяц, а сестры у меня – белы зорюшки, а братцы у меня – часты звездушки. А вы кто? Как имена ваши?
– Мне имя – Воронец!
– Мне имя – Пырец!
– Мне имя – Хоростец!
– Мне имя – Беглевец!
– Мне имя – Нырец!
– Мне имя – Былец!
– Мне имя – Пухлец!
– Мне имя – Горелец!
– Мне имя – Турица!
– Мне имя – Ужевник!
– Мне имя – Земляница!
– Мне имя – Змиица!
– Мне имя – Мокрец!
Слова падали, как осколки льда – острые, тонкие, холодные, ранящие. И все-таки это была победа – она заставила их говорить. А кто знает имя, тот получает власть. Стараясь ни одного не упустить, Дивляна лихорадочно соображала. Все эти имена – названия трав. Но духи растений не могут мучить людей. Значит, бабка Кручиниха когда-то схитрила: она прикормила игрецов, дала им имена трав и тем самым подчинила себе, поскольку ей, зелейнице, были подвластны травы.
– И приказываю я вам, дух Воронец, дух Пырец, дух Хоростец… – Дивляна перечислила все тринадцать имен, – уходите от внука Дажьбожьего Ольгимонта, уходите от этого дома, от окон и дверей, от четырех углов, уходите на свои прежние жилища и не возвращайтесь, пока хмель не утонет, пока камень не поплывет!
– Мы не можем! – завыли, заскулили, заканючили голоса над ухом. – Не можем!
– Хозяйка нас на вечную службу подрядила!
– Воли нас лишила!
– А служить мы можем только ей и еще троим, в ком ее же кровь, кровь Ольгимонта волхва!
– Кто эти трое? – спросила Дивляна. Надо думать, речь шла о потомках древнего чародея, к которым принадлежала сама Кручиниха, – ведь говорили, что она происходит из старого и знатного голядского рода.
– Колпита, княгиня смолянская!
– Ее сын Ольгимонт!
– Ее дочь Ольгица!
– Но их тут нет!
– Есть только он, Ольгимонт!
– Он не хочет!
– Он отвергает нас!
– Он не кормит нас!
– Он не дает нам работы!
– Но мы не можем уйти!
– Он – Ольгимонт!
– Он – наш хозяин!
– Он должен нас кормить!
– Замолчите! – Дивляна затрясла головой, и вой тринадцати голосов умолк.
Ей все стало ясно. Сына княгини Колпиты подвело то, что он получил родовое имя своего знаменитого предка. Везде нарекают именами предков, давая тем новую жизнь в своем же роду, но для духов нет разницы между этим Ольгимонтом и тем, которому они служили лет двести назад. Однако этот Ольгимонт не имеет ни желания, ни способностей, ни знаний, чтобы ими управлять. Видимо, его мать даже не подозревала о том, что в роду существует подобное наследство. Иначе позаботилась бы.
– Я найду вам нового хозяина, – сказала Дивляна. – Или хозяйку. Вы согласны служить княгине Колпите – я отвезу вас к ней.
– Мы согласны! Согласны!
– И я буду кормить вас, пока вы не попадете к ней. А взамен пообещайте, что не станете мучить Ольгимонта, не станете манить детей, не станете причинять вреда никому ни в этом селении, ни среди всех прочих людей. А иначе я запру вас в этой избе навсегда и вы выйдете на волю только тогда, когда Мать Земля перестанет родить траву-боронец!
Духи отчаянно взвыли – этот срок был сродни тому, что называется «когда камень поплывет». Дивляна ощутила, как тринадцать мелких воздушных змеек разом кинулись к ней, будто стрелы, но застыли, не в силах ее коснуться: сила княж-травы солонокреса, сила боронец-травы и сила Огнедевы образовала вокруг нее подобие кокона, куда не могло проникнуть ничто враждебное. Духи бесновались и выли, колотясь об эту невидимую преграду, но Дивляна сохраняла спокойствие. Она даже перестала бояться, видя, что противники у нее в руках.
– Мы согласны… – простонал сперва один голос.
– Мы согласны… – неохотно подхватил другой.
– Согласны…
– А ну, живо все в клюку! – приказала Дивляна. – И сидите там, пока не позову.
Клубок холодных вихрей кинулся к бабкиной клюке, которая стояла возле печи, и мигом втянулся внутрь. Стало тихо, и Дивляна вдруг ощутила, каким теплым сделался воздух. Присутствие духов выстудило избу, но тогда она не замечала этого.
Она подняла глаза к окошку. На темной глубокой синеве сияли звезды – глаза чуров, как о них говорят.
И тут ее начала бить неудержимая дрожь. От слабости Дивляна не могла даже сидеть и улеглась прямо на жесткую непокрытую лавку под окном, свернувшись калачиком. Когда напряжение спало, у нее совсем не осталось сил. Но все-таки она выдержала, сумела собрать воедино силу Матери Земли, огня и воды, вещего слова и верно направить их. И несмотря на нынешнюю слабость, чувствовала, что и сама благодаря этому стала гораздо сильнее.
Ночью никто не вмешивался, но, надо думать, все село с большим волнением ждало исхода решающей битвы Огнедевы с игрецами, потому что за ней пришли на белой заре, едва начало понемногу светать. Дивляну разбудил стук в дверь, но она не сразу проснулась и не сразу смогла встать, поскольку чувствовала себя разбитой, все тело болело, голова кружилась. Она ничего не ела все прошедшие сутки и теперь от слабости с трудом стояла на ногах, так что, цепляясь за стены, едва добрела до двери.
Они все были здесь – Белотур, Велем, Милоум с братом Синелей, Сушина, а за ними толпилось еще множество людей – жители Межи, поляне, ладожане и смоляне.
– Ты жива? – Велем крепко взял ее за плечи. – Что тут было?
– Я их победила, – сонным голосом сообщила Дивляна.
– А князь наш как? – спросил Сушина, через ее голову вглядываясь в дальний угол.
– Пойдемте, посмотрим. – Дивляна отошла от двери. Об Ольгимонте она почти забыла, поглощенная поединком с игрецами.
Все желающие в старую Новилину избу не поместились бы, и Званец встал у двери, пропустив только воевод. Тем не менее никто из этих храбрых мужей не решился приблизиться к Ольгимонту раньше Дивляны. Она подошла, наклонилась над лежащим и позвала:
– Князь Ольг! Не пора ли тебе просыпаться?
Она слегка потрясла его за плечо… и он вдруг открыл глаза. Собственный его друг и воевода Сушина вздрогнул и отшатнулся – он слишком хорошо помнил, как вслед за этим его князь совсем недавно пытался вцепиться ему в горло. Но теперь Ольгимонт ничего такого не хотел, а лишь с изумлением смотрел на склонившуюся над ним незнакомую девушку, лицо которой ему плохо было видно в полутьме, и столпившихся позади нее мужчин. Но это выражение изумления было самым обычным, человеческим.
– Ну и долго же я спал… – хрипло выговорил он, и этот голос тоже не имел ничего общего с теми тринадцатью потусторонними голосами, которыми он разговаривал несколько дней перед этим.
