Богатырь сентября

Вздыхая, Гвидон невольно вспоминал вчерашний пир. Сколько всего наготовили дворцовые его повара, да и тетка Ироида расстаралась, желая заслужить прощение. И пироги-башни, и жаренные целиком поросята, бычки, барашки, жирные гуси в яблоках, утки с капустой, куры, начиненные кашей… Только не лебеди. Лебедей княжеским указом на острове запрещалось и стрелять, и есть. Где же она теперь, Кикнида? Чуть ли не на каждом вдохе Гвидон поднимал глаза и окидывал горизонт ищущим взглядом – не летит ли она, его любовь, на широких белых крыльях?

– Обманула нас тетка, – негромко сказала Елена, передав ложку Салтану.

– Обманула? В чем?

– Это ведь она нас трех научила в тот вечер за пряжу сесть. В Святки никакую работу не делают женскую: не ткут, не прядут, ни вяжут, ни шьют. Мы бы и не подумали. А она заявилась к нам, как темнеть начало…

– Она – Бабариха?

– Ну да. Как мы без родителей втроем остались, она пришла, сказала, родственница наша дальняя, только мы до того ее и не знали. И от матери я ни разу не слышала о ней. Мы с сестрами и такой родне были рады. Она сказала: как стемнеет, засветите три лучины, беритесь за пряжу, прядите и свои самые заветные желания рассказывайте – все сбудется. Мы было боялись – как бы Пятницу Параскеву не разгневать, а тетка говорит: ничего не бойтесь, спрядете себе долю счастливую. Мы и послушались: уж больно счастья хотелось. Чего нам ждать было, трем сиротам? Надеяться не на кого, только тем и добывали себе хлеб с квасом, что пряли. Только и умели, что прясть – чего же, думали, себе счастья не напрясть в волшебный-то вечер… Вот и взялись…

– А меня Васька Буйной подбил, – подхватил Салтан, отдав ложку Гвидону. – Приятель мой. Пойдем, говорит, да пойдем девок посмотрим. Мне же после Крещения жениться было пора, восемнадцать лет, куда дальше тянуть? А я уж знал, как мне по старинному обычаю все устроят: приведут двадцать девок, дочерей боярских, поставят в ряд, смотри, скажут, батюшка, выбирай себе любовь на всю жизнь. Девки будут разубранные, нарумяненные, набеленные, в косах лент больше, чем волос, а сами девки со страху едва на ногах стоят, слова молвит не могут – где же тут себе суженую найти? Спросишь: как звать тебя, девица? – а она: «Ме-ме-ме…» – и языком едва ворочает.

Царь так похоже изобразил смущенную до беспамятства деву, забывшую собственное имя, что Гвидон, забыв печаль, прыснул со смеха. Корабельщики тоже усмехнулись в бороды.

– И рассмотреть не дадут – ступай мимо строя, гляди, на кого глаз упадет. Пойдем, Васька мне говорит, посмотрим, пока девки не знают, ты себе присмотришь, да и я присмотрю. И шли-то мы мимо вашего двора. Васька говорит: а тут кто живет, вроде тоже девки есть? У вас ворота были заперты, да он меня подсадил, потом я его втащил, стоим под оконцем, слушаем…

– Да кто бы нас пустил на царские смотрины! – Елена всплеснула руками. – И родом мы не знатны, и надеть-то нам нечего. Приданого – липовы два котла, да и те сгорели дотла, деревянный горшок да свиной рожок, да два полотенца из дубова поленца, да одеяло стеганое алого цвету, а как ляжешь спать, так его и нету!

Елена засмеялась, а Гвидон опять вздохнул, окидывая глазами место, где вчера еще был город:

– Ляжешь спать – его и нету…

– Душенька, да за все мое царство-государство я не вспомню, во что ты одета была. – Салтан улыбнулся, видя, как оживилось лицо Елены. – Видел только глаза твои. Да что обещала богатыря родить – богатырь-то мне и надобен был. Война же шла у нас с королем Зензевеем.

– И что же война? – Елена вспомнила, по какой причине Салтан расстался с ней, не прожив и месяца после свадьбы.

– Разбил я его, да не сумел добить – ушел он. Как бы не воротился…

– Так богатырь же есть! – Елена с тайной гордостью указала глазами на Гвидона, а тот все смотрел задумчиво в море.

– Есть! Без обмана! – Салтан благодарно сжал ее руку.

– В чем же теткин обман был? – спросил Трофим. – Хоть оно в святочные вечера и не работают, однако вон как тебе свезло, матушка, – царя тебе по ниточке напряденой привело!

– Привело… – Елена вздохнула. – Говорят же: которая девка в Святки прядет, у той доля кривая будет. А кто замуж в эти дни идет, у той дитя кривое родится!

– Да ну что ты, матушка! – Гвидон, очнувшись от своих дум, обиделся. – Разве я кривой?

– Нет, дитятко! – Елена тронула его за плечо. – Ты у меня красавец писаный, во сне такого было не увидеть. Да только доля у тебя… кривая вышла. Взялось счастье твое ниоткуда – да и ушло в никуда. Из воды – и в воду.

– Что мое было, то я ворочу. Увидишь, матушка.

– Давай-ка ешь. – Салтан всунул Елене ложку в руку. – А то мы уже почти до дна догребли… Что уж сделано, того не воротишь. Утро вечера удалее – переночуем здесь, а завтра поплывем счастье наше искать.

Глава 3

– Ой, смотри, там лошадь! – Елена взвизгнула и вцепилась в рукав Салтана.

Для нее это путешествие по морю было первым – не считать же того случая, когда она сидела в запечатанной бочке и ничего не видела, кроме той же бочки изнутри. Даже сын был опытнее ее: он трижды летал через море, пусть в облике крылатой мелкой твари. Теперь же Елена огромными глазами рассматривала бирюзово-голубой простор впереди и с тревогой оглядывалась на уходящий вдаль берег – зеленую гору над полосой песчаных отмелей. Корабельщики вокруг нее вздыхали: когда они увидели эту гору впервые, она пестрела крышами богатых палат и блистала золотыми маковками церквей. Теперь же лишь та старая бочка, одиноко лежавшая на диком берегу, напоминала, что здесь когда-то были люди. И высился могучий зеленый дуб – вновь единственный владыка чудесного острова.

– Я вернусь! – твердил Гвидон, не отрывая глаз от берега и делая вид, что это морской ветер выбивает у него слезы на синих глазах. – Вернусь, чего бы мне ни стоило! Найду Кикниду и Лебедин-град. Хоть за тридевять земель унесло – снова будет здесь стоять!

– Где же ты будешь искать его? – сочувственно спросила Елена, беря его за локоть.

– Понтарх обещал указать нам дорогу. Провожатых прислать.

– Но мы ведь сейчас плывем домой, да, Салтанушка?

Елена обернулась к мужу – и вот тут ей попалась на глаза белая лошадь, что весело резвилась в волнах перед кораблем.

– Морской конек! – Салтан вгляделся и улыбнулся. – От Понтарха нам привет. Видишь, у него не грива, а плавник, и на передних ногах тоже плавники.

– Вижу… Ай! – Еще громче вскрикнула Елена и вцепилась в мужа. – Там человек!

Салтан потянулся вперед – в самом деле увидел, как в синих волнах возле конька появилась сперва длинноволосая человеческая голова, потом плечи. Рука приветственно махнула из волн – и вот уже на спине морского конька сидит всадник.

– Кто это? – едва вымолвила потрясенная Елена.

– Это, видать… кто-то из слуг Понтарховых, – озадаченно ответил Салтан, тоже удивленный. – Ты глянь: у него не ноги, а…

– Чешуя! Там чешуя! Как у рыбы! Это не человек, да?

– Да уж какой тут человек… – Салтан приветственно помахал морскому всаднику и крикнул: – Морской бог в помощь!

– И тебе, царь Салтан! – долетел веселый голос.

– Русалка, что ли? – догадался перебежавший ближе к родителям Гвидон. – Сирена? Девка морская?

– Сам ты девка! – ответили ему из моря, впрочем, беззлобно, скорее насмешливо.

Всадник по дуге направил коня ближе к кораблю и вскоре оказался возле самого борта. Потом соскочил со спины конька, проехался на волне, и волна послушно подняла его, словно рука, к борту. Полетела целая туча брызг, Елена с визгом отскочила, да и царь с князем поспешно посторонились.

И вот он уже сидит на борту – получеловек-полурыба. С длинного, покрытого голубовато-серебристой чешуей хвоста, свешенного на палубу, текла вода. Салтан с семьей и корабельщики в изумлении разглядывали пришельца из волн. Существо это было крупнее человека, и сразу стало видно, что длинные, ниже пояса, светлые, как пена морская, волосы ввели Гвидона в заблуждение: сильный торс с широкими плечами, безусловно, был мужским, как и лицо с крупными приятными чертами, хоть и безбородое. Голубоватая кожа была светлее, чем у Понтарха, и лишь одна золотая цепь украшала обнаженную мускулистую грудь.

– Сюда иди! – с насмешливым вызовом бросил рыбочеловек Гвидону. – Поглядим еще, кто из нас девка!

Впрочем, враждебность его была наигранной: он лишь красовался, любуясь изумлением людей.

– Ты к-кто? – еле вымолвил Гвидон, не трогаясь с места.

– Не узнал! – с явной издевкой ответил морской всадник.

– Да где мне тебя узнать – впервые вижу!

– Ну да! А так?

Спросив это с явным сочувствием – дескать, что взять с убогого? – рыбочеловек вмиг преобразился. Остался прежним хвост, но широкая грудь оделась серебряной кольчугой, а на голове появился стальной шелом с блестящей на солнце позолотой. В руке откуда-то взялось длинное копье.

Гвидон ахнул: если не смотреть ниже пояса, перед ним был один из тех морских витязей, что каждый день на заре выходили из моря и обходили дозором его остров. И даже лицо это в обрамлении шлема с наносником и бармицей стало казаться знакомым.

– Ты! Из этих! Морской витязь!

– Признал наконец! – ухмыльнулся рыбочеловек, и его доспехи растаяли, он вновь сидел на борте, одетый только в чешую, и то ниже пояса.

– А ноги? Вы же по земле ходили! У вас были ноги, а не это вот! – Гвидон кивнул на хвост.

– Будет надо, будут ноги! – Рыбочеловек метнул лукавый взгляд на Елену. – Мы любой облик можем принять: человечий, рыбий, да какой угодно. У меня, чтоб ты знал, даже имя есть!

– Имя?

Впервые за все время, что владел островом и его чудесами, Гвидон задумался: да ведь у его прекрасных витязей были имена, каждого из них как-нибудь звали! Ему это не приходило в голову: витязи были для него все на одно лицо, кроме разве дядьки Черномора – тот выделялся более высоким ростом и густой черной бородой. Они двигались, как отражения одного человека, и он, восхищаясь и гордясь этим чудом, поставленным ему на службу, даже не думал, а живые ли они?

– И как же тебя зовут? – с любопытством спросила Елена, пока ее сын со стыдом все это осознавал.

За время этого разговора она немного пригляделась к витязю из моря – хотя и чудно было называть витязем существо, ниже пояса рыбьей породы, – и невольное восхищение его красотой вытеснило страх. Это восхищение так ясно было написано на лице молодой царицы, что Салтан нахмурился и окинул того ревнивым взглядом. Зачесались руки выкинуть сие разговорчивое чудо обратно в море, но морской витязь был крупнее человека, а мощный хвост, пожалуй, мог бы одним ударом проломить корабельный борт.

– Я – Стримон, государыня царица. – Отвечая, рыбочеловек чуть прикрыл большие глаза, и в голосе его вызов сменился почтительной нежностью. – Сын Понтарха. Повелел мне отец проводить вас, дорогу нужную указать. Рад служить тебе.

– Ты – сын Понтарха? – спросил Салтан. – И прочие витязи тоже?

– Целых тридцать сыновей, о боже! – воскликнула Елена.

– Тридцать? – Стримон засмеялся. – Три тысячи нас у отца! И дочерей, сестер наших – три тысячи. Добр к тебе батюшка наш, царь Салтан, – он подмигнул, – заботится. Уж больно ему подарок твой по нраву пришелся – конь рогатый. Наши-то все вон какие!

Он кивнул за борт, где резвились в волнах четыре-пять морских коньков. Тот, на котором Стримон приехал, был среди них самым крупным.

– Куда же ты ведешь нас? – спросила Елена, таким звонким и нежным голосом, что Салтану захотелось встать между нею и морским витязем.

– Куда отец приказал. К Диволесью, к Медоусе-Стражнице.

Стримон перестал улыбаться, взгляд его черно-синих, как самый темный жемчуг, глаз сделался сосредоточенным.

– Ты что-то знаешь про Кикниду? – Опомнившись наконец, Гвидон шагнул к морскому витязю. – Прости, дружище, что сразу не признал! – Он располагающе улыбнулся, пуская в ход все свое обаяние, но взгляд его оставался напряженным. – Кикнида, моя царевна-лебедь! Она вас ко мне привела… Она сказала, что вы – ее родные братья! Ты должен что-то о ней знать!

В голосе его против воли звучала мольба. Стримон пристально взглянул Гвидону в лицо, и этот взгляд не внушал добрых надежд.

– Нет. – Стримон мотнул головой. – Она нам не родня. Она приходила к нашему отцу и просила дать тебе стражу, и он согласился – отцу твоему хотел услужить.

– Говорили, что той стражи нет надежнее на свете, – сказал Салтан. – Что же с дядькой вашим не доглядели, что с острова весь город враз украли?

Гвидон ждал, что Стримон в ответ на этот упрек сделается снова вызывающе дерзким, но тот лишь полуопустил веки, словно уносясь мыслями к более важным предметам.

– Отец наш обиды ворам не спустит, – промолвил он, и в голосе его вдруг открылись угрожающие всякому живому морские глубины. – Вора отыскать мы тебе поможем, князь Гвидон. Но возвращать свое тебе самому придется.

– Да я того и хочу! Только укажите…

Но Стримон не дослушал – вдруг откинулся назад, мелькнул над бортом корабля огромный чешуйчатый хвост с серебряным плавником, и тело с шумом, в туче брызг рухнуло в волны. Люди отшатнулись от борта, закрывая лица руками от соленой воды. А когда взглянули – Стримон вновь сидел на спине своего морского коня, на заметном удалении от корабля. Махнул рукой – мол, за мной! – и, больше не оглядываясь, устремился к синему горизонту.

Весь день корабль бежал на раздутом парусе: Понтарх позаботился послать ровный попутный ветер. Когда начало темнеть, Стримон вновь объявился на палубе и велел всем ложиться спать: он сам присмотрит за кораблем. Все устроились, как сумели, на палубе. Кормщик Трофим, не доверяя чудищу морскому, несколько раз просыпался и подглядывал: рыбочеловек сидел у руля, спустив хвост на палубу и задумчиво глядя в привычную ему морскую даль. Если ветер чуть стихал, Стримон начинал негромко подсвистывать, будто подзывал пса, и парус вновь надувался. На заре, когда корабельщики проснулись, он приветственно махнул Трофиму и с явным облегчением скользнул в родные волны.

И этот день они следовали за морским всадником. Вечерело и солнце садилось, когда впереди показался дикий берег; за неширокой полосой песка тянулась полоса камней, поросшая кустами шиповника, а сразу позади них стеной вставал густой лес. Следуя за Стримоном, Трофим завел корабль в небольшую бухточку, где можно было перекинуть дощатые сходни на камень, а с него перебраться на песок. Салтан вышел первым, потом переправили Елену, держа ее за обе руки; она покачивалась на шатких мостках и весело взвизгивала, но, похоже, приключения ей нравились. Хоть и обидно, говорила она себе, что Гвидон потерял жену и город, но, не случись этого, она так и сидела бы, мать при взрослом сыне с невесткой, до срока постарев на двадцать лет! А теперь этот лес! Прыгнув на песок в объятия Салтана, она сразу подняла глаза: куда это нас принесло? Толстые сосны ратным строем стояли плечом к плечу, кустарник щерился, выставив копьями колючие ветки. Как знать, что за пугающие чудеса в нем таятся – но так хотелось знать!

Вскоре все корабельщики оказались на берегу и принялись устраиваться на ночь: на твердой земле спать все же приятнее, чем на качающейся тесной палубе.

Салтан оглянулся: Стримон сидел на большом камне, спустив хвост в воду.

– Теперь прощайте! – Морской витязь махнул рукой. – Довел докуда смог. Отсюда иные у вас провожатые будут… коли сумеете договориться с ними.

– Где же искать их? – Салтан оглядел пустой берег – из живых существ видны были только вездесущие чайки.

– В траве у опушки поищи, – туманно ответил Стримон, сделав скучное лицо: дескать, это все.

– Иди, поблагодари! – Царь кивнул сыну.

Гвидон подошел, пробираясь по камням и стараясь не поскользнуться. Стримон, насмешливо щурясь, следил, как тот приближается, словно оценивал, насколько близко подойти у князя молодого хватит смелости.

– Спасибо тебе, витязь морской, что проводил и помог! – Гвидон поклонился и улыбнулся. – Кланяйся от меня всем братьям твоим, Понтарху и дядьке Черномору!

– Уж поклонюсь. – Стримон широко улыбнулся и с вызовом протянул руку. – Бывай здоров!

Гвидон азартно ударил по его ладони своей – не напугаешь. Вдруг Стримон бросился спиной в воду, не выпустив его руки, и оба в шуме брызг исчезли в волнах.

Дико закричала Елена, вскрикнули корабельщики, побежали к воде. Гвидон, отплевываясь, встал на ноги: ему здесь было едва по пояс, но его щегольский кафтан и штаны оказались мокры насквозь.

– Ах чтоб тебе, чертяка морская! – с веселым негодованием закричал он, фыркая и оглядываясь в поисках Стримона. – Селедка в шлеме, вобла недосушенная!

В ответ раздался торжествующий смех. Среди пляски волн Стримона не было видно, пряди его волос растворялись в лентах морской пены. Только переведя дыхание, когда Гвидон уже выбрался, опираясь на руки корабельщиков, на берег, Елена увидела вдали, шагах в ста, широкую мокрую спину уплывающего прочь рыбочеловека. Мелькнул над водой широкий хвостовой плавник – и пропал.

Помахав рукой вслед, Елена отвернулась от моря и устремила долгий взор на стену чащи. Громада леса неудержимо притягивала ее. Они с сестрами выросли в стольном городе Деметрии, в лес выбирались лишь за грибами и никогда там не ночевали, поэтому вечерний лес с его влажным дыханием и криками сов был для нее полон чудес. А уж этот и подавно.

– Не отходи далеко! – велел жене Салтан, видя, как Елена, будто прогуливаясь, подбирается все ближе к опушке. – Мало ли, что там водится…

– Но все равно же придется идти за сушняком. Я только посмотрю, нет ли тропинки.

Вот она оказалась возле кустов шиповника, пригляделась, протянула руку… ахнула.

– Что? – Салтан оглянулся. – Укололась?

– Нет! – Елена взглянула на него большими глазами. – Посмотри – эти цветы черные!

Салтан приблизился. Кусты были усыпаны цветами, но лепестки их были черны как ночь. Пробирала дрожь при виде этой зловещей красоты, из глубины леса тянуло влажным, стылым ветром с запахом болота.

– Просто уже темно. – Салтан обнял жену за плечи, наклонился и поцеловал в висок. – Они красные. Завтра увидишь.

«Они черные!» – упрямо сказала Елена про себя, прижимаясь к его плечу и глядя в сплетение ветвей. Не зря же это место называется Диволесьем.

– Что тут у вас? – К ним подошел Гвидон с топором в руке. – Батюшка, мы с Трофимом и Стефом за хворостом пойдем! Каши сварим, пшено еще есть.

– Жаль, твой хвостатый друг не вынес нам еще ведерка рыбы, прежде чем исчезнуть! – вздохнула Елена.

– Обойдемся без хвостатого друга! – сказал Салтан. – На корабле есть сети – поставим на ночь, к утру будем с уловом. А в лес не ходите. Плавника вон полно, пусть парни соберут. В лес уж завтра, как рассветет. А то в ночи сами попадете на ужин невесть кому.

– Хотела бы я тоже заглянуть в этот лес… – протянула Елена.

– Сиди! – Салтан кивнул ей на площадку, куда корабельщики вынесли тюфяки для ночлега. – Нечего тебе там делать.

– Да, мало ли, какое там чудо-юдо! – поддержал его Гвидон. – Кику бы сыскать – не хватало еще, чтобы и ты пропала, матушка!

– Заботливые вы у меня! – язвительно промолвила Елена.

Вот повезло – она подвижна и любопытна, как всякая восемнадцатилетняя девушка, но у нее не только строгий муж, но в придачу и бдительный сын, который держится, как старший брат!

Однако именно Елена и сделала важнейшее открытие. Пока Гвидон со спутниками собирал выброшенные морем куски дерева, она прошлась вдоль опушки и вдруг увидела в траве что-то блестящее.

Что это? Жучок-светлячок? Подойдя ближе к огонечку на земле, Елена наклонилась, подняла что-то… и вдруг закричала:

– Гвидон! Гвидон! Смотри скорее, что я нашла!

Сын, а за ним Салтан спешно подошли к ней.

– Скорлупа! Смотри – это наша скорлупа! – Елена протянула сыну ладонь, на которой горел уголек, не обжигая кожу.

Гвидон наклонился, осторожно взял уголек… и тоже охнул. Это была половинка ореховой скорлупы – из чистого золота. Другой бы подивился самому диву, но Гвидон, подняв глаза на мать, был изумлен только тем, где именно его нашел.

– Это же наша… – повторил он. – От белки… Батюшка! – Он повернулся к Салтану. – Белка моя в хрустальном теремке орехи грызла – вот такая же скорлупа была…

– Так где же твоя белка? – Салтан огляделся, ожидая обнаружить веселую зверюшку-плясунью где-то на ветвях сосен.

– Не знаю… Она со всем дворцом пропала…

– Значит, она была здесь! – Елена схватилась за его руку, в которой он держал скорлупу.

– Но как она бы сюда попала? – Гвидон тоже огляделся.

– Твой хвостатый приятель сказал, – вспомнил Салтан, – мол, в траве найдешь следы…

Все трое посмотрели друг на друг.

– Выходит, – Гвидон крепко сжал половинку скорлупы в ладони, – это тот самый след и есть!

Но вот корабельщики развели костер, набрав плавника, повесили котел. Когда пламя заиграло языками, темнота вокруг сделалась непроглядной. Поев, выставили дозорных и легли спать. Елена, не привыкшая ночевать под открытым небом, долго не могла уснуть. За спиной у нее лежал Салтан, обнимая ее сзади для надежности и укрыв своим плащом; он легко заснул, привыкнув за время войны к походным условиям, и тревожился лишь о том, чтобы ночью не пошел дождь. Но Елену тревожило все: и слишком жесткое ложе, и ветер с моря, и крики птиц в лесу. Гвидон тоже спал, как дитя, приложив к груди зажатую в кулаке скорлупку.

И снова, как в той запечатанной бочке, что носилась по волнам, Елена не переставала дивиться чуду: в темноте все тело ее сына, лицо с закрытыми глазами источало тихий свет, а светло-русые кудри сияли солнечным золотом…

Глава 4

Отец и сын покинули морской берег совсем рано, едва рассвело.

– Сколько ждать-то тебя повелишь, государь-батюшка?

Вопрос задал Салтану кормщик Трофим, и Елена, с обиженным видом сидевшая на песке, повернула голову. И Салтан, и Гвидон решительно отказались взять ее с собой в поход – почти в один голос. Да, все так: она не умеет ходить по лесу, и туфельки у нее парчовые, и платье для дворца, а не для леса, и опасно это, и не привыкла она к дальним переходам… Однако тягость ожидания страшила ее сильнее любой опасности. Как долго придется ждать? Никто и гадать не брался, что там обнаружится в лесу и сколько времени придется это нечто искать. Управятся до вечера? За три дня? За три года? Однако идти надо: золотая скорлупа была слишком ясным знаком, что именно здесь будет разгадка. Утром Гвидон еще походил по опушке и нашел едва заметную тропинку – скорее простую прогалину, где деревья стояли чуть менее плотно, и вдоль нее шагов за сорок нашел еще три осколка золотой скорлупы. Теперь он притоптывал на песке от нетерпения, пока Салтан спорил с обиженной Еленой. Впрочем, недолго: с семи лет сидевший на царском троне, Салтан умел поставить на своем без лишних слов, и даже любовь не могла его смягчить. Скорее наоборот.

Отец и сын переглянулись, но ответа ни у кого не нашлось.

– Ждите… пока не надоест! – Салтан махнул рукой. – Три дня – мало, три месяца – много. Пока припасы не кончатся. Если не вернемся – просите о помощи Понтарха, он вас назад домой сумеет доставить. Только за нами вслед не ходите. – Он строго посмотрел на Елену, потом на Трофима. – Где мы не управимся, вам не по силам будет помочь. Такое мое вам царское слово!

– Правь бог тебе путь, государь!

Кормщики поклонились на прощание, отец и сын по очереди обнялись с Еленой и тронулись, не оглядываясь, в глубину леса. Елена смотрела им вслед, утирая белым шелковым платочком слезы…

Царь оглянулся. В том нарядном платье, в каком сидела на последнем пиру: нижнее золотистого цветочного атласа, верхнее – бледно-лиловой парчи, с золотыми узорами и оплечьем, расшитым жемчугом, яхонтами и аметистами, с широкими рукавами с разрезами от самого плеча, – Елена казалась дивным цветком, драгоценным украшением, невесть кем оброненном на этом диком берегу. Сердце защемило: только встретились, и снова он ее покидает в одиночестве! Салтан еще раз махнул рукой – я вернусь! – и поспешил догнать сына. Если Гвидона жажда вновь увидеть собственную жену неудержимо гнала вперед, то Салтану те же чувства спутывали ноги.

Первые шагов сто шли молча: Гвидон смотрел под ноги, выискивая новые куски скорлупы, Салтан оглядывал лес по сторонам. Чаща была густой и совершенно дикой: громоздился бурелом, давно упавшие стволы заросли мхом. Хорошо, что подлесок был невелик и состоял больше из черничника и папоротника, а не кустов и травы по грудь, как бывает близ низких болотистых мест.

Вот Гвидон наклонился и подобрал еще один сверкающий в лесном полумраке кусочек. Обернулся и показал отцу.

– Где вы для белки золотые орехи-то брали? – Салтан взял кусочек в руку и повертел.

– Мы брали! Ей обычные орехи возили корзинами, с любой лещины. А как она в лапки возьмет, разгрызет – скорлупа золотой делается, а ядрышко – изумрудным. Сыскался бы где такой умелец, чтобы изумруды в золотые орехи сажать и закрывать, будто так и было!