скачать книгу бесплатно
Бичли удовлетворил просьбу дамы, а потом предложил портсигар и Тремейну. Тот покачал головой:
– Нет, спасибо. Я мало курю. Позволяю себе одну сигарету после еды. Иногда трубку.
– Медицинский случай! – определил Бичли.
Держался он непринужденно и жизнерадостно. Обветренное красное лицо, свитер с высоким воротом, грубое пальто и крупные руки, одна из которых сжимала толстую дубовую палку, придавали ему облик типичного сельского жителя – простого фермера, наслаждающегося жизнью с ее простыми радостями. Казалось, неловкая сцена в библиотеке стерлась из памяти.
Розалинда Марш закурила, и Мордекай Тремейн заподозрил, что она попросту тянет время. Но ради чего?
– Приехал Остин Деламер. Теперь вся компания в сборе, – заметила дама.
– К обеду, похоже, ожидается много гостей? – уточнил Тремейн.
Она кивнула:
– Почти столько же, сколько вчера. Напьеры снова приедут и привезут Люси Тристам. Останутся на ночь, а то и на две. Так бывает из года в год. Что придумал Бенедикт на сей раз? Не слышали никаких намеков, Джеральд?
Мордекай Тремейн вспомнил утреннюю встречу во дворе, когда тот не захотел показать, что привез в машине.
– Не сомневаюсь, что при желании кое-что интересное может рассказать, – заметил он. – Правда, мистер Бичли?
Тремейн говорил с подчеркнутым лукавством, изображая болтливого старого проныру, пытавшегося выудить сведения прозрачными намеками на собственную осведомленность. Джеральд Бичли насупился. Он бы с радостью сменил тему, однако Розалинда Марш поддержала провокацию.
– Только не говорите, Джеральд, что собираетесь устроить очередное представление!
Мордекай Тремейн поправил пенсне и прищурился. В эту минуту он напоминал дружелюбного пса, выпрашивавшего каплю внимания.
– Очередное? – переспросил он. – Неужели мистер Бичли регулярно забавляет общество?
Запрокинув голову, Розалинда Марш громко рассмеялась:
– «Забавляет» – самое точное слово, хотя и означает совсем не то, что вам кажется. Джеральда знает весь Шербрум. Трудно предсказать, что он придумает завтра или через неделю. Местные жители уверены, что мистер Бичли – сумасшедший. Что было в прошлый раз, Джеральд? По-моему, вы поставили на базаре прилавок и начали менять глазированные яблоки на банки с вареньем. Верно?
Тремейн заметил, как вздулись вены на толстой шее, особенно красной по сравнению с желтым воротником свитера. Великан смотрел на белое горло Розалинды Марш с таким выражением, словно мечтал сжать его железными пальцами и задушить не в меру разговорчивую особу.
Или злость мелькнула на лице из-за игры света, а на самом деле Бичли широко улыбался? Не впервые за день Мордекай Тремейн утратил ощущение реальности. Через мгновение наваждение исчезло, и перед ним вновь предстал добродушный, грубовато-сердечный сельский житель, готовый шутить и веселиться.
– Нельзя же постоянно ходить с вытянутыми лицами! – воскликнул Бичли.
– Разумеется, нельзя! – поддержал Мордекай Тремейн, словно и не подозревал дурных намерений. – Необходимо иногда смеяться.
– Давайте сходить с ума, пока можно. Жизнь слишком коротка, чтобы воспринимать ее всерьез.
Казалось, сейчас великан говорил то, что действительно думал.
– Наверное, у вас с мистером Греймом много общего.
– Мы понимаем друг друга, – подтвердил Бичли. – Бенедикт – прекрасный человек и очень щедрый. Не знаю, что бы мы без него делали. Никто не смог бы терпеть меня так великодушно, как он. Да, кстати, я обещал явиться к нему, как только вернусь. Пора получить очередной урок!
Пока Бичли не ушел, мисс Марш не произнесла больше ни слова: стояла в подчеркнуто свободной позе, со скучающим видом зажав в пальцах сигарету – и лишь оставшись с Тремейном наедине, она произнесла:
– Хотелось бы понять ваши намерения.
– Мои намерения? – медленно повторил он, пытаясь собраться с мыслями.
Розалинда подошла ближе.
– Если бы вы открылись мне, – тихо добавила она, – я бы постаралась помочь. К взаимной выгоде.
Из дальнего конца холла донесся какой-то звук, и Розалинда испуганно отпрянула.
– Пора подняться к себе, – громко сказала она. – Возникла необходимость в мелком ремонте!
Мисс Марш направилась к лестнице, а Мордекай Тремейн обернулся посмотреть, кто пришел. Это был дворецкий Флеминг – величественный человек средних лет с бесстрастным, лишенным выражения лицом. Он важно прошествовал по холлу, направляясь по неотложным делам и всем своим видом показывая, что ничего не видел и не слышал.
Тремейну захотелось заглянуть под маску безупречного высокопоставленного слуги и рассмотреть живого человека. Вспомнилась утренняя сцена, когда дворецкий помогал хозяину наряжать елку, и в это время появился Джереми Рейнер. Тогда Флеминг не подал виду, что ощущает возникшее напряжение, хотя наверняка понимал сложность ситуации.
В укромном углу, под лестницей, стояло кожаное кресло. Тремейн удобно расположился в полутьме и предался размышлениям. Через двадцать минут, когда вернулся Джеральд Бичли, он все еще оставался на месте.
Великан выглядел так, словно только что пережил потрясение и еще не успел прийти в себя. Он сердито бормотал что-то. Оказавшись в паре ярдов от Тремейна, Бичли осознал, что в холле кто-то есть. На лице отразилась откровенная злоба. Он молча прошагал мимо, однако успел метнуть красноречивый взгляд.
– Не в лучшем расположении духа, – промолвил Тремейн, дождался яростного хлопка парадной двери и быстро направился в ту комнату, откуда только что вышел Бичли.
Он ожидал увидеть Бенедикта Грейма, и не ошибся. Услышав шаги, хозяин резко обернулся. Кустистые брови выглядели так, словно их только что причесали в обратном направлении. Мистер Грейм производил впечатление человека, недавно принявшего участие в бурной сцене. Мордекай Тремейн не удивился. Подслушанный телефонный разговор и поведение Джеральда Бичли в холле многое объяснили. Бичли, срочно нуждавшийся в деньгах, обратился к Бенедикту Грейму, однако получил решительный отказ.
Хозяин чувствовал себя неловко.
– Вы видели Джеральда? – спросил он.
Держался Грейм так напряженно, что сразу стало ясно: что-то пытается скрыть.
– Только что встретил его в холле, – ответил Мордекай Тремейн и простодушно добавил: – Честно говоря, я решил, что мистер Бичли вышел отсюда. Разве не так?
– Неважно, – поспешно ответил Грейм, явно соображая, как бы сменить тему. Наконец придумал и после недолгой паузы проговорил: – Надеюсь, вы не очень скучаете? Боюсь, не имею возможности уделить вам столько времени, сколько хотелось бы.
– Я чувствую себя замечательно, – улыбнулся Мордекай Тремейн. – Провожу время весьма интересно.
Кустистые брови удивленно изогнулись.
– Интересно?
– Вы удивлены? Не забывайте, что мое главное увлечение – наблюдение за людьми!
На лице Грейма отразилось облегчение.
– Любитель криминальных историй вряд ли найдет здесь плодотворную почву для расследования. Все мы отвратительно законопослушны! Правда, остается Деламер. За политика я не поручусь.
Несмотря на попытку пошутить, Бенедикт Грейм по-прежнему выглядел озабоченным и производил впечатление усталого, стареющего, встревоженного человека. Тремейн вспомнил об утреннем разговоре с Николасом Блейзом. Сейчас подозрения секретаря получили наглядное подтверждение – во всяком случае, относительно тревоги Бенедикта Грейма. Однако Николас Блейз ни словом не обмолвился о Джеральде Бичли, а ведь именно он стал причиной подавленного настроения мистера Грейма.
Возникло острое искушение воспользоваться моментом и задать хозяину дома главный вопрос. Возможно, если действовать решительно, Грейм сдастся и откроет душу. Но данное секретарю обещание заставило Тремейна отказаться от заманчивого плана фронтальной атаки. Если мистер Грейм обидится на вторжение, то Николас попадет в сложную ситуацию. Мордекай Тремейн с сожалением выбрал иной путь.
– Сегодня днем ни разу не встретил вашу сестру, – произнес он. – Наверное, она поехала в Калнфорд?
– Шарлотта? Она у себя, отдыхает. Даже не могу вспомнить, когда Шарлотта в последний раз была в Калнфорде. Она редко выходит из дома. Много времени проводит в своей комнате, в одиночестве. Боюсь, слишком много. Хотелось бы, чтобы она больше общалась с людьми.
– Мисс Грейм выглядит замкнутой особой.
– Шарлотта такая с детства. Светская жизнь приводит ее в ужас, а замужество представляется кошмаром.
Сентиментальная струна, отвечавшая за чтение «Романтических историй» и других подобных изданий, протестующее зазвенела.
– Жаль, – вздохнул Тремейн. – Не трудно понять, что в юности она была красавицей. Да и сейчас очень хороша собой.
– У Шарлотты был выбор, – пожал плечами Грейм, – но она всегда держалась так, словно любовь и брак внушали ей отвращение. Конечно, я пытался исправить положение, но не сумел повлиять на сестру. Постепенно она все больше и больше замыкалась, пока не превратилась едва ли не в отшельницу. Вот почему меня так обрадовала дружба с Люси… с миссис Тристам. В последнее время они часто видятся, и Шарлотта изменилась к лучшему.
– Миссис Тристам весьма необычная особа, – заметил Мордекай Тремейн. – Очень яркая личность. Ясно, почему ваша сестра потянулась к ней.
Бенедикт Грейм промолчал, однако не смог скрыть гордости. Оценить масштаб победы Люси Тристам не составило труда.
– Если позволите откровенное мнение истинного друга, – произнес Тремейн, – то скажу, что вы переживаете не самые легкие времена.
– Имеете в виду, что овечки не всегда ведут себя смирно? – сухо отозвался Грейм. – Порой – да, но в целом приятно сознавать, что все они в твоих руках. К тому же есть и компенсация. Подопечные знают, что могут доверять мне, и делятся своими сокровенными переживаниями. Но сейчас Рождество, и вы приехали, чтобы приятно провести время! Не нужно вытаскивать из пыльных шкафов воображаемые скелеты!
На этой шутливой ноте разговор закончился. Мистер Грейм вновь стал самим собой и с энтузиазмом занялся созданием теплой рождественской атмосферы.
Расставшись с благодетелем, Мордекай Тремейн попытался понять, что же на самом деле скрывается за жизнерадостным дружелюбием Бенедикта Грейма, и открытие вовсе не подтвердило первого впечатления. Несмотря на желание выглядеть уверенным, хозяин с трудом поддерживал в доме иллюзорную гармонию и сохранял положение великодушного властелина счастливого, пусть и слегка взбалмошного, семейства.
Мордекай Тремейн пережил всплеск сострадания – еще более острого в силу собственного сентиментального настроя. Да, сам он тоже до сих пор оставался романтиком и любил ощущать, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Вот почему душа распахнулась навстречу Бенедикту Грейму. Вот почему он с сочувствием воспринял стремление щедрого хозяина создать рождественскую сказку и разделил безыскусную радость украшения елки.
Бенедикт Грейм избрал для себя роль благодетельного деспота. Пожелал, чтобы подопечные приходили к нему в минуты печали и растерянности в надежде обрести дружеское утешение, совет и помощь. Однако, подобно прекрасной розе, на практике идеальная теория осложнилась многочисленными болезненными шипами.
Мордекай Тремейн размышлял о Шарлотте Грейм и о тех трудностях, которые тихая сестра доставляла брату, когда неожиданно увидел, как та собственной персоной направляется через холл к лестнице. Он шагнул ей навстречу:
– Мисс Грейм!
Шарлотта не обернулась, словно не услышала его. Тремейн окликнул снова, и на сей раз она намеренно притворилась глухой, ускорив шаг: подбежала к подножию лестницы и скрылась из виду.
– Все чудливее и странноватее, – пробормотал Мордекай Тремейн. «Алиса в стране чудес» занимала прочное место в его сердце, а это выражение пользовалось особой любовью.
Болезненно-нервная реакция Шарлотты почти не удивила: не ожидая столь откровенного выражения тревоги, Тремейн знал, что мисс Грейм катастрофически боится остаться с ним наедине. Но на этом события не закончились: впереди ждал интригующий инцидент, открывший новое пространство для размышлений. Он произошел, когда тусклый зимний свет окончательно сдался на милость темноты и по дому зловеще поползли тени. Тремейн сидел возле окна, смотрел на снег и вяло думал обо всем на свете. Очнувшись, обнаружил, что замерз, засиделся и покорился мраку.
Осознание собственного дискомфорта настигло его в тот момент, когда он встал, чтобы еще раз взглянуть на любимую елку Бенедикта Грейма. Определенной причины для этого не существовало – внезапная потребность возникла инстинктивно, не получив команды со стороны разума.
К этому времени Мордекай Тремейн уже успел ознакомиться с домом и без труда нашел большую комнату, где возвышалось чудесное дерево. Подчиняясь мягкому прикосновению, дверь бесшумно отворилась. Французские окна еще не скрылись за шторами, и в остатках света можно было рассмотреть возле стены елку, затейливо украшенную серебряными фонариками и блестящими гирляндами. Даже в полутьме взору являлась впечатляющая картина. Стоило ли сомневаться, что сияние электрического света и тепло праздничной атмосферы вдохнут в отягощенные подарками ветви новую жизнь? Бенедикт Грейм сумел создать великолепную иллюзию сказки.
Пока подарков не было: им предстояло появиться позднее, когда ночью Бенедикт Грейм облачится в традиционный костюм и явится к своему детищу в облике Санта-Клауса, – а сейчас висели только белые квадратные карточки с именами.
Обычно елка считается детской радостью, однако произведение мистера Грейма могло доставить удовольствие даже взрослым людям. От елки веяло искренней верой в доброту и мир. Мордекай Тремейн улыбнулся с легкой грустью. Холостяком он оставался не по собственному выбору и был бы рад видеть восторженные детские лица и сияющие счастливым ожиданием глаза.
Внезапно возникло ощущение постороннего присутствия.
В простенке между двумя французскими окнами, напротив елки, в глубоком кресле сидел человек. Уже привыкнув к тусклому свету, Мордекай Тремейн узнал высокий лоб, крючковатый нос и выступающие скулы. Эрнест Лорринг. Судя по всему, профессор не видел его. Тремейн вошел очень тихо, а внимание ученого странным образом сосредоточилось на великолепном рождественском дереве.
Даже короткое наблюдение за мистером Лоррингом вызвало у Тремейна дрожь. Хорошо, что ученый не заметил постороннего присутствия. Черты длинного узкого лица несли печать яростной, почти хищной злобы, редко свойственной людям.
Глава 7
Праздничный обед превзошел самые смелые ожидания. Казалось, каждый из присутствующих решил внести личный вклад в общее веселье, чтобы подарить Бенедикту Грейму такой сочельник, о котором он мечтал. Мордекай Тремейн смотрел вдоль длинного стола, где не осталось ни единого свободного места, и блаженно улыбался. Хлопушки, пестрые колпаки – над праздничным столом реял дух карнавала.
Остин Деламер держался так, словно скинул оковы официоза и решил забыть о честолюбивых планах. Сейчас он сидел в лихо съехавшей на левый глаз наполеоновской треуголке и радовался жизни. Пухлые ручки воодушевленно поднимались, словно помогая рассказывать соседке веселую историю. Шарлотта Грейм слушала его с тем же выражением наигранного возбуждения, что и вчера. Глаза блестели, щеки пылали румянцем.
Во главе стола возвышался сияющий Бенедикт Грейм. Всем своим видом он выражал удовлетворение и радость: рождественская традиция продолжалась. В эти минуты хозяин напоминал восторженного ребенка, наблюдающего за успехом своей затеи.
Даже Джереми Рейнер, утратив обычную мрачную серость, беседовал с дружелюбием, согревшим суровые черты и придавшим ему вид человека с безоблачным сознанием. Тремейн отметил, что причиной необычного оживления могло послужить соседство Люси Тристам. Устоять перед обволакивающим обаянием неотразимой женственности смог бы только окончательно заледеневший индивидуум. Изумрудно-зеленое вечернее платье переливалось в свете хрустальной люстры, подчеркивая роскошь уложенных в великолепную прическу каштановых волос и неотразимую притягательность фигуры.
Единственным, кто не поддался всеобщему веселью, был Эрнест Лорринг. Как и накануне, ученый поглощал пищу в сосредоточенном молчании, низко склонив голову над тарелкой и не замечая оживленного разговора. Несколько раз радушный хозяин пытался призвать профессора к общению, однако тот сидел слишком далеко и мастерски делал вид, будто ничего не слышит. Тремейн обратил внимание, как внимательно смотрит на ученого Николас Блейз. Догадаться, о чем он думает, не составило труда. Скорее всего в поведении Лорринга секретарь видел причину тревоги Бенедикта Грейма.
После ужина стулья словно сами собой придвинулись к столу, а ковры свернулись и спрятались по углам. С пластинок зазвучала танцевальная музыка, однако к этому времени обстановка до такой степени разрядилась, что неудобства никто не ощутил. Мордекай Тремейн оказался в паре с Дени Арден, о чем мог только мечтать.
– Не видел вас сегодня днем, – произнес он, уверенно ведя даму в пассадобле.
– Мы с Роджером долго гуляли и вернулись поздно, – пояснила она и добавила: – Вы великолепно танцуете.
– Это обстоятельство вас удивляет? Неужели я выгляжу совсем старым и дряхлым? – с шутливым отчаянием спросил Тремейн.
– Нет, я имела в виду другое. Вы оказались совсем не таким, как я ожидала.
Он взглянул поверх пенсне в той манере, которая придавала ему безобидный вид, хотя на самом деле сигнализировала об опасности.
– Чего же вы ожидали? – спросил он и негромко уточнил: – И почему?
Дени не оценила значения второго вопроса.
– Не знаю, – промолвила она. – Наверное, предполагала увидеть кого-то более внушительного. Может, даже устрашающего. Я всегда вспоминаю Шерлока Холмса, когда думаю о…
Она замолчала, словно осознав, куда ведет излишняя откровенность. Покраснела и притворилась, будто внимательно слушает музыку. Однако Мордекай Тремейн не собирался отступать.
– Когда думаете о ком? – мягко поинтересовался он, а когда Дени не ответила, подсказал: – Может, о детективе?
– Да, – неохотно подтвердила она. – Ведь вы детектив, правда?
– В некотором роде. Интересуюсь криминологией, хотя и не занимаю официального положения. Но кто же, позвольте спросить, рассказал вам о моем скромном увлечении?
Мисс Арден не спешила отвечать, словно хотела удостовериться, что никого не подведет, наконец проговорила:
– Роджер упомянул мимоходом несколько дней назад, когда узнал, что вы приглашены на Рождество. Видел ваше имя в газетах в связи с каким-то убийством.
– Известность – неизбежное следствие преступления, – вздохнул Мордекай Тремейн. – Очень жаль. Надеюсь, факт не вызвал смущения.
