скачать книгу бесплатно
– Иди, иди… будешь стрелять – не забудь закрыть левый глаз! – крикнул мне вдогонку Илларион.
Не успел я сделать и десятка шагов, как услышал отчаянную ругань Иллариона:
– Вай, чтоб ты околела, паршивая! Дерьмо ты, а не собака! Лаять, что ли, тебе лень, ублюдок несчастный?!
– Что случилось, Илларион? – подбежал я с ружьем наготове.
– Вот, полюбуйся, пожалуйста, – сказал он, протягивая ладонь. На ней чернело несколько зернышек заячьего помета.
– Совсем еще теплые, понимаешь? – простонал Илларион и стал яростно давить пальцем зернышки. – Заяц только что был здесь, а твой проклятый пес и не учуял его!
– Где ты их подобрал?
– Да говорю же тебе, вот тут, рядом, в двух шагах! Ну-ка, живо, заходи сверху, а я подкараулю здесь! Заяц не мог уйти далеко!
Я взвел курок и медленно двинулся вверх по косогору. Вскоре я увидел общипанные побеги сои и заячьи следы. Они вели к большому кусту орешника. Я несколько раз обошел куст, потом сильно пнул его ногой. Вдруг из куста выскочил заяц – настоящий заяц, длинноухий, косой, с белой полоской на спине.
– Держи! – взвизгнул я, словно ошпаренный, и выстрелил.
Заяц, смешно пригнув уши, стрелой помчался вниз.
– Илларион, не упускай его! – орал я.
– Я здесь, не бойся!
На минуту воцарилась гробовая тишина. Затем я услышал щелканье курка, потом Илларион громко сплюнул, потом что-то плюхнулось, раздались проклятия, стоны, вздохи и потом вдруг:
– Держи, держи, Зурикела, он бежит к тебе!
Я присел и вскинул ружье… Неожиданно где-то внизу бабахнул выстрел, другой, и в тот же миг раздался душераздирающий собачий визг. В глазах у меня потемнело, ноги подкосились, и я без звука опустился на землю…
– Мурада, дорогой, взгляни на меня! – Я поцеловал своего верного пса и горько зарыдал.
– Не плачь, сынок, возьми себя в руки, – сказал Илларион, смахивая слезу.
Мурада приоткрыл глаза и взглянул на нас.
Плакали все трое – я, Илларион и Мурада.
– Тебе больно, Мурада?
«Очень», – вздохнул бедный пес.
– Эх, почему у меня не отсохнут руки и не ослепнут глаза! – воскликнул Илларион.
«Ладно уж, Илларион, не убивайся… Не нарочно ведь – спьяна… Кроме того, знаю же я нрав твоего ружья – из него выстрелишь во врага, угодишь в друга… Помнишь, точно так же ты подстрелил свою собаку… Так что не стоит сокрушаться… Я на тебя не в обиде… Одно досадно: Ефросинэ будет рада! А впрочем, бог с ней, пусть радуется…» Сказав все это про себя, Мурада ласково потерся мордой о колено Иллариона.
– И он должен псом называться, а Илико – человеком! Где же тут справедливость? – вздохнул Илларион.
– Мурада, крепись, дружище! Потерпи немного! – нагнулся я к Мураде.
«Ну нет, брат, плохи мои дела… Как это у вас говорится? „Заживет, как на собаке“! А я вот умираю… Умираю, Зурикела…»
– Крепись, крепись, Мурада. Будь до конца мужественной собакой, – упрашивал Илларион.
«Вам, людям, горя мало: умрете – похоронят, оплачут. A кто нас хоронит? Никто. Если и зароют нашего брата, опять-таки потому, чтобы трупы наши не воняли…» По телу Мурады пробежала дрожь.
– Илларион, на помощь, Мурада умирает! – закричал я.
«Прощайте…» – Мурада в последний раз взглянул на меня, закрыл глаза и застыл.
– Кончился, чтоб отсохли мои руки, – тихо произнес Илларион и вытер рукавом слезы…
…Вопли и причитания бабушки всполошили все село. Примчались перепуганные соседи. Узнав, в чем дело, они возмутились:
– Вы что, люди, с ума посходили? Слыханное ли дело – поднимать такой шум из-за дохлого пса?! Что за ненормальная семья!
И разошлись…
Илларион весь день ходил, словно убийца перед казнью. Под вечер он подозвал меня и сказал:
– Должны похоронить. Вон там, под чинарой!
Вдвоем мы выкопали яму и торжественно предали земле останки нашего погибшего друга. Потом я выпросил у бабушки кувшин вина, и мы справили на могиле Мурады поминки.
Первый тост произнес Илларион:
– Зурико, сынок мой, – начал он, – безутешное горе привело нас сегодня сюда, к этой могиле. Из наших рядов ушел наш любимый друг и товарищ Мурада. Он всегда был верен нам, как собака, и если на том свете существует собачий рай, то врата его открыты для Мурады. Светлая память о нем всегда будет жить в наших сердцах. За упокой души Мурады! Выпьем!
– Благодарю тебя, Илларион… Выпьем!
– Вторым стаканом я хочу выпить за здоровье близких и родственников покойного. Желаю тебе счастья, благополучия и чтобы это горе было последним в твоей семье!
– Спасибо, Илларион!
…Во двор воровато прокралась черная собака. Она несколько раз обошла могилку Мурады, потом уселась поодаль и жалобно завыла.
– Плакальщики пришли, – сказал Илларион.
– Это собака Симона-мельника, мать Мурады, – сказал я.
– Господи помилуй! Поди сюда, собака!
Собака приблизилась к Иллариону. Он бросил ей кусочек мяса. Собака отвернулась и легла на землю.
– Собака, а ведь тоже чувствует! – сказал я.
– За родителей Мурады! Будь здорова, собака! Это я, окаянный, взял грех на душу! – сказал Илларион и выпил. Выпил и я.
Во двор по очереди, одна за другой, вошли еще четыре собаки.
– Гляди, вот собака Асало… Эта – Датико… Вон та – Деспинэ… Эта – Маки… А где же головастый пес Матрены? Почему он не пришел? – спросил Илларион.
– Он был в ссоре с Мурадой. В прошлом году я стравил их, и Мурада больно его искусал, – ответил я.
– И он решил сейчас свести счеты? Плевал я на такую собаку! Нет у нее ни чести, ни совести! Тьфу!
– Хозяин! – послышалось у калитки.
– Кто там?
– Можно к вам?
– Пожалуйста!
Во двор вошел семилетний мальчуган – сын Махаре Гогичайшвили.
– В чем дело, сынок? – спросил Илларион.
– Телеграмма на ваше имя!
– Покажи!
Мальчик протянул телеграмму. Илларион не спеша достал из кармана очки, тщательно протер их платком, водрузил на нос и начал читать.
«Молния. Зурикеле-собачнику и Иллариону Носатому. Примите мое глубокое соболезнование по поводу трагической гибели дорогого Мурады. Вместе с вами горько оплакиваю эту утрату. Горе мое безгранично, не знаю, переживу ли. Скорблю, что не могу присутствовать лично. Не знаю, как утешить вас. Будь вы неладны оба, горе-охотники, олухи царя небесного! Когда еще раз соберетесь устроить охоту на собак, непременно захватите меня с собой. Целую обоих в лоб.
Ваш скорбящий друг».
– Без подписи! – сказал Илларион. – От кого бы это, а? Поди сюда, сынок, – обратился он к мальчику. – Иди, иди, не бойся!
Мальчик подошел. Илларион так схватил его за ухо, что мальчишка завопил, как гудок чайной фабрики.
– Говори, кто дал телеграмму?
– Не скажу, убьет!
– Не скажешь? Тогда я убью тебя! Выбирай! – сказал Илларион, и гудок завыл с новой силой.
– Илико Чигогидзе дал три рубля, велел отнести телеграмму и молчать, не то язык вырвет.
– Илико, говоришь?
– Илико.
Илларион отпустил мальчика и кулаком ударил себя в грудь:
– Ну, погоди же, кривой черт! Ты у меня еще попляшешь!..
Мне искренне стало жаль Илико.
Наступила ночь, обыкновенная сельская ночь. И все вокруг было мирно и спокойно, словно в тот день никто в нашей семье не умирал…
Кровь за кровь
Нынешний учебный год я опять закончил с переэкзаменовкой по русскому языку. Два раза в неделю я ходил заниматься на дом к преподавательнице. Вознаграждение за труды выплачивалось натурой: полпуда лобио, четыре головки сыра и пуд вина с нового урожая. По сравнению с прошлым годом дань выглядела ничтожной – в прошлом году у меня были две переэкзаменовки.
Мой учебный день начинался так:
– Вставай, вставай, бездельник! Хватит тебе валяться! Опоздаешь! – доносился со двора голос бабушки. Я тотчас же вскакивал, несколько раз пробегал по комнате, громко стуча ботинками; с грохотом передвигал стулья, затем на цыпочках возвращался к кровати, забирался под простыню и продолжал прерванный сон. Окончательное пробуждение наступало в момент, когда вместе с ушатом холодной воды на мою грешную голову обрушивались громы и молнии, исторгаемые бабушкой:
– В кого только ты уродился этакий бездельник и непутевый?! Чтоб ты провалился сквозь землю, бессовестный ты человек!
– Ну что тебе от меня нужно?
– Смерти твоей, мерзавец! Похоронила бы тебя рядом с Мурадой и оплакивала бы по-русски. Да, по-русски, болван! Что, не научилась бы? Вся Россия по-русски говорит, а ты что за тупица такой? Ну, назови мне кого-нибудь в нашей семье, кроме тебя, чтоб русского не знал?! Эх, бедный твой дед! Семь лет прожил в России и выучил русский язык лучше самого начальника почты Ивана.
– Што ви гаварице! – удивлялся я.
– Да, да, не таращь, пожалуйста, глаза! Два часа покойный говорил с Иваном, два часа слушал его Иван с разинутым ртом, а потом повернулся к народу и сказал, что подобной русской речи он в жизни своей не слышал. Вот как оно было!
– Нэ может биц! – опять удивлялся я, после чего следовали знакомый свист хворостинки и мое поспешное бегство по направлению к дому учительницы.
– Здравствуйте, учительница! – представал я пред очи учительницы Заблоны.
– Здравствуй! Что мы сегодня будем делать? – вопрошала она.
– Сегодня? Закончу прополку кукурузы, потом – корову на выпас, потом – сбегаю на мельницу, потом – наколю дров, а потом – уроки, – говорил я, мешая русские и грузинские слова.
– Ну, валяй! – благословляла учительница, и я приступал к занятиям. После полудня начиналось выспрашивание пройденного материала.
– Как с кукурузой?
– Все в порядке, учительница!
– На мельницу сходил?
– Сходил, учительница!
– Корову напоил?
– Напоил, учительница!
– Дрова?
– Хватит на неделю!
– Что такое грамматика?
