Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3

Она, девушка, ждала, смиренно потупив глаза. Он, студент Савельев – звонил в какое-то литобъединение.

– Как занятие? Ждёте? Меня? Но я должен ехать… Некому проводить? Сейчас приеду…

Т. Н. преградила ему дорогу:

– Вы не имеете права срывать мероприятие. Вы должны ехать. Вас люди ждут.

– Мы все всегда чего-нибудь или кого-нибудь ждём.

– Если Вы не даёте себе отчёт в том, что вы делаете, завтра мы о вашем поступке напишем в газету.

– В газету?! Я сам могу написать в газету! Подумаешь! Плевал я на вас и вашу писанину. Что вы здесь мне женские истерики устраиваете?

– Безобразие! Я знаю многих великих советских писателей. Так они бегом бегают, чтобы не опоздать к выступлению в редакции или ещё где-нибудь. А эти, неоперившиеся гении… Разве так можно? Поедемте, хоть втроём проведём вечер.

– Да я! Да я – куда угодно! – расплылся в улыбке Анциферов. Такой вечер проведём. Так выступим! Я даже ботинки промочил – спешил.

Досталь пристально вгляделся в лицо Анциферова.

Да. Он теперь куда угодно поедет. Только теперь, кроме ботинок он, вероятно, промочил заодно и горло.

Парфёнов, тот самый студент, который ждал с 4-х дня, успокаивал Т. Н., обещал поставить на комсомольском собрании вопрос о поступке комсомольской рейдовой бригады Государственного литературного института им. Горького.

Больше никто не явился, а те, кто и удостоили своим посещением пункт сбора, явились лишь для того, чтобы отказаться от поездки.

Поездка не состоялась. Вечер, посвящённый 40-летию ВЛКСМ, в клубе пос. Дзержинского сорвался.

Жители пос. Дзержинского очень гостеприимные. Радушно встречали они в своём клубе выступления многих писателей и поэтов: ВЕРШИГОРЫ, ГЕРМАН, БОРЩАГОВСКОГО, ПИЛЯР, ЛИНЬКОВА и многих других.

С радостью ожидали и сегодняшних гостей. Но…

Собравшиеся в клубе расходились по домам, унося в карманах пригласительные билеты несостоявшегося вечера, а кружковцы Дзержинского литобъединения сидели понурившись в пустеющем зале клуба, и, обхватив головы руками, думали – как сохранить авторитет кружка.

Скоро должен состояться вечер чтения художественных произведений местных поэтов и писателей. Придут ли люди в клуб, получив такие же пригласительные билеты, а если и придут, то с сомнением – а вдруг опять вечер не состоится?

Ира Степанова. По поручению лит. кружка пос. Дзержинского.

Не отослано в печать по просьбе комсомольской организации Государственного института им. ГОРЬКОГО.

А теперь – рассказ, написанный мной и прочитанный на занятиях литкружка.

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Валентина Ивановна уже два дня не выходила на работу. Пришла беда – открывай ворота. Сразу два несчастья свалились на голову Валентины Ивановны: от неё ушел муж, а потом заболела маленькая дочь – Надя.

Три года тому назад Валентина Ивановна окончила медицинский институт, Сергей – строительный. Познакомились они перед дипломом. После упорных занятий, долгими осенними вечерами, бродили они по улицам столицы, подолгу стояли на набережной Москва – реки или Яузы, любуясь отражением вечерних огней, змейками убегающих к противоположному берегу.

Сергей брал Валины руки, и, низко наклонившись к ней, заглядывая в её с голубыми искорками глаза, говорил, что впервые встретил такую красивую девушку, и, что любить её, сильнее, чем он – никто не сумеет. Тёплый ветер ласково путал Валины пепельные кудряшки с рассыпчатыми тёмными кудрями Сергея.

Вале нравился Сергей. По твёрдой, немного жесткой походке она узнавала его всегда издалека. Высокий, широкоплечий. Всегда аккуратный и подтянутый, он производил впечатление человека сильного и энергичного.

Он не отличался особенной красотой, но от лица его веяло всё той же силой и энергией, которые, казалось, исходя от него, притягивали к себе, подчиняя обаянию молодости и мужества.

После защиты диплома, Валя и Сергей расписались и уехали работать в Придонские степи: он – строить, она – лечить.

Валя работала в небольшой клинике, обслуживающей четыре села Мартыновского района, Ростовской области.

Придонские степи раскинулись на многие километры: едешь – едешь, а кругом золотые поля, словно море солнца. Сёла, расположенные на 20–30 км. друг от друга, словно маленькие островки затерялись в безбрежном степном пространстве. На нетронутой плугом степи рано весной цветут тюльпаны и маки. Летом душистая полынь обманно манила к себе, а подойдёшь – горчит в горле. Остальные травы все выгорают и степь становится изжелта – чёрной.

За три года Валентина Ивановна привыкла здесь. Нравились ей люди – простые, дружные. В селе они все знали друг друга, и жили, казалось, одной большой семьёй. Вместе с Валентиной Ивановной работал Лев Маркович Эгорёв. Ему было уже пятьдесят с гаком лет. Семья его погибла во время войны. Он очень привязался к Валентине Ивановне, ласково называл её Валюшей, часто рассказывал её случаи из своей жизни. А знал он много.

Знал он и то, что Сергей давно начал ухаживать за молоденькой учительницей – Люсей, но Валюше никогда не говорил об этом. Иногда, когда Сергей почему – то долго задерживался на строительстве, Лев Маркович заходил к Вале на чашку чая, обязательно принося маленькой Наде гостинцы. Когда он узнал, что Надюша заболела, он сам отослал Валентину Ивановну домой.

– Ничего, голубушка, я справлюсь. Вы не беспокойтесь. Если надо будет, я за Вами пошлю.

И вот, вторые сутки Валентина Ивановна не отходит от больной дочки, прикладывая к её горячей головке компрессы. В комнате сразу запахло лекарствами. Ставни были полузакрыты даже днём, чтобы предохранить комнату от знойных лучей палящего солнца. Поправляя подушку, Валентина Ивановна прижималась губами к разметавшимся ручонкам, и, не замечая усталости, долго, пытливым взглядом всматривалась в пылающее жаром лицо девочки. Она сознавала только страх за жизнь этой двухлетней малютки.

А Сергей, может быть, даже не знает, что у него больна дочь. Может быть, в эту минуту, когда она целует детские ручонки, он целует руки чужой женщины. Совсем недавно Сергей не пришел ночевать домой, прислав записку, чтоб его не ждали. А на следующий день он ушел совсем, сказав ей, что они ошиблись друг в друге. Он говорил – они, хотя даже не спросил её об этом. Голос его звучал спокойно:

– Валя, я понял, что мы ошиблись. Но ошибки исправляются временем и людьми… Прости, но я люблю другую…

Валя молчала, только светлые ресницы её дрогнули и опустились.

– Я буду помогать тебе, Валя!…

Не дождавшись ответа, он вышел. Валя сделала шаг за ним, и потом, вдруг остановилась, как вкопанная, с протянутой вслед ему рукой. Губы раскрылись, но ничего не сказали. В мозгу судорожно билась одна и та же мысль: – «Как, почему? За что?». Валя метнулась к окну, заломив в отчаянии руки и смотрела на удалявшуюся широкую спину Сергея и его такие родные, разлохмаченные ветром, кудри. Сердце сжалось, глаза уже ничего не видели, затуманенные горькими, обживающими щёки, шею и руки, слезами.

Валя вдруг, почувствовала себя маленькой, беспомощной, и никому не нужной.

А потом заболела Надя. Мелкая сыпь, высокая температура – яркие признаки скарлатины. Время тянулось медленно. Наде лучше не становилось.

В двенадцатом часу ночи в дверь постучали. Валя вздрогнула – он! Она узнала его осторожный стук в дверь. Пристально посмотрев на спящую Надю, Валя вышла на крыльцо, притворив за собой дверь.

– Валя, здравствуй! Почему ты мне не сообщила о том, что больна Надя? Чужие люди мне говорят об этом.

– Но, ведь, я для тебя тоже чужая теперь.

– Что с ней? Сергей сделал шаг к двери, но Валя загородила её.

– К ней нельзя.

– Но, ведь, ты не имеешь права не пустить меня к ней, ведь я – отец.

– А я прежде всего сейчас – врач. Ей нужен покой, она спит.

И Валя вернулась в комнату. Через полчаса в дверь опять постучали. На крыльце стояла женщина.

– Простите, пожалуйста, Вы – доктор?

Валя кивнула головой.

– Извините, что ночью. У меня тяжело больна дочь Это в соседнем селе. Я на лошади. Знаете, днём она бегала и играла, а к вечеру ей, вдруг стало плохо. Может быть, Вы не откажетесь сейчас поехать?

Валя молчала. Чей-то чужой голос говорил внутри: – «Какое тебе дело до того, что где-то, кто-то тяжело болен, если у тебя больна дочь». Валя молчала. Её уставшее, измученное лицо сразу постарело.

– Доктор, я очень прошу Вас, ей плохо!

– А завтра нельзя?

Женщина умоляюще смотрела на Валю и ждала. Видя, что Валя будто бы не понимает, что от неё хочет эта женщина, она протянула к ней руки и с болью проговорила:

– Если у Вас есть дети, ради их здоровья, спасите мою девочку!

Валя вздрогнула. – «Если у Вас есть дети»…» Её, вдруг охватил неописуемый ужас. «Ради их здоровья»… Ей показалось, что она уже давно оставила Надю одну. А что, если с ней что-нибудь уже случилось? А что, если… Валя как-то странно взглянула на женщину, и бросилась в комнату.

Надюша лежала побледневшая. Ручонка свисала бессильно с кровати. Валя в ужасе бросилась перед кроватью на колени, схватила руку девочки – она была холодной. Валя вскрикнула, лихорадочно схватила девочку на руки, и прижала к себе, к своей груди… И тогда она почувствовала, как бьется Надино сердце. Не веря, она постояла ещё мгновенье. Колени дрожали, пальцы судорожно сжимали дорогую девочку.

У Нади жар спал, ей стало лучше. Валя не видела, как незнакомая женщина вошла в комнату, как, постояв мгновенье, она вышла. Валей в эту минуту владела только одна мысль – её девочка, её Надюша – жива.

Опомнившись, она осторожно опустила Надю на постель, и только тогда почувствовала, как она устала. Из ночной темноты, через полураскрытую дверь до Вали долетели чьи-то всхлипывания. Только теперь Валя вспомнила про приехавшую женщину, только теперь по настоящему поняла, что от неё хотели. Женщина сидела на крыльце и, уткнувшись в колени, плакала, всхлипывая, обхватив руками ноги, и слегка покачиваясь. Только теперь Валя представила по-настоящему картину больного ребёнка этой женщины так ярко, что у неё сжалось сердце. Она поняла, что сейчас переживала эта женщина. Поняла, потому что только что сама пережила жуткий страх за жизнь своего ребёнка, поняла потому что сама была – мать.

Валя тронула женщину за плечо и сказала:

– Через 10 минут мы поедем.

Женщина недоверчиво подняла заплаканное лицо к Вале. Её глаза опухли, губы дрожали, голос срывался.

– Но, ведь у…Вас у самой…

Ничего, ей, кажется, стало лучше.

Валя перебежала дорогу, и, миновав три домика, постучала в окно. Потом постучала ещё раз, дверь открылась. Лев Маркович стоял в пижаме, с взлохмаченными волосами.

– Валюша, Вы? Что – ни будь случилось? С Надей?

– Нет. Вы извините, пожалуйста, я уезжаю к больной, будьте так добры, посидите с Надей.

– Ничего, Валюша, ничего. Я сейчас, сейчас. И. Действительно, через пять минут он был уже готов, и Валя уехала.

Лошадь бежала рысцой, телега поскрипывала несмазанным колесом.

В степи было тихо. Пахло горькой полынью, жженой травой, мятой и ночной свежестью. Валя сидела на охапке кукурузной соломы, припав головой к плечу незнакомой женщины. Она чувствовала себя усталой. Тревожные мысли сменились спокойным раздумьем. Ей уже не казалось, что она беспомощная, и никому не нужная. Она была нужна людям.

А какое это большое счастье – быть полезной людям.

Обычно, перед чтением своего произведения, автор вручал кружковцам копии своей рукописи. А по окончании чтения все выступающие с критикой передавали автору свои накрапанные на листочках замечания.

На мой рассказ мне вручили тоже несколько записок с критическими замечаниями. Но у меня сохранилось только три.

Причём одна оказалась на каком-то не русском языке – то ли грузинском, то ли – ещё каком-то. Я теперь уже не помню всех участников литобъединения.

Но помню только, что на следующем занятии попросила перевести записку на русский язык. Получилось следующее:

«……………хорошо передаёт психологию женщины, и совершенно убедительно – изменения, происходящие в духовном мире героини.

Это главное в рассказе, и это главное – удалось.

Вообще, автор не лишена способности глубоко мыслить…»

23 | v – 58 г.

И в следующей записке:

«Далеко от журналистики. Но что-то есть. И это что-то отражает твоё будущее в труде, в настойчивом труде.

В детстве мы делаем первый шаг – над нами взрослые смеются. Почему? Потому что первый шаг в жизни – есть начало не оконченной гениальности.

В середине повести – нет определённости, но есть мнение, что она должна измениться под влиянием общественного течения той или другой стороны.

Или это будет ИДЕАЛИЗМ, или – РЕАЛИЗМ.

Таково моё мнение… (Подпись не разборчива).

И, наконец, записочка, написанная Алисой Акимовной, руководителем нашего литкружка.

ЗАМЕЧАНИЯ:

1) Больного скарлатиной обязательно положили бы в больницу в любом колхозе.

2) От больного скарлатиной врач не имеет права ехать к ребёнку.

3) Чем просить врача сидеть у её ребёнка, лучше послать его к приехавшей женщине.

СОВЕТУЮ:

1) Девочка болеет воспалением лёгких. (пенициллин уже введён, наступает облегчение).

2) Старый врач заболел, ехать не может.

3) Валя бежит за Серёжей. Он остаётся на ночь у дочери, в его душе – перелом.

Валя возвращается от больной. Он ухаживает за ней, и они мирятся.

Моё мнение: Вероятно, не стоило его выставлять здесь на показ, но я всё-таки привела его, для того, чтобы было понятно, почему я приняла решение – не заниматься этим «ремеслом» дальше.

Я действительно, ездила в детстве в Мартыновку, и прекрасно помню и степи, и жару, и запах полыни. Но об остальном я не имела никакого представления.

Рассказ был придуманным, а поэтому – шаблонным. Я поняла, как много надо знать, чтобы уверенно, понимающе и достоверно о чём-то – рассказывать или судить…

Недаром кто-то сказал: писать нужно тогда, когда не можешь не писать. Рассказывать нужно о том, что знаешь. А не выдумываешь…

И справедливо сказано, что лишь немногие знают, как много надо знать, для того, чтобы знать, как – мало мы знаем…

Но вот я узнала о творческом конкурсе, который проводился Литературным институтом имени Горького. Скорее по инерции, чем по необходимости, я собрала какие-то свои «произведения», и отослала на этот конкурс.

В общем-то, я и не удивилась, когда получила следующий ответ:

Литературный институт имени А. М. Горького при Союзе Писателей СССР

21 июля 1959 г.

№ 491

Уважаемый – товарищ СТЕПАНОВА

Ваши произведения, поступившие на творческий конкурс Литературного института имени А. М. Горького, были рассмотрены Приёмной (Конкурсной) комиссией (протокол № 6 от «30» июня 1959 г.) и не получили одобрения.

В соответствии с условиями творческого конкурса возвращаем Ваши произведения (рецензии и отзывы не высылаются).

Ответственный секретарьПриёмной (Конкурсной) комиссии___________________________________(подпись)

Может быть, отчасти, под влиянием в том числе и этого заключения, я приняла решения никогда больше не заниматься бумагомарательством…

Но, как видите – не удержалась, вернувшись к прозе после 80-и лет прожитой жизни, и вспомнив слова – ПИСАТЬ НУЖНО ТОГДА, КОГДА – НЕ МОЖЕШЬ НЕ ПИСАТЬ…

Часть 22

Леночка Шляхтина

Леночка Шляхтина

Я ходила на занятия литературного кружка, который был организован в клубе посёлка им. Дзержинского. Там я познакомилась с Леночкой Шляхтиной.

Умная и красивая девушка. Родители жили где-то за границей. Сестра вышла замуж и жила в Москве. Лена проживала одна в огромной квартире, в жёлтом угловом доме посёлка – Дзержинска, возле пруда. На первом этаже были магазины. А почти во весь второй этаж раскинулась Ленина квартира. Она то ли училась где-то, то ли хотела где – то учиться. По крайней мере, времени у неё было много. Скоро я её познакомила тоже с интересным молодым человеком, кажется, Анатолием. Иногда мы коротали время втроём у Лены. А познакомились мы с Анатолием так.

Однажды я и моя телефонисточка – Валюша Вендина зашли в универмаг. Магазин располагался во весь первый этаж большого здания, рядом с переездом. Что-то мы с ней присмотрели себе. Потом попросили продавщицу показать ещё что-то. Она нам нагрубила, так как поняла, что мы не потенциальные покупатели.

Я стала «выступать», и попросила позвать директора. Она позвала. И …О!О!О! К нам вышел высокий, молодой, но уже очень респектабельный по виду молодой человек. Оглядев нас, и выслушав, он пригласил нас «за кулисы».

Его кабинет был по всем стенам заставлен стеллажами, кроме кусочка стены, у которой стоял кожаный диван. У окна стоял стол и пара стульев. Он пригласил нас сесть. И завязалась беседа.

Он расспросил нас о нас, а потом начал показывать и предлагать купить такие дефицитные вещи, что у нас не только глаза разбежались, но и слюньки потекли.

Он показывал нам импортные сапоги, в коробках – нежнейшее женское бельё – пеньюары и т. п. вещи.

Мы гордо поблагодарили. Сказали, что с собой нет денег, но в следующий раз с удовольствием купим – это… А это – были недорогие, модные, а потому дефицитные войлочные ботиночки, сверху отороченные мехом, а внутри утеплённые байкой.

В общем, с нами было всё ясно. Но с зарплаты, мы с Валюшей примчались к нему в универмаг. Ботиночки мы купили (это прототип сегодняшней обуви – «прощай молодость»).

Анатолий удивился, что мы так долго не приходили. А в следующий раз я познакомила его с Леной Шляхтиной.

К ней в гости он всегда приходил с ликёром, или дорогим вином, и цветами. Я понимала, что иногда мешаю своим присутствием. И тогда мы начинали играть в фанты. Я выходила за дверь, они прятали какую-нибудь вещь, меня звать не спешили и в это время целовались.

Я могла бы и не приходить, но Лена категорично не хотела встречаться с ним наедине. Хотя бы потому, что у неё в Москве был «постоянный» друг. Звали его тоже Анатолием. Он учился в театральном училище.

Поскольку я перезнакомила Лену со своими подружками, она нашла много общего с Диной. Та заведовала клубом, и привлекла Лену к своим проблемам.

Они предложили её московскому Толе вести в клубе драматический кружок. И вот, наши посиделки в кабинете Аллы Ружанской, переселились на клубную сцену. Мы разыгрывали сценки, отрывки из спектаклей. И, когда номеров набралось на целый концерт, Толя пригласил своего друга, тоже студента, на генеральную репетицию.

А друг его был не кто иной, как в будущем известный артист – Георгий Епифанцев. А тогда просто – Жора. Ему наша компания понравилась, и он зачастил к нам приезжать, вместе с Анатолием, руководя ашей художественной самодеятельностью. Анатолий и Жора Епифанцев были друзьями и учились в ШКОЛЕ-СТУДИИ МХАТ на курсе Массальского.

Естественно, он ухаживал за мной, а Толя – за Леной. Они несколько раз приглашали нас на курсовые работы – спектакли в школе-студии МХАТ. Они с Толей учились в школе-студии МХАТ на курсе Массальского.

Жора после вечеров, проведённых в клубе, провожал меня до комнаты в общежитии. Лишнего я ничего себе не позволяла. Мы просто болтали, иногда целовались, сидя на подоконнике в коридоре, около дверей комнаты, в которой я жила.

И болтали – обо всём и – ни о чём… Мы были молодыми и нам было весело и радостно.

Единственное, о чём я ещё долго потом жалела, это – модные очки, которые мне выполнили на заказ по знакомству. Две пары очков, в модной металлической оправе. У нас оказались одинаковые диоптрии. Он попросил у меня их померить, а потом просто отнял, сказав, что, раз у меня есть знакомство, мне сделают ещё…

Потом, когда начались у них каникулы, они разъехались по домам. Свою художественную самодеятельность в клубе мы тоже свернули временно, но, как потом оказалось – навсегда. Больше мы с Жорой никогда не встречались. Надо сказать в период наших дружеских отношений я и не предполагала того, что Жора будет таким известным артистом. Его карьеру специально я не отслеживала, так как у меня и без него хватало забот. В 1959 году я вышла замуж. Фильмы, в которых он снимался, смотрела далеко не все. Большое впечатление на меня произвела исполненная им роль Прохора Громова в теле-сериале Угрюм-река. Я от души порадовалась за него. Три-четыре фильма с его участием я посмотрела не специально, а по случаю – показывали по телевизору. А оказывается у него в этом плане большой послужной список:

1959 – «Фома Гордеев»

1961 – «Девять дней одного года»

1962 – «Течет Волга»

1962 – «Цветок на камне»

1963 – «Непридуманная история»

1965 – «Залп «Авроры»

1965 – «Сердце матери»

1966 – «Верность матери»

1968 – «И снова май!»

1968 – «Угрюм-река»

1972 – «Приваловские миллионы»

1973 – «Истоки»

1975 – «Веселые жабокричи»

1976 – «Сибирь»

1976 – «Мы вместе, мама»

1978 – «На новом месте»

1979 – «Поэма о крыльях»

1979 – «С любимыми не расставайтесь»

1979 – «Свое счастье»

1981 – «Странный отпуск»

1991 – «Это я – Дурочка»

Не помню, откуда и как, но до меня доходили некоторые подробности его жизни. Но потом оказалось, что всё это были сплетни. Говорили, что ему удалось попасть в труппу артистов МХАТ, женившись на одной из актрис этого театра, бывшей намного старше него. Чушь собачья! Куда же ему было не идти работать, блестяще окончив ШКОЛУ-СТУДИЮ МХАТ, как не в сам МХАТ, являвшийся альма-матер этой школы? Но МХАТ оказался для него – не матерью, а мачехой.

В своей статье об этом написал Марк Цыбульский (США)

(Copyright © 2019):

«Курс Школы-студии МХАТ, выпущенный в 1960 году, не дал отечественному искусству такое созвездие имён, как многие другие курсы, но по числу трагических судеб он наверняка занимает одно из первых мест. Среди тех, кому Судьба щедрой мерой отмерила талант, но не позволила этот талант реализовать, находится и Георгий Епифанцев. Актёр театра. Артист кино. Поэт. Художник. Драматург, создавший сорок пьес и инсценировок. Переводчик с церковнославянского пьесы Феофана Прокоповича в стихах. Автор моноспектакля о крещении Руси. И при этом – нигде, ни в чём, ни в одной ипостаси не добившийся того успеха, которого добивались многие его коллеги по искусству, одарённые в гораздо меньшей степени.»

Одно время ему приписывали роман с певицей Шульженко. У неё действительно был одно время муж – Георгий Епифанов. Наверняка сходство имён и фамилий породили этот миф.

А все эти легенды только лишний раз доказывают, что он был известен, прославлен и любим зрителями, то есть – народом…

Мифы и легенды про бездарей не сочиняют.

А что же было на самом деле?

Ссылаюсь на источник – 24smi.org, Биография Г. С. Епифанцева…

«Актер вступал в брак трижды, причем 2 раза с одной и той же женщиной Татьяной, экономистом по профессии, ставшей под влиянием мужа признанной художницей и оформителем спектаклей. Через полгода после первого развода супруги снова поженились. Семейная жизнь Епифанцевых была наполнена любовью и творчеством, переездами и гастролями, ссорами и нестабильным финансовым положением. Жена как могла боролась с выпивками мужа, но излечить супруга от алкогольной зависимости не сумела.

Дети Георгия Семеновича унаследовали его актерские таланты. Старший Михаил в детстве блеснул в фильмах «Место встречи изменить нельзя» и «Мы вместе, мама», но, не дожив до 30 лет, погиб при странных обстоятельствах.

Средний Владимир – звезда российских сериалов, участник многочисленных телешоу, герой скандальных происшествий.

Дочь Наталья, младший и любимый ребенок Епифанцева, закончила ВГИК, но избрала судьбу, далекую от кинематографа. Женщина живет в Подмосковье, занимается разведением собак породы английский бигль.

Младшего сына назвала в честь деда Георгием.

Социальные перемены последнего десятилетия 20 века пагубно сказались на Георгии Семеновиче: артист «развелся» с театром, в котором прослужил 30 лет, роли отсутствовали, деньги тоже. Гордость и отвращение к бюрократизму не позволяли бывшей знаменитости оформить пенсию, на которую Епифанцев имел право. Чтобы прокормить семью, артист нырнул в рыночную стихию – вначале торговал написанными картинами, а потом сигаретами, алкоголем и часами на столичных улицах и вокзалах.

В начале 90-х, когда жить стало не на что, он стал подрабатывать продавцом на Киевском рынке. (НУ и что? А я в это время устроилась на работу поваром, чтобы прокормить семью…)

Летом 1992 года о звезде былых лет сняли документальный фильм. В кадре артист ест немудреную пищу и демонстрирует художественные полотна, пререкается с сыном по телефону и употребляет ненормативную лексику, читает свои стихи со словами «Люби других, как самого себя» и стряхивает пепел с сигареты на соседей снизу, «мешающих ему жить». Спустя несколько дней после съемок Епифанцев погиб, поэтому фильм называется «Монолог перед смертью».