Серебряный змей в корнях сосны – 3

Он протянул футляр Кенте. Тот недолго сомневался и, загадав про себя вопрос, взял его из морщинистых рук и трижды встряхнул. Бамбуковые палочки внутри трещали, сталкиваясь. Кента с неожиданным трепетом открыл крышку и достал одну палочку наугад.

– Та-а-ак… Что там у нас? – пробормотал Исао и, порывшись в вещах, сунул Кенте неровно оборванный клочок бумаги. – Прочти, но мне не говори. Настоящие предсказания, они тишину любят.

Кента поднес листок ближе к огню и пробежался взглядом по столбикам иероглифов.

– Стихи?

Он прочитал их про себя и недоуменно нахмурился.

«Под одним зонтомВ дождь месяца хризантем.Горькая сладость».

Он посмотрел на зонтик на своих коленях. Должно быть, сами боги указали ему на костер старьевщика, чтобы он запустил цепочку, которая приведет… Кента улыбнулся – вот бы она привела его к другу, с кем можно будет разделить и горе, и радость жизни оммёдзи. Задумавшись, он не заметил, как листок выскользнул из пальцев и мгновенно сгорел в огне.

– Не печалься, – утешил старик, – ведь главное же не бумажка. Но вижу, что тебе и без предсказания тяжко. Хочешь, облегчи душу, все равно наутро разойдемся своими путями.

От стихотворения остался только пепел, да и он уже перемешался с золой. Кента горько усмехнулся.

– Я иду учиться оммёдо не по своему желанию, а по необходимости. В моей деревне случилась болезнь, и мы в святилище помогали людям и искали причину недуга. И когда мы ее узнали…

Кента замолчал. Несправедливость душила, как озлобившийся дзятай[9], но Кента очень старался простить тех, с кем рос бок о бок. Все ошибаются – и он, и они тоже.

– Люди обвинили тебя?

– Нет. Это я обвинил, не разобравшись.

– Не ошибаются только небожители, да и то… – старик вздохнул. – Что нам, смертным, о том известно?

– Если мы не будем верить в божественную справедливость, то во что тогда?

– В себя, мальчик, в себя.

Кенте это не очень понравилось, но он решил не перечить старому человеку. Медленно догорал костер, все ниже и ниже трепетали рыжие всполохи, пока не остались лишь те робкие язычки, что продолжали упорно облизывать почерневшие угли. Исао уже заснул сидя, по-стариковски всхрапывая и чуть покачивая седой головой. Кента мучился дольше, все раздумывая над тем, как принял его мир за пределами деревни и родного святилища. Пока получалось, будто не очень хорошо, но он встретил доброго человека, погрелся у его костра и разделил с ним трапезу, получил шанс избавить старый зонт от перерождения, а еще предсказание, хоть и пока непонятное, однако не сулившее вроде ничего страшного.

Довольный получившимся итогом, Кента заснул крепким сном.

А наутро от ночного знакомства остались только остывшая зола и дырявый зонт. Старьевщик ушел, не попрощавшись, и Кента мысленно пожелал ему удачного пути, сам же продолжил свой. Сон принес не только отдых телу, но и ясность рассудку – Кента проснулся со знанием цели.

Он идет в школу Кёкан!

* * *

На третий день пути погода испортилась, и зарядили дожди, уже не такие теплые, как в разгар лета. Кента никогда не боялся холода и здоровьем обладал отменным, однако морось и хмарь навевали тоску, пейзажи вокруг, новые и оттого интересные, терялись в серой дымке, делались размытыми и невзрачными. Кента упрямо держал над головой зонт, но вода просачивалась сквозь прорехи в бумаге, и волосы все равно быстро намокли.

Месяц долгих ночей грозил превратиться в месяц долгих дождей.

Дорогу развезло, и на четвертый день путешествия Кента впервые набрел на человеческое жилье – деревенька была небольшой, но гостеприимной, там измотанного и голодного юношу обогрели и накормили, и позволили остаться на ночь. Пожилая пара, приютившая его, недавно потеряла последнего ребенка, а внуками так и не обзавелась, и потому к Кенте они отнеслись как к родному сыну, с нежностью и заботой, хотя денег у него с собой почти не было и заплатить за постой соразмерно он бы не смог. Уходя от них наутро, Кента испытывал стыд за то, что оставляет таких хороших людей одних снова.

– Я стану оммёдзи и обязательно отблагодарю вас за доброту, – пообещал он.

И вот очередной пасмурный день прошел в непрерывном движении. Соломенные варадзи вновь пропитались водой из луж, низа простых крестьянских штанов сплошь покрывали брызги, и все же Кента чувствовал себя все лучше и лучше. До Лисьего леса, как сказали в деревне, оставалось недолго, а там уже дело за малым – отыскать ворота, ведущие в третью из великих школ оммёдо и экзорцизма. Правда, там же предупредили, что если в школе не захотят впускать, то ворот ему не видать как своих ушей, дескать, в Кёкан не гнушаются использовать силу ёкаев, чтобы распугивать неугодных. Но Кента не боялся: он не обижал ёкаев и жил с ними в мире, и Кёкан не из-за чего злиться на него.

Под сводами высоких деревьев Лисьего леса мелкий противный дождь, сопровождавший Кенту в последние дни, стал менее навязчивым, а потом и закончился вовсе. Встряхнув зонтик, он с тоской посмотрел на прореху – в школе первым делом нужно будет заняться починкой, ведь теперь Кента его хозяин и ответственен за него. Он аккуратно, боясь совсем испортить, сложил зонт и заткнул за узел на спине. Тропка петляла между деревьями, местами почти сухая, местами в ямках собирались лужи, и Кента, насвистывая себе под нос детскую песенку, которую выучил от деревенских ребятишек, легко перепрыгивал через препятствия.

А потом увидел развилку, на развилке – замшелый валун, а на валуне – сидящего человека.

Точнее, казалось, что на валуне сидит человек, в действительности, с какой стороны ни посмотри, это был самый что ни на есть ёкай – с бледной кожей и отливающими припыленной зеленью длинными волосами, собранными в высокий хвост алым шнурком. Ёкай кутался в красивое хаори цвета спелой сливы с узором из кленовых листьев, вытянув левую ногу в изящной гэта, словно она болела, и выглядел печально.

Кента остановился в нескольких шагах от него, потому что в этом месте тропу почти полностью затопило от проливных дождей и обойти ее можно было только по кустам и камням. И, запрокинув голову, посмотрел на хмурое небо, готовое вот-вот снова обрушить потоки воды.

– Разве это удачное место, чтобы переждать дождь? – спросил он у ёкая, раз уж тот не спешил начинать беседу первым.

– Похоже, что я собираюсь тут пережидать дождь? – проворчал тот. – Ты видишь крышу над моей головой?

Не успел Кента ответить, как дождь все-таки начался. Или продолжился? Казалось, он шел всегда и никогда уже не закончится. Ёкай вздохнул и посмотрел на Кенту с презрением, хотя могло и показаться – один глаз у него был карим, а другой желтым, и это немного отвлекало. Стоит ли его опасаться, Кента не знал. Пока их разделяла широкая лужа, но едва ли она была надежной защитой, окажись перед Кентой, к примеру, дзинко – лис-оборотень, который не прочь закусить незадачливыми путниками, а до того наиграться с ними вдоволь.

– Будь над тобой крыша, я бы спросил? – решился на дерзкий ответ Кента. – Отчего ты сидишь здесь один, как ёкай, поджидающий жертву? Ты не можешь идти?

– Не могу. Возьми меня с собой.

Кента покосился на него с сомнением. Всем известно, что многие ёкаи по природе оборотни и могут превращаться в людей, но даже самая удачная человеческая форма все равно имела изъяны. Подойти бы поближе. Прикинув так и эдак, Кента зашагал прямо по воде, рассудив, что и без того уже вымок насквозь и вряд ли еще одна лужа сейчас что-то решала.

Взгляд ёкая изменился, стал настороженным, почти враждебным, но с места он так и не сдвинулся. Кента присмотрелся к нему.

Он был странным. Ощущался человеком с головы до пят, но определенно им не являлся, уж в этом Кента худо-бедно разбирался. Он встал перед камнем, возвышаясь над сидящим, достал из-за спины зонт и раскрыл над их головами.

– Я не ищу попутчиков, – сказал он честно, – но если ты повредил ногу, я могу посмотреть. Я держу путь из святилища, где помогают больным и увечным, и кое-что смыслю в ранах и хворях. А после ты пойдешь туда, – он указал в сторону дороги, ведущей в ближайший к горе Тэнсэй город под названием Ямасита[10], – а я туда.

Он кивнул на тропу, что вела вглубь леса и должна была вывести его к воротам Кёкан.

Ёкай поднял голову, длинная челка сползла с лица, и на Кенту уставился желтый глаз с узким змеиным зрачком.

– А куда ты идёшь?

– В школу Кёкан.

– Кёкан? – протянул он. – Как интересно.

– Я собираюсь стать оммёдзи.

– О, я догадался! – оборвал его ёкай и недовольно зашипел, когда капли, просочившиеся сквозь дыру в зонте, попали ему за шиворот. – Зачем еще человеку идти в школу оммёдо?

– Чтобы просить о помощи? – неуверенно предположил Кента, немного растерянный этой странной беседой. – Ведь школы для того и придуманы.

– Глупый ты. Никто не ходит за помощью прямо туда, есть же управления, где принимают прошения. Так какого-нибудь плешивого крестьянина и пустили за ворота, ха!

– Кажется, ты не лучшего мнения о школах оммёдо, – заметил Кента. – Кто же ты сам такой и куда держишь путь?

– Я? Я обычный человек, который решил обучиться искусству оммёдо, – ответил ёкай не моргнув глазом. – Я такой же, как и ты, но иду в Дзисин. Почему бы нам обоим не отправиться туда, раз уж судьба свела нас вместе?

«Вот так неожиданность! – подумал Кента. – Ёкай, который хочет учиться изгонять ёкаев».

– Да ты, верно, шутишь, – не выдержал он.

– Кто же станет шутить такими вещами? И разве я чем-то не подхожу на роль ученика оммёдзи? Недостаточно юн, недостаточно образован? Уродлив или калечен? Нет. Так чем я хуже прочих?

«Тем, что ты не человек», – снова подумал Кента и устыдился своих мыслей. Нельзя судить о других поспешно. Даже у ёкая может быть причина поступать столь… необычно.

– Идем вместе, – тем временем принялся уговаривать ёкай. – Видишь, я знаю больше тебя, могу научить кое-чему. Ты, я смотрю, парнишка простой, таким среди детишек аристократов и чиновников ой как непросто приходится.

– Но я не хочу учиться в Дзисин. Да и тебе… – Кента осекся, не зная, выдать ли, что догадался об обмане, – стоит ли выбирать Дзисин?

Ёкай пожал плечами.

– Это величайшая из великих школ. По-моему, все очевидно.

Кента всмотрелся в его странные глаза и так и не смог понять, в чем подвох, а потому сказал:

– Я не изменю решения, поэтому наши пути разойдутся, и, если боги позволят, еще свидимся. Только скажи, как твое имя, чтобы я мог узнать тебя в будущем?

– Мацумото Хизаши.

– Мацумото как «корни сосны»?

– Верно. И Хизаши как «долговечный».

– Красивое имя, – искренне восхитился Кента. – Я из рода Куматани[11], а звать меня Кента.

– Ты не очень-то похож на медведя.

– Моя семья служит в святилище Лунного медведя, ками нашей деревни, – пояснил Кента. – Так уж повелось.

Он отвернулся, намереваясь продолжить путь, но почти сразу заметил, что идет не один. Обернувшись, столкнулся с наглым разноглазым взглядом.

– Не так уж ты и болен, – усмехнулся Кента, глядя, как легко тот вышагивает, ничуть не хромая.

– Я исцелился, – ответил ёкай с улыбкой, но в ней Кента не ощутил тепла. – И подумал, отчего бы мне не попытать счастья в Кёкан? Пойду с тобой, вместе веселее.

Ростом он оказался выше Кенты, но уже в плечах, с прямой спиной и длинной шеей, его запястья, выглядывающие из широких рукавов хаори, были тонкими и хрупкими на вид, а бледные пальцы венчались аккуратными продолговатыми ногтями. Весь его облик – от гэта на высоких зубцах до заткнутого за пояс кимоно веера – выдавал благородное происхождение, и Кента даже малость усомнился, а верно ли все видит, правильно ли толкует?

– Я не могу запретить тебе идти со мной одной дорогой, – сказал он, – но разве твоя душа не должна сама выбрать учение, которое бы ты хотел постигать много лет? Если я скажу, что иду в Фусин, пойдешь со мной?

Желтый глаз угрожающе вспыхнул.

– Юный господин так мудр, – процедил Хизаши. – Он задает хорошие вопросы. А встречал ли он в своей жизни гадателей?

– Встречал. И что с того?

– А то, что мне нагадали, будто человек, который попадется мне до заката солнца в этот день, определит мою судьбу. Разве не очевидно, что идти против воли богов дурная затея? Ты – тот человек, который мне нужен.

Кента невольно поднял голову, чтобы убедиться – скоро вечер, так что едва ли Мацумото Хизаши успеет встретить в лесу кого-то еще.

– Предсказания не всегда столь буквальны, – сказал он словами своей матери, на что Хизаши невозмутимо пожал плечами.

– Не надо искать сложности там, где их нет, Куматани-кун. Мне суждено было встретить тебя, чтобы ты привел меня в школу оммёдо и экзорцизма.

Кента, и сам недавно шедший неведомо куда, а потом так же понадеявшийся на совет случайно встреченного старика, больше не знал, что возразить. Бывало, ёкаи цеплялись к людям, чтобы высасывать их жизненные силы, но слабее от разговора с Мацумото Кента себя пока не чувствовал.

Может, он все-таки ошибается, и перед ним просто очень необычный человек?

– Хорошо, – согласился он. – Тогда прекрати притворяться больным. Я хочу до темноты добраться до Кёкан, чтобы снова не ночевать под открытым небом, тем более в дождь.

– Кто сказал, что я притворяюсь? Я просто стойко переношу боль.

Хизаши улыбался, но за этой улыбкой пряталось что-то еще. Кента не мог разобраться, ведь каждый день видел одних и тех же людей, и их эмоции редко отличались разнообразием, но в последние дни перед уходом ему доводилось видеть как раз такие улыбки – лишь гримаса на лице, скрывающая истинные чувства. Но он не мог позволить себе обвинять его во лжи, хотя ни на минуту ему не поверил.

– Ты знаешь дорогу? – меж тем поинтересовался Хизаши. – Тогда я просто тихо пойду за тобой и ничем не буду тревожить.

Кента без слов двинулся дальше.

Дождевые капли почти не достигали их, оставаясь в густой кроне, лишь изредка осыпались целыми горстями. Кента обходил такие места, а где не мог, прикрывал голову дырявым зонтом. И чем дольше они шли, один за другим, тем чаще за спиной раздавались тоскливые вздохи.

– Что с тобой не так? – спросил Кента, развернувшись, но тут же натолкнулся на совершенно несчастный взгляд своего странного попутчика. Вид его выражал страдание, длинная челка облепила лицо, пестрое хаори уныло обвисло влажными складками.

– Все хорошо, все просто чудесно, – ответил Хизаши, сжавшись так, что на него стало больно смотреть. Кента смягчился.

– Ты, наверное, замерз? Твоя одежда хороша, но не подходит погоде. У тебя нет других вещей?

Кента только сейчас заметил, что у Хизаши не было с собой ни узелка, ни котомки – совсем ничего. Что же это за путешественник такой, что идет налегке?

– Меня ограбили.

– Но не забрали дорогое хаори?

– Не успели. Наверное, очень торопились.

Кента сделал вид, что поверил, и протянул ему зонт.

– Держи. Лучше так, чем никак.

Пальцы Хизаши неуверенно сомкнулись на потертой ручке, словно она могла обратиться змеей и ужалить. Кента удостоверился, что теперь на макушку Хизаши станет попадать меньше влаги, и пошел дальше. Мацумото нагнал его и понес зонт над ними обоими.

От валуна на развилке, как он узнал, следовало двигаться на восток, тогда как северная тропа выходила к городу у подножия Тэнсэй. И хоть все, наконец, приближалось к финалу, сомнения одолевали Кенту, как бы он ни старался их подавить. Первое в его жизни предсказание сбылось, он встретил человека в дождливый день месяца нагатсуки, а Хизаши уверял, что предсказание, данное ему, говорило о Кенте. По всему выходило, если оба предсказания верны, им суждено связать свои судьбы. Кента не был готов к такому, он чувствовал тяжесть ответственности, что легла на его плечи после слов Хизаши.

«Возьми меня с собой».

– Ты напряжен, – заметил Хизаши. – Ни к чему так переживать. Лучше скажи, чем же сомнительное учение школы Кёкан привлекло такого благородного юного господина?

– Что же в нем сомнительного? – спросил Кента с любопытством. Все же идти молча и правда утомительно, тем более когда есть компания. – Я слышал, что в Кёкан неважно, человек ты или ёкай, пока соблюдаешь человеческие и божественные законы. Все равны.

Хизаши презрительно сощурился.

– Равны? Разве порядок мира не таков, что людям, демонам, божествам и ёкаям невозможно идти одной дорогой? Ведь будь оно иначе, наши миры не находились бы настолько далеко друг от друга. Разве не получается, что все это учение о дружбе с ёкаями лишь сладкая ложь?

Кента не торопился отвечать. Так же как люди не всегда жили в мире, ёкаи могли тоже недолюбливать одни других, но в речах Хизаши сквозила сильная неприязнь. Кенте это не нравилось, но спорить он не любил, поэтому сказал:

– Если ты так считаешь, вряд ли я смогу тебя переубедить. Но если твои слова идут от сердца, то дальше нам с тобой не по пути.

– Я думал, ты станешь отстаивать свою точку зрения. Разве ты не должен?

– Не должен. В этом мире много плохих ёкаев, но не меньше и плохих людей. Мой взгляд таков, потому что я сталкивался и с теми, и с другими. Возможно, ты считаешь иначе, потому что люди окружали тебя только добром, а ёкаи приносили вред, а может, это и не твое мнение вовсе. Какой смысл мне тебя переубеждать?

Хизаши на мгновение остановился, и Кента вышел из-под ненадежного укрытия их общего зонта. Обернулся через плечо и успел заметить гримасу злости на красивом лице.

– Окружали добром?.. – тихо отозвался Хизаши. – Что ж, в одном ты прав, плохих людей много. Но ты все равно идёшь со мной и ведешь беседу. Что, если я плохой человек?

– Я не могу судить, пока ты не сделал ничего дурного.

– У тебя большое сердце, Куматани-кун, раз ты сжалился над кем-то вроде меня.

– А ты бы разве прошел мимо?

– Кто знает.

Усилившийся шорох капель, разбивающихся о зонт, подытожил их странный разговор. Вопросов появилось еще больше, чем было до этого, и Кента решил, что стоит ускориться, чтобы не оставаться в лесу наедине с Хизаши на ночь, а она стремительно приближалась. И тут тропа уперлась в широкую лужу, перейти которую можно было только по кустам с краев.

За лужей была развилка, а на развилке – замшелый валун. И только человека в ярком хаори на нем уже не было.

– Мы сделали круг? – удивился Кента. Он этого не заметил, хотя с малолетства бегал через лес к святилищу, проведать маму.

– Если это не другая развилка с похожим камнем, то да.

Они встали возле камня. Дождь снова стих, и Хизаши сложил зонт и обратился к спутнику:

– По какой дороге нам теперь пойти?

– Нам нужно на восток, – уверенно сказал Кента.

– На восток так на восток, – легко согласился Хизаши и снова раскрыл над ними зонт.

Они шли быстро, обгоняя привычный ход солнца, как вдруг деревья расступились, и под ногами возникла та самая лужа, только теперь это случилось даже быстрее. Кента начал переживать.

– Кто-то водит нас по лесу! – воскликнул он.

– Да. Нас водишь ты.

Хизаши отошел и с важным видом уселся на валун. Кента немного походил вокруг, потом тоже сел рядом. Отчего-то, дважды выбрав путь на восток, они все равно возвращались обратно, об этом говорило и положение солнца, стремящегося к закату по левую от них руку. И если в Кёкан не хотели их видеть, то какова причина? Почему они не показываются другому ёкаю?

Или…

– Может, попробуем ту дорогу? – Хизаши кивнул вперед, туда, куда вела вторая тропа.

– Она приведет нас к Дзисин.

– А если нет?

Кента задумался над его словами. И думал недолго.

– Ты можешь оказаться прав. Давай хотя бы попробуем.

И он решительно двинулся на север. Вскоре стало заметно, что лес редеет, появилась новая тропка, отходившая в сторону, но они продолжили придерживаться одного направления, пока не вышли из леса и им не открылся вид на священную гору Тэнсэй. Ее подножие было широким и пологим, оплетенным лестницами и светящимся зажженными к вечеру фонарями. Выше огней становилось меньше, и отсюда казалось, что заснеженная острая верхушка подпирает низко нависшие облака. Воистину величайшая из трех великих школ оммёдо выбрала своим домом поразительное место! Кента не видел настолько холодно прекрасных гор, в его краях их склоны покрывали ели и сосны, и высотой они не потрясали воображение.

Хизаши указал сложенным веером вперед.

– Видишь? Там ворота. Давай посмотрим поближе.

– Нет, уже почти стемнело, нам надо вернуться и поискать Кёкан.

– И заплутать еще сильнее?

– Мы не заплутали, – упрямо ответил Кента, но в глубине души тоже не хотел снова блуждать по замкнутому кругу, тем более в Лисьем лесу, по слухам, водились ногицунэ – дикие лисы-оборотни, не брезгующие человечиной, а у Кенты с собой ни меча, ни лука, ни талисманов – только быстрые ноги. – Ты можешь остаться, эта школа подойдёт тебе по нраву, а я продолжу свой путь, как и собирался.

– Ты не берешься судить, хороший я или дурной, но с лёгкостью выносишь приговор моему нраву, – укорил Хизаши. – Но я не буду держать на тебя обиду, ведь ты был ко мне милосерден. Сделаем по-твоему, но сначала все-таки переночуем под крышей и поедим горячей еды.

И пошел, раскручивая на плече чужой бумажный зонтик, обратно. Кента не сразу сообразил, что тот имел в виду тропку, которую они недавно миновали, она вела в город, окруженный с одной стороны лесом, с другой – рекой, а с третьей подбиравшийся к подножию Тэнсэй.

И как бы Кента ни был настроен во что бы то ни стало попасть в Кёкан до темноты, вынужденно смирился.

* * *

Ямасита – маленький торговый городок, собравшийся постепенно из тех, кто искал защиты у школы Дзисин, надеялся заработать на ней или попросту не смог пополнить ряды ее учеников. Со временем эти люди превратили город в место, где можно развлечься и купить все, что необходимо будущему или практикующему оммёдзи, от еды, одежды до особой бумаги для офуда или изготовляемых на заказ ритуальных масок. Дома там стояли тесно, по два, порой и три этажа, с лавкой или мастерской внизу и нередко с гостевыми комнатами наверху. Не было тут особой красоты или изящества, лишь по вечерам зажигались подвешенные за забором на крюки желтые бумажные фонари да мерцали красным акатётин[12] над дверьми идзакай.

И все же Ямасита понравилась Кенте, ведь они с Мацумото Хизаши вошли как раз когда стража отбивала пять ударов, наступила середина часа Пса, и в это время года сумерки уже вовсю расползались по земле, поглощая улицы и дома, заставляя окна вспыхивать тревожным светом ламп. Откуда-то потянуло холодом, и Кента поёжился.

– Дует с горы, – пояснил Хизаши и доверительно добавил: – Ненавижу холод.

Он беспокойно раскручивал зонт, хотя дождь уже прекратился, и даже на темнеющем небе было заметно, что тучи расходятся, показывая первые робкие звездочки.

А Кента в этот момент подумал, что жилье в Ямасите ему точно не по карману.

– Идем, – поторопил Хизаши, чья притворная покладистость там, в лесу, в городе сменилась властным нетерпением. – У меня скоро руки отмерзнут.

– Не отмерзнут, – возразил Кента, – до заморозков еще очень далеко.

На что Хизаши даже не обернулся, уверенно вышагивая впереди. Опасаясь, как бы невольный спутник не пропал в лабиринте незнакомых улиц, Кента догнал его и пристроился рядом. И если в деревне к исходу часа Пса жители укладывались спать, тут им повстречалось много людей в одинаковых одеждах – черных хакама и темно-красных, как запекшаяся кровь, кимоно, и Кента с замиранием сердца понял, что эти высокие красивые юноши, спешащие мимо них, из Дзисин. Они – ученики оммёдзи.

Кента посторонился, пропуская одного, но случайно натолкнулся спиной на другого.

– Эй, глаза разуй, деревенщина! – рыкнул на него юноша-дзисинец, разбивая охвативший Кенту восторг, как хрупкую чашу. – Гнать вас всех надо…

Толкнув Кенту плечом, он пошел дальше, а товарищи ни словом, ни делом не урезонили его.

Рядом возник Хизаши и тихо спросил:

– Оставишь это так? Он обозвал тебя деревенщиной.

Кента с силой сжал пальцы на узле котомки. Гнев вспыхнул мгновенно и так же быстро угас.

– Но ведь в его словах есть доля правды. Я пришел из маленькой деревеньки, название которой тут наверняка никому не известно. Для них, – он посмотрел вслед удаляющимся спинам, – я деревенщина.

– Вот ты странный, – хмыкнул Хизаши. – Я бы не спустил оскорбления.

Он его подначивал, даже Кенте было понятно, поэтому он с легкостью избежал расставляемой ловушки.

– Здесь наши пути разойдутся, – сказал Кента, чувствуя неловкость. – Удачи тебе, Мацумото-кун.

И, рассудив, что жилье дешевле, чем дальше оно от центра и от школы оммёдо, пошел прочь.

– Почему ты опять со мной прощаешься? – раздалось ему вслед. – Разве мы не договорились идти в Кёкан вместе?

И точно, прицепился как онрё[13] к обидчику. Кента ускорил шаг, но, судя по торопливому стуку гэта за спиной, Хизаши не отставал.