Дзюсан. Академия-фантом

– …тебе бы тоже юбка подошла.

– Давайте как-нибудь обойдемся без этих ваших… фетишей, – попросил Сората. Руми хихикнула и снова унеслась куда-то вперед, скрываясь между деревьями. Они шли уже довольно долго, совсем потеряв счет времени. Лес становился все гуще и мрачнее, сквозь плотно сплетенные ветви почти не пробивался свет. Жухлая листва, более сырая и мягкая, чем раньше, лежала впереди нетронутым слоем.

Сората остановился. Холодный ветерок пробежался вдоль позвоночника – они сбились с пути. Подростки, куда бы они ни подевались, этой дорогой точно не проходили, да и дороги-то тут не было и в помине.

– Асикага-сан, – негромко позвал Кимура, оборачиваясь. Оставленная им самим неровная борозда взбитой листвы пропадала где-то в зарослях молодого клена. Следов Руми не было нигде.

– Асикага-сан, – позвал он уже громче, прислушиваясь к своему утопающему в фальшивой мягкости леса голосу, словно со стороны. В голых, едва тронутых зазеленевшими листочками ветвях тревожно вскрикнула и забила мощными крыльями птица, срываясь в небо. Сверху осыпалась пересохшая древесная труха, и Сората рефлекторно прикрылся рукой. Снова все шумы стихли, оставляя лишь звук его сбившегося дыхания. Сората прислонился к дереву, перемещая вес тела на левую, здоровую ногу, и закрыл глаза. Прислушался.

Дзы-ынь.

Тревожно, словно кто-то случайно задел струну сямисэна.

– Руми? – Показалось, что за стволами лип промелькнула и тут же скрылась тень. Сората оттолкнулся от дерева, стараясь не спускать взгляда с того места, где только что успел заметить женскую, как был уверен, фигуру. Асикага? Или одна из убежавших девочек, завидев взрослого, поспешила спрятаться?

– Асикага-сан, не самое удачное время шутить.

Коварные стебли молодых побегов цеплялись за брючины, обвивались вокруг ботинок, норовя уронить незваного гостя. Идти стало тяжелее, словно лес пытался его задержать.

Дзы-ынь, дзы-ынь.

Нет, не ослышался.

Черный шелк, блеснув в редких солнечных лучах золотой паутиной вышивки, снова мелькнул за ветвями. О камень стукнула подошва гэта.

– Прошу прощения, – окликнул незнакомку Сората. Что это не Асикага, он уже понял, но рассмотреть никак не удавалось.

Лес закончился неожиданно. Деревья расступились, открывая залитую теплым закатным светом опушку. Под ногами захрустели камни, обломки старого кирпича, бетона и изъеденных жучками и временем бревен. Кимура осмотрелся. На заросшей кустарником и высокой травой поляне, сочно зеленеющей среди мрачных оттенков застывшей осени, угадывались очертания длинных, как амбары, домов. Стен давно уже не осталось, только, похожие на могильные кресты, торчали обломки кирпичных печей и дымоходов, подпираемые гибкими стволами молодых осинок.

По коже снова пробежал неприятный холодок, но находка вызвала интерес. Сората съехал по куче рассыпающихся камней, едва успев удержаться за торчащий из земли сук сваленного дерева. Покрытый прелым мусором пол предупреждающе проминался под неуверенными шагами, чуть поодаль, с другой стороны ствола, виднелся засыпанный камнями и хворостом квадратный люк без крышки. Выглядел он угрожающе, из неуютной черноты тянуло холодом, запахом отсыревшего кирпича и гнилью. Сората хотел обойти его, но что-то, какое-то пагубное любопытство, заставило передумать. Он попробовал дерево на прочность, аккуратно перевалился через него и заглянул в проем, но тот оказался завален остатками давно просевшего строения. Перебравшись через кромку хрупкого фундамента, Кимура выбрался на широкую улицу, если прогалину между рядами разрушенных домов можно было так назвать. Солнце почти скрылось за высокой полосой леса, погружая поселение в унылую безликую тень, и лишь единственное уцелевшее здание успевало ловить золотящие лучи крышей остроконечной колокольни с покосившимся шпилем. Сразу повеяло одиночеством и безысходностью, болезненно защемило в груди.

Дзы-ынь!

Кимура вздрогнул, на секунду замер, боясь пошевелиться, будто невидимые веревки крепко оплели его тело, порывисто вздохнул и завертел головой в надежде обнаружить источник звука. Золотая паутинка снова блеснула за широкой разлапистой елью, растущей прямо возле входа в церквушку, а следом Сората заметил девушку, миниатюрную и хрупкую, как молодое деревце сакуры в японском саду. Он видел ее со спины – черные волосы, собранные в сложную высокую прическу, украшенную богатым кандзаси с россыпью мелких янтарных цветов, черное кимоно с тонким рисунком золотой паутины, широкий оби из красного с желтым шелка. Узкие расслабленные плечики и соблазнительная тонкая шея, классически открытая воротом одежды – она была само очарование.

Девушка вскинула голову – мелкие цветочки в прическе покачнулись в такт движению – и сделала первый шаг прочь. Из-под подола показалась маленькая ножка в белых таби и шлепнула пяткой по полированной подошве гэта.

– Постойте же! – крикнул Сората. – Я не желаю ничего плохого.

Незнакомка остановилась, встревоженный вздох сорвался с ее губ и растаял в звенящей тишине. Она медленно обернулась, поднимая на Сорату испуганный взгляд черных, словно бездна, глаз, сложила руки перед собой и низко поклонилась, невольно демонстрируя соблазнительные изгибы шеи и обнажившейся до лопаток спины.

У Сораты перехватило дыхание. Казалось, перед ним ожившее видение.

– Прошу меня простить, господин, – прозрачный и чистый, будто журчание весеннего ручья, голос заставил сердце бешено колотиться. И снова почудилось, что где-то натянулась и с надрывом простонала струна сямисэна. – Я не ожидала никого встретить.

– Вы здесь… живете?

Вопрос ему самому показался глупым, бессмысленным. Взгляд заволакивало туманом, мысли путались, запоминая лишь фарфоровую гладкость белой кожи, сочные вишенки приоткрытых губ и золотой узор паутинки на черном шелке.

– Живу, но, – красавица повела плечиком и отвернулась, – мне одиноко здесь. Я осталась совсем одна.

– Как вас зовут?

– Гумо.

– Гумо? – Сората нахмурился, силясь вспомнить, где слышал это имя раньше. – Как так вышло, что вы здесь… Почему не пришли в академию за помощью?

Он еще пытался мыслить здраво, но уже спустя секунду все стало неважным.

– Я покажу, – прожурчал нежный голос. – Идите за мной, господин.

Гумо поманила его за собой и скрылась в тени высокого свода церкви. Сорате ничего не оставалось, как шагнуть следом.

Стремящиеся вверх каменные стены выглядели крепкими, но деревянные перекрытия опасно нависали над головой. Ветер, протяжно завывая, блуждал в застенках здания. Обстановка была удручающе скромной: когда-то белые стены, теперь покрытые разводами и трещинами, осыпались под гнетом неумолимого времени. Распятие над алтарем, тоже пострадавшее от разрушительной силы природы, едва держалось на крюках, а отдельные его части не сразу угадывались среди осколков штукатурки и камня на полу. Приходские лавки, укрытые от дождя и ветра стенами, еще сохранили форму, но вряд ли теперь могли служить по своему назначению.

– Гумо… сан? – позвал Сората. Звук его голоса вознесся к потолку и гулким эхом разлился по залу. От сводчатого окна с осколками витражей посыпалась каменная пыль, нарушая тишину множеством нарастающих ударов и заполняя собой все пространство. Кимура сделал шаг назад, липкий страх окутал тело. Рваные силуэты окон и выросты колонн в плавно надвигающемся полумраке угрожающе обступали, словно готовились поглотить свою жертву и погрести ее под руинами безымянного храма.

Что он здесь забыл? Зачем рискует жизнью?

– Не бойся, – убаюкивающий голос прозвучал прямо над ухом, но красавица ушла далеко вперед, до входа в капеллу.

– Постойте, – Кимура уверено поспешил к ней, лавируя между крупными обломками и минуя ряды лавок. Но только он настиг ее, как Гумо скрылась в остроконечной арке.

Не останавливаясь, он скользнул следом. В ушах засвистел ветер, в глазах мгновенно потемнело, и Сората рухнул вниз, стесывая кожу на ладонях о битые камни. Вокруг было темно, и глаза далеко не сразу привыкли к отсутствию света. Сверху, там, откуда он свалился, едва угадывались очертания высокого окна. Затхлый застоявшийся воздух хлынул в легкие, вызывая приступ лихорадочного кашля.

Сората поднялся на ноги и отряхнул руки, болезненно присвистнул сквозь зубы от боли. Сделал шаг, споткнулся о камень, едва не упав, и только тогда вспомнил про фонарик в кармане куртки.

Блеклая полоска рассеянного света выхватила из темноты каменные своды подвала, едва ли не превосходящего по размеру главную залу храма. Тот, кто строил церковь, ценил ограниченное островное пространство и наверняка использовал подземелье для каких-то важных целей, но уже вряд ли суждено узнать каких. Груда камня, с которой скатился Сората, когда-то служила лестницей, теперь же возвышалась шаткой непреодолимой преградой. Широкие колонны, тянущиеся под купол потолка, оснащались держателями для факелов, вдоль коридора в ряд высились пустые постаменты, упиравшиеся в альмарию во всю стену. На тумбе перед шкафом, отсыревшие от времени, покрытые толстым слоем кирпичной пыли и паутины, но еще целые, лежали книги, окруженные чем-то, в чем Сората не без труда опознал письменные принадлежности. Таинственный дух старины вместе с запахом земли и прелости породил желание прикоснуться к истории, стать ее частью. Сората положил фонарик на стол и взял в руки раскрытый переплет, смахнул с листов мусор. Книга была небольшой, чуть меньше привычной тетради. Сората попытался подставить ее под свет, но все равно не смог ничего разобрать.

Зябкий сквознячок пощекотал шею. Сората обернулся и, не раздумывая, сунул томик во внутренний карман куртки. Ничто не выдавало присутствия другого человека, но сама атмосфера подземелья вызывала тревогу.

Сората заскользил взглядом вокруг себя и, обернувшись, вздрогнул.

Таинственная, постоянно пропадающая из вида девушка стояла за его спиной и ласково улыбалась, насколько можно было судить об этом в тусклом свете карманного фонарика, по-прежнему лежавшего на гранитной столешнице. Ее черные глаза блестели, словно тысячи звездочек мерцали на чистом безоблачном небе, и от них нереально было отвести взгляд.

– Когда-то здесь собирались хоронить господ. – Гумо положила ладонь ему на плечо, скользящим движением провела по руке, и под ее прикосновением оледенела кожа.

– Кто же вы на самом деле? Прошу… скажите.

Ее пальчики уже ласкали шею за ухом, потом заскользили по линии подбородка. В груди надрывалась тревога, но Сората не желал ее слышать, не пытался отстраниться от настойчивых ласк. Теплая волна истомы внизу живота глушила все предостережения.

– Разве это важно? – Гумо поднялась на носочках, обжигая губы дыханием. Кимура затих, закрыл глаза в ожидании. – Я расскажу вам историю этого места. Идемте со мной.

Она взяла его за руку и потянула за собой, и ставшее неожиданно безвольным тело послушно приняло приглашение. Сората не смог сдержать разочарованного вздоха.

Фонарик так и остался на тумбе.

Гумо провела его под низкой аркой и вывела в небольшое помещение, словно специально отделенное от остальных. Холодные пальцы выпустили влажную от волнения ладонь, и Сората так и остался стоять на месте, где девушка его покинула.

– Однажды они высадились на эту землю и привезли своих людей, свою веру, свои порядки, – приятный голос Гумо окутывал, усыпляя и погружая в небытие. Тихий шорох кимоно и шлепанье гэта отдалились, и тонкая полоска золота едва уловимо блеснула впереди. Знакомый звук сямисэна предупреждающе всхлипнул. Сората сквозь пелену забытья ощутил острые нити на своих запястьях и шее, но даже это не пробудило его разум.

– Они отстроили храм и этот склеп, но так и не успели никого похоронить.

В тягучем тембре ее голоса, уже не столь сладкого, как раньше, послышалась улыбка. Она снова щипнула струну, и новая нить-лезвие резанула по рукам и ногам, приковывая к стене. Сората открыл глаза, всматриваясь во тьму перед собой, но только отблеск струн и шелка выдавал присутствие Гумо. Тонкая, словно волос, нить впилась в шею, вынуждая задрать голову выше, но по коже ключиц и запястий уже поползли липкие струйки крови.

Дзы-ынь.

Все больше и больше нитей опутывали его, обхватывая пояс, обвивая ноги и руки, плотнее приковывая к холодной неровной стене.

– Ты вкусно пахнешь, – хищный голос возник совсем рядом, и Сората похолодел. – Не в пример вкуснее тех.

Он прищурился, и мутный силуэт перед ним приобрел более четкие очертания. Гумо неестественно изогнула шею, до хруста, и Сората попытался плотнее вжаться в стену.

– Что за черт? – пробормотал он. Пелена дурмана почти слетела, но было уже поздно. Острая липкая паутина плотно опутывала его, приклеивая к стене. И сразу вспомнилось, откуда он слышал это имя – Гумо.

Дзёро-гумо.

Как бы подтверждая его догадку, женщина-паучиха из старых легенд сдавленно прохрипела – голос ее разбился на множество других, словно сквозь призму, – и выпустила в его сторону длинные лапы, увенчанные острыми когтями. Мягкие волоски пробежались по щеке.

Кимура закричал.

Никогда он не позволял другим увидеть свой страх. Так он привык, так его воспитали, и лишь раз в жизни тщательно оберегаемая маска дала трещину, но даже тогда он упрямо стискивал зубы. И молчал. Но сейчас из горла рвался крик, который невозможно было удержать. Здесь только он и эта тварь, и глубоко внутри Сората понял, что ему конец. Назад он не вернется.

В сравнении с этим опустошающим чувством все былое переставало иметь значение.

От его крика паучиха дернулась, нервно всаживая в плечо острое копье жала. Боль пронзила руку, сознание поплыло. Из последних сил Сората рванулся, то ли стремясь вырваться из липкого плена, то ли борясь со страхом и болью.

И не сразу понял, в какой момент кошмар закончился.

Тусклый фонарик нарисовал перед ним красивое лицо Гумо, все те же аппетитные губы-вишенки, растрепавшиеся из прически густые волосы, узкие бледные плечи с тонкими руками и обнажившуюся грудь, плавно переходящую в мохнатое круглое пузо на восьми массивных лапах.

Позади напряженно взвизгнула и лопнула струна сямисэна.

Чудовище разъяренно взвыло, запрокидываясь назад, и развернулось к Сорате спиной.

– Не тронь! – множество разнотонных голосов, точно не принадлежащих недавней девушке, рассыпалось по склепу, а в ответ снова лопнула струна, причиняя Гумо боль.

Кимуре показалось, что стискивающие его оковы ослабли, но все же оставались слишком крепкими, чтобы выбраться из них самостоятельно. Он мог только всматриваться в густую темноту, рассеченную совсем слабым светом фонарика. Сверкнуло лезвие, и последняя, третья, струна со стоном лопнула. Нечеловеческий вопль прокатился под сводами подземелья. Огромная тень пошатнулась. Снова мелькнула сталь, и к ногам Кимуры тяжело упало тело паучихи, подняв клубы столетней пыли.

Сората зажмурился. Чувство опасности отступило, остались страх, боль и жжение в раненом плече. Ему было почти все равно, вместе с последним криком ушли последние крупицы сил. Спаситель подошел, брезгливо пытаясь ногой отпихнуть массивное тело в сторону, и заглянул ему в лицо.

– Макалистер? – к Сорате вернулась способность соображать.

Генри протянул вверх руку, видимо, чтобы освободить Кимуру из плена режущих пут, но тут же отдернул ее, ругнувшись, и поднес большой палец к губам.

– Это еще что за черт? – пробормотал он раздраженно.

– Паутина.

– Пау… что?

– Паутина, – повторил Сората, но уже по-английски. Вряд ли это слово было в обыденном англо-японском разговорнике. Лицо Генри исказилось от отвращения, и он поспешил перерезать нити. Сората навалился на него, давясь от неуместного истерического смеха. Ноги не слушались, тело казалось тяжелым и чужим. Сората дрожал, разрываемый на части от облегчения и дурного веселья.

Генри странно на него посмотрел и промолчал. Справившись со всеми путами, он подставил спину, и Сората, скрепя сердце, принял помощь. Появление Макалистера из ниоткуда стало почти обыденностью и не удивило даже сейчас, когда Сората был на волосок от смерти.

Особенно сейчас.

– Какой черт вас сюда занес, Кимура?

Сората тяжело вдохнул едва уловимый аромат свежевымытых волос и мыла, приносящий ощущение уюта и безопасности. Он сдавленно всхлипнул, что вышло совершенно случайно, и ответил только тогда, когда они выбрались на поверхность с обратной стороны церкви. Ночь почти вступила в свои права, и воздух, наполненный приятными свежими запахами, был холодным и бодрящим.

– Мы с Асикагой пошли за учениками, – сказал он, тяжело опираясь на плечо Генри. С новой силой накатило беспокойство. Увлекшись Гумо, Сората совсем забыл и о детях, и об Асикаге. Стало стыдно, что он поддался позорному влечению, впрочем, если вспомнить фольклор, противостоять чарам Дзёро-гумо попросту невозможно – эти существа, ёкаи-оборотни, умели околдовывать, особенно мужчин. И это оправдание Сорате нравилось не больше, чем любое другое. Сможет ли он когда-нибудь забыть о своем позоре и как объяснить все Генри, когда он спросит?

Сората надеялся, что не спросит.

– Асикагой? – задумчиво переспросил Макалистер. – Я видел ее пару часов назад, но она была одна, и, насколько мне известно, прогульщики вернулись в академию раньше нее. Идемте, пока наше отсутствие не заметили.

Он подхватил ослабшего от потери крови Сорату под локоть и неспешно повел через лес. Как бы Сората ни старался, ноги подкашивались, а темнота перед глазами расплывалась цветными кругами. Жгло плечо. Макалистеру временами приходилось останавливаться, чтобы дать ему отдышаться.

– Вы вообще едите, Кимура? – спросил он с легким раздражением, в очередной раз помогая Сорате устоять на ногах.

– Почему вы спрашиваете?

– Девушки вашей комплекции весят больше.

– Это и есть хваленый британский юмор?

– Нет. Просто пока я выносил вас из подземелья, успел заметить.

Нетрудно догадаться, что этот глупый разговор был затеян лишь для того, чтобы отвлечь Сорату от случившегося. Вот только актером Генри был посредственным.

– Вы очень наблюдательны, но, может, прекратите уже сравнивать меня с девушкой? Это не очень-то приятно.

– А с кем мне еще вас сравнивать, если вы ведете себя как истеричная девица? – фыркнул Макалистер. – Слышали бы, как вы визжали.

– Послушал бы я, как завизжите вы, окажись на моем месте! – сквозь зубы прошипел Сората. – Крик – это нормальная реакция на огромного паука, который пытается тебя сожрать. А вот вы сами-то что забыли… там?

Он замялся. За несколько лет в академии он и не подозревал, что на территории острова есть подобное место. Особняк принадлежал британскому аристократу – вот все, что он знал. Должно быть, в поселке с церковью жили не японцы, а «пришлые» люди. Или собирались жить. Гумо сказала, что они не успели.

Сорату передернуло. Чем дальше они уходили от подземелья, тем более реальной ощущалось произошедшее. Ёкай! Как это вообще возможно в наши дни?

– Если вас хватает на то, чтобы препираться, значит, жить будете, – ушел от ответа Генри. Сората решил, что дальнейший разговор только утомит их обоих, и замолчал.

Их отсутствие никого не взволновало – японская половина и двор перед кухней были пусты, лишь бодрое мурлыканье садовника под аккомпанемент шуршащих в траве сверчков слышались из западной части сада. Небольшой навес и месяцеподобная крыша беседки освещались высоким фасадным фонарем, мерцавшим от множества мельтешащих вокруг мотыльков.

– У меня есть ключ. Только помогите мне, – сказал Сората, когда Генри раздраженно дернул дверь кухни.

Как и ожидалось, она давно была закрыта, но у парадного входа высок риск попасть под бдительное око видеонаблюдения. Сората, опираясь на руку Генри, поднялся на порожек беседки и распахнул сёдзи. На деревянной перекладине остался смазанный бордовый след. Рукава белой спортивной куртки пропитались кровью, местами подсохли и картонно щелкали при движениях. Сората до дрожи не любил грязь и всю дорогу мечтал о горячем душе и мочалке.

Терпя боль, он стянул куртку, свернул ее в аккуратный куль и запихнул в один из нижних ящиков. Из другого он достал припасенный запасной ключ. Из третьего вытащил салфетки, старательно вытер руки, нервно стер свежий след с сёдзи. Но легче от этого не стало.

Ключ он протянул Генри.

– Мне открыть? – удивился Макалистер. – Хотя вижу, сами вы не справитесь.

Спустя пару секунд яркий свет люминесцентных ламп, вспыхнувших под потолком, ослепил обоих до цветных пятен перед глазами. Едва заметный шум светильников вытеснил стрекотание сверчков, преследовавшее Сорату весь обратный путь до особняка. Даже ему, привыкшему спать с открытым окном, казалось, что он никогда не сможет избавиться от этого навязчивого звука в голове.

Первым делом Сората метнулся к одной из моек, спеша смыть с рук подсыхающую кровавую корку. Позади нерешительно переминался с ноги на ногу Генри.

– Спасибо, Макалистер-сан, за помощь, – наконец, сумел выдавить Сората и неуверенно развернулся к своему спасителю. Тот был необычно бледен и смотрел на него как на привидение. – Думаю, вы уже достаточно для меня сделали, не стоит больше рисковать…

Генри не дал ему договорить:

– Да вы себя со стороны вообще видели?!

Сората как по приказу посмотрел в стеклянные дверцы буфета на свое отражение: на некогда светлой дорогой одежде багровели отвратительные пятна, плечо под майкой опухло и посинело. Со стороны он, должно быть, выглядел жалко, и именно жалость сейчас читалась в глазах Макалистера.

– Медпункт как раз напротив, идемте, я перевяжу раны, а потом катитесь ко всем чертям со своими благодарностями.

У Сораты не нашлось сил, чтобы разозлиться. От теплого, чуть застоявшегося в помещении воздуха кружилась голова, к горлу иногда подкатывала тошнота, оставляя в пересохшем рту неприятную кисловатую горечь. Левая рука болталась плетью и в месте укуса онемела.

Медпункт на ночь не закрывали. Кимура частенько наведывался туда по ночам за анальгетиками, особенно в дни непогоды, когда травмированную ногу буквально сводило от боли. Они плотнее притворили дверь, чтобы не привлечь чьего-либо внимания шумом.

Сората позволил усадить себя на кушетку и, чтобы оставаться в сознании, следил за действия Генри, пока тот выкладывал на стол перед ним в ряд пузырьки, мотки бинтов, вату и пластыри. Сората запрокинул голову, снова ловя в отблеске стекла одного из шкафов свое отражение – почти фиолетовые круги под глазами, побледневшая кожа и растрепавшиеся в хвосте пыльные волосы.

Генри с деловым видом открутил пробку с одного из пузырьков и, схватив Сорату за запястье, подтащил к рукомойнику и плеснул жидкость прямо на порезы. Кимура порывисто втянул воздух сквозь стиснутые зубы и зажмурился. Из-под ресниц брызнули слезы.

– Вы весьма деликатны, – хрипло прошептал Сората, со страдальческой брезгливостью наблюдая, как пенится на его руках антисептик. Порезы оказались на удивление тонкими, будто волоски, и неглубокими, но их было много, они пересекались и находили друг на друга, занимая почти половину предплечья. Такие же полоски обнаружились и на шее. Остановив кровь, Макалистер наложил бинты и скептически осмотрел своего «пациента».

– У меня нет желания с вами церемониться, уж простите, – грубовато извинился Генри.

И тем не менее именно это он и делал, несмотря на колкость речей. Сорате захотелось сказать ему что-то, но на ум не приходило ничего умного, и он молча смотрел, как Генри опускается перед ним на одно колено.

– А теперь давайте я посмотрю ноги.

Сората послушно закатал брючины повыше, инстинктивно задвигая правую ногу под кушетку, в тень. Низ штанин был порезан на лоскуты, держащиеся между собой лишь благодаря остаткам клейкой паутины и крови. Уже привычные ниточки ран полосовали щиколотки и голень, и их обработка не заняла много времени. Но Генри задержал взгляд на правой лодыжке чуть дольше необходимого и потрогал небольшой круглый шрам, давно посветлевший от времени.

Сората прокашлялся, привлекая внимание, и тогда Генри отстранился.

– Не слабо же вам досталось… – протянул тот, поднялся, вложил Сорате в ладонь таблетку и протянул стакан воды. – Пейте.

– Что это?

– Аспирин. Самое большее, чем я могу помочь. Вот, выпьете еще таблетку утром и в обед на всякий случай. – Генри оторвал от блистера несколько ячеек. – Если будет хуже, придется обратиться к врачу.

– Вы действовали ничуть не хуже местной медсестры. Благодарю.

– Ерунда, просто есть хорошие знакомые в этой сфере, – отмахнулся Макалистер, подошел к столу и присел на корточки. Сорату это насторожило.

– Что вы делаете?

– Просто отвернитесь и представьте, что ничего не видите, – велел Генри и по очереди выдвинул все ящики, бегло просматривая содержимое. Сората стоял у него за спиной, но даже так представлял себе его сосредоточенное лицо с плотно сжатыми губами. Такое выражение было у него, когда он смотрел на раненую ногу Сораты и когда тащил его на себе чуть раньше через лес. Обычно Генри Макалистер выглядел иначе – не слишком ловкий в общении, вспыльчивый, но все равно производящий впечатление ответственного человека. Может огрызаться, но едва ли станет что-то красть, тем более при свидетеле.