Богоявленское. Том 2. Смута

скачать книгу бесплатно


– А мне вот теперь скучать не приходиться. Я с нонешнего дня попросилась в помощницы к Фаруху. В селе уж появились первые раненые, и Полина согласилась учить меня делать повязки, накладывать жгут, останавливать кровотечение. А ещё я читаю односельчанам письма с фронта, и помогаю на них отвечать. Ведь мало кто, в нашем Богоявленском грамоте обучен.

Говоря эти слова, глаза Златы горели такой энергией, решительностью, девичьим задором и смелостью, что Натали воскликнула, вскочив с места:

– Ах, Злата, какая же ты умница! Как это правильно! И как же я сама не догадалась? Но, как ты полагаешь, Фарух с Полиной возьмут и меня в помощницы?

– Должно быть возьмут.

– Как это здорово! – всё не унималась Натали. – Теперь каждый человек, в такой беде, может быть полезен. И мы – женщины, так же можем внести свою лепту в борьбу с врагом. Воображаю, как будет гордиться мной папа, когда узнает о моём решении. Я сегодня же напишу ему об этом. А, как ты полагаешь, Ксюша?

Но Ксюша лишь равнодушно пожала плечами. Она не разделила энтузиазма своих подруг, а Злата и Натали окунулись в свою миссию с головой. По утрам они учились у Фаруха и Полины секретам врачевания, а вечерами читали приходившим к ним богоявленцам письма от фронтовиков, переживая вместе с ними, когда со слезами, а когда и со смехом всю реальность фронтовой жизни. И им казалось, что так они становились немного ближе и к своим родным, сражающимся за отечество и славянство на этой войне.

Так, за работой, эти барышни даже научились растапливать печь для отапливания смотровой, не жаловались, когда приходилось носить тяжелые ведра с водой.

– Бог в помощь, барышни! – сказал Игнатов, застав их за этим занятием.

– Бог то Бог, да и сам бы помог, – как всегда смело, ответила Злата.

– С нашим удовольствием, – подхватив тяжёлые ведра у девушек, ответил он.

Игнатов увидел, как Натали неуклюже несла своё ведро, перехватывая с руки на руку, стукая им по ногам, и пожалел её.

Странное чувство сладкой тревоги охватило Натали при появлении Игоря. Неожиданно для себя, она поняла, что рада видеть его. Рада видеть этого чужого для себя человека.

Теперь, каждый вечер, Натали с нетерпением ждала нового дня, чтобы снова прийти к Фаруху и хотя бы издалека, но увидеть его. А если ей не удавалось встретиться с Игорем, Натали начинала скучать и грустить вместе с этими начавшимися осенними дождями и опадающими разноцветными листьями.

В один из таких дней, Натали сидела за столом у открытого окна, обрабатывая спиртовым раствором инструменты Фаруха и напевала либретто из Половецкой пляски, когда с улицы к окну подошёл Игорь. Облокотившись на подоконник, он протянул Натали маленькую кисточку рябины и сказал:

– Красиво вы поёте!

– Это из оперы «Князь Игорь», – застенчиво ответила Натали.

– Даже так? – улыбнулся Игорь. – Символично. А сегодня дождь с самого утра, как вы любите.

– Да. Знаете, мне сегодня так хорошо и легко, как никогда прежде. Честное слово. Так и хочется выпорхнуть из этого окна и улететь далеко-далеко, к самым облакам. А вам?

Опустив подбородок на сложенные на подоконнике руки, и глядя Натали в глаза, Игорь ответил:

– И мне… очень хорошо рядом с вами.

От смущения, юное личико Натали покрылось румянцем. Опустив глаза, она застенчиво улыбнулась.

С этого дня, Натали каждое утро стала находить на том самом подоконнике маленькую кисточку рябины.

– Вот наблюдаю я за тобой Натали и не понимаю, ты стала какая-то другая. Что с тобой происходит? – спросила однажды Ксюша.

– Ничего особенного, просто мне очень хорошо, – ответила та. – Хорошо и грустно одновременно.

– А отчего же грустно?

– Грустно оттого, что не могу быть там, где идёт простая человеческая жизнь, с весельем и гармонью. Злата и Полина часто рассказывают, как проводят вечера у торговой лавки.

– Помилуй, пристали ли тебе эти забавы? – ответила Ксюша и задумалась.

На неё нахлынули воспоминания тех лет, когда она и сама, одержимая любопытством, бегала вечерами к торговой лавке и наблюдала издалека за тем крестьянским весельем, которое Натали назвала сейчас простой человеческой жизнью. Веселая и свободная от дворянского этикета и светских правил, быть может, такая жизнь и в самом деле более полная и счастливая. Быть может, в их происхождении заключается и их несчастье? Несчастье такой колоссальной отдаленности от людей, близость которых, могла бы составить их счастье? И, кто знает, возможно, не было бы сейчас у Ксюши этой испепеляющей её существование скуки, если бы была в её жизни и эта народная гармонь и часть этой народной жизни.

Ксюша вспомнила и Митьку, и Ваську, к которым с самого детства испытывала искреннюю привязанность и теплоту, и грусть от невозможности быть к ним ближе из-за барьера происхождения, который невозможно не разломать, не перелезть. И вот теперь на тот самый барьер наткнулась и Натали. Барьер, навсегда разделяющий её и с Полиной и с Игорем.

Но всё-таки, в барьере ли дело?

– Ах, эти наши извечные размышления о русской душе, – лениво сказала Ксюша. – И папа любит поспорить о русской душе и всё его окружение в свете. Всюду где бы я ни была, в каждом доме, все разговоры заканчиваются спорами о русском народе и русской душе. Особенно мы любим сии споры в периоды войн, когда от этого самого народа зависит наша свобода и наши жизни. Вот почитаешь Толстого – о русской душе, Тургенева – о русской душе, Достоевского – снова она, русская душа. Такая загадочная, такая обнадёживающая своей добротой и всепрощением.

– Да разве же это дурно, Ксюшенька? – удивилась Натали. – Загляни в Альбом Великой Войны. Разве же не подтверждение Толстому подвиг казака Крючкова? Или подвиг поручика спасшего своего солдата?

– А по мне, так всё сказочки от скуки. Иной раз и сама так заскучаешь, хоть сама пиши или рисуй, и ничего другого на ум не идёт, как только душа русская. И, казалось бы, ничего не мешает, вот перо, чернила, бумаги лист, альбом и краски, но лень такая возьмет, ну прям хоть плач.

– Ксюша, как же можно так, если желание имеется?

– Полно душенька, полно. Скука деревенская, она всему виной. Другое дело Петербург! Там балет, там опера, балы, приёмы, скучать совершенно некогда. И немыслимо вообразить рядом барышню и торговую лавку. Грубость, бескультурье и невежество – вот и вся душа, никакой поэзии. Каждому Господь на этом свете отвёл своё место, его и нужно держаться. И возможно ли, чтобы барышня сеяла пшеницу, граф столярничал в мастерской, а крестьянин заседал в Государственной думе, или того более председательствовал в правительстве? Возможно ли, чтобы солдат командовал армией? Если допустить такое хотя бы на день, помилуй Господь, страшно и помыслить, что тогда сделается.

– И всё-таки, Ксюшенька и Пётр Великий столярничал в мастерской и граф Толстой шёл за плугом, и пращур твой Сенявин не родился адмиралом, а послужил прежде матросом.

– Ах, голубушка, ты ещё совсем девочка, наивная девочка, – возразила Ксюша. – Всё от скуки.

Глава 13.

После завоевания русскими войсками почти все Восточной Галиции и почти всей Буковины с городом Черновцами и осады Перемышля, десятого ноября русская армия взяла Лупковский перевал и перешла Карпаты, а концу ноября были заняты города Медзилаборце, Свидник, Гуменне, Снина.

Планы германского командования удержать весь Восточный фронт силами только австро-венгерской армии потерпели провал. В ходе этой операции армия Российской Империи выполнила свой союзнический долг, что на время спасло Сербию от разгрома.

– И всё-таки главное, господа, это расположение орудий. В этом я убедился в бою под Гумбинненом, когда вражеский конноартиллерийский дивизион выехал на открытую позицию, чтобы уничтожить наши артиллерийские батареи, находящиеся на закрытой позиции. Такое расположение орудий, когда батарея хорошо замаскирована и становится малоуязвимой для противника, а стрельба производится по вспомогательной точке наводки, было впервые основано нами в японскую. Оно-то и позволило нашим артиллеристам в кротчайший срок уничтожить этот дивизион.

В офицерском блиндаже было шумно и сильно накурено. За три месяца, проведенных на фронте, Андрей уже привык и к сигаретному дыму и к бесконечным офицерским спорам. Но к крови, страшным осколочным ранениям, уродующим тела и каждодневным смертям солдат, ему казалось, привыкнуть невозможно. От этого Андрей и восторгов своих боевых товарищей о выигранных сражениях, не разделял. Да, все они выполняли свой долг, но ведь и по другую сторону фронта гибли люди. Простые люди, которые так же, как все они, в этом блиндаже, не желали этой войны, презирали её всем свои существом.

– И, тем не менее, невзирая на расположение орудий, Первая наша армия ушла из Восточной Пруссии. Потому я полагаю, что главное сейчас, это сделать правильные выводы, чтобы впредь не повторить тех же ошибок. Вот на чём следует акцентировать своё внимание. Не правда ли, господа, – сдержанно и рассудительно сказал Андрей.

– А вы наглец, князь, – с иронией произнёс принимавший участие в том отходе капитан. – Самый юный и самый неопытный среди нас унтер-офицер решил поучить старых воинов. Однако этим вы мне и нравитесь, князь. Ибо подобную смелость проявляете не только в спорах, но и в бою.

– В чём я не прав? Скажите, господин капитан.

– Война, князь, это не только храбрость в бою. Война, это ещё и стратегия, – ответил тот. – Бывает и так, что отступление на одном из участков, может спасти целую армию. На тот момент главные силы Ренненкампфа, нацеленные командующим фронтом на осаду Кёнигсберга, сконцентрировались на северном фланге, и противник решил ударить по южному флангу, где находился лишь один Второй корпус и конница. И неприятель вышел туда не на прогулку, он планировал прорвать фронт, выйти в тыл Первой армии, оттеснить её к морю и болотам Нижнего Немана и там уничтожить. И противник, князь, был близок к успеху. В начале сентября обходная германская колонна беспрепятственно прошла озёрные дефиле, и отбросила части Второго корпуса, выходя в тыл первой нашей армии. Ренненкампф тогда был просто вынужден срочно перебросить на южный фланг из центра две пехотные и три кавалерийские дивизии, и с севера Двадцатый корпус. И вот таким образом остановив наступление противника, начал отводить на восток всю армию. И когда обходная колонна германцев возобновила наступление на север, угроза окружения наших войск уже миновала. Да, Первая армия отошла, но германский план её окружения и уничтожения провалился. И провалился именно благодаря своевременному решению об отступлении и, разумеется, упорству арьергардных корпусов.

– Прошу простить меня за дерзость, господин капитан! Вы правы!

– Вы молоды, князь, от того горячи. Не стоит и полагать, что всё произошедшее осталось без внимания. Теперь уже всем известно, что командующий фронтом генерал Жилинский уволен и у Северо-Западного фронта новый командир.

– Честь имею, господа!

Маршал Фош скажет впоследствии: «Если Франция не была стёрта с карты Европы, то этим прежде всего мы обязаны России, поскольку русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне».

Тактический успех Германии в Восточной Пруссии, за счёт переброски войск с Западного фронта, обернулся в связи с провалом операции против Франции поражением стратегическим. Германия была вынуждена вести затяжную войну на два фронта, которую у неё не было шансов выиграть.

Андрей вышел на улицу. Промозглый ноябрьский ветер дул откуда-то с севера, будто из самой Сибири и словно напоминал каждому русскому сердцу о далёкой родине. И оттуда же, с северной стороны донеслась до слуха Андрея тихая песня. Такая знакомая и такая близкая, она растормошила его.

Андрей подошёл к солдатам, сидящим вокруг маленького костерка.

– Случилось чего, ваше благородие? – вскочили они с места.

Андрей отрицательно покачал головой и сел рядом с ними. Солдаты снова тихо затянули старую казачью песню:

– За окошком разметает

Белые снежиночки

Кабы жизнь начать сначала

Не было б ошибочки…

Да, эту песню часто пели мужики в родном Богоявленском.

Андрей понимал, что время уже близится к полуночи, и он снова не лёг спать раньше одиннадцати, а утром не позже шести часов уже нужно быть опять на ногах. И если удастся, ему необходимо провести хоть и утомительные, но необходимые зимние занятия с солдатами, такие же, какие он сам проходил когда-то, будучи ещё совсем мальчишкой в Первом Санкт-Петербургском кадетском корпусе, а затем в Павловском военном училище. Там с ними, молодыми юнкерами, проводили такие же занятия на воздухе и в душных казармах, которые он теперь и сам проводил с солдатами. А почему собственно он уделяет им столько внимания? Потому, что хорошо помнит наставления офицеров, отца, Алексея Валерьевича, Михаэля Нейгона, доброго друга их семьи. Все они постоянно говорили, что нужно вкладывать всю душу для обучения молодых солдат, чтобы из простого, деревенского, неповоротливого, умственно слаборазвитого парня сделать воина-бойца, защитника своей Родины!

Андрей закрыл глаза и унёсся, будто в глубокий сон, в воспоминания о родном Богоявленском. Там, наверное, пурга уже заносит снегом дороги, дома, парк… Андрею вспомнилось детство, кадетский корпус, военное училище, какое будущее его ждало, какая ослепительная судьба. А потом эта нелепая несостоявшаяся дуэль, перечеркнувшая все его мечты, и назначение в Варшаву. Но тогда Андрей даже не представлял, что всего через месяц начнётся война и вместо Варшавы он отправится прямиком на фронт.

И вот уже три месяца, как он здесь. За это время он успел повыситься в чине и из младшего унтер-офицера стать старшим унтер-офицером и, как ему казалось, приобрести больше знаний, чем за два года в военном училище.

– А вот ещё такой случай был, – сказал сидящий у костра солдат. – То было ещё до японской войны. Приехал в Россию с визитом кайзер ихний Вильгельм, и пошёл посмотреть в Петербурге 85-й Выборгский полк. Прошли, значит, все церемониальные почести и во время смотра подошёл этот ихний Вильгельм к полковому трубачу и спрашивает, за что полку были пожалованы серебряные трубы. А тот ему как рявкнет: «За взятие Берлина, ваше императорское величество!» Вильгельм смутился и говорит, что, мол, больше этого не повторится, а трубач опять, радостно так, громко отвечает: «Не могу знать! Как прикажет нам наше императорское величество!»

– Брешешь, чертяка, – рассмеялись другие солдаты.

– Верно я говорю! Ваше благородие, ну ведь было же такое? – обратился рассказчик к Андрею.

– Было, было, – утирая слёзы смеха, ответил Андрей.

Андрей, конечно, не знал, могла ли случиться на самом деле эта история, он никогда не слышал её прежде, но так она его рассмешила, столько вселила оптимизма, что он не захотел развенчивать этот миф перед солдатами.

– Никак нельзя на войне без солдатских баек, – тихо сказал Андрею старый солдат. – Они и в холод согреют, и в голод червячка заморят, и в грустную минуту плечи расправят.

Андрей утвердительно кивнул и снова закрыл глаза, моментально провалившись в сон.

– Ваше благородие, – разбудил Андрея старый солдат. – Ступайте, поспите.

– Да-да, – проснувшись, ответил Андрей. – Дом мне приснился.