скачать книгу бесплатно
Сильно подкосила эта утрата здоровье жены, красавицы Александры Васильевны. Померк яркий цвет лица, покрыла седина вороного крыла волосы. Кроткая, очаровательная, она пыталась добиться, чтобы несчастного супруга похоронили в черте кладбища, но, увы, Иван Григорьевич был погребён в кургане парка своего имения. Таков удел всех самоубийц.
Но не успели просохнуть слёзы на прекрасном лице Александры Васильевны по погибшему супруг, как случилась новая беда. Настало время открыть завещание Ивана Григорьевича. Кому достанется то немногое, что удалось сохранить князю Сенявину и особенно богатый дом на Английской набережной в Санкт-Петербурге, устроенный по последней парижской моде, где ещё совсем недавно так роскошно все они жили? Казалось, исход был очевиден. Старший сын, семнадцатилетний Александр, обучавшийся за границей, смекалистый, предприимчивый и расчётливый, мог не только сохранить наследство, но и приумножить его. Но решение Ивана Григорьевича и в этот раз повергло всех в шок. Всё, что осталось от богатого наследства, он завещал младшему сыну – любимому Ивану, уже в пятнадцать лет известному пьянице и страстному игроку.
«За Алекса душа не болит, ? писал отец. ? Он наживёт».
И в этом Иван Григорьевич не ошибся. Всего десять лет понадобилось Александру, чтобы практически до копейки нажить такое состояние, к которому отец его шёл пятьдесят лет. И всего десять лет понадобилось Ивану, чтобы практически до копейки растратить такое состояние, к которому отец его шёл пятьдесят лет.
Иван Иванович больше всех детей был похож на своего отца. Унаследовал он и характер, скверный, неуживчивый, скандальный. Никто не сомневался, что Ивана ждет или тюрьма, или ранняя смерть. Так и случилось. Наделав ещё больше долгов, Иван был вынужден продать и роскошный дом на Английской набережной, и приданое молодой жены. Но, не справившись с угрызением своей проснувшейся совести, он умирает от сердечного приступа на могиле отца, в возрасте тридцати восьми лет, оставив практически без средств к существованию, супругу и только-только родившегося сына Петра.
Это страшное, драматическое событие заставило забыть все обиды и вернуться в родные места удачливого Александра. Словно чувствуя вину за потерянные годы общения с братом, за малыша Петю, оставшегося сиротой, не жалея денег, он возвращает то, что многие десятилетия принадлежало их семье, что являлось связующим звеном всего рода Сенявиных – имение Богоявленское.
За несколько недель Александр Иванович выкупает из казны утраченное имение и переводит земли на имя маленького Петра, чтобы, достигнув совершеннолетия, тот безраздельно хозяйничал в нём, а вокруг усадьбы строит красную кирпичную стену, словно защищая дом и его маленького хозяина от всех невзгод. Вот только для себя ему найти здесь места так и не удалось. Уехав снова за границу оправиться от пережитых потрясений, назад он больше никогда не вернётся.
Но гордая Ингрид, мать маленького Петра, на половину русская, на половину литовка, в Богоявленское не приедет. Забрав сына, она уедет из Санкт-Петербурга к своему брату ? успешному городскому чиновнику ? в Москву, в доме которого и будет воспитываться Петр Иванович Сенявин. Здесь он окончит классическую гимназию, сюда же вернётся в составе второй бригады Первой кавалерийской дивизии, после окончания Николаевского кавалерийского училища, здесь же встретит очаровательную, белокурую, сероглазую Оленьку, главную любовь всей своей жизни.
И хоть свадьбу новобрачные сыграли тихо и скромно, впереди их, казалось, ждало только счастье: балы и приёмы для Оленьки, чин поручика и Николаевская академия Генерального штаба для Петра. Но трагедия, произошедшая на Ходынском поле, перечеркнула все планы, разрушила все мечты. И Петр Иванович вместе с супругой и дочкой Верочкой вынужден был вернуться в родовое имение, которого не знал больше двадцати лет.
А Богоявленское встретило его заколоченными окнами усадьбы, застоявшимся без работы, обанкротившимся сахарным заводом, поросшими бурьяном полями, да вечно пьяными крестьянскими мужиками. Каждый день в забытом имении потечёт бесконечной скукой, похолодеет, замкнется в себе любимая Оленька, и каждую ночь станет приходить во сне застрелившийся здесь Иван Григорьевич.
Вот в это-то время и появляется рядом с Петром Ивановичем Митрофан Спиридонович Мищенко. Мощный, широкий в кости, рыжебородый Митрофан Спиридонович был расчетливым и предприимчивым человеком. Дружбу с молодым князем Сенявиным он завёл практически сразу после печального события на Ходынском поле, заставившего Петра Ивановича оставить службу и поселиться с семьей в родовом имении. Хитрый и хваткий, он вытаскивает своими крепкими, сильными руками имение из разорения. И пусть он не был честным компаньоном, зато с ним всегда и всё держалось в полном порядке: вновь засеялись пшеничные поля, заработал сахарный завод, зажило новой жизнью, долгие годы стоявшее забытым Богоявленское.
? Прости меня, Петр Иванович, ? склонил Митрофан Спиридонович перед князем Сенявиным свою могучую голову.
? Бог простит, Митрофан Спиридонович! Прости и ты меня!
Троекратно поцеловавшись и поздравив друг друга с праздником Прощеного Воскресенья, встретивший гостей на пороге князь Сенявин пригласил всех в дом.
Глава 7
Цветные витражи в виде стрельчатых арок, огромные окна, для которых стены служат лишь легким каркасом, высокий сводчатый потолок в виде звезды, по каменному полу черно-белый шахматный рисунок. В середине огромного зала стоял большой тяжеловесный стол, накрытый просто, без излишеств. В готическом замке князя Сенявина, как и во всей православной России, готовились к Великому Посту.
Давно дружащие семьи Сенявиных и Мищенко часто собирались вместе за большим столом в княжеском доме. Весело и шумно играя, бегали по дому их дети. Самой бойкой и непоседливой была пятилетняя Злата, младшая дочь Митрофана Спиридоновича, крестница князя Петра Ивановича. Золотоволосая девочка не слушалась ни мать, ни отца и всегда делала, что хотела. Даже старшие брат и сестра, одиннадцатилетние близнецы Арсений и Глафира, за ней не поспевали, предпочитая играть с Андреем и его сестрой, семилетней Ксюшей – детьми Сенявиных. И только старшая дочь Петра Ивановича и Ольги Андреевны – Вера – никогда не принимала участия в этих играх. Ровесница Арсения и Глафиры, она казалась намного старше их. Точная копия своего отца, холодная и равнодушная, кажется, ко всему, она могла позволить себе одарить присутствующих гостей только тяжёлым, строгим взглядом своих темно-карих глаз. Таким же взглядом, каким смотрел её отец.
А за столом велись оживленные светские беседы. Миниатюрная сероглазая Ольга Андреевна Сенявина, родившаяся в Москве и воспитанная англичанкой-гувернанткой, даже вдали от столичной жизни больше всего на свете продолжала интересоваться модой и светскими сплетнями. С самого детства Ольга Андреевна росла залюбленным, избалованным ребенком, ни в чём не знавшим отказа. Юность её прошла в лучших московских салонах, а на балы в её дом съезжались самые видные московские женихи. Очаровательную Ольгу Андреевну окружали толпы поклонников, ей посвящали стихи, с неё писали портреты. Но в мужья она выбрала юного корнета Петра Сенявина, статного красавца из обедневших дворян. Но не любовь двигала этой весенней пташкой, а перспектива породниться с древним княжеским родом. За двести лет существования династия Сенявиных породнилась с Языковыми, Ржевскими, Потемкиными, Чебышевыми, Нелидовыми, Воронцовыми и Нарышкиными. Голова шла кругом у Ольги Андреевны от такой музыки имен, от желания быть княгиней, от такой близкой возможности покорить высший свет Санкт-Петербурга. Но трагедия, произошедшая с Петром Ивановичем на Ходынском поле, разрушила все её мечты. Ольга Андреевна плакала, оставляя Москву, плакал и московский свет, провожая в деревню свою прелестную Оленьку.
Поначалу жизнь в Богоявленском казалась Ольге Андреевне ссылкой, карой за грехи прошлой жизни. Но постепенно она научилась жить вопреки своему положению. Стараясь соответствовать французским модным канонам, избегала солнечных лучей даже зимой, пудрилась светлой рисовой пудрой, стремясь к эффекту болезненно-бледного вида, платья носила напоминающие по форме цветок, подчеркивающие узкую талию, грудь, бедра, создающие элегантный, невесомый силуэт. Вслед за Верой подарила мужу сына Андрея и дочку Ксюшу, сумев при этом сохранить тонкий стан и легкую походку. Увидев эту женщину, даже мельком, ни у кого не возникало сомнений относительно её статуса: княгиня Сенявина была княгиней во всем.
? Безусловно, петербургские модные дома – главные в России, ? щебетала Ольга Андреевна. – Москва таким количеством домов похвастаться не может. Самые знаменитые, разумеется, Дом Бризак, Дом Гиндус и Дом Ольги Бульденковой, но, увы, их отличает элитарность. Дом Бризак, к примеру, является поставщиком Двора и высочайшим повелением императрицы обслуживает не принадлежащих ко двору лишь двух клиенток – Анну Павлову и Анастасию Вяльцеву.
Простая, добротная женщина Василиса Ивановна Мищенко имела самое простое происхождение, которое выдавало её во всём. Сказочные рассказы своей собеседницы она слушала с едва скрываемой завистью к блестящей княгине. Но Ольга Андреевна, упиваясь своим превосходством, продолжала разговор:
? Третьего дня были с Петей с визитом у Соловьева, так его супруга хвасталась Елецкими льняными кружевами. Я же предпочитаю брюссельские, о чём и поведала. На что Соловьева принялась мне объяснять, что наши кружева намного лучше. Она никак не возьмёт в толк: зачем заказывать кружева в Брюсселе, когда Елец совсем близко. Но помилуйте, это нелепо ровно так же, как если заказывать самовар в Париже, ? рассмеялась Ольга Андреевна.
На другом же конце стола разговор шёл куда менее беззаботный и совсем безрадостный. Последний год все мысли и разговоры мужчин занимало только одно – Русско-японская война.
? Вот, Митрофан Спиридонович, сегодняшний выпуск, ? Петр Иванович протянул Мищенко газету. – Первая полоса: японцы заставили отступать русскую армию.
? Да что там, Петр Иваныч, какая могёть быть война в такой дали от центров. А ещё это восстание, мать его в душу, ? махнул широкой ладонью Митрофан Спиридонович. – Сам же сказывал, что в столице делается.
? Да-да, а как всё начиналось. В начале войны никто не оставался равнодушным. В общественности преобладало настроение, что на Россию напали и необходимо дать отпор. Я был тогда в Петербурге, Митрофан Спиридонович. И в столице самостоятельно возникали невиданные патриотические манифестации, да что там столица – газеты писали, что нечто подобное проходило по всей империи. Даже учащаяся молодежь со своими революционными настроениями приходила к Зимнему с пением «Боже, Царя храни!» И что возле Зимнего произошло теперь, всего год спустя? Вспомнить страшно.
Петр Иванович погрузился в неприятные воспоминания кровавого воскресенья, сменившиеся мыслями о войне и любимом друге Михаэле Нейгоне. Где он сейчас? Что с ним? Петра Ивановича больно ранила собственная беспомощность, невозможность находиться там, на поле боя. Он ненавидел своё теперешнее положение инвалида-затворника, изменить которое был не в силах.
Но все эти мысли оказались недолгими. Возле входной двери зазвонил колокольчик. Служанка Маша открыла дверь, и с завывающей вьюгой, отряхиваясь от снега, в дом вошёл почтальон.
? Петру Ивановичу из Москвы, ? сказал он, протянув конверт.
Развернув письмо, Петр Иванович тут же узнал почерк своего дядьки Василия Саввича Краснова. Извинившись перед Митрофаном Спиридоновичем, он направился в свой кабинет, но уже на ступенях лестницы замер как вкопанный.
«Здравствуй, Петенька! Здравствуй, мой родной!
С самого утра сегодня за окном дождь. Будто небо оплакивает со мной гибель любимого зятя. Месяца не прошло, как не стало с нами Саши, а непутевая дочь моя уже умчалась с очередным прохвостом. Ну, да Бог ей судья! Спасибо уже за то, что оставила мне внука. Всё бы ничего, воспитал бы не хуже других, да только чувствую, как силы меня оставляют. Совсем уж я старик стал, голова, слава Богу, не жалуюсь, а вот ноги подводят, да сердце шалит. Умирать не страшно, душа у меня не загажена, долгов не нажил, но Егорка один остаётся. Чувствую потрепанным своим сердцем, что Настя моя уже не вернётся. Вот и пишу тебе с просьбой: не оставляй Егора! Возьми в свой дом, воспитай, как когда-то я тебя воспитывал. Такова будет к тебе моя последняя просьба. Храни тебя Господь!
Письмо это пишу вместе с завещанием. Распорядился доставить его сразу по моей кончине».
Дочитав письмо, Петр Иванович опустил голову и закрыл глаза рукой. Все домочадцы прекратили разговоры и обернули к нему свой взгляд, даже дети остановили игру. Но никто не решался спросить Петра Ивановича о письме, пока тот сам не обратился к супруге:
? Оля, распорядись собрать мои вещи, я еду в Москву, ? и немного помолчав, добавил. – Да, и пусть подготовят ещё одну детскую.
? Надолго? – робко спросила Ольга Андреевна.
Вонзив в жену свой строгий взгляд, Петр Иванович ответил не терпящим возражения тоном:
? Навсегда!
Глава 8
Утреннее солнце ярким светом озарило улицы Воронежа. Распустившиеся кисти сирени наполнили своим ароматом улицы и бульвары. После долгой холодной зимы во всей Российской Империи восторжествовала весна. Яркая, пестрая, цветущая, она наполняла сердца и души людей теплом, светом и самой чистой любовью к окружающему миру.
Под этим теплым, весенним солнцем проснулся Воронеж. Выехали на проспекты экипажи, забегали от торговых лавок к хозяйским домам кухарки, вышли на улицы торговцы газетами, разнося свежую прессу, освещающую последние новости.
? Цусимское сражение! Полный разгром второй эскадры Тихоокеанского флота! – громко кричали они.
? Вот те новость, ? разочарованно произнес Тишка Попов, кучер Митрофана Спиридоновича Мищенко.
? Да, кум, видать просрём войну энту. А ведь сколь убытков за энтот год из-за неё понесли, сказать жутко, ? ответил маленький чернявый Архип Гуляев. ? А видать, поиздержался Митрофан Спиридоныч, раз к хозяину моему пожаловал, ? продолжил он. – Сколько лет сюды глаз не казывал и вдруг на тебе. А что, Тишка, так глядишь и пойдёт по миру Митрофан, а то и Сенявина за собой потянет?
? Ты, кум, кубыть, Митрофана Спиридоныча не знаешь: война кончится – он ещё более прежнего наживет, ? ответил Тишка.
? Наживёт, сукин сын, ? вскипел Архип. – Нашим горбом он наживёт! Сам из мужиков вышел, а труд мужицкий ни в грош не ставит. Вот ты сколь годков пашешь на упыря энтого с утра до ночи и ничего не нажил, а ему всё мало, ещё девку свою малую на тебя повесил, а ведь ты только свого дитя схоронил.
? Будет тебе, кум. Куды деваться, коль Златка его такая взгальная, да я и сам к ней уж дюже привязался. Бывает, работаю на базу, а она сядет рядом да так и глядит на работу мою, глаз не отводя. Василиса глянет да только руками разведёт.
? Дурак ты, Тишка! – ответил Архип. – Поболе меня бы слухал, уж я теперь знаю, как с ними со всеми надо.
Кумовья Тишка и Архип не виделись с самого Рождества, поэтому разговор их у центральной городской булочной мог бы продолжаться ещё долго, но появление Митрофана Спиридоновича заставило их замолчать.
? Тишка! – крикнул Мищенко своим зычным басом. ? Будя лясы точить, поехали отсель!
? А ты тут чего трешься? – грозно сказал он Архипу. ? Всё подстрекаешь? Ступал бы лучше работать! Розг на вас, бездельников, не напасёшься! Ну, дай срок – я с вами ешо управлюсь!
Экипаж Митрофана Спиридоновича резко помчался вперёд, оставляя за собой клубы пыли. А Архип, презрительно сузив глаза, только плюнул ему вслед да язвительно прошипел:
? Рыжий пёс!
Путь от Воронежа до Богоявленского по тряской, ухабистой дороге составлял долгих четыре часа. Почти всё это время Митрофан Спиридонович, погруженный в свои мысли, молчал. Домой он возвращался черней ночи.
? Что, Митрофан Спиридоныч, плохи дела? – с неподдельной озабоченностью спросил Тишка.
? Ничего-ничего! – словно проснувшись, ответил тот. ? Бог даст, на энтот год оправимся. Как приедем, ко мне зайди – я тебе сахару дам.
? Благодарствуем, Митрофан Спиридоныч! ? поблагодарил Тишка, погоняя лошадей. ? Я надысь слыхал, кубыть, в кубанских станицах взялись французские трахтуры покупать, ? завел Тишка новый разговор, чтобы отвлечь хозяина от невесёлых мыслей. ? Вот так купят на четыре семьи и пашут поля вместе. Быстро выходит да ладно.
– Хм, видать, богатеют казачки наши, ? ответил Митрофан Спиридонович.
? А я вот как умствую, ? продолжил Тишка. – От энтаких трахтуров вреда более, чем пользы. Энто ведь какая штуковина тяжеленная! Она же всю землицу затопчет. А землица, она дышать должна. Нет, лучше коня ничто землицу не вспашет.
Из всех своих многочисленных работников Митрофан Спиридонович имел странную для себя привязанность к одному только Тихону Попову – Тишке. Тот же, в свою очередь, никогда не искал дружбы с Митрофаном Спиридоновичем и не стремился к его расположению. Он просто работал на него. А работал Тишка не разгибая спины, потому что знал: за хорошую работу Митрофан Мищенко щедро платит. Тунеядцам в его хозяйстве места не было. А трудолюбивый Тишка был ещё и предельно честным человеком, оттого-то Митрофан Спиридонович не боялся пускать его ни в свое личное хозяйство, ни в свой дом. А со временем и вовсе так привязался к нему, что уже и любимой охоты без него представить не мог. Бывало, по нескольку дней пропадали они, и никто не видел Митрофана Спиридоновича таким весёлым и жизнерадостным, как за необыкновенными охотничьими Тишкиными байками, когда он только поглаживал свою рыжую бороду да раскатисто смеялся.
А Тишка, похоронивший трёх своих дочерей, в свою очередь, искренне привязался к младшей дочери Митрофана Спиридоновича – Злате. Эта маленькая барыня, княжеская крестница, непоседливая золотоволосая Злата, также тянулась к нему, простому мужику, словно чувствовала его добрую, свободную душу. Даже в поле бегала она за Тишкой и всё крутилась где-то рядом с любимым дядькой. Часто умилённые односельчане наблюдали, как шёл босой мужик по пыльной дороге и, крепко прижав к себе, нёс на руках безмерно любимую, но чужую дочь.
Глава 9
Маша Чадина, работница в доме князя Сенявина, проснулась от странного звука, будто что-то потрескивало за стеной. Она затаила дыхание и прислушалась внимательнее. Вроде бы всё тихо: мерно стучат старые ходики, была уже глубокая ночь, во сне храпит вечно пьяный отец, рядом спокойно спит маленький брат Митька, где-то скребётся мышь, за окном шумит ветер. Непогода задалась ещё с вечера, ярко сверкали молнии, а дождь всё не начинался.
Маша давно привыкла, что благополучие в их маленьком бедном доме лежит полностью на ней. Матери своей она почти не помнила. Когда той не стало, Маше было всего семь лет. Отец их, и без того горький пьяница, совсем потерял чувство меры в своей пагубной привычке. Средств к существованию практически не было, но Маша не могла опустить рук: у неё был маленький брат. Она и заменила ему мать: сама кормила, сама купала, пела колыбельные на ночь и всегда сидела рядом, пока он не заснёт. На маленькую девочку легла практически непосильная работа с домом и огородом. Немного повзрослев, десятилетняя Маша стала ещё и полноценно работать на кухне княжеской усадьбы. В помощницы к себе её взяла кухарка Алевтина, добрая женщина, жена Тишки Попова. Хоть труд Маши был тяжёлым, зато теперь она была спокойна: от голода они не пропадут.
Хозяева Машу никогда не обижали, вели себя с ней ласково, но, несмотря на это, в княжеском доме в ней проснулось недоброе чувство. Это было жгучее, всепоглощающее, невыносимое чувство зависти. И с каждым годом, проведённым в усадьбе Сенявиных, оно становилось только сильнее.
Теперь, повзрослев, семнадцатилетняя Маша стала всё отчетливее понимать, что ничего из того, что она каждый день видит в усадьбе и о чём так мечтает, будь то дорогая посуда или шёлковое белье, картины в золочёных рамах или наряды княгини Ольги, её дорогие украшения, да и просто разносолье на обеденном столе, у неё никогда не будет, даже если она станет работать на княжескую семью круглые сутки не разгибая спины. И вместе с этим Маша была лишена возможности удачного замужества. Бесприданница, она отличалась такой непримечательной внешностью, что в свои лучшие годы совершенно не обращала на себя внимания мужчин. И всё-таки она продолжала надеяться на лучшее. Маша готова была поставить крест на своей жизни, лишь бы устроилась судьба её брата Митьки. Она делала всё, чтобы Митька меньше работал и у него оставалось больше времени на занятия в церковно-приходской школе. Теперь ему было уже тринадцать лет, и Маша так мечтала, чтобы он устроился в городе.
А Митька всегда старался не огорчать сестру, учился прилежно, хулиганил в меру и в отличие от Маши никогда никому не завидовал. Он вообще не был на неё похож, особенно красивой наружностью. Ладный и аккуратный, с яркими васильковыми глазами, так неорганичен он был в своей крестьянской жизни, и так неправдоподобно казалось его крестьянское происхождение. Только сам своей красоты он не замечал и с распахнутой душой принимал жизнь такой, какой она была ему дана со всеми радостями и горестями, не желая ничего больше того, что имел от рождения. Наверное, поэтому он так крепко спал по ночам и всегда видел только хорошие сны.
А вот Машин сон всегда оставался беспокойным и чутким. Не убедившись, что в доме всё в порядке, она бы не уснула. Поэтому, накинув на себя старый пуховый платок, опустив босые, растоптанные стопы на земляной пол, она вышла в сени. Шум над головой и гадкий запах гари дали понять, что случилась беда. Соломенная крыша их маленького дома стремительно разгоралась.
Их дом, основа которого состояла из тонкого дерева, вершков двух в отрубе, заплетенного камышом и обмазанного затем глиной, и без того самый бедный в селе, не имевший даже никаких построек на дворе, сгорел настолько быстро, что хозяева его не успели спасти практически ничего из скудного имущества. Теперь, сидя под открытым небом, им только оставалось догадываться, как выживать дальше.
Глава 10
? Положение, Тихон, очень тревожное, ? вымыв руки, лекарь взял у Тишки чистое полотенце и продолжил говорить. ? Судя по всему, у вашего сына чахотка, и уже давно. Мальчика нужно везти в Воронеж, а лучше в Москву или Петербург. Я понимаю, это далеко и дорого, да и в столице сейчас неспокойно – восстание матросов на «Потёмкине», но ничего другого не остается. В деревенских условиях невозможно не только лечение, но и диагноз точно установить трудно. Нужно показывать столичным докторам, и крайний срок – сделать это осенью. Иначе ваш сын может уже и не встать.
? Да как же нам денег-то собрать до осени? – тяжело вздохнул Тишка. – Мы ещё надысь коровку прикупили, пять рублей отдали.
Тишкин сын Васька не спал, но виду не подал, что слышит. Ему тринадцать лет, он болезненно худ и бледен, и вот уже полгода, как харкает кровью. От чахотки уже умерли три его сестры, и по всему было видно: теперь его очередь. Но Васька был не из тех, кто сдаётся – он всегда боролся до победного конца. Он выплывал из омута, когда был совсем ребенком и практически не умел плавать, он, худой, сухощавый мальчик, побеждал сильных ребят даже в самых отчаянных мальчишеских драках. Однажды он уже поборол болезнь, и пусть она оставила непроходящую, испортившую его лицо память, какое ему до этого дело, главное, что он сумел тогда победить и выжил. Сумеет и теперь, даже если родители не смогут найти денег, чтобы отвезти его в город. Единственное, на что он не рассчитывал, так это на ошибку лекаря: Фарух практически никогда не ошибался.
Как занесло этого человека в Богоявленское, никто не знал, просто однажды среди них появился яркой восточной наружности мужчина, с неслыханным до сей поры именем Фарух. И неслыханным врачебным даром. Поговаривали, что он даже учился в Московском университете, но по какой-то причине был вынужден покинуть его, едва окончив первый курс. Но как бы там ни было, к Фаруху быстро привыкли. Многие в Богоявленском относились к нему едва ли не как к святому, умеющему исцелять любые недуги, напрочь позабыв о том, что в Христа он не веровал.
Фарух и впрямь был талантливым лекарем и добрейшим человеком и доброй души человеком. Он всегда оказывался там, где нужна помощь. Требуется ли лечение тяжелобольному односельчанину, Фарух тут, как тут. Нужно ли вскопать огород одинокой старухе, снова Фарух приходит первым. Просит ли приютить одинокий путник, двери в дом открыты. Все искали помощи у Фаруха, а он часто и платы не брал за работу, считая своим долгом помогать нуждающимся. Многие в Богоявленском сочли, что и женился он от непомерного добродушия. А иначе как было объяснить, что в доме его на правах хозяйки оказалась дважды вдова, прескверная бабёнка Капитолина, отличавшаяся крайне легким нравом, да ещё и в весьма затруднительном для не первый год вдовевшей женщины положении? Вновь пришёл на помощь, прикрыл срам, не иначе, говорили односельчане. Каково же было их удивление, когда выяснилось, что родившаяся Полина и впрямь его дочь.
Так Фарух и Капитолина зажили одной семьей, хотя и невенчанной. Это неприкрытое сожительство стало первым небывалым случаем для патриархального Богоявленского, но никто не посмел кинуть в их сторону и косого взгляда. Все продолжали любить Фаруха за доброту, отзывчивость и верить в его врачебный дар. Вот и в случае с Васькой, сыном Тишки Попова, Фарух забил тревогу очень своевременно.
К великой радости Поповых, деньги у них появились гораздо раньше, чем они рассчитывали. Тишке, как это уже не раз бывало, помог Митрофан Спиридонович Мищенко, и осенью Ваську отправили в Москву.
Через всё село бежали за повозкой по расхлябанной осенней дороге верные Васькины друзья: Мищенко Арсений и Чадин Митька, словно провожали они друга на недавно отгремевшую Русско-японскую войну.
? Эх, поскорее бы он вернулся, ? с грустью произнес рыжеволосый Арсений.
? Ага, нам друг без друга никак нельзя, ? с уверенностью вторил ему Митька.
Так и стояли они под мелким осенним дождём, провожая взглядом повозку, увозящую их друга в далекую Москву, пока не увидели движущий в их сторону экипаж.
? Глянь-ка, какая карета! Кажись, даже у нашего барина такой нет, ? удивился Митька.
? И то верно, ? ответил Арсений. – К нам ли иль проездом?
Поравнявшись с мальчишками, экипаж остановился. Не спеша из него вышел красавец подполковник в опрятном мундире, с Георгиевским крестом 4 степени и орденом Святой Анны 3 степени на груди и, немного оглядевшись, обратился к мальчишкам на странно произнесённом для них русском языке:
? Добрый день, господа! Как мне проехать к усадьбе князя Сенявина?
Глава 11
Готика развивалась в странах, где господствовала католическая церковь, и под её эгидой феодально-церковные основы сохранялись в идеологии и культуре всех западноевропейских жителей. Идеальным окружением готического замка становилась и пейзажная среда английского парка. Именно в таких традициях была выдержана и усадьба Сенявиных. Наверное, поэтому, немец по происхождению, Михаэль Нейгон мгновенно влюбился в неё.
? Отчего же вы не известили нас о своём приезде? Мы подготовились бы как подобает. Знаете, я так благодарна вам. Ведь вы, можно сказать, спасли моего сына и мужа во время восстания в Петербурге.
Ольга Андреевна обворожительно щебетала, кокетливо заглядывая в глаза неожиданному гостю. Она была как всегда бесподобна. Богатое тёмно-малиновое платье, роскошь которого дополняла необыкновенной красоты брошь из червонного золота розового оттенка с драгоценными камнями в виде летучей мыши, длинные белокурые волосы, уложенные в сложную японообразную причёску. Весь её облик говорил о том, что и вдали от столиц можно не отставать от модных тенденций и оставаться истинной светской барышней. Но Михаэля её щебетанье сейчас только утомляло, и Петр Иванович, понимающий друга даже по взгляду, обратился к жене:
? Ольга, проверь, всё ли в порядке на кухне.
Перечить мужу Ольга Андреевна никогда не решалась и поэтому сразу удалилась. А Петр Иванович только деликатно поцеловал супруге руку на прощание.
? А что, Петя, такие причёски нынче в моде? – тихо спросил Михаэль, провожая взглядом Ольгу Андреевну.
? К сожалению, Михаэль, ? с грустью ответил Петр Иванович, приглашая друга за бильярдный стол. – Нынче модно сочувствовать врагу, слать поздравительные открытки его императору.
? Невозможно передать, Петя, как тяжело воевать, когда у тебя в тылу царит такое предательство. Остаётся только догадываться, что это повлечёт за собой.
? Но не будем о либеральной элите. Будем уповать, что эти меньшинства – лишь временное явление.
? Верно, ? поддержал друга Михаэль, разбивая пирамиду.
? Когда не стало Василия Саввича? – спросил он, переменив тему.
? На масленицу, царствие ему небесное! ? ответил Петр Иванович, троекратно перекрестившись, глядя на образа.
? Жаль! Очень жаль! Он был хорошим человеком. А что внука его к себе забрал, правильно. Я знал Настю – с такой матерью ему было бы хуже.
? А знаешь, Егор моментально прижился в нашем доме. Особенно его полюбил Андрей. Теперь все его письма из Петербурга скорее адресованы Егору, нежели нам.
