Богоявленское

скачать книгу бесплатно

? Право же, это неразумно, ? попытался возразить князь Петр. – Раздача подарков начнётся только в десять часов, театрализованные представления к полудню, а высочайший выход и того позже.

? Неразумно, мальчик мой, это ждать утра, чтобы идти к десяти часам, когда начнётся раздача гостинцев. Полагаю, народу будет столько, что ничего не останется, когда я приду завтра. А до другой коронации ещё доживу ли?

? Для чего вам эти подарки? ? удивился Михаэль. – У вас и без того всё имеется.

? Вот неразумный отрок, ? всплеснул руками Василий Краснов. – А «память»? Память-то какая? Нет, как хотите, господа, а остаться без «памяти» от такого торжества мне просто зазорно.

? И всё-таки, Василий Саввич, Петр прав! – не согласился с ним Михаэль.

? Помилуйте, Василий Саввич, ? продолжил князь Петр. – В моём полку говорят, что подарков заготовлено четыреста тысяч! Всем должно хватить, и не стоит ради этого проводить ночь на поле.

? Четыреста тысяч штук всего-то! Нет-нет, господа, и слышать ничего не желаю. Вы как знаете, а я отправлюсь.

Старик Василий Краснов был непреклонен, и, дабы не оставлять родного дядьку одного, Петру Сенявину ничего не оставалось, как отправиться с ним. Вот только предчувствия у него были самые скверные.

Приехав на Ходынское поле, которое было выбрано властями местом народного гулянья в день коронации нового императора Николая Александровича, Петр сразу обратил внимание, насколько неудачно оно было выбрано. Испещренное глубокими рвами, оврагами и траншеями, сплошь в ямах и заброшенных колодцах, оно могло быть пригодно лишь для военных целей, оттого и использовалось как учебный плац для войск Московского гарнизона.

? По какой страшной беспечности выбрано это место, ? сказал Петр, оглядевшись вокруг.

Идти с дядькой на поле он наотрез отказался, предпочтя остаться в экипаже, неподалеку от буфетных лавок. Рядом с Петром было оставлено ещё несколько карет, и он невольно услышал разговор двух ямщиков:

? … а подарки-то, я слыхал, и впрямь царские. Говорят, будто в цветной платок завернуто полфунта колбасы, сайки, конфет разных, а ещё орехи, пряники да кружка та, что…, ? мужик замялся, вспоминая нужное слово. ? Ну как это? Которая вечная.

? Ну?! – изумился второй ямщик.

? Вот тебе и ну! А еще зрелища, говорят, невиданные будут.

? Это ж какие ещё такие зрелища?

? А такие! ? продолжил рассказывать с жаром в голосе первый ямщик. – Будто представления будут из разных опер и цирк с дрессированными зверятами приедет.

? Ну?! – снова изумился второй ямщик.

? Вот тебе и ну!

«До чего же наш мужик охоч до развлечений, ? подумал про себя Петр. – А ведь все от темноты его, неграмотности. Скорее всего, эти два мужика за жизнь свою ничего, кроме этих вот повозок, и не увидят, а тут такое зрелище!»

Невообразимая жалость к ним вдруг наполнила сердце Петра и нестерпимое желание покинуть это место как можно скорее, чтобы не видеть, как эти люди начнут хватать конфеты и драться за полфунта колбасы.

? Живого б царя увидать – вот это да, а то, когда это ещё случай представится, ? прозвучал голос дядькиного кучера Кузьмы.

Но Петр ничего ему не ответил. Даже будучи убежденным монархистом, он не изъявлял сейчас такое желание. Образ императора оставался для Петра божественным и недосягаемым.

Тем временем Ходынское поле всё больше и больше погружалось в полную тьму, и ночь, как на беду, выдалась безлунная. А люди всё прибывали, и всё плотнее становилась необозримая толпа. Некоторые люди, не видя перед собой дороги, стали спотыкаться и падать в овраги, а нескончаемый поток народа всё прибывал и прибывал.

Петр с ужасом начал понимать, что всех этих людей между городской границей и стеной из ста буфетов стало слишком много, это были тысячи и тысячи человек. Он приподнялся в своем экипаже и внимательно огляделся по сторонам. Если случится беда, кто будет наводить порядок? Полицейских и казаков было слишком мало. Петр отчетливо понял, что эта горстка просто не справится с такой лавиной людских масс. Он кожей почувствовал, как положение начало становиться угрожающим.

К утру стало очень тихо. Ни ветерка. Дышать становилось всё труднее. Начало светлеть, и Петр смог разглядеть лица некоторых людей. Они были залиты потом и приобрели какой-то синевато-бледный цвет. Вместе с этими людьми он смог разглядеть и то, насколько огромной стала пришедшая толпа. Она была гораздо больше, чем ему казалось ночью.

«Господи, что же это будет? – уже предчувствуя неминуемую беду, подумал Петр. – Как же найти в этой толпе Василия Саввича?»

Нужно было немедленно бежать из этой страшной ловушки. Но один уйти Петр, разумеется, не мог. И вдруг он с ужасом подумал: «Где же он? Неужели не понимает, что оставаться тут слишком опасно? А может быть, он уже не в состоянии выбраться из этой гущи?»

При этих мыслях состояние Петра стало приближаться к паническому.

А тишина сменилась гулом толпы. Сначала негромкий этот гул всё нарастал и нарастал, превратившись, наконец, в настоящий хаос.

Опасения Петра подтвердились. Сложившаяся ситуация вышла из-под контроля и лопнула, словно огромный мыльный пузырь. Толпа людей стала напирать на буфетный ряд. Люди начали требовать того, зачем они сюда пришли. Буфетчики в ответ, не дожидаясь нужного часа, боясь оказаться затоптанными вместе с буфетами этой потерявшей контроль лавиной, стали бросать подарки в воздух. Началась страшная давка. Многим становилось дурно. Некоторые люди теряли сознание, но, сдавленные со всех сторон клешнями из человеческих тел, несчастные не имели возможности из неё не только выбраться, но даже упасть.

Видя, как полиция не справляется с образовавшимся хаосом, Петр и Кузьма бросились им на помощь, но изменить сложившуюся критическую ситуацию их силы не могли. Их обоих просто всосало в толпу. Рядом с собой Петр увидел потерявшую сознание женщину, с закрытыми глазами, зажатая со всех сторон, она колыхалась вместе со всей бурлящей и кричащей массой людей. С другой стороны в него впились острые плечи старика, он, кажется, уже не дышал. Этот несчастный умер, не издав ни единого звука, а похолодевший труп его продолжал колыхаться в толпе. Пытаясь растолкать людей, обладающий высоким ростом, Петр немного приподнялся над толпой и увидел несчастного юношу, которого рвало, и он даже не мог опустить головы. В этот момент бородатый мужик вцепился в руку Петру и начал мычать что-то нечеловеческим голосом. Петру показалось, что мужик этот сошёл с ума. Люди бились друг об друга головами, и все кричали. Сам же Петр, ужаснувшись, осознал, что под его ногами человек. Беднягу просто подмяли под ноги, и подняться он не мог. Петр чувствовал, что стоит на его груди, дрожал от ужаса, но двинуться ему было некуда.

В это время один из буфетов под напором толпы перевернулся и накрыл собой нескольких человек. Все произошло так стремительно, что Петр даже не успел понять, как оказался под ним. Буфет крепко прижал его ногу, и, будучи не в силах подняться, Петр чувствовал только острую боль в голени и тяжесть человеческих масс на своем теле. В его голове стучала только одна фраза – это конец! Но неожиданно толпа над Петром стала расходиться, и сквозь помутневший взгляд он увидел военных. Двое из них, страшно ругаясь, приподнимали буфет, а четверо других пытались вызволить находящихся под ним раненых. Один из этих военных схватил Петра под мышки и потащил прочь от этого страшного места. Обернувшись, Петр увидел лицо своего нового знакомого – это был Михаэль.

По счастливой случайности все четверо: и Петр, и Михаэль, и Василий Саввич с кучером Кузьмой – остались живы.

В доме Краснова на Поварской улице было тихо и светло, лишь мерный ход часов и едва слышное ворчание Василия Саввича, с обвязанной головой ходившего взад и вперед по комнате, нарушало тишину. Михаэль, стоя у окна и, всматриваясь вдаль с каменным выражением лица, о чём-то думал. Вскоре он получит чин штабс-капитана и будет переведён в столицу. Петр же, отдав свою травмированную ногу в распоряжение лекаря, все пытался выбросить из головы эту страшную ночь, но у него ничего не получалось. Князь Петр не догадывался, что самое страшное для него ещё не наступило. Сломанная кость ноги срастётся неправильно и, оставив его калекой, принесёт ещё самую страшную беду в его жизни.

А в это время над городом загудел колокол Ивана Великого и с Тайницкой башни загремели пушки. Один за другим раздался двадцать один выстрел, и по всей Москве зазвучал могучий звон колоколов. И этот звон, и пальба известили Москву, что в Успенском соборе началось молебствие о здравии и многолетии нового царя и царицы. Все московские улицы были пусты, и жизнь словно покинула город, сосредоточившись возле Кремля.

Тысячи и тысячи людей наполнили кремлевские площади и окружили его стены. Тут были и белые платья с золотым шитьем, и блеск бриллиантов, и разноцветные мундиры дипломатов. Но также в это время все пожарные команды Москвы занимались ликвидацией кошмарных последствий на Ходынском поле. Обоз за обозом вывозили с поля тела умерших и раненых. Долго ещё по Москве будут ходить легенды, как от вида тех страшных картин цепенели сердца у видавших виды военных, врачей и пожарных. Как видели они и скальпированные головы, и торчавшие наружу кости, и раздавленные грудные клетки, и валявшихся в пыли недоношенных младенцев.

Но об этом страшном происшествии большинство москвичей ещё не знали, и праздник коронации нового императора шёл своим чередом.

Глава 5

Высокое полуденное солнце светило ярко и необыкновенно ласково дотрагивалось теплыми лучами до верхушек заснеженных сосен. Словно богатыри-великаны в блестящих кольчугах, стояли они на страже своих владений. Жизнь здесь шла беззаботная и размеренная. Совсем не такая, как в столице с её революционными ужасами.

Богоявленское, волость Задонского уезда Воронежской губернии, располагалось на левом берегу реки Дон. Имение это, возникшее в середине XVII века, являлось владением дворянского рода Сенявиных, к которому и принадлежал Петр Иванович.

Род свой князья Сенявины вели от современника Петра Великого, вице-адмирала Наума Акимовича. Великая эпоха императора Петра I, когда не фамилиями славились люди, а делами, позволила Науму Акимовичу и двум его братьям превратиться из мужиков в прославленных морских офицеров. Они воспитывались в большой семье старика Акима Ивановича, в которой было семь сыновей и одна дочь. Все семь братьев стали военными, но трое из них вписали свои имена в историю, будто из русской сказки. Три брата, три богатыря – Иван, Федор и Наум – прочно вошли в историю русского флота васнецовскими витязями.

Иван был с детства лично известен царю Петру Великому и пользовался особым его доверием. Службу он начал солдатом Преображенского полка, сюда же в 1698 году солдатом бомбардирской роты привёл и своего младшего брата Наума. И уже на следующий год тот принял участие в Керченском походе матросом на корабле «Отворенные врата» под командою государя. Наум, в отличие от своих братьев Ивана и Ульяна, не попал в состав великого посольства, но не в его характере было опускать руки. Мореходные познания боцман Наум Сенявин приобрёл на Воронежских, Добровских и Тавровских верфях, в боевых действиях под Шлиссельбургом, Юрьевом и Нарвой. Наум выдвинулся, не сходя с палубы кораблей, и быстро обогнал в чинах своих старших братьев. Не пропустил он и бой под Выборгом, кровопролитный, героический бой, в котором получил и первое тяжелое ранение.

А в 1708 году за героизм, проявленный в этом бою, Наум Акимович жалован лично царем Петром чином поручика и княжеским титулом. Тогда же ему оформилась дача на ничейную деревню недалеко от Воронежа. Но до последнего дня жизни стихией Наума Акимовича будет оставаться море, а не воронежская земля. От этого-то долгие тридцать лет имение это не будет видеть своего хозяина, пока однажды не появится здесь молодой его сын.

Встреча Наума Акимовича с Неониллой Федоровной Языковой произошла, когда отважный капитан-поручик стал уже легендой. Слава об отличившемся в кровопролитном бою у Сойкиной мызы Науме Сенявине прошла по всей стране. На каждой ассамблее из уст в уста передавалась история о том, как уставший, потный, весь в своей и чужой крови Наум отважно сражался со шведами. Как он, жилистый, быстрый, юркий, виртуозно владел оружием и был храбр в рукопашной схватке, как воодушевлял он своим примером на подвиги моряков, как великолепен он был!

И вот получивший в том бою ранение в ногу Наум Акимович появляется в Москве. Все взгляды юных дев устремились на него – крепкого, сильного, мужественного. И пусть лицо его от зноя и соленого воздуха было усеяно глубокими морщинами, а зубы съела цинга, Наум располагал к себе открытым, легким нравом, любовью к веселью и хорошим аппетитом.

Свадьбу сыграли быстро, шумно и весело, но также быстро Наум и покинул молодую жену. Отныне он постоянно сопровождал царя в поездках и подолгу на одном месте не задерживался. Не изменило сложившегося уклада и появление старшей дочери Феодосьи. В это время Наум снарядил и привел в Ревель из Кенигсберга три первых купленных в Голландии корабля, за что получил должность командира одного из этих кораблей «Рандольф». Не видел Наум Акимович и появление второй дочери Евдокии, отправившись по нуждам флота в Англию.

Когда на свет появился Алексей, его отец и дядьки были уже едва ли не мифологическими героями. Дядька Илларион воеводствовал в Нарыме, Иван-большой, успел отличиться в Северной войне, покомандовать в чине лейтенанта шнявой «Лизет», принять в Гамбурге три купленных в Англии корабля и, добившись чина капитана 2-го ранга, командовал кораблем «Ревель», входившим в эскадру адмирала Апраксина. Дядька Ульян из потешных солдат дослужился до генерал-майора, командовал строениями в Санкт-Петербурге, внёс наибольший вклад в возведение Петропавловской крепости, восстановление Шлиссельбурга. И всегда рядом со старшим братом неотступно следовал младший – Федор, дослужившийся до бригадирского чина. Дядька Борис носил чин полковника.

И, конечно, главным примером для Алексея являлся отец, не оправдать надежд которого он просто не имел права. И пусть сын с отцом виделись редко, но и писем домой о новых успехах было достаточно, чтобы Алексей старался изо всех сил.

С раннего детства он постигал науки, учился пению и танцам, фехтованию и стрельбе. Уже в шесть лет маленький Алеша уверенно держался на воде, а в девять умел управлять лодкой под парусом и каждый год с нетерпением ждал Рождества и Троицы, потому что именно в эти праздники домой приезжал отец.

Так прошло детство Алексея, и после окончания домашнего обучения он отправился в школу навигацких и математических наук. И когда на вступительных испытаниях комиссия попросила Алексея назвать известных ему героев Северной войны, он, не задумываясь, назвал имя отца да еще и добавил пример для собственного подражания, когда отец – Наум Сенявин – по приказу государя Петра Великого был отправлен в Гамбург для того, чтобы принять в команду корабли и доставить их в Россию, узнал, что капитан гамбургского конвойного воинского корабля отказался салютовать русскому военному судну, якобы по незнанию русского флага, то, не раздумывая, выстрелил ядрами из трех пушек по его вымпелу. Пример безоглядного служения отечеству поразил комиссию, и Алексей был принят.

Казалось, Алексей рос непохожим на отца – высокий, стройный, спокойный, уравновешенный. Но в характере его стали угадываться такие сенявинские черты, как упорство в достижении цели, умение преодолевать возникшие трудности.

А тем временем в Петербурге была учреждена Адмиралтейская коллегия, где Наум Акимович незамедлительно был назначен присутствующим в ней. Но и этого было мало старому морскому волку – он продолжал рваться в море. И в том же году Наум получил назначение командующим эскадрой, отправленной в крейсерство к Гельсингфорсу. И вскоре, по великой радости государя Петра, по случаю заключения Ништадтского мира был произведён в шаутбенахты, по всем заслугам, первым из русских в ряду иностранцев занял он высший чин в русском флоте.

Однажды Наум Акимович навестил сына в школе, и Алексей его не узнал. Перед ним стоял серый, тяжело больной старик, с глазами полными слёз. Это было в декабре 1725 года. Тогда Алексей впервые увидел подлинную душу своего отца, столь тяжело переживающего смерть своего любимого Императора. Вместе они повсюду заказывали панихиды, не жалея, раздавали нищим деньги. Тут же обострились боевые раны Наума Акимовича. И Алексей впервые понял истинную цену служения отечеству и государю. С этого момента он по -настоящему стал взрослым, уговорил отца отправиться в отпуск на лечение к минеральным водам и всеми силами по окончании учебы стремился попасть на службу под его началом.

По заслугам оценила Наума Акимовича и государыня Екатерина I, пожаловав ему орден св. Александра Невского, а за ним последовал и чин вице-адмирала.

Не остановил свою кипучую деятельность Наум Акимович и при грозной Императрице Анне Иоанновне. Заступив на пост в военно-морской комиссии, стал одним из инициаторов строительства постоянной военно-морской верфи в Архангельске. Уже глубоким стариком, являясь депутатом от коллегии, наблюдал за вооружением и разоружением флота в Кронштадте, принимал участие в военных действиях под Данцигом.

При всей своей занятости никогда не забывал Наум Акимович и о семье. Поспособствовал старшему брату Иллариону заступить на воеводство в Кузнецке, Федору – в Бахмуте, Борису – начальство Соляной конторы в Москве. Не смог помочь Наум только любимому старшему брату Ивану. Дослужившись до директора Санкт-Петербургской адмиралтейской конторы, а затем главного командира Астраханского порта, не уберег Иван Сенявин своего здоровья. Его преждевременная смерть вслед за любимым императором сильно подкосила здоровье и самого Наума Акимовича, зародила в нем постоянную тревогу за своих близких, боязнь не успеть помочь, не оказаться рядом, когда это понадобится. Поэтому-то Наум Акимович и настоял на том, чтобы любимый сын Алексей начал службу под его началом, да ещё и сразу в мичманском чине.

Алексей был в восторге от этого известия, он рвался в бой, при том, что его кузен Иван Иванович уже успел отличиться службой в Астрахани и капитаном 1-го ранга командовать кораблем «Рафаил» в боевых действиях под Данцигом вместе с его отцом. Но при поступлении на службу учеба Алексея не закончилась – она только началась. Видя собственными глазами пример отца на службе, он учился теперь у него. Учился осмотрительности в бою, распорядительности, внимательности и собранности, обычаю обсуждать детали предстоящего боя с подчиненными офицерами.

Алексей нередко видел, как сталкиваясь с кем-либо из должностных лиц, проявивших неисполнительность, отец, неистовствуя, мог ударить провинившегося, потому что сам являлся примером дисциплинированности и исполнительности.

За этой учебой грянул 1735 год. В Русско-Турецкой войне Алексей принял участие адъютантом при своём отце. И здесь-то раскрылись такие его качества, как хладнокровие, смелость, умение управлять подчиненными в боевой обстановке. И все подмечали, что в отношении к делу, поведении в бою Алексей был точной копией своего легендарного отца.

По окончании войны Алексей убедился не только в требовательности отца, но и в его великодушии, застав того за подписанием списка на поощрение офицеров и нижних чинов. За Азовскую Атаку этот список только из нижних чинов состоял из 245 человек.

Но уже в том же году отцу и сыну пришлось расстаться. Алексея Наумовича ждал перевод на балтийский флот, ну а опытного Наума Акимовича – назначение начальником Днепровской флотилии. Больше они не увидятся. Через год Алексей Наумович получит известие из Очакова о кончине отца от эпидемии чумы.

Тяжелым грузом легла на плечи Алексея Наумовича смерть отца. Тяжелым испытанием стало научиться жить без него, без опоры. Но жизнь не дала Алексею времени на печаль, его ждала новая война – со Швецией.

Алексей многого достиг и, продолжая прославлять фамилию Сенявиных, оставался гордостью для памяти отца. Но всё-таки что-то оставалось, чего-то не хватало. Из каждой военной кампании он возвращался в богатый, но пустой дом, в котором его никто не ждал, писал трогательные, поэтичные письма матери и сестрам, а душу излить было некому. Ушёл из жизни старший кузен Иван Иванович, вся жизнь которого так же, как и у отца, была посвящена флоту. Иван имел массу талантов, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с его упрямым характером. Резкий и вспыльчивый, он не признавал никаких авторитетов, из-за чего постоянно нарушал воинский устав и разжигал к себе неприязнь. Дуэли из-за каждой мелочи были для Ивана привычным занятием. Каждый раз, продвигаясь вверх по службе, из-за неуемного темперамента он неизбежно был разжалован. Но кому теперь рассказать всё это? Кто сохранит память о нём? Иван Иванович был одинок, как одинок сейчас и сам Алексей.

И вот на балу великолепной затейницы, красавицы императрицы Елизаветы Петровны, появляется очаровательная Анна-Елизавета фон Брауде. Свадьбу пришлось поторопить: в каждом уголке столицы уже пахло войной. Эта война войдет в историю под названием Семилетней. В ней Алексей Наумович командовал кораблем «Святой Павел», отличился при морской блокаде крепости Кольберг. Но вскоре, в звании капитана 1-го ранга, он выходит в отставку и получает назначение на должность Генерального казначея при адмиралтейств-коллегии.

Но спокойная жизнь была не для него. Без флота Алексей Наумович болел, чах так же, как когда-то и его кузен – капитан-командор Иван Иванович Сенявин, отлученный от службы, умерший в тот же год.

Алексей Наумович просился на флот. И уже вскоре он снова был вызван на службу. Новая императрица – Екатерина, дальновидная, умнейшая женщина, понимала, что без сильного флота не быть Империи Российской, не справиться с уготованными ей вызовами, а для этого требовалась закладка на старых петровских верфях по реке Дон различного типа судов. И для этого важного поручения как нельзя лучше подходил честный, ответственный, неподкупный Алексей Наумович Сенявин.

Так сама судьба снова привела Алексея Наумовича на Дон, в родовое имение. Всё тут напоминало о далеком детстве: и старый бревенчатый дом, и заросшие аллейки темного парка, и крик галок в вечернем зимнем небе. А ещё тут ждали своего хозяина 145 дворов, восемь тысяч жителей и более семи тысяч десятин земли с лесами и лугами. Из пыльного сундука достал старый капитан проект усадьбы, заказанный ещё до смерти отца в мастерской Коробова. Привез мастеровых людей из Рязани и, как корабль на верфи, возвёл величественный дворец в голландском стиле, аналогичный по архитектуре Меншиковскому дворцу – дому приятеля своего отца. Так стало приобретать формы Богоявленское, отныне любимое имение Алексея Наумовича, в котором он всегда будет счастлив.

Но вот «Новоизбранные корабли» на Дону построены и сплавлены к Таганрогу. Уже совсем скоро они помогут овладеть Крымом, за что Алексей Наумович будет награждён орденом св. Александра Невского. Ну а сейчас в звании вице-адмирала он принимает командование кронштадтской эскадрой. Впереди его будет ждать ещё не одна победа в Русско-Турецкой войне, закладка Херсона, и до самой смерти Алексей Наумович Сенявин будет предан флоту и отечеству. Популярность его в народе будет так велика, что над его могилой в Александро-Невской лавре появится эпитафия:

Здесь, под камнем сим,

Лежит преславный адмирал,

Кой лести не любил, коварство презирал,

Сенявин доблестен, вождь мудрый, милосердный,

Оставивший к себе почтенья храм бессмертный, друг человечества, друг верный правоты,

Прохожий, помолись об нем, Товарищ, ты!

Глава 6

? В такой же любви к флоту и родной земле, какую испытывал сам, Алексей Наумович воспитывал и своего единственного сына Григория.

? Молодец, Андрей! – похвалил Петр Иванович сына.

Мальчик радостно хотел было закрыть огромную книгу и собрался уже вставать из-за большого письменного стола, но отец остановил его следующим вопросом:

? А скажи мне, Андрей, в каком году родился Григорий Алексеевич Сенявин?

? Капитан-командир Григорий Алексеевич Сенявин родился в столице Российской Империи в 1767 году. Отец, ну знаю я всё это!

Андрей не отрывал глаз от окна. Глядя, как резвится на улице детвора, ему как можно скорее хотелось оказаться с ними, а вовсе не повторять историю рода, которую он уже знал наизусть.

? Пойми, сынок, знать историю своего рода, свои корни, особенно важно тебе. Ты единственный наследник!

? А как же Вера и Ксюша? – удивленно спросил Андрей.

Он не вполне понимал, почему отец называет наследником только его, ведь у него были ещё две сестры.

? Вера и Ксюша вырастут, выйдут замуж, и у них будут другие фамилии, они станут частью других семей, ? начал объяснять Петр Иванович как можно понятнее для девятилетнего мальчика. – Тебе предстоит продолжить наш род, нашу фамилию и однажды оставить свою запись в этой книге.

Андрей отвлёкся на стук в дверь. В кабинет вошла девушка в белом переднике и монотонно произнесла, будто давно заученную, фразу:

? Митрофан Спиридонович с семьей приехали!

? Отец, ну можно уже закончить урок? – с надеждой в голосе спросил Андрей.

? Да, ступай, ? ответил Петр Иванович.

И мальчик быстрыми шагами направился к тяжелым двустворчатым дверям кабинета отца, но, остановившись на пороге, обернулся. С портретов на него взирали строгие глаза предков – адмирала Алексея Наумовича в орденах св. Анны 1-й степени, св. Андрея Первозванного и св. Владимира 1-й степени, его генерал-адъютанта и племянника Николая Федоровича, вице-адмирала, капитана над портом в Риге, главного командира Кронштадтского порта Николая Ивановича Сенявина, ? последнего из рода Ивана Акимовича. И под этим строгим взглядом Андрей, распрямив плечи, вышел из кабинета.

Петр Иванович отправился встречать гостей, а тяжелая родовая книга так и осталась открытой на странице, когда в конце XVIII века на авансцене российской истории появляется его прадед – Григорий Алексеевич Сенявин. Один из самых незаурядных представителей рода, сочетавший в себе несочетаемые таланты. Он, начавший службу в чине сержанта артиллерии, с легкостью перевёлся во флот в чине подпоручика, и далее его жизнь будет выписывать только самые невероятные зигзаги. Григорий Алексеевич будет участвовать в переходе из Кронштадта в Ливорно и обратно, в качестве волонтера будет служить на судах Королевского флота, примет участие в русско-шведской войне, наградой за которую станет золотая шпага с надписью «За храбрость», совершит переход к берегам Англии, где примет участие в блокаде французских берегов, после чего получит назначение командира Херсонского порта. Друзья из высшего столичного света будут читать его жизнь как увлекательный роман, ожидая всё новых и новых глав даже тогда, когда, неугодный новому императору Павлу, он в чине капитан-командарма будет уволен в отставку. И Григорий Алексеевич их не подведёт.

Молодой, полный сил и энергии Григорий Алексеевич не впадёт в уныние, не оставит свою офицерскую честь за игральным столом петербургских салонов. Он уединится с семьей в родовом имении – любимом Богоявленском, где проявится в нём совсем уж неожиданный купеческий талант, невесть откуда взявшийся в этом человеке. И даже милость нового императора Александра не заставит его бросить полюбившегося дела.

Сразу после Отечественной войны 1812 года Григорий Алексеевич, принявшийся восстанавливать хозяйство в имении, скупит все пшеничные поля на правом берегу Дона, и уже через несколько лет добьётся таких успехов на новом поприще, что станет одним из самых богатых и влиятельных людей губернии. Даже уход из жизни любимой супруги, не заставит Григория Алексеевича опустить руки. Личная драма вернёт его в столицу, где пожилой, но ещё полный сил князь продолжит жизнь светскую в богатом особняке на Английской набережной. И всё бы хорошо, да вот только сыновья не давали спокойно спать. Всё делал старик отец ради благополучия Ивана и Левушки: не жалел денег на их образование, не стеснялся использовать связи в высшем обществе для продвижения их по службе, потакал их прихотям, уступил даже тогда, когда оба сына, впервые за всю историю рода отказались поступать на службу во флот. А что же они сами?

А сами братья жили без дружбы, едва ли не во вражде друг к другу, особенно преуспел тут старший сын Иван, первенец, любимец отца, с детства ни в чем не знавший отказа. Поступив на службу в один год с младшим братом, юнкер Иван Сенявин вступил будто в соревнование с ним. В отличие от скромного, порядочного, ответственного и исполнительного Левушки, вступившим на службу по министерству финансов, Иван предпочёл лейб-гвардии конный полк и мгновенно прослыл повесой, хвастуном и забиякой. И если роста и красоты он взял от природы за двоих, то дури и спеси за десятерых, что отталкивало от Ивана многих сослуживцев, но привлекало многих женщин. И зная это, Иван решил во что бы то ни стало жениться на самой красивой женщине в мире.

Встреча не заставила себя долго ждать. Стоило Ивану появиться в обществе фрейлины двора, баронессы Александры Васильевны д’Огер, как в ту же секунду судьба ее была решена. Лучшей партии Ивану было не сыскать. Александра была дочерью голландского дипломата, принявшего российское подданство, внучкой фаворитки Петра III Воронцовой, да ещё и поразительной красоты. Перед напором молодого князя Ивана Сенявина устоять было невозможно. Свадьбу отпраздновали пышно.

Тут уж Иван Григорьевич возгордился ещё сильнее, чего не простили ему в обществе. Красотой Александры восхищался Вяземский, и недоброжелатели тут же усмотрели в блеске её черных глаз уныние и печаль, обвинив в том деспотизм Ивана, сам Пушкин назвал его славным малым и своим приятелем, и злые языки принялись обвинять его в надменном обращении с сослуживцами, в заносчивости от родства с Воронцовыми, в желании подчинять и не желании подчиняться, его удостоили награды орденом св. Анны 3-ей степени с бантом за осаду и взятие крепости Варны, а в свете только огорченно вздохнули оттого, что Иван на этой войне не был убит. И Иван стал жить будто наперегонки с высшим светом: все восхищаются успехами на гражданской службе брата Левушки, и Иван, словно в насмешку, оставляет военную службу в чине полковника и поступает на гражданскую службу в Департамент уделов. За три года, перещеголяв брата, добивается назначения в кабинет Его Величества, Левушку с великими надеждами провожают в посольство в Константинополь, а Иван, пользуясь отсутствием брата, отодвигает его от наследства, оставленного умершим отцом, забрав себе и жемчужину – Богоявленское. После возвращения из Константинополя Лев Григорьевич произведён в действительные статские советники, но и карьера Ивана складывается как песня – управляющий императорскими стеклянными и фарфоровыми заводами, новгородский губернатор, московский гражданский губернатор, товарищ министра внутренних дел, председатель двух комитетов об устройстве быта лифляндских и эстляндских крестьян. Иван Григорьевич прославился своей необыкновенной памятью, знанием законов и, что бы ему ни поручалось, со всем справлялся: будь то совет детских приютов или московского художественного общества, будь то комитет по устройству исправительных тюрем или комитет по пересмотру устройства о гражданской службе или даже комитет для принятия мер против появившейся в стране холеры. Так же и в отношении семейной жизни он стремился к совершенству, Лев Григорьевич оставался холост, Ивану же супруга одного за другим родила семерых детей.

Но однажды удача всё-таки отвернулась от Ивана Григорьевича. Выйдя в отставку, дабы не сойти с ума от скуки и безделья, Иван Григорьевич вспоминает о родовом имении, забытом и обветшалом за годы отсутствия в нем хозяина, и с присущим ему азартом принимается облагораживать его усадьбу. Стараясь угодить любимой жене Александре, голландке по происхождению, усадьбу он перестраивает в готико-стрельчатом стиле, близком и родном для каждого европейца-католика, а в память о славном военно-морском прошлом своих предков крышу усадьбы перестраивает так, чтобы она напоминала своим видом корабельную палубу. Одновременно с перестройкой здания Иван Григорьевич закладывает и аглицкий парк с большим прудом в его середине. Этот необыкновенно модный и красивый парк становится жемчужиной имения и предметом огромной гордости его создателя. Так стараниями одного человека в центральной России, появился двухэтажный каменный архитектурный шедевр, напоминающий европейскую готику, с русскими деревянными постройками вокруг, с православной церковью Иоанна Богослова.

Иван Григорьевич добился, кажется, всего, о чём мечтал, но, на беду, свою, неуёмный характер не позволил ему почивать на лаврах большой славы, и он возжелал больших денег. Увлечение коммерцией и сыграло с Иваном Григорьевичем злую шутку. Наделав много долгов, он построил сахарный завод в своём имении, но, не сумев организовать грамотное руководство, оказался банкротом.

Сумма долга в 220 тысяч рублей оказалась слишком большой. Взять такие деньги Ивану Григорьевичу было неоткуда, и единственным выходом для него оставалась продажа Богоявленского в казну. Это было не просто разорение – это был страшный удар по самолюбию, страшный позор. В одну ночь Иван Григорьевич постарел на десятки лет, в одну ночь в глазах его навсегда поселилась нестерпимая боль. Он прощался с имением, в которое вложил столько сил и любви, прощался с усадьбой, в которой витали тени предков, отца и матери, деда и прадеда. Он бродил по опустевшим комнатам, где отовсюду слышались детские голоса, где счастливо и безмятежно росли они с Левушкой. Ах, этот чертов характер, из-за которого он наделал столько глупостей, из-за которого он так и не признался в огромной, искренней любви к брату и делал всё наперекор родственным чувствам. И как посмотреть всего этого ему в глаза? Да и стоит ли теперь, на краю жизни, что-то объяснять? Нет, теперь было уже слишком поздно, и Иван Григорьевич отчетливо это понимал. Всё, за что он боролся и к чему всю жизнь стремился, стало вдруг бессмысленным, ненужным.

Звенящую тишину разрезал пистолетный выстрел. Сорвались с веток деревьев в теплое июньское небо серые галки. Так оборвалась ещё совсем недавно казавшаяся блестящей жизнь Ивана Григорьевича Сенявина. Шёл 1851 год.