скачать книгу бесплатно
Он отвел нас к площади, на которой возвышался бронзовый Горький с тростью, еще не перемещенный в «Музеон». Потом его вернут. Мы загрузились в такую же неприметную, как и ее хозяин, «копейку». Спустя полчаса она остановилась у «хрущевки» неподалеку от ВДНХ. Спутник помог нам выгрузить чемоданы, после чего отвел в ближний подъезд. На площадке первого этажа открыл извлеченными из кармана ключами дверь с нарисованными на ней двумя двойками.
– Располагайтесь, – сказал, отдавая мне ключи. – Уезжая, бросьте их в почтовый ящик. Постельное белье и посуда в квартире есть. В соседнем доме расположена столовая. Ресторан, если есть желание, найдете сами.
– Спасибо!
Я достал из кармана пачку денег и отсчитал десять сотенных купюр.
– Новые[6 - В январе 1991 года в СССР прошла так называемая «павловская» денежная реформа. Банкноты достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года были выведены из обращения, вместо них выпущены новые. Обмен старых на новые был ограничен, но у ГГ есть кооператив, да и о реформе он знал заранее.], не беспокойтесь, – сказал, вручая их Виктору.
– Я не беспокоюсь, – улыбнулся он, пряча деньги. – Удачи вам!
Наше временное обиталище представляло собой типичную советскую «хрущевку» с советской же мебелью. В комнатах чувствовался нежилой дух. Конспиративная квартира. Ее, как и сопровождающего, сосватал нам Хилькевич. В Москве откликнулись. Почему бы не заработать сотруднику КГБ? Тысяча рублей – его зарплата за два месяца.
– Ожидай меня здесь, – сказал я Вике. – Из квартиры не выходи. Тем более, без документов.
– Ты куда? – забеспокоилась она. – Почему забрал паспорта?
– Куплю билеты на самолет. Жди меня, и я вернусь.
Я подмигнул любимой и отправился. От станции метро «ВДНХ» добрался до «Добрынинской», где вышел и потопал по Большой Ордынке. Несмотря на воскресный день, у посольства Израиля было оживленно: у калитки возле решетчатых ворот толпились люди. Ничего удивительного: у евреев выходной в субботу. Спрашиваете, для чего приперся? У меня валюты ни копейки – верней, ни цента. С чем лететь за границу? Тут же мне должны. Я подошел ближе.
– Почему не пускают? – спросил у немолодого мужчины, стоявшего в стороне.
– Так рано, – пожал он плечами. – В девять начнут.
Я глянул на часы – восемь тридцать. В Москву мы прибыли в семь. Придется подождать.
– Вы документы оформлять? – поинтересовался незнакомый еврей.
– Уже оформил, – покачал я головой. – Кое-что уточнить надо.
– А откуда сами?
– Из Минска.
– Ну, и как там у вас? – заинтересовался мужчина.
Следующие полчаса мы провели за оживленным разговором. Собеседник живо интересовался обстановкой в Белоруссии, рассказывал, почему уехал из Грозного. Вовремя сбежал. По профессии Семен Маркович оказался инженером-нефтяником. Я сообщил, что окончил МВТУ имени Баумана, работал мастером на тракторном заводе. За беседой незаметно прошло время. Наконец, людей стали запускать на территорию посольства. Милиционер у входа проверял документы, но фамилии не записывал. Я предъявил свой внутренний паспорт – специально захватил для такой цели. Заграничный может насторожить. Он открыл книжечку, глянул на фото и мазнул по моему лицу быстрым взглядом.
– Проходите, – сказал, возвращая паспорт.
Я прошел. Во дворе посольства люди выстраивались в очередь к небольшому павильону. Ну да, читал. До восстановления дипломатических отношений израильтянам запрещали работать в здании посольства, вот они и соорудили павильон. Я направился к входу мимо очереди.
– Встаньте вон туда! – остановил меня охранник. Он указал на хвост очереди.
– Мне нужно видеть Якова Казакова, – сказал я. – Сообщите, что приехал Михаил Мурашко из Минска.
– Ждите! – кивнул он и исчез за дверью павильона. Обратно вернулся вместе с Казаковым.
– Здравствуйте! – он пожал мне руку. – Идемте!
Казаков отвел меня в закуток в павильоне.
– Понадобились паспорта? – спросил, когда мы оба сели.
– Нет, – покачал я головой. – Деньги. Помнится, привозили мне тридцать тысяч долларов.
– Вы же отказались, – хмыкнул он. – Я переслал деньги в Израиль, где они ждут вас на банковском счете.
Плохо.
– Тогда сделаем так, – предложил я. – У меня с собой сберегательная книжка на предъявителя. Там пятьдесят тысяч советских рублей. Вам они пригодятся. Поменяю на доллары по любому курсу.
– Незаконными финансовыми операциями не занимаемся, – холодно ответил он. – Извините, но помочь не могу.
– Что ж, – сказал я, вставая. – Прощайте, Яков! Но запомните. Когда вам было трудно, я помог. Денег не просил. Когда проблемы возникли у меня, получил отказ. Я этого не забуду.
– Погодите! – он схватил меня за рукав. – Объясните толком: для чего вам валюта?
– Уезжаю из СССР.
– Почему не хотите израильский паспорт?
– С ним меня арестуют в аэропорту. КГБ известно о моей встрече с вашим шефом в Минске. С вами – тоже.
– Все так плохо? – спросил он.
– Да, – кивнул я.
– Как же вы уедете?
– Есть возможность. Но нужна валюта.
– Подождите меня здесь.
Он встал и вышел. Вернулся через несколько минут.
– Вот, – сказал, выложив на стол тонкую стопку зеленых купюр. – Здесь две тысячи. Все, что могу. Хватит?
– В обрез, – кивнул я и положил рядом с долларами сберегательную книжку. – Это вам.
– Не надо, – покачал он головой.
– Забирайте! – настоял я. – За границей не нужна. Не хотите взамен долларов – будет как залог. Через несколько месяцев вернусь, произведем обратный обмен. Эти доллары, как я понял, ваши личные?
– Да, – кивнул он.
– Благодарю, – я протянул ему руку. Он ее пожал.
– В самом деле, собираетесь вернуться? – спросил на прощание. – Да еще так скоро? А как же КГБ?
– К тому времени им станет не до меня, – улыбнулся я. – До свиданья, Яков!
Из посольства я отправился в центральную кассу Аэрофлота. Там было многолюдно – впрочем, как всегда. К кассам вытянулись длинные очереди. Первым делом пробежал глазами расписание. Самолет во Франкфурт вылетает сегодня в 18.20. А вот как с билетами? Заняв очередь к кассе, я отправился к справочной.
– Есть билеты до Франкфурта на сегодня? – спросил женщину в форме Аэрофлота.
– Только за валюту иностранцам, – сообщила она, заглянув в свою машинку. – За рубли кончились. Это рейс Люфтганзы.
– Жаль, – вздохнул я и отошел. Выйдя из помещения касс, покурил в сторонке, а затем, приняв независимый вид, вошел снова. От дверей сходу направился к валютной кассе – там очереди не наблюдалось.
– Гуд дей, мисс! – сказал девушке в окошке. – Тикетс ту Франкфурт тудей.
Я протянул ей аргентинские паспорта. Она взяла, пролистнула и отложила.
– Онли фест класс, – сообщила. – Вуд ю лайк ит?
– Вел, – кивнул я.
– Файф хандред твенти сикс долларс, – сообщила кассирша.
Твою мать! Больше четверти валютного запаса. За рубли дешевле. По курсу Госбанка пересчитали. А куда деваться? Я отсчитал шесть бумажек с портретом Франклина. Она взяла, распечатала билеты и вместе со сдачей вложила в паспорта.
– Хэв э найс трип! – пожелала, протянув их мне.
«Счастливо оставаться!» – едва не ответил я, но вовремя сдержался. Забрал документы и отошел от кассы.
Почему я решил лететь во Франкфурт, а не Буэнос-Айрес? В Аргентине меня никто не ждет. Я не знаю испанского языка. Если уж намылился скрыться за границей, то нужно позаботиться о куске хлеба. Клиника имени Гете – это шанс. Теперь главное – показать немцам, что умею.
Вика встретила меня поцелуями – волновалась. Успокоил, как мог, показал билеты. Мы сели за стол – ожидая меня, Вика не притронулась к еде. Пили чай, заедали бутербродами с колбасой. Что осталось, сунули в холодильник – с собой брать нельзя. Может вызвать подозрения: мы ведь иностранцы. Это у советских граждан, улетающих за границу, чемоданы забиты едой. Перед тем, как выйти из квартиры, я внимательно осмотрел Вику и себя в зеркале. Одеты по последней заграничной моде. Я в дубленке, Вика – в шубке. Оба в меховых шапках иностранного образца. Шили на заказ в ателье. На мне кепи из овчины, у жены – шляпка-котелок из норки с коротким козырьком. Под дубленкой у меня импортный пуловер и джинсы, на Вике – шерстяная юбка в клетку, кофточка и сапожки. За иностранцев сойдем.
– В аэропорту по-русски не говорить, – предупредил жену. – Станут обращаться, отвечай: «Но компрендо».
– Но компрендо, – повторила она. – Что это означает?
– «Я не понимаю» по-испански…
Заперев квартиру и бросив ключи в почтовый ящик, мы вышли к улице, где поймали «бомбилу» на «Жигулях». Услыхав про Шереметьево-2 и оценив наш вид, он заломил 500 рублей. Сторговались на трехстах. Деньги у меня были, но согласиться сразу – вызвать подозрение. По пути мы молчали, будто переживая расставание с такой суммой. «Бомбила» выгрузил нас возле терминала и, получив деньги, укатил. Я взял чемоданы, и мы вошли через приветливо распахнувшиеся автоматические двери в здание аэропорта.
Регистрацию на рейс еще не объявляли, мы нашли свободные места в зале ожидания. Вновь сидели молча. Вика сжимала в своей ладошке мою руку, и со стороны мы, наверное, походили на влюбленных. Проходившие мимо люди бросали на нас взгляды и улыбались. Наконец, объявили нужный рейс. Подхватив чемоданы, мы направились к стойке.
Я опасался, что со мной заговорят по-испански, но обошлось. Борт в Германию все же – Москва – Берлин – Франкфурт. Не в Буэнос-Айрес. С сотрудницей у стойки я общался на английском. Мы сдали чемоданы в багаж и отправились на паспортный контроль. Это было главным испытанием, я старался выглядеть беспечно, что получалось с трудом. Пограничник в будочке-пенале полистал мой паспорт.
– Говорите по-английски? – спросил на языке Шекспира.
– Йес, мистер, – кивнул я.
– Почему в паспорте нет советской визы и отметки о прибытии в СССР?
– Это грустная история, мистер офицер, – вздохнул я. – В Аргентине нас убеждали, что в Советском Союзе нет преступности. И что же? В первую же неделю в Москве нас с женой обокрали в метро. У меня вытащили бумажник, ей сделали дыру в сумочке. Деньги, паспорта – все забрали, – я экспрессивно замахал руками. – Новые паспорта нам выдали в посольстве Аргентины, там должна быть отметка.
– Меньше ворон нужно было ловить, – буркнул он по-русски и спросил на английском: – Чем вы занимались в СССР?
– Мы с женой врачи, проходили стажировку в вашей клинике. Скли-фо-сов-ски, – выговорил я по слогам.
– Понял, – кивнул он и шлепнул штамп на страницу паспорта.
– У жены будет такой же, – сказал я, указав на стоявшую позади Вику. – Она не говорит по-английски. Не мучьте ее вопросами – жена плохо себя чувствует. Пятый месяц беременности.
– Донт ворри[7 - Не беспокойтесь (англ).], – сказал он и протянул мне паспорт.
Вика получила штамп быстро. Дальше был таможенный контроль. Я предъявил доллары, таможенник их пересчитал и вернул, сделав отметку в декларации.
– Русские рубли? – спросил на корявом английском.
Я хлопнул себя по лбу и извлек из кармана несколько смятых купюр.
– За границу вывозить нельзя, – сказал он.
– Айн момент! – попросил я. Оглянувшись, обнаружил неподалеку ряд стульев, подошел и выложил деньги на сиденье. – Ай хэв ноу рублс, – объявил, вернувшись к таможеннику.
– Проходите! – улыбнулся он, протянув мне декларацию.
Я отошел в сторонку, подождал Вику. Денег у нее не было, и таможенник пропустил жену без вопросов. Выглядела любимая неважно: бледное лицо, неуверенная походка. Прохождение границы далось ей нелегко. Хорошо, что перед этим я велел жене расстегнуть шубку. Выпирающий живот стал заметен, потому и не захотели придираться. Будь иначе, непременно насторожились бы. У пограничников взгляд наметанный.
– Чуть не сказала пограничнику: «Но компрендо», – шепнула Вика, взяв меня под руку. – Он спросил: «Мисс Гомес?» Спохватилась в последний момент и ответила: «Йес!»
Меня тоже потряхивало. Я взял Вику за руку и отвел в валютный бар. Наплевав на цены, заказал ей бокал вина, а себе – армянский коньяк. Выпили, я выкурил сигарету. Здесь пока еще можно курить – как в аэропортах, так и в самолетах.
Объявили посадку. Пассажиры первого класса шли на нее первыми. Мы предъявили билеты стюардессе и вошли в «Боинг». Вторая бортпроводница проводила нас к местам в начале салона, помогла Вике снять шубку. Я стащил с себя дубленку, после чего мы заняли удобные сиденья перед столиком. Стали ждать. Обернувшись, я смотрел, как салон заполняется пассажирами. Побыстрей бы! Время тянулось медленно. Наконец, все расселись, и по громкой связи прозвучало приветствие командира корабля. Зашумели двигатели, самолет стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, и земля ушла вниз.
– Все позади? – шепнула Вика мне на ухо.
– Да, любимая, – ответил я громко. – Можешь говорить по-русски, не стесняясь. Границу мы пересекли, это немецкий самолет – территория иностранного государства. Нам ничего не грозит.
Я ошибся…
* * *
Это случилось спустя час. По салону внезапно забегали стюардессы. Они что-то спрашивали у пассажиров. Я различил слово «доктор».
– Подожди меня! – сказал Вике и отправился на шум. Подойдя ближе, разглядел неприятную картину. В кресле, скрючившись и прижав руки к животу, сидел мужчина лет сорока. Бледное лицо, капли пота на лбу. Он стонал. Вокруг бестолково суетились стюардессы. Над мужчиной склонился подошедший пассажир лет шестидесяти. Я увидел розовую лысину в обрамлении коротко остриженных седых волос. Старик что-то спросил у больного по-немецки, выслушал ответ и покачал головой.
– Приступ язвенной болезни, возможно прободение, – объявил, распрямляясь. – Нужно возвращаться в Москву. Ему, – он указал на больного, – потребуется операция.
Этого только не хватало! Бэк ин юэсэса[8 - Обратно в СССР?]?
– Погодите! – я оттер стюардесс от кресла и склонился над больным. – Сейчас все пройдет.
