Крайний случай

Лето. Теплый светлый день, обласканный яркой зеленью. По центральной улице городка уверенно и легко идет довольный жизнью горожанин. Шикарный костюм облегает его упитанное тело. Его дорогие туфли цокают по асфальту. Голову украшает модная прическа из отборнейших волосин.

Он обращается к зрителям:

– Раньше волосы причиняли мне много беспокойства, иногда бывало и так…

***

Картина вторая

Хмурое утро заглядывает в мутные окна. После перепоя тот же горожанин заходит в ванную. Его черты еле узнаваемы. Лицо позеленевшее, под глазами отечные мешки, волосы всклокочены и торчат в разные стороны пучками соломы.

Он критически осматривает свое отражение в зеркале. Замечает трехдневную щетину и недовольно морщится, проводя ладонью по упругим колючкам, торчавшим, словно пни на лесосеке. С жалостью трогает воспаленную местами харю. Затем поднимает ладонь выше и делает попытку примять волосы. Но упругая, безжизненная шевелюра не поддается даже смоченной двумя хорошими плевками пятерне.

Охая, горожанин лезет в бак с грязным бельем, чтобы найти упавшую туда расческу.

– Неделю назад, падла, упала! – ворчит он.

Найдя искалеченный предмет туалета, лишенный в борьбе со стихией части рабочих зубьев, а по чистоте схожий с садовыми граблями, он погружает его в хаос волос и изо всех сил тянет ото лба к затылку. Причем делает это с таким остервенением, что обнажаются его пожелтевшие зубы…

Горожанин подносит расческу к глазам и констатирует:

– Линяю, как больная собака.

***

Картина третья

Забитая волосами расческа.

***

Картина четвертая

Горожанин входит в свой подъезд и поднимается по лестнице. Стена расписана веселыми лозунгами вроде «Мишка – лох, ловит блох».

Поправив безукоризненную прическу, скорее по привычке, чем по необходимости он произносит:

– А иногда бывало и так…

Фраза усиливается эхом и получается зловещей.

***

Картина пятая

Действие происходит в одном из самых дурных районов городка. Жалкое подобие тротуара освещено полной луной, на которую угрожающе набегают узкие плотные облачка, похожие на клыки оборотня.

Горожанин заполночь возвращается домой, идет и шарахается от каждой тени с криками: «Боже мой!!!»

Тени приобретают все более зловещие очертания и обрастают подозрительными звуками. Мерещатся затаившиеся хулиганы и даже вурдалаки.

Тут горожанин на ходу случайно пинает пустую металлическую банку. Тишину ночи разрывает ее резкое бряканье. От ужаса горожанин бежит домой, звонит в дверь. Открывает заспанная жена. Она смотрит на мужа, бледнеет, таращит глаза и широко отрывает рот, намереваясь крикнуть…

Горожанин действительно плохо выглядит. Каждый волос на голове встал по стойке «смирно». Прическа испорчена.

***

Картина шестая

(продолжение четвертой)

Горожанин достигает своей лестничной площадки, элегантно наклонившись, поворачивает ключ в замочной скважине. Дверь распахивается. Он, слегка обернувшись к невидимой ему публике, подмигивает и загадочно произносит:

– Но это все было до того, как я стал пользоваться шампунем для укрепления корней волос.

Далее он проходит в квартиру, захлопывает дверь, снимает туфли, поднимает правую руку в жесте пионерского салюта, хватается за волосы и… сдергивает парик. Он бросает его на полку для шапок.

Обнажается гладкая и блестящая стопроцентная лысина без единого волоска. С чувством превосходства и глубочайшего самодовольства горожанин уверенно предлагает зрителям:

– Попробуй!

***

Картина седьмая

Лысина заполняет сиянием весь экран и возникает надпись: «Пользуйтесь шампунем для укрепления корней, и ваши волосы больше не будут вас беспокоить».

Порезали

«Из человека можно сделать урода и словом, и жестом, и…»

– Ой порезали!!! Ой порезали!!! – сокрушалась жена Анфиса, глядя на мужа. – И-зу-ро-до-ва-ли! И сам-то хорош! Зачем поперся в этот вертеп? Через знакомых бы договорились. Сколько содрали-то?

– Да почитай все из карманов выгребли, – ответствовал ее муж Федор. – У них же счетчик и бритва у шеи. Я бы последнее отдал, лишь бы похожим на живого выползти.

– Ничего, зарастет, – утешала теща Настасья Филипповна. – Молодо-зелено. Мой дед никогда к этим кровопийцам не ходил. Они только говорят, что не беспредельничают. На деле только и умеют наголо человека обдирать. Срезают все, даже последнее.

– Ну вы, мама, даете! – напала на мать Анфиса. – Дед! Да вы в каком веке живете? Никак в прошлом еще! Ну и что хорошего, что он с бандюганами не знался. Так и проскрипел всю жизнь в избе, ни гроша на старость не скопил. Без бандюганов этих, мамаша, сейчас далеко не уедешь. Зайди-ка без них в кабинет к начальству какому. Спросит сразу: что за рыло? А если через мафию – примут с почестями. Потому как не рыло, а лицо.

Этот разговор Федор вспоминал, когда через несколько месяцев опять брел на поклон… На дорожку теща его перекрестила и в лоб поцеловала.

– Может, повезет, может, минует тебя беда! – громко причитала она. – Все ж не все волки одни кругом. Есть и добрые средь стаи той. Надейся на лучшее. Ты с добром – и вернешься с горшком.

«Не плюй в колодец», – говорят. Он и не плевал, только между собой обсуждали. А им в лицо с благоговением: «Здравствуйте!» В общем, Федор опять шел на истязание и знал, что добром не кончится. Сколько раз уговаривал их: «По-человечески отнеситесь, прошу. Не режьте». Все пустое.

Он шел, и шаги были тяжелы. Дело противное, но нужное. Ну вот и тот дом. Федор откинул с глаз длиннющий чуб. Прямо перед ним возникло название заведения: «ПАРИКМАХЕРСКАЯ». Он горестно вздохнул, представил, как ему опять порежут волосы, и открыл дверь, понимая, что из человека можно превратить в урода разными способами, в том числе и стрижкой…

Гололед

«Суета, неустроенность, человеческие слабости гасят небо и звезды, миллиарды природных и культурных откровений, и даже сердца…»

Он брал с полки книгу, читал первую страницу, восхищался:

– Как хорошо…

Книга падала из рук, и его по гололеду относило в винно-водочный отдел. Он быстро перебирал ногами, стараясь удержаться у книжных полок, но его несло и несло. Он тянулся к искусству, но впадал в пьянство. Это продолжалось многократно…

– Коньков, кончай ногами пинаться, – разбудил его родной голос.

– Боже мой, – прохрипел Сергей пересохшей глоткой, – приснится же такое!

Он глянул на ежесекундно щелкавшие часы.

– Елки-палки! – вскрикнул он и вскочил с постели. – Чуть на работу не проспал.

Не завтракая и не умываясь, Сергей принялся скакать на одной ноге, натягивая штанину, змеей обвившуюся вокруг стопы, нашел носки, которые, как тараканы, разбежались по разным углам… и выскочил за дверь…

На свежем воздухе его опять понесло. На неимоверно скользком льду, пытаясь удержаться на ногах, он неожиданно для себя без какой-либо подготовки исполнил тройной тулуп, подскок и некоторые другие элементы одиночного катания. Дворничиха от удивления выронила скребок. Чей-то одиноко гуляющий доберман с заносящимся на гололеде задом, повизгивая, устремился домой. Машина, ехавшая мимо подъездов на скорости, предполагающей охоту на пешехода, поприветствовала его долгим гудком. Сергей еле успел увернуться от бампера, прокрутился на одной ноге в изящном пируэте и остановился, схватившись за забор.

«Five, five; five, seven; five, nine…» – так он представил себе оценки некоторых соседей, в любое время суток дежуривших у окон.

Сергей оглянулся на протанцованный путь. Вспомнил вчерашний мокрый снег. Понимающе оценил нынешний морозец и зеркальную поверхность льда, начинающуюся прямо от подъезда. И пошел дальше, прощупывая взглядом застывшую землю, словно прутом миноискателя. Каждый семенящий шажок был ювелирной работы. Мимо тенями проскакивали такие же сосредоточенные прохожие. Легкомысленная девочка, выбежавшая из-за угла и, видимо, опаздывавшая в школу, как подстреленная, завалилась на бок. Кто-то впереди взбрыкнул взлетевшими в воздух ногами… Остальные же на манер канатоходцев помахивали руками.

– Привет, – справа раздался голос Саньки, тоже склонившего голову.

– Привет, – ответил Сергей, бросив из-под бровей узнающий взгляд.

– Вот же каток, будь он неладен. Говорят, песка на весь город не хватает.

– Не знаю, чего не хватает и где, но летом смотришь под ноги, чтобы лужу обойти, зимой – чтобы на льду не навернуться. А ведь слышал, что в городе дома покрасили, отремонтировали, да и еще много всякой красоты появилось. Вот бы увидеть…

Сергей, опрометчиво оторвав взгляд от земли, посмотрел на Саньку и весело взметнул свои рабочие лапы… В коротком беспамятстве ему привиделось, как ветер гнал прохожих по гололеду, словно легкие парусники по водной глади… Когда он открыл глаза, то лежал на спине. Прямо над ним синело необыкновенно глубокое небо…

– Как хорошо! – восхитился Сергей.

Тут он заметил протянутую ему дружескую пятерню, ухватился, поднялся.

– Чего хорошо? – непонимающе спросил Санька.

– Да ничего, – отмахнулся Сергей, устыдившись своих чувств.

И они, глядя себе под ноги, пошли дальше.

Перебор

«Всегда мало достигнутого и тянет на перебор…»

Хороша работа сторожа, да плохо спится. Кошмары одолевают. На сдвинутых стульях приляжешь – планерки мерещатся. На столе – каракули объяснительных и докладных…

Сверчки свиристят, привидения сокращенных работников летают…

Прасковья от этих вредностей рецепт имела: бутылочка винца да ломтик сальца. Вот и шла сторожить на каждое следующее дежурство со все большей радостью, возбуждением и жаждущим блеском в глазах.

Но когда организм потребовал две бутылки на ночь, чтобы утихомирить все более звонких сверчков и все более многочисленных призраков, пришлось купить вино дешевле, и казус вышел.

Пришла, как обычно, деловито прошла по коридору, выгоняя переодевающихся сотрудников. Захлопнула за ними дверь, ключ провернула на два оборота – и быстрее в свой кабинет.

Достала Прасковья первую бутылочку. Легко вогнала штопор в податливую древесину. Потянула раз, потянула два. Пробка словно приклеилась. Тут запели сверчки.

Тогда она сжала бутылку ногами, перегнулась через живот, ухватила штопор двумя руками и потянула его, как репку. Капля пота покатилась по лбу. Пошло. Но не то… Оказалось, спираль штопора разогнулась и стала похожа на шило. Прасковья отмахнулась от белесой тени – пролетело первое привидение.

Вталкивая пробку внутрь бутылки, Прасковья даже достигла некоторого успеха.

– Была бы горловина покороче!!! – прокричали сзади. Сторожиха обернулась, а там этих привидений полная комната, и еще ломятся, из коридора в дверь заглядывают. А самое большое из них – с беличьим хвостом.

– Горячее подано, – пробормотало оно.

Разнокалиберные белки, как саранча, полезли изо всех щелей. Они рассаживались вокруг сторожихи и жадно смотрели на нее своими голодными глазками-бусинками.

«Приглашения на ужин ждут», – догадалась Прасковья.

В припадке одержимости она схватила лежавшую неподалеку металлическую линейку и по-гусарски отшибла горлышко вместе с непокорной пробкой. Профильтровала вино сквозь рукав висевшего рядом рабочего халата и залпом выпила. Сверчки стихли. После второй бутылки она принялась гонять белок и призраков по всем помещениям, не давая им покоя ни в шкафах, ни в ящиках столов. Делала она это до тех пор, пока последний фантом не вылетел в открытую форточку, и последняя белка не лопнула от смеха. От одержанной нелегкой победы ей похорошело, и она решила поделиться своей радостью с начальницей, а заодно еще раз поздравить ее с прошедшим днем рождения. Позвонила прямо посреди ночи:

– Галина Людмиловна, празравляю вас!..

Начальница остаток ночи не спала. Утром красные подтеки на полу и стенах поначалу приняли за кровь местных халтурщиков, которые иногда левачили и, видимо, подрались при дележе денег и разгромили учреждение… Потом… в том учреждении одним привидением сокращенного стало больше. И Прасковья могла бы спокойно спать дома, если бы не привычка выпивать бутылочку-другую вечером на работе среди стульев, столов и инструмента…

Шесть зайцев одним букетом

«Женщины хорошеют, цветы дорожают, мужики сохнут…»

Это в стародавние времена букеты на лугу собирали, ныне – покупают. И за приличную денежку. А случаев много: то день рождения, то свидание, а то на-кась – Восьмое марта – особый случай, тут уж, будь добр, преподнеси подарок и дома, и на левых направлениях, и на работе. Задумаешься, шаря в карманах…

А у женщин уже и инстинкт выработался – должен быть Восьмого марта подарок от мужика, и точка. А если нет этого сильного пола, ну нет его, извели, а то вовсе не было…

В одной организации праздновали Международный женский день (который, к слову сказать, отмечают только в России), но на беду там работали лишь дамочки. Актив, приближенный к телу начальницы, решил, что если рядовой состав перенесет отсутствие подарка безболезненно, то шефиня от огорчения может им премии порезать и лишить фаворитского положения. Пошли с шапкой по простым работницам. Впрямую отказа не получили, но ответ сводился, образно говоря, к кукишу. Вроде как денег нет.

Вот и преподнесли той начальнице довольно скромный букет. Она приняла его, но, отвернувшись, недовольно поморщилась. Ведь это дарящие придумали, что дорого не подношение, а внимание. А те, кому дарят только внимание, подчас очень даже расстраиваются.

Понюхала начальница еле живые гвоздички – никакого запаха. В вазу стыдно поставить. Приедет кто, так пустит по городу сплетню, мол, такой-то цветы подарили самые бросовые. Пока она думала, куда подевать подарок, приехала с проверкой одна важная персона тоже женского полу.

Что добру пропадать? Вручила начальница нескладный букет важной персоне. Сразила, как говорится, двух зайцев одним выстрелом: и от цветов избавилась, и последствия поверки загладила. При этом слова сказала самые теплые, и даже в приливе чувств обнялась с проверяющей и расцеловалась.

Важная персона удалилась, но чтобы не нести домой что попало, она тоже решила убить двух зайцев: избавиться от ненужного букета и повысить свой рейтинг. Только она вышла из кабинета, как с обещаниями решить все проблемы передарила букет активу этой организации, кучковавшемуся за дверью.

Фаворитки с удивлением узнали свои цветочки, и давай вежливо отказываться от них, как от очень дорогого презента, мол, да что вы, да не надо. Но потом приняли и, не желая оставлять у себя конфузный подарок, сразили очередную пару зайцев. Чтобы «добро» не пропало, передарили букет простой труженице организации, у которой день рождения выпал на восьмое марта. Та не стала привередничать, приняла подарок за чистую монету и отнесла домой. Свой-то мужик ей уж давно цветов не дарил.

Ошибка

«Золотник и в пыли видать, надо лишь присмотреться…»

Случилось как-то торжество творческой интеллигенции в культурном питейном заведении. Приглашены были разноликие бумагомараки. От начинающих рифмоплетов до тех, кто рифмовал что ни попадя. Пришли и те, кто ничего не рифмовал, но любил стихотворные строки или испытывал интерес…

Через зал поспешно проходили обтянутые платьями женщины и мужчины в поглаженных брюках. Приглушенный свет, горящие на столиках свечи… Одна милая дамочка, явившаяся на торжество из любопытства, под влиянием возвышенной таинственной обстановки мысленно напевала романс: «Средь шумного бала, случайно…».

Гости все приходили и приходили. Свободных мест оставалось все меньше.

Вдруг замечтавшаяся милая дамочка почувствовала, как из-под ее локотка поползла спинка соседнего стула. На нем лежала ее сумочка, поэтому она легонько вцепилась в мебель и тут услышала:

– Разрешите стульчик взять?

Мысленный романс прервался. Дамочка повернулась и обомлела…

Рядом стоял бомж! Самый натуральный. Какие обычно в подземных переходах сидят и милостыню просят да на свалках бутылки выискивают…

«Боже мой! – испуганно думала она. – Да кто впустил его сюда?! Администратор, наверное, глаза залил».

Лохматая нечесаная голова, спутанная борода, болезненное лицо, взгляд, будто вилкой тыкал – это первое, что бросилось ей в глаза. Остальное скрывала полутьма. Да большего и не надо. Она же где-то читала, что то ли лицо, то ли глаза – зеркало души.

«Что делать-то? – размышляла она дальше. – Такой тип может и кошелек украсть, и одежду из гардероба, да и стул, на котором сижу. Теперь ни покурить, ни потанцевать, ни к бару подойти… А как в одиночестве домой возвращаться? Может, на улице бомжиная банда поджидает…»

Бомж, удивленно глядя на дамочку, настойчиво тянул стул к себе. Сиденье, конечно, было лишним. И бомж, похоже, начал испытывать некоторое недоумение и раздражение. Он даже хотел что-то сказать. Борода и усы, скрывавшие рот, задвигались. Но, видимо, за неимением подходящих слов он промолчал.

«Не привык! – удовлетворенно отметила дамочка. – Вот так он и действует: посещает общественные собрания, смешивается с гостями и тащит, что под руку попадется. А все потворствуют, отдают. Умыкнет что из обстановки или музыкальной аппаратуры, или бокалы со стола и на водку меняет…»

Тем временем она рассматривала незнакомца дальше и с удивлением обнаружила, что одет-то для бомжа он очень прилично: костюмчик, белая рубашка…

«А может, это и не бомж вовсе? Может, поэт? Они же все не от мира сего…»

Дамочка отпустила стул, убрала с него сумочку. Рядом прозвучало: «Милостиво благодарю». Мужичок потащил сиденье не к выходу – к другому столу, а в ходе торжества, покачиваясь у микрофона, действительно читал стихи…

Бессонница

«Хорошее веселье прогоняет сон как у гуляк, так и у их соседей…»

…Соседи гуляли. Непонятно, где и какие, но гуляли. Веселая музыка пробегала по плитам жилого дома, словно по звуковым проводникам пианолы или органа, и достигала ушей Сергея, несмотря на то, что, тесно прижавшись к одному из этих ушей, лежала добрая пуховая подушка, подаренная тещей. Жена рядом посапывала и вроде спала.

– Алла, ты спишь? – спросил Сергей так громко, чтобы бодрствующий услышал, а спящий не проснулся.

Жена не пошевелилась и не ответила.

«Спит. Только я никак не привыкну, – мысленно заключил он. – Стены-то аховые. Один чихнет – все жильцы друг другу желают: «Будь здоров!». Краны и унитазы орут. Даже любовный скрип кровати не утаишь…»

Встал, натыкаясь в темноте на косяки их узкой стандартной квартирки, прошел на кухню, попил водички, глянул на часы. Начало третьего ночи…

«Сколько можно? – загрустил он. – Пойти бы сходить к ним, попросить звук убавить, так неохота одеваться, да если пьяные, то могут и в драку броситься. В милицию, что ли, позвонить? Так на кого жаловаться?»

Обошел всю квартиру, прислушиваясь. Оказалось, что тише всего звучало на кухне, а громче – в туалете из вентиляционного отверстия. Слышались даже голоса, гиканье, гаканье, повизгивание, сопровождавшие бумбумистую мелодию.

«Ничего себе жарят! – рассердился он и начал перебирать варианты. – Не соседи по лестничной площадке, не Татьяна и Зоя – это точно. Не их голоса, да и картины бы на стенах постукивали».

Он приложил ладонь к стене. Та не вибрировала.

«Соседей сверху, Голубка, или Голубца, или как его там, Юрия Спиридоновича, тоже можно снять с подозрений, – продолжил размышления Сергей. – Люстра бы звенела от танцев. Да и не снизу этот кутеж устроили, где живет Александр Иванович, крупный начальник, пытавшийся когда-то собак разводить. Тогда громче бы в зале звучало…»

Жилища, находившиеся наискосок от его квартиры, он не успел проанализировать. Веселье внезапно сникло, и лишь нервозное эхо отзвучавших мелодий, постепенно умолкая, заметалось в узком пространстве воспаленного сознания. Сергей некоторое время покрутился по квартире, прислушиваясь. В итоге понял, что реально ничего не слышится, и устремился к постели. Упал, закутался в одеяло…

Тут сквозь подушку до него долетел очередной мотив, да такой озорной, что откликнулись внутренности дивана. Пружины звонко заплясали. Вслушался. Эта удалая песенка Сергею тоже нравилась…

«Конфетки, бараночки, да… саночки… слышен крик с облучка».

«Квартиры ни к черту, – подумал он. – Вот проложить бы все стены, потолки, пол хорошим звукоизолятором… Нет, дорого все это выйдет. Ныне строительные материалы о-го-го сколь стоят. Да и по батареям звуки дойдут. Тогда их надо срезать, менять на электрические… Ох, да о чем же это я думаю в три часа ночи…»

Музыка опять стихла. В подъезде раздались голоса, шаги, хлопнула подъездная дверь.

«Нагулялись, – оценил Сергей. – Скоро успокоятся. Но это было не у Жорика, который в левой верхней живет. Тот любит напиться, включить музыку на полную громкость, натанцеваться в компании и уснуть под крик магнитофона. Но сегодня не он. Да и те соседи, что под ним живут, сразу бы застучали по батареям. Вот в другой, верхней, угловой, могут. Там как раз пацан вредный: то с балкона мешок с мусором скинет, то в подъезде его оставит. Весь в отца своего, который как по подъезду пройдет, так думаешь, что утечка газа произошла. Благо, что плиты электрические… Но сегодня тоже не они. Голоса и шаги где-то снизу подъезда звучали. Но раз расходятся, то еще немного, и я засну. А пока покурю».

Накинул на себя халат, взял сигарету, зажигалку и, ежась, вышел на балкон. Было тихо настолько, что шаги женщины, которая волокла домой своего или пойманного мужика раздавались, казалось, прямо на балконе снизу. Даже пепел, нагоравший на сигарете, от усилившихся ночью звуковых вибраций опадал точно в такт цоканью ее каблуков. Сквозь иголочные проколы в черном небе на землю с любопытством смотрели звезды, а на ближайшем балконе соседнего дома высвечивались две фигуры: мужчина и женщина…

«Вот, бестии, вечно в окна нашего дома подглядывают. И ведь не надоест, не спят даже…», – подумал Сергей, зашел в квартиру и плотнее задернул занавески.

Жена по-прежнему спала, уткнувшись лбом в стену. Сергей чуток ей позавидовал и прилег. Тут громко хлопнула хорошо подпружиненная подъездная дверь, раздались шаги и веселые голоса, опять хлопнула дверь, но уже в квартире, и вновь заиграла музыка. Соседи продолжили…

«Тех, что живут снизу, в квартирах наискосок, безработного пенсионера и журналиста, тоже можно снять с подозрений. Наверное, это на втором или первом этаже. А там кто живет? Мужик какой-то, кажется, Федей звать; поэт, похожий на бомжа; шеф-повар ресторана; тетка-выпивоха, сторожем еще недавно работала. Больше никого не знаю. Эх, а тем, кто у них за стенкой, куда как хуже, и молчат же!» – последняя мысль заставила Сергея улыбнуться.

Он встал и пошел на кухню. Это было не впервой – спать напротив плиты, привалившись к стене, на табуретках, застеленных матрасом. Почти каждый выходной.

Легенда о ханты-нефтянике

«Коренные – не протезы – сильны природной хваткой…»

…Жил-был один ханты. Вместо того чтобы спиваться вкупе со многими нашими соплеменниками, не выдержавшими искушения водкой, он вдруг проявил сильный интерес к знаниям. Научился не только читать и писать, а одолел два высших учебных заведения и получил дипломы в области правоведения и экономики.

«Ну и что? Мало ли у нас образованной бедноты?» – спросит любой, знающий жизнь коренного населения Крайнего Севера.

Но ханты был не бедствующий. Он имел родовые угодья, доставшиеся ему в наследство от отцов и дедов. Там был и девственный лес, и чистый ягель, и многочисленный зверь да грибы и ягоды, обильно произраставшие летом и осенью… И ни одного нефтяника, хотя в глубине этих родовых угодий была тоже сокрыта выгодная нефтяная кубышка! Но пришло время, и ее заприметили разведчики недр.

Практика освоения таких кубышек, как вы знаете, такова, что нефтяные компании обычно стараются подмаслить нас, коренных жителей лесов, истинных владельцев земель богатых нефтью автономий. Акция задабривания начинается задолго до начала освоения территории и продолжается в течение всего процесса нефтедобычи. В качестве даров выступают и деньги, и квартиры, и снегоходы, и оружие с боеприпасами, и топливо, и продукты питания… и даже компьютеры, хотя на кой они в чуме нужны… В общем, как раньше у индейцев золото выменивалось на всякую ерунду, так это происходит и сейчас, только на неработающие часы и нестреляющие ружья уже мало кого купить. Хотя бывает… Это вы сами знаете…