скачать книгу бесплатно
* * *
Какао на сладкой молочной муке и с щепоткой кассии получается действительно вкусное. Сейчас Рина чувствует себя сильной и счастливой, несмотря на усталость; отсюда так хорошо обнимать взглядом сумасшедшую красоту ясного заката – кажется, даже лавочка нарочно поставлена так, чтобы удобно было любоваться. Про себя Рина решает: когда на станции будет новый генератор – обязательно скоро, ещё до осени, – она привезёт сюда из дома гирлянду фонариков, золотых и красных, и развесит прямо здесь, высоко под крышей. В Страфилевом краю уже к августу вечера станут быстро темнеть, и фонарики будут к месту.
Пока что веранду украшает только дикий вьюн в бледных звёздочках цветов – и отлично справляется.
Рина рада, что Сэм тоже не отказался выпить какао на веранде.
Ему сегодня досталось, но он, видно, со всем уже справился, и не выглядит пришибленным или недовольным.
Издалека, от леса, долетает еле слышная перекличка или перебранка – обернувшись, люди едва могут рассмотреть несколько летящих – они будто ныряют кувырком и даже сталкиваются в воздухе, но зрелище длится совсем недолго.
– Балуются, – говорит Ййр. – Пешком плясать не умеют.
Здорово, что Ййр тоже здесь. Неловко и немного печально признаваться самой себе, но при одном только Сэме и перед ликом такого восхитительного заката она опять начала бы изводиться куда сильнее.
Сэм допивает своё какао. Обычно он не признаёт напитков на сухом молоке, да и кассию называет «бедняцкой корицей» – Рина так ни разу и не решилась ему сказать, что жгучий и дерзкий вкус кассии лично ей нравится больше, чем утончённость «настоящей» корицы.
– Неплохо для суррогата, – хвалит Сэм. – Жаль, что на сухом молоке.
– На одной воде вообще гадость, – замечает Ййр.
Сэм будто размышляет о чём-то, а потом произносит с необычной для него неуверенностью:
– Но ведь… вроде как… коз нужно доить?
Подсобщик, хмыкнув, отвечает не сразу.
– Ни один козёл к нам сюда через залив-то чёт не плавает. Смекаешь?
– Не совсем… – признаётся озадаченный Сэм. Рина прикрывает рот ладонью и старается хихикать потише.
– Мина и Мэгз не для молока мне, а для компании, – объясняет Ййр. Иногда, чтобы объяснить, легче подъехать с другой стороны, чем продолжать в стену долбиться.
Солнце – небесный персик – отяжелев и налившись зрелым и сладким цветом, наконец совсем скрывается за матёрой землёй, и вкусные краски сменяются крылом бледной ночи. Прежде чем уйти с веранды, девчура, будто спохватившись, опять желает что-то сказать Ййру, и даже касается легонько до орчьего костлявого запястья.
– Ты нас сегодня спас, – говорит она тихонько. Умолкает, не зная, что ещё сказать при таком случае, но храброго взгляда не отводит. Под тяжеловатым шагом бугайчика коротко пропели доски – Кнабер, опять украсившись хмурой чёрточкой меж бровей, пробирается мимо, в дом, позабыв на перильце кружку из-под бурды.
– В голове не укладывается, – заключает Ришка, так и не придумав, что бы ещё сказать.
– Ничё. Уложится, – отвечает Ййр, пожав плечами. – Оно мне надо – вас штопать? Людские шкуры тонкие… А Брук сказала вас беречь, тебя и Кнабера. Сказала, вы славные.
Орк улыбается, потому что людята вроде и впрямь славные, непривычные и живые.
* * *
Сегодня Рина с Ийром решают не беспокоить на ночь глядя мисс Толстобрюшку; между основательным мытьём можно сполоснуться и так, чуть разбавив холодную воду кипятком из чайника. Сэм тоже не возражает.
Переодевшись для сна в зелёную пижаму, Рина идёт к себе в Ближнюю через кухню и на секундочку задерживается пожелать Ийру спокойной ночи.
– А ты будешь до утра себе страфилей снить, – отвечает тот. – Клык прозакладываю.
Рина нисколько не сомневается в его правоте.
* * *
Сэм пытается успокоиться и уснуть, но не так-то легко это сделать, даже несмотря на усталость. Остро хочется поговорить с кем-то, кто поймёт и поддержит; на острове, конечно, выбор один из одного – Рина. В этом она неизменно хороша. Только некое смутное и неприятное чувство мешает Сэму постучаться в дверь её комнаты – бывшего козлятника – чтобы зайти, присесть вежливо на стул или даже совсем по-дружески – на краешек кровати, и наконец-то выговориться. Потому что во всём этом диком и невероятном дне Сэм определённо снял достаточно хорошие кадры, но чёрт их разберёт – удался ли хоть один по-настоящему потрясающий? Ох уж эта дурацкая неизвестность.
Сэму даже не жаль тех пяти, потраченных на орка-подсобщика, и чистых плёнок ещё много – но будет ли ещё действительно хороший случай? Показать страфилей – задача куда более сложная, чем показать хоть тех же сирен. Ни на одной виденной доныне унылой фотографии этих существ, ни даже на киноплёнке Сэм не видел, какие они на самом деле, пока не довелось сегодня посмотреть вживую.
Безобразно прекрасные, по самой грани. Жуткое искажение птичьих и человеческих черт, завораживающая волшебная красота, и всё это вместе, разом.
И тут ещё эта проклятая неизвестность – что же удалось ему уловить на плёнку? – растягивается на неопределенный срок.
Рина обязательно поймёт.
Рина поддержит и успокоит – тепло, спокойно и рассудительно, как не удавалось ни одной девушке, да и вообще, наверное, никому.
Странно и тяжело чувствовать, как Рина сейчас нужна. Полдня она там печатала на этом антиквариате, и конечно, невежливо было бы её отрывать от этого занятия. Странно вдвойне – понимать, что Рина, привычная Рина, такой надёжный друг – настолько нужна, находится в соседней комнате и при этом вроде как недоступна. Конечно, Сэм на неё не в обиде, очень глупо было бы обижаться на то, что у Рины есть и свои дела. И всё-таки что-то не даёт ему постучаться теперь.
И ещё подсобщик, с которым Рина, по-видимому, как-то успела здорово спеться. Не то чтоб он сам по себе плох, вовсе нет. Но ведь он даже не человек. И ещё Сэму постоянно кажется, будто неграмотный орк над ним издевается и вообще держит за придурка, а достойно ответить и поставить подсобщика на место Сэм отчего-то не может. Просто не может – и всё. В этом месте, по-честному, нащупывается даже не страх (позорный, но всё же простительный), а нечто вроде неприступной скальной стены…
И Рина в этом ничуть не помогает, как будто это нормально.
Спелась.
С нелюдем.
Очень… глупо с её стороны.
В конце концов именно она здесь – законная хозяйка, а не…
При орке Сэм почему-то чувствует себя глупее, слабее и мельче.
Это изматывает хуже, чем два полных ведра воды, пешком, в горку.
Даже от искренних извинений бледноглазый отмахнулся, а ведь извинения Сэму даются так болезненно и тяжело.
– Спокойной ночи, Сэм! – голос Рины из-за стены.
– Спокойной ночи, – отзывается Сэм.
Болят уставшие руки и ноги.
И ухо, кстати, тоже до сих пор побаливает.
Комментарий к главе 9
* Я думал, нынче обойдусь без примечаний, вроде всё просто, ничего хитровывернутого.
Но не тут-то было!
Мудрая женщина моя мама как профессиональная фармацевтка с – не побоюсь этого слова – первоклассным провизорским образованием живо вспомнила хитрую и коварную лекарственную траву, рекомую кассией.
Но тут у нас это не она.
Тут у нас имеется в виду пряность, получаемая и в нашем мире из коры древа под названием «коричник китайский». Есть типа коричник цейлонский, который по латыни verum, сиречь «истинный», и вот с его коры фигачат типа «Настоящую Корицу». Только он не так широко распространён и до фига дорогой. А есть коричник «китайский ширпотреб», с которого делают пряность кассию для нужд народной кулинарии.
И в любом мире тоже бывают люди затейливые, с тонким вкусом, которым только Настоящую Правильную Истинную Корицу подавай, а не китайский дешёвый аналог (хотя он ни разу не плохой, а просто гораздо более распространённый, да и более духовит). А вот ту кассию, которая целебная трава, я вам так спроста не советую совать ни в булки, ни в какао. Потому что она походу слабительная. Ну вот, с этим разобрались, а то мало ли учёные лекарские люди читать будут и удивятся.
Глава 10
День, и другой, и третий напитаны щедрым солнцем. Нужно поить грядки отстоявшейся в бочке водой, навещать Мину и Мэгз, проведать заросли береговой черетянки ради будущих циновок – да мало ли в эту пору разных других необходимых дел.
Ришка вплетается в жизнь дома и окрестной земли бережно и без боязни, как молодой вьюнок. Спрашивает о страфилях – а ещё о припасах, о дровах, о недавней починке крыльца, о цветении здешних огородных картошек и о плодородии Ибрагимовых яблонь. С нею говорить легко. На второе утро она даже просит поучить её рассветному кличу, чтобы страфили знали: Ришка тоже сегодня не будет их убивать. Выходит похоже, хотя девчуре и не хватает пока вольной силы голоса.
Кнабер тоже не особо отсиживается у себя в Дальней, но облюбованное дело норовит управить скорей наскоком, чем старанием. Поэтому, к примеру, миски полоскать Ййр Кнабера допускает охотно, а вот дровец наколоть предпочитает своей давно привычной ухваткой. Железной миской бугайчик очень вряд ли ухитрится себя изувечить, а дрова пускай чинарём в сараюху складывает, тоже хорошее дело.
Когда они все втроём обходят ближние пределы острова, страфили – явно ли, скрытно – являются посмотреть. Разнеслась весть о понаехавших людях по всему Дикому, пареньки уж постарались. И ещё, Кнаберу на радость, слететь щёлкнуться на светописную карточку среди холостёжи стало чем-то наподобие похвальбы – доказательства отваги. Для этой цели пожаловали даже некоторые девицы. Девичья ватажка обитает неблизко, у Каменной твердыни. От очень старого форта на самой северной оконечности острова только и осталась последняя несокрушённая временем руина, пешедралом туда добираться нужно долгий день напролёт; ну так на то у страфилей и крылья, чтобы расстояние крыть.
– Я как-то иначе себе это представлял, – негромко замечает Сэм. Молодая страфиль в каштановом блестящем оперении едва заметно вздрагивает от каждого щелчка фотоаппарата, поворачивает точёную голову, переводя яростно-бирюзовый взор с объектива на подсобщика и обратно. Лицо её, пожалуй, можно было бы назвать рябым и надменным, если бы оно не было так прекрасно… ну, с нужного ракурса.
– Не думал, что они станут сами… вот так прилетать.
Коротко чиркнув – Рина, кажется, опознаёт в этом звуке вежливое прощание – страфиль взмывает со ствола поваленной сухой берёзы, чтобы присоединиться к подругам, расположившимся на высоких ветвях.
– Я думал, придётся сидеть по полдня в засаде. Или самим выслеживать, – даже непонятно, чего в голосе Сэма больше – радости от того, что фотографировать страфилей вдруг оказалось проще, чем он думал, или некого противоречивого разочарования.
– Горишь требуху свою вырванную на аппарат пощёлкать – тогда конечно, выслеживай, – разрешает Ййр с улыбкой.
На иссохшем стволе, где только что сидела страфиль, остаются внушительные царапины от острых когтей небесной летуньи. Рина подходит и прикасается к этим следам, взглядом следя за тремя пернатыми подругами: холодок по спине и горячая нутряная радость от того, что всё это наяву.
* * *
После обеда Ййр собирает в сумку фляжку и какой-то тряпичный свёрток немного длиннее, чем с ладонь, после чего сообщает, что шкура заскучала без морской воды.
– Пойдёте? Тут и люди, было, ныряли, кто хотел, – говорит Ййр. Добавляет, припомнив: – и потом переодеться там можно, где лодка.
Люди обычно не любят щеголять некоторыми своими подробностями и потому если в море и лезут, то прикрывшись особыми тряпочками, словно там у них какая-то невидаль. На людские обычаи Ийр давно уж и не хмыкает, особенно после того, как изрядное время назад ещё не старый Ю спросил: «Ум у тебя, может, и шире неба – тогда почему ты перьями-то не обрастёшь?»
Рина вообще-то собиралась нынче до ужина отстучать ещё страничку-другую черновика, но она рада предложению. Пройтись по берегу будет славно. И потом, Сэм сразу соглашается. Честно говоря, Рина совершенно не рассчитывала, что в здешнем холодном море возможно будет искупаться, но для прогулки у неё найдутся короткие шорты и майка, которую можно подвязать под грудью узлом. Яркую жёлтую рубашку она пока надевает навыпуск, не застёгивая. Вот Сэм оказался запасливее – захватил плавки.
Недолгий путь и спуск к воротам – и дыхание моря делается ясным. Теперь, в солнечный день раннего лета, оно совсем не такое, как при первой встрече Рины со Страфилевым краем. Второй раз в жизни миновав створку ворот, пропевшую сварливо, Рина на несколько секунд останавливается. Неоглядный залив несёт свои волны им навстречу, и воздух сегодня ласков, и даже щелястый лодочный сарайчик в облезших остатках краски кажется Рине живописным, а сердце с каждым вдохом полнится обещанием беспричинной радости.
