Импориум 2. Мрачные Тени

Наконец старая хозяйка захватила своё ружьё, крепко обняла двумя ладонями, устремила взор, как и дуло, на возникшую из темноты девочку-куклу. Последняя освободила своё белое как молоко лицо от тряпок, можно видеть даже проглядывающие через закинутые наперёд волосы широко распахнутые глаза. В них столько безумия. Причины могут скрываться хотя бы в приколотой ко лбу канцелярской скобе. Мерзко. И всё ради того, чтобы копна волос не спадала с лица. Впрочем, стоит отметить, несмотря на всю дикую жестокость и садизм это весьма ненадёжное крепления. Скобы отпадают с кожей. А ведь это не единственное её увечье, можно ещё заметить через рваную ткань платья и много других ссадин, синяков, надрезов и прочую кровавую работу на её исхудалом теле.

– Вы боитесь? – снова подала голос девочка-кукла, за её спиной какое-то движение, точно не пыль, оно крупнее и зашло следом.

– И вы знаете какой финал вас ждёт, – продолжает ужасная девочка. – Нестерпимая боль, крики – это только начало. Торчащие кости, кровь, выплывающие глаза. Это я так на всякий случай озвучила самое гуманное, что с вами случится. В действительности нет слова, чтобы передать эти муки. Любое слово будет слишком мягким для них. Тогда почему же не пустите пулю в лоб, приговариваете себя на самое страшное наказание? Неужели вы это заслужили?

– Зачем вышла из комнаты?! – теперь возглас старухи, снова кричит. – Беги обратно, прячься…

Последнюю реплику сорвал ужасный нечеловеческий крик, разнёсся за спиной девочки, там же промелькнуло что-то похожее на огромную змею. Оно прямо за ней. Старуха крепко сжала зубы, вскинула ружьё. Так сильно трясётся дуло, наверно, разброс у орудия будет все равно что выстрелить вслепую. Глаза девчонки округлились, но лишь на миг, гостья проследила взгляд старой хозяйке, обернулась через плечо. Назад на старуху вернулся уже вновь заскучавший взгляд.

– Думаете, что эта штука у вас в руках остановит его? – девочка-кукла, синие губы искривила улыбка. У неё такой же взгляд исподлобья как у её брата.

Из комнаты совсем рядом стон, что в уме соотносится с распахнувшейся пастью. Оно всюду. Это уже не дом людей – обитель чудовищ.

– Беги же! – потребовала старуха.

– Не могу, – девочка-кукла. – Мне нужно предупредить вас.

– Уходи немедленно, – уже взывала старуха, закружилась на месте.

– Не верьте моему братцу, – прошептали тёмно-синие губы.

Когда старая хозяйка обернулась обратно к девочке, та подобралась значительно ближе. Левая рука впереди, правая заведена за спину. Натянутая улыбка не сползает с губ. И при всём ужасе вида она выглядит… мило?

– И мне тоже, – добавила. Сделала один рывок к старой хозяйке дома, вонзила ножницы в дряблое бедро. Старуха рявкнула, отшатнулась, одним только чудом смогла устоять на ногах. Вот разочарование. Но это же позволило развести концы ножниц ещё сильнее, шире становится рваная рана… шире кровавая улыбка на ноге…

– Дрянь! – провопила старуха, замахнулась ружьём, а девчонка оказалась не такая керамическая, увернулась от удара, приклад оружия лишь перемешал воздух.

– Мерзость! – ещё один плевок в спину убегающей куклы. И не только он. Старая хозяйка передёрнула затвор, взвела курок, без секунды колебаний спустила механизм. Прицел лёг в сторону головы удирающей мишени. Раздался рёв ружья, и незамедлительно вместе со столбом искр из ствола вырвалась свинцовая дробь, бросилась вдогонку. Проскользнула за спиной у маленькой бестии, которая так вовремя пригнулась, осколки угодили в светильник, разрезали картину на стене.

И вновь дёрнула затвор, ещё одна попытка смертельного огня поймать цель, в этот раз чуть не застал девочку-куклу в прыжке. Маленькая бестия быстрая и ловкая, проскользнула по полу, перемахнула через книжный столик и приземлилась за диваном. С тела соскочила последняя тряпка, скрывающая её болезненную наготу.

– Мерзость! – снова провопила старуха. Гнев неплохо разбавил страх, а этот разразившийся хохот за диваном, который перетекает в безудержный смех, ещё сильнее разжигают огонь.

В порыве ярости старая хозяйка дёрнулась вслед за куклой, острая боль в ноге напомнила о ножницах, впившихся в плоть. Страшное увечье практически сбило с ног. Кровь каплей за каплей сбегает по бёдрам на пол, платье окрашено двумя красными потёками, на очереди халат. И вот ужас режущие части ножниц разведены в стороны. Выглядит это так будто доставать их будет сложно. Старуху уцепилась за рукоятку, пытается вытянуть из себя лишний инструмент. А это настолько нестерпимо больно, естественно, что вопит, и сжатые зубы трещат. Визг отзывается эхом по разным частям дома.

Маленькая бестия продолжает надрывисто хохотать, грудная клетка пульсирует, словно задыхается. Старается, трудится над тем, чтобы воспроизводимые звуки смеха были максимально вызывающими и мерзкими. От такого старания слюни хлестают из-за рта. И уж дабы не пропустить главные результаты своего труда, высунулась из-за своего укрытия. Не стесняется своей наготы. За тёмными губами сверкают серые зубы.

– А-а-а-а-а, – вырывается продолжительное из глотки старухи. Наконец вместе с обилием крови и кусками срезанной кожи вылезли и сами ножницы. Багрового цвета их острые грани, на них же осталось что-то из тела. То, что назад уже не воткнуть. На ноге остаётся глубокая рана с развороченной плотью. От одного вида собственных комплектующих на далеко не хирургическом инструменте у старухи подкосились ноги. Наверно, села бы на стул или прямо на пол, разглядывая ужасное зрелище. Вырвавшийся из-за рта девочки-куклы громкий смех, позволил отбросить ножницы и крепче сжать ружьё.

– Убью! – прикрикнула Гретти, насколько смогла быстро зашагала к дивану. Теперь каждый шаг прокалывает всё тело от пятки до макушки острой болью. Добавилась и сильная хромата к походке. Ноги стали словно костыли.

Не дожидаясь встречи, полностью голая девочка-кукла выскочила из-за дивана, бросилась вперёд, наигранно завиляла из стороны в сторону. Также шустро и ловко обходит на своём пути кресла и тумбочки, отчасти даже элегантно. Хромая старуха пробует догонять. Успела прицелиться, не успела вдавить курок, маленькая бестия скрылась за углом комнаты, носиться как тень, там же зазвенел очередной порыв издевательского смеха. Её сильно забавляет погоня.

– Мерзость! Мерзость! – раз за разом повторяет старуха. Начала пытаться двигаться вслед. Кряхтит и стонет, за собой волочит травмированную ногу. Рана обливается кровью, кожа равномерно окрашивается красным и липким соусом.

Между тем скрип матраса затягивает непивучую мелодию. Мелодию старой кровати и чьих-то грязных ног. По-видимому, девочка решила позабавиться на супружеской кровати хозяев дома, а именно попрыгать на ней. И пусть Гретти давно вдова, дразнящий звук скрипящих пружин таки заставил прореветь через сжатые зубы.

– Ах ты стерва!

– Раз, два, три… на одной ноге, – голосок из комнаты, – четыре, пять на другой. Ух… ух… ух…

Дребезжит стоящий рядом с кроватью комод.

– Ух… ух… ух… – следом очередная порция. Задорно прыгает по кровати, она совсем не стесняется ни взора владелицы, ни своего голого вида. Наоборот порой дарит старухе вызывающий взгляд и наигранно крутит своим белым обнажённым телом на котором кровь.

А за спиной послышался звон посуды, стук керамических тарелок. Старуха насколько смогла быстро обернулась теперь на него. Они всюду. У кухонной тумбы, предварительно подставив под ноги табуретку среди столовых принадлежностей копается юнец, не так чтобы он много, где лазил. Он просто перебирает ножи. Самые острые и длинные складывает в одну аккуратную кучку, под ней уже простелено красивое синее полотенце. Без лишней спешки изучает каждое лезвие. Оценивающе подставляет рукоятку к лицу, смотрит одним глазом на режущий край.

– Убью! – вновь прокричала старуха и кинулась уже к мальчику. Не дети. Мерзость в оболочках кукол. Отпрыски тьмы, впитавшие в себя всю окружающую гниль.

Юнец вздрогнул от крика, охвативший его испуг не позволил быстро сбежать. Ещё потерял равновесие на табуретки, и секунды спасения прогорели на раскачивание. Пожилая хозяйка подскочила прямо к нему, подставила дуло ружья к голове маленького порождения. Сдавила курок, это должен был быть фонтан крови, но последовал один лишь глухой щелчок.

Табуретка встала на все четыре ножки, мальчик сорвался и бросился прочь. Вильнул вокруг дивана и направился в комнату, где не перестаёт разбивать кровать его богомерзкая сестра. Старуха сопроводила всё перемещение направленным оружием и бессмысленными щелчками курка.

Мальчик заскочил в спальню, в тусклых красных лучах померкшего солнца они вдвоём скрылись. Вернулись к скрытым замыслам. Перестала трещать кровать, пропали из области зрения. Опять же неразличимы их звуки, слизкая их органика.

Старуха тем временем зарядила первый патрон в ружьё, долго пытается выловить второй, но похоже остался всего один, как и один выстрел. Выходит, последний. Выходит, для себя? Но едва ли старая хозяйка может позволить себе умереть вперёд и не забрать с собой хотя бы одно из них.

Гретти поковыляла вперёд, спешит к комнате покойного супруга, он мёртв, от него должно быть ничего не осталось, уже не ждёт, но сейчас на его быт проливается чужая чёрная слизь.

– Явись ко мне! – провопила старуха, ускоряет шаг, волочит травмированную ногу. Её несложно будет остановить.

– Иду, – из мрака, оно же лишено волнений или страха. Тихое, но взывающее услышавших закрыть уши, зажаться в самом недоступном и узком углу. Зашуршало вокруг. Немногие оставшиеся в ближайших комнатах животные глубже уползают в свои укрытия, сильнее жмутся к стенам, припадают к полу. Выглядывают из убежищ десятки чёрных глаз.

Заплясала тень на стене. В который раз взмыло кверху ружьё. Но оно не пугает идущего «незванца», старуха в первый момент не обратила внимание на изменения во внешности мальчика. А ведь теперь всё его существо покрывает чёрная жидкость, прилипли волосы, одежда. Его ночнушка скрыта грязью порождений. Поступь твёрдая и не лишит её присущих черт ни одно оружие.

– Я убью тебя в столь жалком обличии! – проревела старуха через зубы, крепче сдавливает ружьё. – Покончу хотя бы с одним, тебе больше не видеть ни свет, ни тьму, ни лик своих богомерзких прародителей!

Остановился.

– Ваш свет мёртв, – шипение облитых чёрной смолой губ, смола же стекает с них вместо слюней. – Моё же жалкое обличие ждёт ваших горячих пуль, желает переродиться подобно Богу. Обрести прекрасные черты, избавиться от лишнего. Лишиться бренных сложных форм.

– Ты не переродишься, – простонала старуха, – я уничтожу всё чтобы от тебя не осталось.

– Да? – его скрежет. – А что останется от тебя?

Голос резко затих и на одну лишь быструю фразу стал очень ровным, гладким, детским…

– Оно у тебя спиной.

Это было резко… Старуха почувствовала нечто слизкое и плотное окручивающееся вокруг ноги. На его шкуре пластины, края которых легко сдирают кожу, мелкие ворсинки, грубые волоски проникает вглубь тела, достают до костей. Схватило и силой неведомо скольких тысяч мышц отшвырнуло в сторону. Старое тело несколько раз перекрутилось, приземлилось прямо на стол, первый пациент для операции готов. Распласталась на белой скатерти, и треск в области спины – первая причина для вскрытия. Кухонные ножи на тумбе – возможный инструмент. Незамедлительно подоспела секущая боль по всему телу, но и она меркнет перед тем, что выбирается из гостиной. Доводящий до ужаса гость предстаёт в новом обличье. Он успел слазить в подвал к трупам и забрать оттуда парочку. В этот раз хозяйка встречает его гулким, но из-за полного слюней рта, не таким звонким воплем.

Тварь приобрела иные для себя черты, уже не такая как при первой встречи, если тогда ещё можно было угадать форму, сравнить её с чем-то, сейчас тело мерзости стало помесью несвязанного друг с другом мяса. Несколько длинных хребтов извиваются под разорванной кожей. Множество отовсюду торчащих человеческих рук и ног ищут что-то по стенам и потолку. Оно обтянуто человеческой кожей, но при этом тянется как пластилин. Задействованная на ней плоть не способна на подобные деформации и рвётся на ошмётки, обнажая чёрные кишки. Нет того слова, чтобы назвать это.

Лишь одно во всей конструкции слишком хорошо различимо. Из грудной клетки торчат длинные черви у которых есть голова и даже лицо. И первое, и второе принадлежало человеку… Их изначальные черты сложно угадать, лиц некогда живых людей не вспомнить. Лысые, искажённые, слепые. Глаза, рот, нос – всё запало внутрь. Лица стали почти ровными. Пустыми… Целый букет голов обтирается об потолок, как десяток змей вьются над всем живым.

– Смотри, – глас юнца, уже не хрип, восторженность, она же отражается в слезящихся глазах. – Вот идеал жизни. Изящество простоты. Мы не заслуживаем образ Бога, но он поднесён нам как дар. Отказаться – совершить страшную ошибку.

Правда, в этой помеси сложно найти эту самую простоту. Мерзкая масса же начинает ползти вглубь комнаты. Омертвевшие руки перебираются по потолку и по полу, всё попавшееся им на пути гибнет или рушится. Сорвало и скинуло люстру, отшвырнуло в сторону кресло. Так мешается… Перед ней предстаёт юнец, крохотное тело теряется на фоне раскисшего теста. Но мерзость не пугает мальчишку, он терпеливо ждёт и тянет к ней руки как к матери. А тварь начинает обтекать вокруг человеческого обличья ребёнка.

Старуха крутится на обеденном столе, смогла немного приподняться. Остаётся последний выстрел, но нет сомнений, что всей этой массе и тысячи разорвавшихся снарядов будет мало. Руки хоть и сопровождают тварь, но куда сильнее стремятся к своей собственной голове. А то предложение девочки-куклы, выстрелить в висок, было не так плохо, заманчиво хорошо.

Руки мертвецов вылезают из плоти твари хватаются за юнца, за его ноги, за его руки, за его голову. Им все равно до его глаз, на которые они давят, почти выковыривают. Им все равно до его горла, которое они перетягивают, не давая дышать. Но дитя и не сопротивляется действию своего Бога. Ему не претит и трупный запах с гниющей плоти. Опарыши и черви, что сыплются ему на голову. Разлагающемся рукам холодно, они забыли тепло, мальчик согреет их. Старушка не успела заметить, как юнец полностью исчез.

Уже не отпустят. В ещё более потемневшее пространство вернулись шум ветра, скрежет частиц пыли. Секунды для раздумий. В голове старой хозяйке как раз осела одна нестерпимая мысль – моя очередь. Тем временем одной зрительницей стало больше, она едва успела застать как мёртвые руки забрали мальчика к себе. Из комнаты на четвереньках выползла девчонка. Она уже не такая прыткая и безумная. И в глазах нет той радости, закралась в них печаль и какая-та часть испуга. Оторвалась последняя скоба с приколотой чёлки, лицо оголилось, бежит ручеёк из капель крови.

Деформации уже, поразившие мерзость, стали дополняться. Тело выгибается и изминается. Не берут пули, но трясётся как жиле. Издаёт глотательные звуки или что-то им подобное. Нечто перебирается от брюха к червям у плеч. Старуха наконец оцепенела, наблюдает за «совершенством» с раскрытым ртом и выпученными глазами.

Среди его уже слепых отростков-голов наружу вылезла ещё одна свежая, проваливается кожа выпуская на свет новое, почти что рождение, но куда более грязное и ужасное. Свежая голова не так уж и плоха, пока не похожа на остальные лысые и слепые. Лицо человека в сохранности, остались даже тёмно-каштановые волосы, разве только сложно их выцепить на фоне чёрной смолы. На месте нос, рот, уши. Лишь выражение стало пустым и безжизненным. Выпятились вены на щеках и лбу. Плохо на это смотреть, ведь голова юнца поднялась вверх, а тело валяется внизу, где у твари как коровье вымя мотаются мёртвые руки. Тело испускает много крови из разодранной шеи. Где была голова теперь дыра. Нет у тела и позвоночника, кровавая река тянется по спине. Назад это не собрать. Голова мальчика с тянувшимся за ней позвоночником двигается. Веки с огромным трудом разлиплись, в момент казалось, что они и вовсе не смогут разомкнуться так и будут тянуться, пока не порвутся. Теперь юнец часть органики. Ненужная, но на верном пути к упрощению. Так и будет мотаться среди остальных лысых голов, пока не станет как они гладкими и ровными.

Исчезает свет, нарастает шум урагана, грозится вот-вот пройти насквозь, снести и уничтожить. Слух привык к его приближению, и, когда молчит всё остальное, кажется, что настала тишина. Тишина в наведённом беспорядке, среди чёрных контуров вещей и застывших в одном положении предметах интерьера, а также некогда востребованного на фоне одиночества предметов досуга. Уже успела осесть пыль, и стало так мало движения. Каждая часть вокруг стремится к покою, остановить движение.

Тварь растянулась от пола и до потолка, и высоты трёх метров ей недостаточно, она простирается и дальше по ограничивающим поверхностям. Дуб, вместо ветвей плоть, в кронах головы, кора – разорванная кожа, сок – кровь, а основа утрамбованные органы и кости сожранных ей людей. Сколько массы – сотни сгинувших душ.

Рот юнца резко раскрылся, также неконтролируемо закрылся. Веки хлопают то одно, то другое, как и все мышцы непроизвольно сокращаются. Выражают несколько эмоций одновременно: и злость… и радость… и печаль. Всё очень асинхронно, если поднимается правый уголок губ, ему непременно будет аккомпанировать закрывающийся левый глаз. Явно, что не венец жизни, породниться и затем уйти в переработку мерзкой формой существования. Девочка-кукла внимательно наблюдает за деформациями лица своего брата, кажется, сопереживает каждой. В её глазах уже не из-под застилающих волос всё больше отчаяния. Дрожащая рука, обхватившая голую грудь, как и пальцы, мнущие кожу в районе сердца, тоже что-то выдают.

Наконец юнец замер, последнее застывшее выражение: изумление, наверно, так. Может быть, страдание? Его голова ещё подвластная спрятавшемуся внутри черепной коробке сознанию повернулась в сторону, посмотреть на свою родную кровь, усевшуюся на пороге. Их губы безмолвны, но выражения на лицах кажется говорят что-то друг другу. Полные печали вместе с проступившими слезами одни девичьи, и сожаления другие, что смотрят свысока. Их глаза одинаково зелёные, их волосы одинакового каштанового оттенка, схожие черты … одно детство… но разные судьбы.

Дальше до ужаса страшные слепые лица устремились на старуху. Голова юнца властью своего бога повернулась вровень остальным и замерла. Теперь все эти заплывшие ослепшие глаза смотрят на старую представительницу другой веры. От этих взглядов действительно стынет кровь, не хочется ничего так сильно как стать невидимой или лучше просто перестать существовать.

– Ты, – голос уже незнакомый, грозный и гулкий, но вырывается из тех же растрескавшихся губ мальчишки, точнее того лица, что порой срывается и начинает вертеться по сторонам как нечто чужеродное, явно от другого тела. – Создание своего жалкого творца, насмешка над истинным Богом. Время вашего существования истекло. Всех пожрёт ступающий…

В следующий миг из дальнего коридора донёсся звон разбившегося стекла. Затем в той же отдалённой части дома раздался хлопок, что можно отнести к разорвавшейся гранате. Послышалась тихая человеческая речь, и следом поспешил предупредительный одиночный выстрел. Страшный грохот, вскоре его будут называть звук надежды. Ветер, который заходит в дом следом за людьми, быстро пробежал по коридорам, заносит пыль уже сюда, на кухню.

– Осторожно… осторожно, – тихая речь.

– Не спеши…, проверь рядом, – тихая речь.

Глава 4

"Идёт сканирование документов… Данные получены, начинается обработка. Дожидайтесь окончания… Предупреждение: в связи с действием вооружённых радикальных организаций движение по автомобильным магистралям ограничено, если ваш статус не подтвердится, проезд не будет открыт. Планируйте маршруты" – звучит записанный женский голос из динамика небольшой уже порядочно проржавевшей станции. Последовала мелодия, правда, от неё не осталось ничего кроме задумки, вместо приятной игры инструментов слышится лишь скрежет и дребезжание. Видимо, сгорели транзисторы или что-то им подобное. В этих краях в руках человека не так много власти, куда больше у дождей и ветров. Тут скоро всё проржавеет и сгниёт.

Перед воротами стоит машина, тихо шумит её мотор, из глушителя вырывается едва заметный дым. Она не бросается в глаза, не выделяется на фоне серой массы земли и камней, и под стать всему остальному сырому миру на её стёклах и капоте капли – следы недавно моросящего дождя. Новый чистый и несомненно красивый автомобиль от чёрных шинных дисков с примечательным узором многоконечной звезды до галогенных фар.

Машина дожидается, когда система управления закончит проверку документов, свяжется с базами данных и сверит идентификационные номера. Времязатратный процесс, старая электроника все равно что полуглухая старуха-кассирша. Но путь лежит через этот пункт контроля, объехать его невозможно, справа высокая скала, слева глубокая пропасть. Других дорог в этом направлении попросту не проложено, огромное количество трудностей и потерь стоило возвести через горы, холмы и рвы эту одну. Да и почти все пути в округе блокируют схожие заграждения. Выстроилась целая система тотального контроля за перемещениями, человек в которой без своего свидетельства просто теряется. Позади долгая и тяжёлая дорога, не время разворачиваться.

"Проверка закончена. Ваш статус подтверждён. Проезд для офицеров Нова открыть" – вновь вырвался женский голос из динамика станции. Внутри заграждения зашумели приводные механизмы, с большим трудом и громким скрежетом поддаются воздействию. Их срок эксплуатации давно истёк. Тяжёлые массивные ворота медленно и очень неуверенно поползли вверх. Настанет день, когда изношенные временем железки попросту не смогут поднять столь непосильное заграждение, тогда придётся остаться по одну сторону навечно. Хотя век человека не так уж и короток, самые юные ещё смогут застать, когда ветра и время превратят ворота в пыль.

– Едем в неизвестность? – нежный женский голос в автомобиле.

– Да, из тех глубин донёсся зов, – спокойный мужской.

– И мы спешим на помощь? – снова первый.

– И мы спешим на помощь, – подтвердил второй.

Ворота поднялись и, едва достигнув верха, пошатнулись, а дальше под давлением своей же массы поползли обратно вниз, и никакая система управления не способна противодействовать этому незапланированному движению. Впрочем, машина Нова уже проскользнула мимо арки заграждения, уходит вперёд. Нет сомнений, что этот автомобиль принадлежит специальной полицейской структуре Городов, именуемой как Нова, чёрно-синие цвета, а по бокам и спереди машины символика организации.

Внутри же два офицера, направленные в ответ на поступивший сигнал из поселения Инрурум, об случившемся, как и о просящей помощи, известно не так много. И вся имеющаяся информация исходит из одной недолгой записи с обращением и данных полученных при идентификации. Некая жительница Эндерума с социальным статусом типа «А-3», пожилая женщина Клара Гретти. Её, конечно, уже не впрок называть пожилая женщина, точнее будет сказать глубокая древняя старуха, успевшая прошагать долгий жизненный путь. Восемьдесят шесть лет, не каждому дано. И её сообщение о происшествии в Инруруме.

Впрочем, свежей эту информацию точно не назовёшь. Слова, взывающие к помощи, получены более чем два месяца назад и никому не известно, что сейчас там происходит. Особенно если учесть фразу «мы уже все мертвы», несомненно от неё исходит опасность, а ведь она также фигурировала в обращение престарелой женщ… старухи. Возможно, уже не осталось ни нуждающихся, ни их имущества, ни даже их домов. Как и поселений, как и городов, ситуация вокруг меняется крайне быстро.

Из-за хаоса, охватившего Эндерум, полицейские структуры, включая Нова, на грани коллапса, падения или того хуже. Власти Городов предпочитают держать подавляющее большинство солдат и офицеров при себе, как защиту от армады забастовщиков. Огромные силы участвуют в подавлении мятежей, к ним добавляются тысячи тех, кто не принимает активного участия в разгоне беспорядков, однако находятся в резерве на всякий случай. А это ведь не единственная причина кризиса закона. Есть как минимум ещё одна, даже более неприятная чем первая. Скорбно говорить, но ведь сотрудников, верных старым законам, массово убивают. Притом совершенно неважно будет это главный судья или обычный местный полицейский, который занимается самым безобидным делом, вроде поиска краденых писем. И с каждым днём количество проливаемой крови растёт. Не десятки, сотни. Как результат на крики помощи просто некому откликаться, полицейские офисы пустеют, а служебные машины, оставляются у обочин на усмотрение первой встречной экстремисткой группировки. Городам катастрофически не хватает обученных и преданных людей, от сего для общества наступают тяжёлые последствия, сильнее разрастаются беспорядки, набирает силу анархия. Власть над отдельными людьми берут те, кто считает себя могущественнее и достойнее.