скачать книгу бесплатно
да служитель собирал к сожжению листья –
безбрежная река белого дыма
струилась между деревьями.
Когда злоба оставит нас
Зине
Ящерица дрожит на искристой стене –
Ее спина в изумрудных крапинках.
Волна накрывает песок.
Смотри,
смотри!
Якоря торчат то тут то там.
И летят с пронзительным криком
чайки к неистовой синеве.
Ветра песня
заплетена туго в пряди песка,
и она стала понятна деревьям,
а мы бредем побережьем,
слушая, как шуршит песок,
стекая по плечам и бедрам.
Бредем, понятные песку, раковинам
и воде, которая то подступает,
то вновь отступает от берега.
Постскриптум
кому сжигать мосты, кому их строить
кому лежать ничком и остывать
и чувствовать, как лед багровый
стекает дымными потоками к плечам
кому плясать закинув голову в веселье
подобно пестроногим циркачам
кому ползти зажав в руке холодной
ручьи небес и забытья бесценный дар
тот задает вопрос тот глух не внемлет
а этот красотою погребен
другой в смирительной рубашке дремлет
у третьего неизмеримостью весь мозг сожжен
так по утрам невесть чего мы ожидая
в великой немоте всем счет ведем.
Триумфальных врат стада оцепенели…
Месть дам червей легла прозрачной тенью.
Мы легионы ждем, но в мареве полудня
дрожат лишь очертания раба.
* * *
придет день или ангел
в трепет дождя
раскрыты окна и кровли
придет ночь или ангел
пронзительный некогда взгляд угас
под набрякшими полями шляпы
будто на пажити два одиноких серпа –
раскрыты крылья косноязычия
правая часть лица отдана смерти
«поэзия, поэзия, слов…» –
невнятно произнесет исчезая
следуя вдоль ряда имен
«станется, было, не будет…» –
промолвит эхо в ответ.
* * *
Н. Заболоцкому
Что мы можем сказать о лице человека
по полупомеркшей голубой фотографии?
Знаем мы, что он был поэтом,
что страдал болезнями сердца и
конец жизни провел в деревне,
где вокруг ходили куры и гуси,
телята бродили и пели в пыли воробьи.
Известно, что он, растолстевший,
не любил далеких прогулок, а сидел
на скамье под липой и чертил
палочкой по песку.
Что он чертил?
Таинственные знаки, вызывающие вдохновение?
или имя?
или простую одинокую линию, которую потом
стирал и начинал вести вновь?
Остались снимки, где он сидит в кресле,
оплывший, серьезный и неразговорчивый.
Известно, что в молодости он нуждался,
известно, что он писал стихи…
И я спрашиваю: откуда в этом человеческом
теле взялась любовь к зеленому дереву,
Откуда в неудобном человеческом теле
появилось слово, а тело пропало,
а затем стало словом любви к одинокому
зеленому дереву!
Как бы там ни было – это остается загадкой.
Но есть снимок, на котором перед нами
сидит оплывший большой человек в очках
и смотрит.
Глаза у него открыты,
змеится огонь, едва видный,
по полураскрытым устам.
* * *
деревья спят
остановись и слушай
свет сонно пульсирует
в торопливом сплетенье ветвей
недосягаемый месяц
свет упал его белизной
точно свет ниспосланный Богом
прикладываю ладони к лицу и вспоминаю
