скачать книгу бесплатно
И тут же понимаю: если я говорю, что мне пришлось бежать, то возникает другой вопрос: зачем я вернулась. К счастью, заметив мое нежелание углубляться в эту тему, Артур переводит разговор в другое русло.
Как и говорил Артур, вскоре в школе к нам присоединяется его жена Люси. Но мои опасения, что теперь нашей с ним дружбе придет конец, были напрасны. Люси оказалась очаровательной веселой хохотушкой, совершенно не ревнующей своего мужа к особям женского пола. Она полностью уверена в своем супруге и в самой себе настолько, что исключает по-видимому всякую возможность того, что кто-то может встать между ними и разрушить их 20-летний союз, который прошел за эти годы испытания и разлуками, и переездами в другие страны. Наоборот, теперь моя дружба с Артуром обогатилась присутствием Люси, которая вносит определенный колорит и настроение в наше каждодневное общение. Гостеприимная радушная хозяйка Люси не раз будет приглашать меня к ним с Артуром в гости, и там я ближе познакомлюсь с историей их семьи. Выходцы из Армении, они уже давно покинули свою историческую родину. Много лет жили в Греции в каком-то богом забытом месте, где, как жаловалась мне Люси, вспоминая те времена, не было даже магазинов, а продукты подвозило раз в месяц торговое судно. Жителями острова были лишь старики, основным занятием которых являлось скотоводство.
Только спустя нескольких месяцев в процессе общения, я постепенно открою Артуру, а затем и Люси, страница за страницей, мою историю взаимоотношений и жизни с Йенсом, и даже, со временем, доверю самое сокровенное: расскажу о моей любви к Карстену.
Больше всего я ценю в моих друзьях, что они не дают оценки моим поступкам, а просто в любой момент готовы выслушать меня и протянуть руку помощи. Не удержавшись, я признаюсь им, что написала книгу по следам событий трехмесячной давности, и мне приятно видеть, что это производит на них впечатление. Конечно, я знаю, что они не будут читать эту книгу: мои друзья далеки от того, чтобы интересоваться литературой вообще, и даже то, что этот роман написал знакомый им человек, не сподвигнет их тратить вечера на чтение свыше 300 страниц текста. Им гораздо проще узнать все непосредственно из общения со мной.
А еще я давно смирилась с тем, что интерес к моему роману резко падает, когда кто-то из знакомых узнает, что за возможность прочитать книгу целиком надо заплатить деньги. Почему-то ни у кого не вызывает сомнений, что труд человека, рисующего картины, вяжущего носки или вышивающего бисером должен быть вознагражден, но всех удивляет, зачем нужно платить автору, написавшему книгу и потратившему на это месяцы труда, корректировок и творческих терзаний. Моя книга уже давно не принадлежит мне, я отдала право ее реализации сайтам, которые занимаются этим профессионально и имею ничтожно мало с каждого проданного экземпляра. Но даже в этом случае, мои знакомые умудряются просить меня «по-дружески» дать им почитать бесплатно, даже не понимая, что этим обесценивают мою работу и обижают меня.
Впрочем, для Люси и Артура, как я уже сказала, это не вопрос денег. Для них более интересно и важно, что происходит со мной сейчас, нежели в прошлом, описанном в книге.
В союзе Люси и Артура главное положение занимает, конечно, Люси. Она бойкая, энергичная, а медлительный, даже несколько флегматичный, Артур, привык ее во всем слушаться. Для меня их семья- это идеальное партнерство, основанное на взаимоуважении и многолетней привязанности, сменившей пылкую страсть.
Дочери Лана и Ирэна, две веселые хохотушки, все в мать, совершенно свободно говорят по-немецки. Дети всегда осваивают язык быстрее родителей. Новые нейронные связи в их мозгу образуются быстро, а речевой аппарат легко приспосабливается к иной артикуляции. Кроме того, армянские дети с ранних лет билингвы, они привыкли к тому, что учат сразу два языка: армянский и русский. Освоить третий не составляет труда, особенно в языковой среде среди сверстников.
Ирэне уже 18-ть и она недавно нашла себе жениха, тоже армянина. И ее уже, конечно, интересуют всякие любовные перипетии, поэтому она живо интересуется моим рассказом о Карстене. Но рекомендовать книгу ей я не могу: все-таки там слишком много постельных сцен.
Семья Артура очень гордится своим армянским происхождением, историей своих предков. Мне показывают исторические фильмы про Армению, и фильм про знаменитых выходцев из Армении, сыгравших значительную роль в мировой истории, культуре и политике. Так, я с удивлением узнаю, что у Министра иностранных дел России Сергея Лаврова есть армянские корни.
К сожалению, задержаться у друзей получается не часто из-за контроля Йенса. Я пока не признаюсь ему, что у меня есть школьные русскоговорящие друзья в Бад Бевензене. Ни к чему ему это знать. Дом Люси и Артура- это мое тайное убежище, которое может мне пригодиться в случае бегства, и я не собираюсь выдавать мужу мои явки и пароли. Задержки у друзей я «прикрываю» визитами в офис за проездными деньгами. Именно в эти дни я потом еду с Артуром и Люси на машине к ним домой, ведь до следующего поезда в Ильцен еще остается больше часа свободного времени.
Глава 8. Мужчина без прошлого и зарисовки быта немецкого бюргера
В эту осень я влюбилась в Германию. Я стала чувствовать ее. Мои языковые навыки тоже продвинулись далеко вперед, и я получаю теперь огромное удовлетворение от того, что я начинаю понимать звучащую вокруг меня речь. Сам язык уже давно не кажется мне грубым. Я прониклась его особой мелодией и жадно впитываю любые новые слова и звуки. Каждый вечер я с особой тщательностью выписываю в мой ежедневник, который я превратила в учебную тетрадь, немецкие слова, а чаще- целые выражения. Я слушаю сказки на немецком, потому что они наиболее легки для понимания. А после того, как Йенсу наконец надоест вставать по утрам вместе со мной, чтобы следить за моими сборами в школу, я найду себе приятное и полезное развлечение. Теперь пока я буду наносить макияж и пить утренний кофе, я возьму за привычку смотреть в гостиной новости по местному телевидению. Это передача типа российского «Доброго утра», ежедневно по утрам выходящая в эфир и разогревающая народ позитивными новостями и полезными советами перед началом рабочего/учебного дня. Здесь освещается все подряд: от новинок моды и хроники светских событий до рецептов выпечки пирога, гороскопа и прогноза погоды на сегодня. Я не понимаю большую часть из просмотренного, но мне нравится слушать немецкую речь, и я считаю, что это полезно для усвоения языка. Рекомендации смотреть телевидение и слушать новости нам давали и в школе, да и сестра Вероника, исходя из собственного опыта, тоже советовала мне смотреть регулярно развлекательные шоу и программы.
Как и любой немецкий гражданин, Йенс обязан платить за телевидение, независимо от того, смотрит он его или нет, и вообще имеется ли собственно в доме телевизор. Налог на телевидение входит в число обязательных в Германии. Поэтому глупо не использовать то, за что и так заплачено, тем более с пользой для себя.
В доме Йенса нет книг, совсем. Одну единственную, какой-то роман-вестерн, я нашла в прикроватной тумбочке Йенса вместе с каучуковым коричневым дилдо. Для меня, выросшей в семье, где стены всех комнат от пола до потолка, словно в библиотеке, уставлены книгами и где ни дня не проводят без чтения, это необычно.
Много раз я хотела найти в доме хоть какие-то фотографии, но здесь их тоже нет, как будто у Йенса совсем нет прошлого. Ему 60, и мне с трудом верится, что не осталось никаких следов от его прежней жизни. Однажды я напрямую решаю спросить его об этом. Он извлекает откуда- то из шкафа старый потертый фотоальбом. Но большинство фотографий в нем отсутствует, видны только следы клея на месте вырванных снимков. Куда он их подевал? Он прячет их от меня специально? Ответов на эти вопросы я не получу никогда. Среди тех фотографий, которым повезло остаться, несколько нечетких пожелтевших снимков какой-то заснеженной дороги перед незнакомым домом, на дороге сидит собака. Собака еще на нескольких кадрах. Две или три фотографии маленького Йенса, в том числе такая знакомая для меня, рожденной и воспитанной в СССР, фотография ребенка, позирующего с игрушечным телефоном и трубкой, поднесенной к уху.
– Сколько тебе тут лет?
– 5 или 6, – сияет Йенс, – смотри какой я тут кучерявый.
Действительно, здесь он прямо-таки маленький арийский ангелочек: светлые глаза и белокурые густые кудряшки. Сейчас в его стрижке «полубокс» с собранным пирамидкой маленьким чубчиком как у пупса трудно угадать былую роскошь кучерявой шевелюры. Фотография абсолютно такого же формата, какие я видела во множестве у себя на Родине. Практически в любом альбоме советской семьи можно встретить фотографию сына или дочери с игрушечным телефоном. Точно такая же стоит и на полочке в квартире у Жени. Такое совпадение в жанре съемки, выбираемой фотографами тех лет в двух абсолютно разных странах, тоже поражает меня. Конечно, я считаю уместным промолчать про фотографию Жени, имя которого словно красная тряпка для моего супруга. Ведь он прекрасно понимает, от кого исходит реальная опасность вернуть меня обратно и к кому я убегала не так давно.
– Но почему так мало фотографий? – спрашиваю я. Ведь после детских фото наступает провал, как будто все остальное время стерто ластиком и его не существовало вовсе: ни юности, ни полицейских фотографий времен службы, ни фотографий родителей… Правда, я видела в компютере и на стенах детских комнат много фото Леа и детей, но это уже совсем другая цифровая эпоха. А что же было между детством Йенса и двухтысячными?
Йенс отмахивается: остальные фотографии потерялись при переезде. Приходится сделать вид, что я поверила.
До определенного времени я не задумывалась о том, почему Йенс живет в такой большой квартире. Когда я только приехала в Германию, я понятия не имела, в каких квартирных условиях живут другие немцы, поэтому воспринимала увиденное как норму. Квартира Йенса располагается на втором этаже двухэтажного здания, обычной панельной коробки, какие можно встретить и в России на каждом шагу. Подобные панельные дома есть в Бад Бадентайхе только в двух местах: на нашей улице и за железнодорожным переездом, где живет мама Йенса. Они совершенно не похожи на типичные немецкие домики и коттеджи из красного и коричневого кирпича с черепичными крышами и выбиваются из общего ансамбля своими скучными непритязательными фасадами. Такие дома ожидаемо было бы встретить в Восточной Германии, где после Второй мировой войны на протяжении нескольких десятилетий дислоцировался контингент советских войск и где насаждался стандартный для всех советских республик архитектурный стиль, известный всем под названием «хрущевки». Правда, в отличие от типовых советских пятиэтажек, бадбодентайхские панельные дома имеют лишь 2 этажа, в них находятся 4 квартиры по 2 на каждом этаже. Несмотря на то, что наш дом небольшой, его жильцы умудряются никогда не сталкиваться со мной ни во дворе, ни на лестничной площадке. Еще прошлой осенью до свадьбы Йенс познакомил меня с проживающими в квартире напротив русскими- супружеской парой с 2-мя детьми, но с тех пор я больше никогда не встречалась с ними.
Снизу под нами живет перманентно беременная молодая немка, у которой четверо малышей. Сейчас она снова ходит с большим пузом. Йенс как-то сказал мне, округлив глаза, что все ее дети от разных мужчин. По-видимому, забеременев в очередной раз, она осталась на время без всякого мужчины, потому что я не слышу никакого мужского присутствия на этаже подо мной, только ее окрики, да смех или плач детей вперемежку с топотом маленьких ножек, с которых начинается каждое утро и заканчивается каждый вечер. Впрочем, остаться матерью-одиночкой со множеством детей в Германии- это не такое уж большое несчастье. Скорее, наоборот, учитывая размер детского пособия Kindergeld на каждого ребенка и те льготы, и социальные выплаты, которые причитаются самой матери. Вполне возможно, что для этой блондинистой толстой неряшливой немки рождение потомства является своеобразным бизнесом и способом вести достаточно безбедное существование.
Интерьер квартиры Йенса тоже напоминает обычную «совковую» квартиру со всей этой старой мебелью, кухонными шкафчиками из ДСП, гарнитуром в гостиной, точь-в- точь похожим на тот чехословацкий, который с боем и очередями в профкоме «выбили» мои родители, когда 80-х получали свою квартиру от завода. Я нахожусь совершенно определенно на территории, которая до падения берлинской стены, относилась к ФРГ, капиталистической половине разделенной Германии, но тем не менее, какие- то элементы, близкие к советскому быту эпохи 80-х, в квартире Йенса для меня очевидны. Не потому ли, что Бад Бодентайх находится на самой границе, рассекавшей прежде два германских мира, западный и восточный?
Яркие цветастые коврики из AliExpress, и такие же дешевые фотообои на дверях в гостиной, всякие безделушки, вазочки, подсвечники из цветного стекла, купленные в магазинах «Все за 1 евро», только дополняют дешевый и совсем не «западный» облик квартиры Йенса. И все же у него целых 11 комнат, если посчитать сюда прихожую, ванную, туалет, отдельный благоустроенный балкон и 2 Kelle (кладовые).
Впервые я поняла, что Йенс живет в очень большой квартире для одного даже по немецким меркам, когда в школе нас попросили составить рассказ на немецком языке «Моя квартира». Классический топик по иностранному языку. Когда на уроке дошла очередь до меня, и я начала зачитывать свое сочинение: «Meine Wohnung hat 8 Zimmer.+2 Keller und Balkon» («Моя квартира состоит из 8 комнат, 2-х подвалов и балкона»), все уставились на меня с нескрываемым удивлением. Даже Рита не смогла сдержать удивленного возгласа. С этого момента я стала задумываться, а дальнейшая история с Jobcenter, моими пособиями, которые уходили на счет Йенса, его настойчивое желание добиться от Леа через опеку встреч с детьми на его территории, и письма моего мужа после моего бегства в Россию, – все это в конце концов сложило воедино пазл, почему государство продолжает оплачивать Йенсу аренду такой большой жилплощади и почему ему был просто необходим брак со мной. Вместе с детьми и со мной в квартире в итоге его манипуляций оставались по-прежнему прописаны 4 человека, поэтому Йенс Хаас, глава большой семьи, имел полное право получать субсидии от Jobcenter на аренду многокомнатной квартиры.
На стенах в гостиной, где мы когда-то устраивали веселые вечеринки с Карстеном и где Йенс проводит большую часть времени за своим компьютером, висят несколько репродукций с египетскими пейзажами: пирамиды в отблесках красного заходящего солнца, караваны верблюдов, цепочкой бредущие по зыбким пескам.
– Почему именно Египет? – спросила я Йенса еще в первый мой визит в Германию. -Ты был там?
Выяснилось, что он нигде не был. Йенс никогда не пересекал границы собственной деревни, за исключением того давнего времени, когда жил в Гамбурге. На сайте знакомств, где он выложил свой профиль, он указал в качестве места проживания Гамбург. Так он выглядел более привлекательным в глазах потенциальных невест. Вряд ли какая-то незнакомка обратила бы внимание на мужчину из не никому неизвестного Бад Бодентайха. В Гамбурге когда-то проходили годы молодости Йенса, его служба в полиции, поэтому он, видимо, счел, что не слишком погрешит против истины, если напишет в анкете про Гамбург. Ну и прикрепит к этой анкете свое фото лет на 10-ть моложе.
– Я переехал сюда из Гамбурга после отставки, – пояснял Йенс.
– И ты больше нигде не был, кроме Гамбурга? – удивлялась я.
– Ну, теперь вместе с тобой я побывал в Дании- отвечал он, намекая на наше с ним путешествие на остров Эрё для заключения брака.
Мне сложно понять, как человек с паспортом Евросоюза может добровольно отказывать себе в удовольствии свободно передвигаться по Европе. Фобия Йенса летать на самолетах не является чем-то редким в наше время, я знавала таких людей. Муж моей подруги с последнего места работы, достаточно успешный топ-менеджер, тоже боялся авиаперелетов. Но для путешествий в пределах Европы Йенсу достаточно сесть на поезд или в автобус. Будь у меня возможности Йенса, я бы точно не сидела на одном месте. Его ограниченность, отсутствие любых интересов, кроме явного акцента на сексуальных перверсиях, еще больше отталкивают меня от него.
Еще одну стену в гостиной украшают фигурки обнявшихся мультяшных мальчика и девочки с красным сердечком над их головами и надписью «Love is…» – увеличенная и превращенная в декоративную картинку версия вкладыша популярной некогда жевательной резинки. И тут же, в странном соседстве, копия гравюры Дюрера: графический рисунок сложенных в мольбе кистей рук- намек на принадлежность хозяина дома к евангельской вере.
До приезда в Германию, я полагала, что немцы в своем большинстве католики. Однако оказалось, что почти половина жителей всей Германии и подавляющее большинство проживающих в Нижней Саксонии- протестанты, принадлежащие к Евангелической церкви. Прямо за нашим домом находится такая церковь, современное здание, больше похожее на молельный дом, почти неприметное среди других домов на нашей улице. Да, это точно не католический храм, мощь и красота которого никого не заставит пройти мимо! Впрочем, Йенс на самом деле не верит ни в Христа, ни в черта. Он вообще далек от всякой религии, кроме собственной веры в себя и свое могущество управлять людьми и событиями по своему усмотрению.
Наш балкон выходит во двор, на противоположной стороне которого находится такая же панельная двухэтажная коробка, как наша. В одной из квартир этого дома на первом этаже живут Удо и Берта, и их маленькая внучка Таня, плод любви Карстена и Мануэлы. Именно бабушка с дедушкой занимаются воспитанием малышки, пока родители устраивают свою личную жизнь.
На балкон я хожу часто, чтобы курить. Здесь Йенс тоже все устроил для удобства и полного наслаждения процессом: круглый столик с пепельницей, на который можно поставить пивные бутылки и кружки с кофе или чаем, пластиковые стулья, утепленные подушечками и пледом, мохнатый коврик на полу, в теплом густом ворсе которого утопает нога. На подоконнике хранится запас его сигар и початая пачка моих сигарет, набор разноцветных зажигалок. И повсюду ряды прекрасных комнатных цветов в горшочках. Оазис гедонизма.
Перевесившись через перила с сигарой в зубах, в своем длинном махровом халате, словно стареющий миллионер на балконе собственного отеля на Канарах, Йенс машет рукой идущему с работы Удо. Удо устал, он работает каменщиком и встает ни свет, ни заря, пока все еще спят. Ему надо кормить и одевать Берту которая не работает, и свою маленькую внучку, которую он любит как родную, хотя Мануэла, мать Тани, всего лишь его приемная дочь. Иногда по вечерам походка Удо не просто усталая, но явно неустойчивая. Йенс говорит, что он крепко выпивает у себя в гараже после тяжелого рабочего дня, и теперь его ждет дома хорошая взбучка от Берты.
Больше всего времени я провожу в спальне. Это место, где я могу уединиться, и спокойно заниматься своими делами. Я знаю, что это бесит Йенса, но по другому быть не может. Мне нужно мое личное пространство. Здесь находится наша большая супружеская кровать, которая служит мне и учебным столом, и местом, где я ем и сплю. Она занимает почти все пространство комнаты. Большое окно обрамляют тяжелые бархатные шторы насыщенного малинового цвета. Если их задернуть, в комнате даже во время самого солнечного дня станет абсолютно темно. Тогда на потолке загорятся наклеенные Йенсом звездочки из светящейся фольги, имитирующие звездное небо. Он любит такие дешевые трюки, как, например, фотообои на дверях, изображение на которых зрительно расширяет пространство. Дверь нашей спальни, благодаря такой картинке, как будто выходит в сад с видом на южное море.
Конечно, из-за моей зависимости к курению, я вынуждена постоянно выходить на балкон, при этом мой путь вынуждено лежит через гостиную, где почти всегда находится Йенс, проводящий часы напролет за компьютером. Йенс использует каждый мой перекур как возможность общения со мной. Он тут же выходит вслед за мной и начинает спрашивать, как прошел день в школе, какие мужчины сегодня флиртовали со мной. Мужчины – главная тема, которая его интересует. Он заводит разговоры про них при каждом удобном случае. В хорошем настроении я иногда подыгрываю ему, иногда просто отмалчиваюсь или отвечаю односложно.
Еще одна причина выйти из спальни: голод. Приходится идти на кухню, что-то накладывать в тарелки, наливать кофе со сливками и нести это назад в спальню. Я не готовлю ни себе, ни Йенсу. Каждый сам по себе. Я всегда с удовольствием готовила для Жени и даже для Карстена, но никакого желания выкладываться для Йенса у меня нет.
Йенс всегда покупает полуфабрикаты. Даже жареная картошка с колбасой – и та в упаковке из фольги, нужно просто высыпать содержимое на сковородку. В Германии есть все для ленивых хозяек. Йенс говорит, что готовить из натуральных продуктов не экономно, они стоят дороже. Гораздо проще и дешевле разогреть уже готовые котлеты и готовый гарнир, съесть полбанки действительно вкусного густого фруктового йогурта, и завершить трапезу кофе с молоком и куском Apfelkuchen или другим готовым пирогом из супермаркета. В качестве десерта Йенс иногда покупает виноград и бананы. Бананы я не люблю, их ест он. А виноград предназначен для меня. Еще он покупает упаковки всевозможных чипсов и снеков, но я практически не прикасаюсь к ним, не хочу закидывать эту гадость в организм, достаточно того, что я травлю его сигаретами.
Йенс делает покупки ежедневно. Это разнообразит его день так же, как и ежедневная стирка и принятие ванны. Чем еще ему заниматься, ведь он не работает. Целый день сидеть у компьютера и смотреть всякие сайты- по мне, так можно с ума сойти от скуки. В Бад Бодентайхе два продуктовых супермаркета- Lidl и Aldi, это крупнейшие розничные сети в Германии и, кажется, вообще в Западной Европе. Их точки есть в каждом населенном пункте. Что-то типа наших «Магнита» и «Пятерочки», да и ассортимент практически тот же. В Aldi Йенс наведывается реже, потому что он дальше от нашего дома и цены там бывают повыше. Но зато этот супермаркет расположен по пути к маминому дому, и когда Йенс навещает Герду, он заезжает за покупками туда.
Более удобно Йенсу наведываться в Lidl- он всего в пяти минутах от нас, находится при въезде в город (мы живем на окраине Бад Бодентайха, судя по тому, как близко подходит лес к нашему дому). И хотя до магазина можно дойти пешком, Йенс предпочитает велосипед- так удобнее, чтобы не нести покупки в руках. Так делают все местные, у кого нет автомобиля.
Сборы в магазин- это целая церемония, и я жду ее с нетерпением, потому что только в те короткие промежутки, когда он уезжает за покупками, я остаюсь совсем одна в квартире и могу порыться в документах, проверить, не припрятал ли он снова важные письма, предназначенные мне. Йенс собирает в рюкзак пустые пластиковые бутылки из-под своего дешевого пива, от которого воротил нос Рональд, муж моей сестры, когда они приезжали к нам в гости. По мнению Рональда, это не пиво, а просто дешевое пойло. По мнению Йенса, и такое сойдет, потому что можно набрать целую упаковку на вечер по невысокой цене. Когда я указываю ему на вред такого количества пива в принципе, он говорит, что его врач напротив рекомендует, потому что это снижает давление. Приятная замена лекарствам, которых Йенс не употребляет, и хорошее оправдание своему ежедневному пьянству.
Бутылки можно сдать в супермаркет, загрузив их в специальный аппарат. А взамен получить чек, который примет кассир на кассе и сделает скидку на сумму от сданной тары. Немцы экономно относятся к материалам, и к переработке отходов подходят не так, как в нашей России. Домашний мусор в Нижней Саксонии разделяют по пакетам, отдельно для пластика и фольги, отдельно для бумаги, и биоотходов. Особенно важно отделять первую категорию с упаковочными материалами, они кладутся только в специальные желтые пакеты (Gelbe Tonne), которые Йенс и другие жители могут бесплатно получать в почтовом отделении. Заполненные пакеты Йенс прихватывает с собой, когда отправляется в магазин за покупками, чтобы оставить на выходе в мусорных контейнерах, так же разделенных по видам отходов.
После сбора рюкзака Йенс идет в подвал в Keller за велосипедом. С балкона я могу видеть, как он выводит его на улицу по маленьким порожкам с обратной стороны дома, и отправляется в путь. Теперь можно быть уверенной, что в течение получаса он дома не появится, и наступает счастливый момент, когда я могу походить свободно по комнатам, посидеть в гостиной на софе и полазить по шкафам и ящикам в квартире.
Мне хочется узнать побольше о муже, о его прошлом. Но вот удивительно: в доме нет никаких писем, никаких документов. Это означает одно: Йенс отвез их куда-то в другое место или в доме есть тайник, который я не могу найти. Единственное, на что я натыкаюсь, это подписанные мной когда-то под давлением Карстена в кабинете адвоката Йенса бумаги на оформление детского пособия (Kindergeld) на моих сыновей. Теперь я знаю, что затея провалилась, раз они вернулись назад.
Я с самого начала предупреждала Йенса, что это бесполезная затея, потому что мои сыновья не только не прописаны в Германии, но и не являются гражданами тех немногих государств Восточной Европы, которые входят в Евросоюз, и студенты из которых могут получать пособия, даже находясь за пределами Германии. Но полгода назад Йенс был твердо намерен каким-то образом провернуть эту аферу. Бумаги зарыты глубоко под чистыми листами бумаги формата А4 в нижнем выдвижном ящике у компьютерного стола. Я на всякий случай достаю их и рву на части. Не хочу, чтобы имена моих детей и их данные где-то фигурировали, я не доверяю человеку, с которым живу. Куски разорванной бумаги приходится прятать в мой рюкзак, иначе Йенс непременно увидит их среди прочего мусора и будет задавать вопросы. Выкину завтра по дороге в школу.
Когда Йенс вернется, я снова спрячусь в спальне. Разложу на широкой кровати свои тетрадки и учебники и буду делать домашнюю работу. Не знаю, чем бы я занималась, если бы не школа. Благодаря учебе, я каждый день могу выходить в свет, а не киснуть в четырех стенах, а выполнение домашнего задания коротает мне часы с обеда до вечера. После уроков я включаю себе какую-нибудь аудиокнигу на Youtube и слушаю часами, пока не наступает ночь. Под голос диктора часов в 10-ть я уже проваливаюсь в сон. В отличие от мужа, мне завтра рано вставать, чтобы успеть на утренний поезд до Ильцена.
И хотя для Йенса по-прежнему принципиально важно, чтобы мы спали в одной постели, я знаю, что раньше 3—4 часов ночи он в нашу спальню не придет. Так и будет сидеть у себя в гостиной за компьютером. Большая супружеская кровать с двумя матрасами позволяет нам не соприкасаться телами, когда он ляжет на свою половину. Я проснусь на мгновение, услышав, как он заходит в комнату, покрепче закутаюсь в свое одеяло и отвернусь к стенке. Всю оставшуюся ночь мне придется спать на этом боку, потому что у меня вызывает отвращение даже мысль дышать его дыханием. Это Вам не как в песне Вячеслава Бутусова, а совсем наоборот. Излишне говорить о том, что сплю я исключительно в пижаме.
Иногда, до того как он закончит свои ночные бдения за компьютером, сквозь закрытые двери я, внезапно проснувшись, слышу, что он с кем-то общается по телефону. Это явно не мама, слишком поздно. Разговаривает в расчете на то, что я уже сплю, и это пугает меня. Я выхожу из спальни и разговор сразу же прекращается. Иду с сигаретами через гостиную на балкон и вижу, как Йенс, не ожидавший моего появления, быстро сворачивает экран дисплея. Он поворачивается ко мне с лучезарной невинной улыбкой:
– Что случилось, шаци (дорогая)?
– Ничего, я просто захотела в туалет, а теперь хочу покурить.
Я подхватываю с софы плед и кутаюсь в него на ходу. Все-таки на улице уже осень.
Он идет вслед за мной, на ходу распечатывая свою сигару, и несет какую-то отвлекающую ерунду по поводу погоды и бессонницы.
– Кальт (холодно).– говорит он поеживаясь, но продолжает стоять на балконе в халате и тапках на босу ногу.– А почему ты не спишь?
Он проверяет по моим репликам, не слышала ли я его разговор, что именно я слышала и не от этого ли я проснулась. Но я уже давно знаю, как себя надо вести с этим человеком.
– Я спала, только вот выпила много кофе перед сном. Пришлось вставать в уборную.
Говорю безмятежно и естественно. Я ничем не выдаю себя, и Йенс успокаивается.
– Ладно, пойду попробую снова заснуть, – зеваю я и топаю назад в спальню. Еще несколько минут я размышляю о том, с кем Йенс мог разговаривать посреди ночи, но потом проваливаюсь в сон уже до утра.
Глава 9. Вылазка за краской для волос или Как довести мужа до паники
Он действительно следит за мной. У меня не паранойя.
Поначалу он вскакивает даже по утрам, когда я собираюсь в школу, чтобы наблюдать за мной. Даже несмотря на то, что он ложится спать в 3—4 часа ночи, ему не лень подниматься вместе со мной в 7 утра. Вот и сегодня, почесываясь и позевывая, стеная как ему хочется спать, он натягивает растянутые треники и футболку и тащится за мной в гостиную. Там он сидит бесцельно в своем компьютерном кресле, пялясь на то, как я одеваюсь и крашусь. Конечно, он не забывает при этом отпустить какое-нибудь замечание типа:
– Русская фрау! – смешок.
Я делаю вид, что не понимаю, о чем речь, хотя мне ясно, что он намекает на то, как тщательно я наношу косметику на лицо. Так, по его мнению, делают только русские женщины. Он повторяет эту «шутку» из раза в раз, так что она уже завязла у меня в зубах.
– Wie, bitte? – спрашиваю я, едва сдерживая раздражение.
Раньше я думала, что по-немецки вопрос «что» должен звучать «Was?» Потом Йенс и Карстен сделали мне замечание, что так делают только крайне не вежливые люди (и иностранцы, как я). Правильно говорить «что, простите?» Теперь я отвечаю ему только так, подчеркнуто вежливо.
Он малюет воображаемый круг на лице, имитируя наложение макияжа, и смеется.
Я ничего не отвечаю, продолжая свою процедуру. Но внутри меня все кипит. Невероятно бесит, когда за каждым твоим движением пристально и неотрывно наблюдает пара глаз. Особенно, когда ты красишься! От его взгляда я теряюсь, движения становятся неловкими. Рука дрогнула, и стрелка, которая должна была тонкой линией лечь по верхнему веку, превращается в корявый зигзаг. Я психую и ухожу в ванну поправлять линию в уединении перед большим зеркалом. Дверь в ванную тоже не закрывается на защелку, но я знаю, что сюда он не сунется. Как- то он попытался войти, когда я принимала душ, но получил такой отпор, что предпочел больше не нарушать эту границу.
Он включает компьютер, снова зевает, идет налить себе кофе – в общем, пытается придать какой-то смысл своему раннему подъему. Но единственный смысл в этом всем-не спускать с меня глаз, следить, не собираю ли я вещи, чтобы снова убежать от него. Это и смешно, и противно.
К счастью, спустя несколько месяцев, ему это надоест. Убедившись в том, что я никуда не собираюсь бежать, он, наконец, расслабится и предоставит мне счастливую возможность быть полноценной хозяйкой в гостиной по утрам. Тогда я смогу краситься и смотреть утренние передачи по телевизору, в то время как он будет высыпаться после своих ночных бдений у компьютера.
Йенс не экономит на воде: на свои «хотелки» ему ничего не жалко. Каждый день он обязательно принимает горячую ванну, наполняя ее ароматными маслами и пенящимися гелями для душа. Все полочки над ванной и ее бортик у стены с маленьким окошком уставлены красочными флаконами. Но я не могу позволить себе такого удовольствия, даже душ я принимаю в лихорадочной спешке. Я знаю, что пока я моюсь, Йенс роется в моем рюкзаке. Я пару раз заставала его за этим занятием, выходя внезапно из душа и специально не выключив воду, чтобы он думал, что я все еще там. Никакие скандалы, последовавшие за этим, не могут убедить меня отныне, что он оставил эту затею. Я все время боюсь за свои документы, и у меня уже вошло в привычку прятать паспорт под половичок в разных концах комнаты, пока я купаюсь. Телефон я беру каждый раз с собой: я еще не забыла, как он копировал мою личную переписку и как в марте, спустя пару недель после моего приезда, они с Карстеном украли мой мобильник.
В один из дней Йенс покупает мне краску для волос совсем не того оттенка, который мне нужен. Я использую его промах как шанс получить разрешение самой пойти в магазин за нужными мне покупками. Ему нечем крыть, и он соглашается. Мне выдают 30 евро, и, довольная тем, что, наконец, могу сама выбирать, на что мне потратить деньги, я отправляюсь в Aldi. Во-первых, там выбор больше, во-вторых, этот супермаркет находится подальше от дома, и я смогу еще прогуляться. Любая возможность вырваться из дома радует меня. Поэтому после Aldi, где, кстати, тоже не находится нужного мне оттенка, а стало быть покупка откладывается на завтра (в «Rossman» в Ильцене все есть наверняка), я сворачиваю в сторону парка. Там я немного прогуливаюсь по его тихим аллеям, выкуриваю пару сигарет на лавочке у самой кромки воды, наблюдая за танцем уточек по водной глади, и лишь потом нехотя поворачиваю домой. Мой телефон внезапно начинает вибрировать от настойчивых звонков Йенса. Началось!
– Да?
– Марина, где ты?
– Я иду домой.
– Прошел уже целый час,
– И что?
– Супермаркет находится рядом, ты уже должна была вернуться!
– Я ничего не должна. Я зашла в парк.
– Но ты не сказала мне, что ты идешь в парк!
– Я решила это внезапно! – психую я и отключаюсь.
Теперь мне точно не хочется домой. Я оказываюсь как раз рядом со станцией. Сажусь под металлический навес и пытаюсь успокоиться. Все мое существо противится тому, что от меня требуют отчета за каждый мой шаг. Кровь просто закипает в жилах. Снова закуриваю сигарету и начинаю листать телефон в поисках расписания поездов. Давно уже хотела съездить в Брауншвейг, тем более он на одной транспортной линии с Бад Бодентайхом. Почему бы и нет? У меня с собой целых 30 евро, хватит и на поездку, и покушать, и на путь назад. Сейчас куплю билет и пусть Йенс бесится, сколько хочет.
– Марина!
Я поднимаю голову и оторопело смотрю на возникшего как из под земли Йенса. Он тяжело дышит, бедолага. Сразу видно, что мчался на своем велосипеде как бешеный. Да, моя поездка в Бранушвейг откладывается снова на неопределенный срок.
– Марина! – почти визжит он, весь красный от гнева и чрезмерной физической нагрузки- Что ты тут делаешь???
Ах, ну да, я же сижу на станции, явный признак того, что я решила сбежать.
– Я же сказала тебе, что я гуляю.
– Ты сказала, что ты гуляешь в парке. Я не нашел тебя там. Потом Мануэла, спасибо ей, сказала, что видела тебя по дороге сюда!
Черт бы побрал эту Мануэлу и моего муженька с ней в придачу. Но это еще не все. Он извлекает из кармана какой то исписанный ручкой лист, и я только при ближайшем рассмотрении понимаю, что этот такое. На прошлом уроке в школе мы всем классом отрабатывали тему составления официального письма. Написание писем в Германии, как я уже говорила, должно строиться по четко определенным шаблонам. И официальное письмо входит в программу нашего будущего экзамена. Мне достался вариант составить письмо учителю о том, что я заболела и не могу посещать занятия.
Испещренный красными Ритиными пометками листок мог вызвать подозрения только у такого больного на голову человека, как Йенс. Не сразу до меня доходит, что он решил, будто я на самом деле написала такую записку в школу, чтобы не прийти на занятия, а вместо этого отправиться в гости к моему несуществующему любовнику.
Я не могу удержаться от смеха. Йенс непонимающе таращится на меня.
– Да это же мое школьное упражнение! ?bung! Понимаешь, ?bung!
До него наконец доходит, и напряжение постепенно сходит с его лица. Он тоже облегченно смеется. Мы идем домой. Вернее я иду, а он едет на маленькой скорости, пытаясь подстраиваться под мой шаг, как конвоир. Я мрачно раздумываю о том, что так жить просто невозможно. Речь идет не только о свободе моих передвижений, а о контроле вообще. Он снова в мое отсутствие рылся в моих вещах, даже в школьных тетрадях и учебниках, ведь этот листок находился там.
После моей самовольной прогулки по Ильцену и после моего неудавшегося похода за краской для волос Йенс начинает более активно поднимать тему о том, что мне необходим любовник. Он помешан на страхе, что я заведу себе кого-то на стороне, поэтому хочет найти мне его сам, чтобы все это происходило под его контролем и у него на глазах. Заодно это удовлетворит и его потребность в визуальном наслаждении процессом. Я уже давно подозреваю, что он снова активировал мой аккаунт на сайте сексуальных знакомств «Poppen», слишком часто он сворачивает окно дисплея, когда я внезапно вхожу в гостиную. Сам процесс поиска невероятно увлекает и возбуждает его. Ведь он ведет переписку от моего лица. Незнакомые мужчины принимают его за соблазнительную русскую фрау, которая ищет легких связей, и пишут ему соответствующие непристойные предложения, которые заводят его физически и питают его сексуальные фантазии.
Я постоянно повторяю одно и то же:
– Йенс, мне не нужен мужчина и мне не нужен секс.
Это, конечно, неправда, но если я скажу, как есть, мне не отбиться от его предложений.
Он удивляется, я вижу, что он не верит.
