скачать книгу бесплатно
– Кто – она? – я отвлёкся от мыслей, понимая, что утерял связь в его словах.
– Как кто? Вирь-ава, наша хозяйка леса. Я тебе о ней потом расскажу, как свидимся ещё. Бывай, московский.
Я ничего не понял, но улыбнулся на прощание. Солнце шло к закату, и казалось, что стволы вековых сосен темнели. Шиндяй ушёл левее, песок осыпался под сапогами, и скоро он скрылся за косогором.
На ходудостал пачку. Захотелось её смять, но подумал – не стану, ведь она больше не моя, чужая, и скоро оставлю её на перекрёстке.
Да, вон он, виднеется впереди. И правда, колючки растут на углу, густые, как трон для восседающего здесь нечистого. Тишина вокруг какая-то зловещая, будто вся округа смотрит на меня со всех сторон. И Вирь-ава, хозяйка эта лесная упомянутая, тоже. Я уже верил во всё это. Во всяком случае, знал, что, совершив ритуал, пройду дальше и вернусь на кордон другим человеком. Таким, каким и хотел стать, уезжая из Москвы.
…Там я, как научил Шиндяй, и оставил сигареты. Положил, посмотрел на пачку в последний раз совсем без сожаления. И правда, сразу стало как-то легко, спокойно.
Я понял, что стану новым человеком, которому Шиндяй при встрече не откажет пожелать здоровья. И мы поздороваемся, а потом я обязательно узнаю больше про этого таинственного колдуна тамбовских лесов.
Отпуск в самом начале, времени ещё много.
Глава вторая
По ту сторону великой воды
Летом всякий кустик ночевать пустит. Так говорит баба Надя, видя, что мне не очень-то нравится спать в моей половине дома, и каждый вечер я выношу надувной матрас, ищу место в саду среди старых разлапистых яблонь.
Что говорить, жильё, которое купил здесь, в посёлке под названием Жужляйский кордон в Тамбовской области, было не ахти какое. Впрочем, что мог требовать, ведь хозяйка права – она уступила мне половину в избушке «по цене дров».
Ох, раз сто она мне уже именно так и сказала, а на лице читалось: «А ты чего ж хотел, каких хором ждал, московский?»
Я постепенно начал знакомиться с местными жителями, о которых обязательно расскажу. Скажу лишь, что никто из них ко мне не обращался по имени, а называли по-разному и одинаково одновременно: «столичный», «москвич», «залётный». Интерес я вызывал неподдельный, но осторожный. Новый человек здесь и правда был, как событие.
Я прожил тут уже три дня, но ко мне по-прежнему присматривались, не понимая, что за диковинная птица, зачем здесь, и надолго ли? Многие, как понял, завидовали бабе Наде, потому что продать в этой глуши половину дома даже «по цене дров» – штука сложная. Я обратил внимание, как много хороших домов, сложенных из сосновых брёвен, стояли здесь угрюмые, пустые, с заколоченными крест-накрест окнами. Ещё больше было домишек сутулых, кривых, продавленные временем крыши которых едва виднелись в зарослях.
В моей половине, видимо, долго никто не жил – подробностей у хозяйки я пока не расспрашивал. Внутри было неуютно, словно в сарае. Днём – душно, а под утро, наоборот, можно озябнуть до пробивной дрожи, хотя июньские ночи здесь тёплые.
Хозяин из меня, конечно, никакой, поэтому о том, чтобы навести порядок и хоть немного придать уюта, я как-то и не задумывался. Да и к тому же лежать в саду, положив руки под голову и глядя сквозь листву, как на небе загораются звёзды, – что может быть лучше? В Москве почти и не видно звёзд. Из разговоров я знал, что вдали от цивилизации звёзды намного ярче, но не думал, что настолько!
Недалеко от моего домика – овраг, внизу которого протекает извилистая речушка, которую местные так и называют – Жужляйка. Что означает «ляй» я давно понял – ручей, а вот «жуж» – никто этого понятия из обихода мордвы-мокши объяснить мне не мог. Считали себя местные мордвой? Похоже, что нет, хотя вопросов о национальной принадлежности я стеснялся – в Москве говорить на такие темы давно стало неприличным.
Среди моих скромных пожитков, которые взял с собой из столицы, была и складная удочка. В Жужляйке я и пытался поймать хоть что-то на мякиш хлеба. Какая-то мелочевка всё время дёргала крючок, снимала насадку, но подсечь и хотя бы взглянуть на мелкого хвостатого мошенника мне так и не удавалось. Меня это не смущало, и я сидел у воды, несколько раз купался в холодной даже в такую жару речке.
Солнце было ещё высоко – июньскому дню конца нет. Решил полежать в саду в теньке, может быть, и поспать. Становилось немного скучновато, точнее, непривычно от такого размеренного ритма жизни. Я машинально доставал телефон, хотел что-нибудь посмотреть в интернете, но тот грузился очень вяло. Да и сотовой связи почти не было. Нужно забраться повыше, чтобы позвонить. Ничего не остаётся: только ходи, дыши, думай, созерцай, и ничего более.
Я до конца не понимал, нравится мне, или нет, такой необычный ход времени. В любом случае, мой отпуск заканчивается только к началу июля, так что или привыкну, или сбегу в Москву раньше. Друг, с которым мы вместе работаем, невольный «соучастник» моего случайного выбора места для поездки в российскую глубинку, помню, сказал после того, как я вслепую ткнул в карту России: «Веди блог, лучше в видео-формате, и выкладывай постепенно. Будет много подписчиков, денег заработаешь кучу».
Куда там! Интернет загрузку ролика не вытянет и за сутки, да и в такую жару вообще ничего не хочется делать, даже просто писать, выражать мысли. Да их попросту нет, и это самое главное. И это хорошо.
Так думал я, лёжа отмахиваясь от комаров. Летало и жалило на Жужляйском кордоне, похоже, всякая тварь, оправдывая название. Писк комаров нарушил новый звук – знакомое шуршание сапог по траве. У уже понял, что это Шиндяй бродит по саду, но он бывал обычно по утрам. Я привстал, опираясь на локоть, и окликнул его.
– Что орёшь на всю округу. Не в лесу! – пошутил он.
– Думал, ты это, не ты.
Он посмотрел на меня:
– Курить тянет?
– Да как сказать. Нет, вроде бы, – сам не знал, вру, или нет.
– Ну, тогда здравствуй, добр молодец, – он протянул руку. Я всё ещё полулежал, и вскрикнул, когда он резко поднял меня на ноги. Вес у меня около восьмидесяти килограмм, так что удивился, откуда столько крепкой и спокойной силы в этом сухом и жилистом товарище.
– Да я, собственно, за тобой. На рыбалку пойдёшь? – спросил он. – А то смотрю, мне тебя аж жалко стало. Ты, как пень, сидишь у Жужляйки, и чего только, думаю, он там высматривает? Там отродясь кроме тритонов да лягушек ничего не водилось. Ладно, что болтать языком зря. Захвати лопату у хозяйки, а склянка у меня с собой.
Мы шли копать червей к забору – моя соседка водила кур и ещё какую-то живность, и там была навозная куча.
– Сидишь, говорю, как пень, – повторил по дороге Шиндяй. – А вот знаешь ли о том, что человек вообще сделан из пня? Нет? Дело было в старину. Ходил бог по земле, захотелось ему воды напиться, вот он пенёк и увидел. Без рук, без ног, само собой. Попросил его воды принести, а тот и говорит, мол, как? Погоди, тут копай! – он снял крышку со стеклянной банки, насыпал на дно навоза, при этом помяв его в ладонях, чтобы стал мягким, рассыпчатым. – Пень тот тридцать лет без дела простоял. А богу-то пить охота, и он велел пню встать. Тот зашевелился, выросли у него вдруг руки да ноги, глаза вылупил, побежал поить создателя. Так вот и первый человек появился, – Шиндяй расправил спину. – Вот говорят, мол, от обезьяны. Чепуха. Из пня. Пеньки мы все и есть, так и живём, никто меня не переубедит. Сам к людям приглядись. Хоть с руками-ногами, а живут и ведут себя, как самые что ни на есть пеньки дубовые. Кстати, в старину хоронили людей тоже на пнях, были целые кладбища лесные, особенные, их жгли и разоряли во время крещения мордвы. Но это отдельная история, потом, может, расскажу.
– Это что же, мордовская легенда? – наконец-то у меня возник повод заговорить об этом. Я лишь слегка копнул, и из навоза показались лиловые хвостики юрких червей. Потревоженные, они быстро стремились удрать поглубже. Шиндяй присел на корточки, и держал в ладони банку, словно священный сосуд. – Всё голову ломаю: Тамбовская область – не Мордовия, эта республика по карте отсюда ещё километров пятьсот на восток. А названия всё-таки тут причудливые. Да вот и тебя зовут…
– В самой Мордовии живёт лишь треть от народа, который называют мордвой, а границы намного шире республики. Вообще есть целая территория финно-угорского мира – от Урала до самого Балтийского моря. А меня зовут не Шиндляй, а Виктор Петрович Шиндин, – ответил он. – Погоняло моё, само собой, от фамилии происходит, хотя она, как ты понимаешь, мордовская, – он огляделся. – Никто уж тут давным-давно мордовой себя не считает, просто всё перемешалось, как в одном котле. Но многое и сохранилось, потом поймёшь, а то и увидишь. А так здесь до прихода русских жил испокон веков именно этот удивительный народ. Мордва Поценья.
– Что значит – Поценья?
– Значит, по Цне, по реке жили. Ну, это как Поволжье, Подонье, чего ещё там бывает? Правда, никогда этот народ себя мордвой не называл, а звали сами себя мокша. Что значит мордва, спорят даже сами историки, по одной из версий, происходит от иранского «мардь», что значит «мужчина», или «мурдь», что значит «воин». Не разбери, в общем, как уж на самом деле. На Тамбовщине мало вообще кто об истории задумывается, но я вот просто интересуюсь, читаю, ищу. И историю про то, что Шкай сделал человека из пня, я, само собой, в книжке вычитал. Хотя б тебе, конечно, следовало бы наврать с три короба, что передалось мне знание от предков. Но не буду.
– Кто сделал, какой такой – Шкай?
– Да, так зовут верховного бога-создателя. Он же Оцю Шкай – великий бог, Вярде Шкай – высший бог, по-разному называли. У мордвы две народности, мокша и эрзя. Про вторую я почти ничего не знаю, меньше интересовался. Эрзя тут и не жила, а туда, уже к Мордовии дальше. У них немного по-другому всё, в смысле, имена богов, язык отличается. Но в целом у мокши и эрзи всё родственно, как у эстонцев и финнов, например. А все вместе – финно-угорские народы, которые, как говорю, от Урала до Балтики живут.
Я слушал, удивляясь. До этого мне казалось, что Шиндяй – обычный полуграмотный мужик из глубинки, и если и есть у него какие знания, то больше от жизненного опыта, общения с природой. А получалось, что читал и знал он, скорее всего, больше меня.
– Значит, мордва – коренное население Тамбовской области?
– Да, можно сказать так, но с оговоркой – лесной её части. В этих краях да, испокон веков жила мордва, а в степи – уже другие народности, степняки, ногайцы. Русские пришли сюда не так уж и давно, а Тамбов – это крепость русского государства на границе страны. Да, тут граница была, хотя поверить сложно. Это уж потом Русь-матушка от моря до моря растянулась, но прежде этого русские шли и шли по землям – мордвы, чувашей, марийцев, кого ещё там – эвенков, якутов, чукоч, ненцев и так далее до самых льдов. Вот так, московский.
– А обязательно меня так называть?
– Не обижайся. Уж так у нас в глубинке принято. Дадут прозвище, от него до старости не отстанешь, будет за тобой ходить, как тень. У тебя-то ещё не обидное, простое. А так у нас тут есть горе-пасечник Ну-ну – он всё время эту присказку говорит, так и пошло за ним. На соседнем кордоне Фаза есть – электрик, есть Центнер – это толстый такой, на краю живёт, дачник, неприветливый мужик, но ещё не приехал что-то. Бабки тут – Парфениха, Трындычиха, Харланка, есть Салманиха – одна на Пчеляевском кордоне кукует который год… опять же есть старик Пиндя, нахальник, как-нибудь познакомлю. Ацетон-пьяница жил – помер недавно, Вихранок тоже от этого на Красную горку убежал… У нас тут без уличного погоняла никак, Московский.
Он поднялся:
– Надо бы поспешить. Июньский день хоть и долог, да не вечен. А нам ещё до реки идти. Кстати, Цна река называется, наша главная тут водная артерия, через всю область тянется. Не бывал ещё на ней?
Я покачал головой.
– Многое упустил. Самая красивая река в мире, и чистая. Пошли, сначала ко мне заглянем.
Мы шли по песчаной центральной дороге.
– А в Цне много рыбы, поймаем что? – спросил я, думая, что здесь, наверное, водятся настоящие непуганые «крокодилы». Я захватил рюкзак, там была моя складная удочка, крючки, грузила и другие снасти. И, самое главное, фляжка с хорошим коньяком, который предполагал по прибытию на реку отхлебнуть сам, и угостить Шиндяя, чтобы ещё крепче упрочнить нашу дружбу.
– Рыба в Цне, конечно, есть, и разная. В старину говорят, даже в самом Тамбове ловили стерлядку, а уж тут я даже предположить не могу, сколько рыбы и дичи всякой водилось. Но теперь уж другое дело, иные времена, – он поправил кепку со сломанным посередине козырьком. Он не снимал её никогда, даже в самую жару. – Поймаем что, нет, какая разница? – продолжал он. – Это у вас там, может, в Москве, все с новомодными удочками сидят, и только ждут, когда же целый мешок натаскают. А мы тут по-другому думаем. В рыбалке весь смысл вообще не в добыче, а, – он на миг остановился, посмотрел на меня, и зашагал снова, – в самой возможности поймать, вот. Не знаю, поймёшь, нет. Именно вот сама эта возможность мне спать спокойно не даёт. Мечта поимки.
– А правда, что сорвавшаяся хорошая рыба всегда помнится больше, чем пойманная?
– Ещё бы, вот у меня случай на днях был, – и всю дорогу до дома Шиндяй рассказывал мне рыбацкие байки. Я не знал, насколько близки эти истории к правде, но сердце билось всё чаще. А вдруг и мне сегодня вечером попадётся крупная рыбина, леска натянется со звоном, и я её – нет-нет, всё-таки вытащу! И моя история обязательно закончится не так грустно, как у Шиндяя. Никаких обидных сходов! Закончится она ароматным, запечённым в саду на углях ужином из впервые добытого настоящего рыболовного трофея! Я даже запнулся о корень, что торчал из земли прямо посередине дороги. Замечтался…
– Смотри, не грохнись, у меня тут это запросто, лучше жди здесь! – сказал мой спутник. Я сначала и не понял, что мы пришли. Шиндяй жил на окраине. Дальше кустов можжевельника я не пошёл, хотя мне было интересно подойти ближе. Что ж, в другой раз, время наверняка будет. Пока ждал, мысленно представлял, каким должно быть жильё человека, которого все местные почитают за колдуна? Наверняка висят там по стенам вырезанные из дерева звериные морды и мордовские идолища. Невольно засмеялся от каламбура.
Шиндяй гремел чем-то, и вскоре показался с ведром, железным садком и двумя бамбуковыми удочками:
– Будешь на мою снасть ловить, а этой своей покупной хворостинкой лучше лягушек в Жужляйке гоняй, на другое она и не годится, – пошутил он. – Ну что, пошли к великой нашей воде!
Вечерами я иногда смотрел карту – она загружалась постепенно и при плохом интернете. Так вот, в некотором отдалении от кордона протекала река Цна – извилистая, местами довольно широкая, с заводями и затонами, где, как мне представлялось, было много-много рыбы. Места ведь лесные, почти что девственные. Но пойти туда одному я пока не решался.
Шиндяй относился к рыбалке как к таинству. Он не произнёс вслух, но я понял, что добраться до места лова мы должны незаметно. Чтобы никто из местных нас не встретил, не проводил «дурным глазом», не пожелал «ни пуха, ни пера» или чего-то такого же дурацкого. В общем, повёл меня Шиндяй окольными путями, и я чертыхался, когда задевал головой ветку, или внезапно проваливался ногой в канаву.
–Тшш! – мой спутник подносил палец к губам и смотрел строго. Истинный заговорщик.
К реке мы вышли внезапно – по берегу рос высокий «корабельный» лес, который обрывался высоким яром. Мы скатились вниз по крутой песочной насыпи, и в камышах я не сразу увидел длинную деревянную лодку. Почему-то подумалось, что на такой рыбачат индейцы. Шиндяй загремел цепью, положил аккуратно снасти и жестом приказал мне садиться. Я едва удержал равновесие – Шиндяй и опомниться мне не дал, он тотчас оттолкнулся резиновым сапогом от берега, и нас отнесло.
– Ловко, – только и сказал я.
– Ты хоть плавать умеешь, московский?
– Ещё бы. Я в бассейн хожу.
– Ааа. Но это тебе не поможет, – он засмеялся, а я невольно побледнел. – Ладно, шучу. Давай, налегай на вёсла, ты сегодня у меня будешь как раб на галерах. Далеко пойдём, вооон туда! Не оборачивайся, греби!
Сосновый хвойный запах смешался с прохладой воды, тяжёлым духом тины, пряным ароматом цветов. Хотелось дышать полной грудью, но не получалось – таким плотным казался воздух. Я немного ошалел с непривычки – всё-таки ничего подобного раньше никогда не видел и не ощущал:
– Какая же красота! – я поднял глаза и посмотрел на небо. Солнце уже не жгло так, как недавно, но плыть на закат оно, кажется, и вовсе не собиралось. Июньский день почти бесконечен, и в этом его сила. Со дна шли небольшие пузыри, и я подумал, что это роются мордами рыбы в поисках корма. Тут их наверняка очень много.
– Не болтай лишнего! – прохрипел Шиндяй, хотя я не произнёс ничего, кроме короткого восторга. Он жестом приказал сильнее давить на правое весло, и лодка стала заходить в один из поросших кувшинками затонов. Там не было течения, и похожие на большие лапы листья недвижно лежали на воде.
– Здесь будем, – прошептав, он опустил в воду привязанный к верёвке гладкий речной камень. Каждое его движение было спокойным, хотя и чувствовалось некоторое напряжение. Мне казалось, что Шиндяю не терпится поскорее забросить удочки. – Давай совсем тихо, я тут утром прикармливал.
И мы насадили упругих, извивающихся червей, закинули сделанные из гусиного пера поплавки. Удочка Шиндяя была для меня непривычная, бамбуковая и намного тяжелее современных, и я, последовав его примеру, воткнул её в специальную выемку.
Тишина. Мы ждём. Минуты бегут одна за одной, и только в такой момент будто и правда слышишь этот неспешный бег времени! Никому не нужна суета. Её выдумали глупые люди для того, чтобы истязать себя и других. А я вырвался, убежал. Вот так. Как поётся в песне у «Машины времени»: «Я не знал, что уйти будет легко!» Хотя и ненадолго, но смог же! И дышал, дышал теперь полной грудью!
Жаль только, не клевало. Шиндяю, видимо, надоело молчать, и он стал нарушать свои же запреты. Заговорил тихо:
– Ты там у себя-то, в Москве-реке, наверное и не рыбачишь?
– Да что там… рыбу трёхголовую ловить только. Загадили совсем Москву-реку.
– Да и здесь тоже не то, что раньше бывало, – он достал снасть, поплевал на червя. На жизнь и здоровье обитателя навозной кучу, похоже, пока никто из водных обитателей так и не покусился. – Я вот одну книгу люблю читать, Леонида Сабанеева, о рыбалке. Он при царе-батюшке рыбу удил. И славно удил. Зачитаешься, как раньше хорошо и интересно было, не то, что теперь. Сейчас человек много зла сделал, как специально, чтобы реки опустели.
– Я, честно, вообще никакой не рыбак, – признался я. – Но всегда думал, что рыба в этом деле – вообще не главное.
– Ну, это так и есть. Я ж говорю, смысл не в добыче, а в самой возможности поймать. Но и ещё вот что. Сколько бы рыбалок ни было, сколько зорь ни встречай у реки, никогда одна похожа на другую не будет. А всё почему, – он помолчал. Его поплавок всё время еле-еле «плясал» на воде, кто-то его то протапливал, то оставлял в покое. Шиндяй смотрел, почти не моргая, но руку на удочке не держал. – Этот смысл открывается далеко не всем. Не все могут понять, что в природе не бывает ни запретов, ни ограничений. Полная свобода. И потому никогда ничего неизвестно, что будет дальше. И даже если повезёт, поймаешь хорошую рыбу, то потом будешь не её долго вспоминать, а как ждал, надеялся и верил. Во. Красиво загнул, да?
Вдруг поплавок Шиндяя уверенно пошёл в сторону и утонул, скрывшись за большим и сочным стеблем кувшинки.
Шиндяй подсёк, и удочка согнулась в дугу, я смотрел не на воду, а на его напряжённую руку, на которой сжались мышцы так, что натянулась кожа и стали видны кости. Но борьба кончилась также быстро, как и началась:
– Эх ты, етиху в корень! – сплюнул он. Наверное, пожалел, что выругался, и добавил спокойно и разумно. – Вот, паря, и самого опытного постигает неудача!
Он достал удочку – леска повисла в воздухе без крючка и грузила.
– Как говорится, взяла – тяни, а сорвалась – не спрашивай. Вот так. Ты из города леску не привёз случайно?
Я кивнул.
– Вот, есть хорошие новости. А моя старая, «Клинская», времена перестройки ещё помнит.
– Кто это сорвался?
– Судя по всему, линь. Я видел, как блеснуло что-то зеленовато-жёлтое, да и по поклёвке, по всему это он. А мучил-то как, полчаса теребил, никаких нервов не хватит.
Я дал Шиндяю катушку японской лески. Он долго рассматривал её – не верил, наверное, что такая тонкая может быть крепкой. Не раз попробовал её на растяжение. Мне казалось, что вот-вот и у меня случится заветная поклёвка, и уж я-то не упущу момент, справлюсь! Покажу, что не хуже! Поимка хорошей рыбы представлялась мне не просто победой. Так и видел перед глазами недоумение на лице Шиндяя, когда я поймаю!
– Смотри, Шкай зажигает свечу! – сказал Шиндяй, и я поднял глаза.
Такого заката видеть ещё не приходилось!
Нужно быть мастером слова, чтобы это передать, а я не умею. Солнце – невероятно-большое и впервые такое близкое, шло к закату. Красный полукруг уже наполовину утонул в воде и купался, окуная бока. Солнце отражалось на ровной глади, по которой бегали жуки-плавунцы. – Предки верили, что закат – это свеча в руках бога. Так, наверное, и есть. Красиво ведь, да?
Шиндяй вовсе и не расстроился, что упустил рыбу:
– Сколько восходов и закатов встретил, а таких, цнинских, нигде не бывает! Даже красиво говорить тянет, стихами, хотя слагать не умею.
– Пробуй писать, может, и получится.
– Да я раньше бывало… а сейчас вот случается, интересные такие, необычные строчки сами собой на ум приходят, и откуда только? На рыбалке мысли, как пчёлы, без толку роятся в голове, а потом как сложатся, что сам диву даёшься. Вот, например: «Восход – как свадьба, лишь мгновенье»… А хочу продолжить, и не выходит. Не идёт, зараза такая, только ненароком рождается у меня что-то. Или – «Проснусь я днесь, и не увижу». А что не увижу – опять не знаю.
Он ловко связал поводок, вернул мне леску, я убрал в рюкзак, и вспомнил, нащупав железную фляжку.
– Будешь? – протянул Шиндяю.
– Что там такое? – он поморщился, мечтательность слетела с лица.
– Да коньячок хороший. Правда, очень хороший, в Москве брал в дорогом магазине. Марочный, в звёздах весь.
– В звёздах только небо бывает. Знаешь, мы вот с тобой про курево говорили. Был у меня один знакомец, так тот тоже рассказывал всё про сорта табака, и такой, и сякой, и тёмный, и золотой, и пряный. А по мне это как навоз – посветлее или покрепче, одна вонь. Так и здесь. Марочный яд, не марочный.
– Совсем не пьёшь? – спросил с небольшим огорчением. Мне подумалось, что, если Шиндяй немного пригубит, то станет что-то рассказывать особенное. Я отхлебнул. Странно, ожидал, что на губах появится жжение с ароматом дуба, горечью хвои, что-то такое изысканное, а отдало лишь неприятно спиртом, захотелось сплюнуть. Шиндяй, видимо, умел перебить настрой. Как есть – колдун.
– Чья бы корова мычала, моя бы – молчала, я тебе не вправе ничего говорить. Уж кто-то, а я – точно. Но, Миша, я бы тебе не советовал, – его слова меня пробрали. Есть что-то магическое в том, когда к тебе обращаются по имени, будто переходят какую-то черту и уже говорят прямиком в душу. – Ты ещё молодой, сколько тебе?
– Двадцать восемь.
