Женственность

Принцесс стрит выглядела приветливо тем утром, когда Клара направила стопы в отель «Каунти», но ей было не до того, чтобы разглядывать оформление витрин лавок и сияющие на солнце окна замка, что, казалось, парил где-то в облаках, словно сказочная твердыня, так как она была полностью погружена в то, что про себя называла «режиссурой» сценария своей жизни.

«Раскуси их, а потом подделайся под них по возможности». Так действовала Бекки, и так будет поступать она.

«Она категорична в своих суждениях», сказала томная дама в конторе. Она жалела теперь, что не попросила объяснить, что та имеет в виду, но, с другой стороны, она могла и не получить объяснений. Ничего, она выяснит всё сама.

Когда решающий миг настал, всякая «режиссура» вылетела у неё из головы, ибо леди Джорджиана внушила ей такой трепет, что она поняла лишь, что если кто кого и «раскусывает», то это леди Джорджиана – её. Её милость начала с того, что осведомилась, кухарка ли она, которой было назначено прийти. Когда выяснилось, кто она, миледи соизволила указать ей на стул и вопросила, имеет ли она что-либо против сквозняков (дверь и окно были широко распахнуты), на что Кларе хватило ума сказать, что нет. Затем началось тщательное изучение её притязаний, её образования, её учительской методы, её требований в части гонорара, её рекомендаций, – и всё это с угнетающей методичностью. Когда дело дошло до рекомендаций, Клара почувствовала, что её сердце трепыхается где-то в районе ботинок. Клара понимала, что имя фройляйн Поль не будет иметь веса в глазах аристократки.

«О, тень Бекки Шарп! Приди мне на помощь, – взмолилась про себя Клара. – Уж ты-то сумела бы справиться с ней! Что до категоричности в суждениях, тут всё ясно. Ей нравятся люди, которые склоняются перед ней, и не нравятся те, которые этого не делают. Это относится и ко мне. Должна ли я унизиться? Есть ли другой способ обезоружить её? Она словно препарирует меня живьём! Ужасное чувство, я как будто пытаюсь подняться по стеклянной горе, о которой читала в сказках, невозможно ни за что ухватиться на этой гладкой поверхности».

В это время сквозняк, подувший из открытой двери, разбросал по полу бумаги, лежащие на столе. Клара наклонилась поднять их. Здесь был трактат, озаглавленный «Спасение души из пламени» с инициалами Дж. М., а также пригласительная карточка с изящной коронкой в углу, которая напомнила Кларе о короне в гербе баронессы Сейфорт. Это навело её на мысль. До сих пор Кларе не приходило на ум воспользоваться именем покойной баронессы в своих интересах, но стоило попробовать обратиться к призрачной помощи из могилы.

– Я раньше никогда этим не занималась, леди Джорджиана, – она положила бумаги на место, вдруг обретя уверенность, – и поэтому у меня нет педагогической методы, как вы это называете. Я могла бы получить рекомендацию только от баронессы Сейфорт, но будь она жива, мне бы не понадобилась никакая рекомендация.

– Кто такая баронесса Сейфорт? – спросила леди Джорджиана с некоторым интересом.

– Эта дама меня воспитала, и её состояние я бы унаследовала, если бы у неё было время написать завещание.

– Это довольно… любопытно, – признала её милость и Клара сочла, что наступило время рассказать свою историю, что она и сделала, правдиво и рассудительно, – обретя, наконец, самообладание, – говоря о себе как о «ребёнке бедных родителей», не упомянув об их профессии (произнести слово «цирк» показалось ей слишком рискованным в данной ситуации) и перечислив всех титулованных приятельниц баронессы.

По мере того, как она говорила, на высокородном лице напротив появилось нечто вроде приветливости. Очевидно, легче чувствовать уважение к персоне, которая столовалась за столом баронессы, чьи ботинки расшнуровывала горничная, и если бы не поворот судьбы, имела бы все эти блага и сейчас, – чем к обычной искательнице места на рынке образовательных услуг. Наконец-то Кларе удалось зацепиться на скользкой поверхности.

– Это очень… любопытно, – протянула леди Джорджиана. А затем, с внезапным подозрением в бледно-голубых глазах, спросила:

– Полагаю, вы можете привести доказательства существования этой баронессы?

– Сколько угодно, – сказала Клара, сердито покраснев под сверлящим взглядом.

– Так вы нигде не служили! Это имеет свои преимущества, и наоборот. Боюсь, вам трудно будет угодить, раз вы привыкли к комфорту и вниманию. Я уже пострадала из-за манер, которые современные девушки считают нужным себе усвоить, – холодно сказала леди Джорджиана.

– Со мной вам это не грозит, учитывая, что вы возьмёте меня с улицы.

– С улицы? О, мисс Вуд, вы мне этого не говорили!

Клара взглянула в негодующее лицо напротив, и испугалась на миг, не была ли она опрометчива. Что ж, делать нечего, она станет ещё опрометчивей. Она ступила на скользкую дорожку, но удача может улыбнуться ей. Дорожка эта была одним из нескольких вариантов, которые она перебирала в уме во время беседы, но все они вели к одному и тому же. Она уже достаточно знала Англию, чтобы понимать, что титулы и скользкие дорожки порой пересекаются, и видя, что ситуация вновь становится критической, решилась на смелый шаг. Она собиралась произнести то самое слово, которое, за несколько минут до этого, считала недопустимо опасным.

– Ну, из цирка, это ведь всё равно, что с улицы.

Ледяное спокойствие лица леди Джорджианы сменилось признаками внутреннего волнения.

– О, мисс Вуд, как можете вы говорить такое! Улица ещё может быть невинна, но цирк! Вместилище порока! И вы хотите сказать мне…

– И всё же, если я не получу места гувернантки, мне придётся туда вернуться, – сказала Клара, становясь всё спокойнее, по мере того как автор «Спасения души из пламени» становилась всё более взволнованной.

– Нет, если я могу этому воспрепятствовать! Подумайте об опасности для вашей бессмертной души!

– Да, но у меня также есть тело, и его надо чем-то питать.

– Допускаю, – сказала леди Джорджиана тоном великодушной уступки. – Чем позволить вам ринуться в бездну, я лучше сама дам вам пищу. Но хотелось бы знать …, ваши родители были, по крайней мере, женаты? – вопросила она строго.

– У меня есть копия свидетельства, – сказала Клара так же холодно, как и леди Джорджиана, и добавила, более надменно, чем сама осознавала:

– Мне говорили, что мой отец был джентльмен, но, конечно, я была тогда слишком мала, чтобы судить об этом.

– Джентльмены, бывают, заканчивают свои дни в цирке, – бодро сказала леди Джорджиана. А про себя добавила: «Вуд – не обязательно плохое имя. Я знавала Вудов с неплохой родословной».

– Это большой риск, – сказала она вслух, после минутного молчания, во время которого в ней шла тяжёлая умственная борьба.

– Но если у меня нет другого выбора, как только принять его?

– У вас? О, я думала о своём собственном риске, если приму вас без дальнейших рекомендаций. Не имею ничего против ваших манер, – очевидно, вы вращались в хорошем обществе, – ваше раннее окружение не повлияло на вас, полено было выхвачено из пламени вовремя, и не моя рука бросит его обратно. Но мне надо посоветоваться с мужем, прежде чем принять решение, – (даже ещё не видав мужа, Клара поняла, что он был только предлогом выиграть время) – и у меня к вам ещё несколько вопросов. – А! Нелли, это ты!

В открытом дверном проёме показалась фигура посетительницы.

– Будьте любезны подождать несколько минут в гардеробной, – сказала леди Джорджиана голосом, в котором не было ни тени просьбы. – Мы вскоре вернёмся к нашей беседе.

Клара вспыхнула и, поднявшись в негодовании, была готова повернуть не к гардеробной, а к выходу. К счастью, она вовремя вспомнила, что это именно она была тут in spe (лат. искательница – прим. переводчика), в поисках места гувернантки. Чувство юмора пришло ей на помощь, – чувство юмора и Бекки Шарп. Разве Бекки не подбрасывала угля в камин с веселой улыбкой, когда ей было приказано сделать это? А подождать в гардеробной немногим хуже. Чем раньше начнёшь учить уроки жизни, тем лучше.

Она ждала в гардеробной примерно десять минут, когда пожилой джентльмен, по виду смахивавший на очень спортивного священника или весьма религиозного спортсмена, торопливо вошёл со шляпой на голове, на миг остолбенел, увидев её, и попытался выйти вон, когда Клара, сытая по горло одиночеством и неопределённостью, решила бросить вызов судьбе.

– Я не кухарка, – сказала она, быстро поднимаясь и доверительно улыбаясь в его довольно глупое лицо; она с первого взгляда увидела, что трепетать тут не перед кем. – Я – гувернантка, по крайней мере, надеюсь ею стать. Леди Джорджиана ещё не решила, но, может, вы ей поможете? Вы ведь сэр Александр Мюррей?

– Боже мой! – сказал сэр Александр, одной рукой стаскивая шляпу, а другую неуклюже протягивая Кларе. – Как же вы меня испугали! Кто вас сюда привёл? А?

– Я сама пришла. Мне сказали пойти сюда. У леди Джорджианы посетительница.

– А? О! Прошу прощения, – пробормотал баронет смущённо, он привык, что действия его высокородной супруги частенько ставят его в неловкое положение. – Прошу присядьте! Не хотите ли чаю? Чем могу служить? Э?

– Я вам скажу чем, – прямо сказала Клара, доверчиво взглядывая на него. – Да я уже сказала. Вы можете взять меня в гувернантки вашей дочери. Это только от вас зависит, так сказала леди Джорджиана.

– От меня?! Да что вы! – эта мысль так поразила сэра Александра, что он чуть было не расхохотался совершенно не к месту, но вовремя сдержался, боясь, чтобы не пострадала его солидность, приличествующая члену англиканской Высокой церкви и его бакенбардам, подстриженным так, как принято у церковных сановников.

– Конечно, у меня нет права просить вас о доверии, но вы могли бы испытать меня. Леди Джорджиана дала мне понять, что гувернантки обычно не имеют средств. Но я никогда раньше не была гувернанткой, и, хотя у меня нет средств, я – не то, что другие девушки без средств, понимаете?

– Да что вы! – снова сказал баронет, но в этот раз его солидность дала слабину, несмотря на клерикальные бакенбарды.

– Ну, во всяком случае, вы… вы – не такая серьёзная, как все они, – заметил он, отчасти вернув самообладание. – У гувернанток обычно длинные и унылые лица, тогда как у вас…

– У меня лицо – круглое как часы, знаю!

Сэр Александр, казалось, снова собрался уходить, но тут Клара услышала шум в соседней комнате и поняла, что времени у неё мало.

– Вы замолвите за меня словечко, так ведь? – сказала она, сама не сознавая настойчивости своего тона и взгляда.

Она не думала сейчас ни о Бекки Шарп, ни о Теккерее, повинуясь лишь интуиции и потребности момента. Добрую волю этого мужчины надо направить в свою пользу, и инстинкт подсказал ей путь к этому так надёжно, как не смог бы и сам Теккерей. Преимущество быть женщиной, преимущество, данное всем дочерям Евы, заставляло её действовать сейчас естественно и чуть ли не бессознательно. Она и не думала вызвать восхищения у этого пожилого мужчины, – да и зачем бы оно ей? – и всё же, без тени задней мысли, таинственное влияние пола, проявляющееся вне всякой логики, – даже если речь идёт о простом обмене любезностями, – совершало свою подспудную работу сейчас, как и всегда, когда мужчина и женщина, всё равно какого возраста и какой наружности, вступают во взаимодействие. Хотя сознательно Клара вовсе не стремилась играть роль игривой кокетки или покорной просительницы, она, будучи женщиной, смогла взять верный тон и придать взгляду нужное выражение, взгляду смелых карих глаз, которому нельзя было не повиноваться.

Хотя сэр Александр вытянул вперёд руки, словно защищаясь, она знала, что бой выигран.

– Что ж, я замолвлю словечко, – сказал баронет добродушно, а про себя добавил: «Славная, приятная девушка, она оживит наш дом, особенно после этой полудохлой мисс Спирз. А глаза какие красивые!».

Если мужчина седовлас, и к тому же идеальный муж и отец, это ещё не значит, что он слеп.

– Честное слово, это легче, чем я думала, – сказала себе Клара полчаса позже, покидая отель «Каунти» с двумя экземплярами «Спасения души из пламени» в руках. – Бекки должна быть довольна своей ученицей! Ура, Теккерей!

А тем временем леди Джорджиана растолковывала всё дело своему супругу.

– Я спасаю её от погибели, видишь ли. Если ей придётся вернуться в цирк, я прямо буду чувствовать себя виноватой. К тому же, похоже, что баронесса дала ей действительно distingué (франц. выдающееся – прим. переводчика) образование. Плохо, что она раньше не служила гувернанткой, но это лучше, чем быть такой мещанкой, как мисс Спирз, которая ковыряла в зубах, что за пример для Эллы! И потом, – задумчиво добавила её милость. – её цирковое прошлое всегда можно будет поставить ей на вид, в случае чего.

Глава 7. Эксперимент

Вполне естественно, что Клара, воодушевлённая успехом своего начинания, чувствовала себя очень довольной собой, а также и Теккереем, и жизнью в целом; если бы это довольство осталось в должных границах, скорее всего, удобное местожительство, предоставленное Кларе, осталось бы за ней на годы, а не на недели, как оказалось. То, что она успешно приноровилась к образу жизни обитателей Килнеддера, доказывалось растущей приветливостью леди Джорджианы, а также тем фактом, что сэр Александр дважды обращался к ней за советом, – один раз в связи со строительством коттеджа он желал узнать о сельской архитектуре в Австрии, а другой – по поводу больной женщины в деревне, которой надо было почитать вслух Библию, так как леди Джорджиана в тот раз забастовала. Клара с готовностью выложила всё, что она знала об архитектуре, и согласилась почитать. Хотя оба эти порыва диктовались лишь желанием быть настолько полезной своим работодателям, как полезна была Бекки Шарп обитателям Королевского Кроули, она была изумлена, когда спустя два дня почувствовала неподдельный интерес и к коттеджу, и к больной женщине, что весьма облегчило её задачу. Она, к своей радости, сделалась нечувствительна к сквознякам, – справедливая награда за улыбку, с которой она переносила их целую неделю. В классной комнате не было нужды лицемерить, учитывая, что она всегда страстно желала иметь домашних питомцев, не меньше чем кукол, и тем в большей мере, что баронесса не могла вынести в доме даже канарейки. А что до Эллы, то девочка завладела её сердцем с первой же минуты.

И всё было бы хорошо, если бы её врождённая опрометчивость, от которой бессмертная Бекки, уж конечно, была свободна, не подтолкнула её провести ещё один эксперимент. Судьбоносные строки из «Ярмарки тщеславия» ещё нуждались в дальнейшем доказательстве. Не то чтобы она мечтала повергнуть какого-либо поклонника к своим стопам прямо сейчас, ибо, хотя брак оставался её конечной целью, она ещё не вполне насладилась воздухом свободы; но всё же, для пущей уверенности, хотелось бы знать, не одурачил ли её Теккерей. Её любопытство было неподдельным; хоть ей и исполнилось двадцать, она, по причине затворнической жизни баронессы в последние годы, была более неуверенна в своих чарах, чем многие девочки пятнадцати лет. Пора было внести ясность. Однако, бросая взоры вокруг в поисках подходящего предмета, она не находила никого хотя бы отдалённо подходящего. Мистер Тодд однозначно был не в счёт. Её врождённое великодушие не позволяло ей нарушить его спокойствие, и так уже потревоженное сквозняками и зверинцем, кроме того, не такого ей хотелось. Визитёры приходили и уходили, а они с Эллой обедали вместе со всеми, но любая попытка самого мимолётного флирта с одним из молодых людей спортивного типа, вместе с которыми сэр Александр охотился на куропаток, казалась неосуществимой из-за всевидящей леди Джорджианы. Правда, старший брат Перси ожидался в скором времени домой, но, при ближайшем рассмотрении, Клара отказалась от мысли о нём. Она, конечно, опрометчива, но не настолько же!

Затем, совершенно неожиданно, подвернулась возможность.

– Опять этот ужасный вечер!

Говоря это, леди Джорджиана бросила записку через чайный стол.

Была вторая половина воскресенья и, согласно установившемуся обычаю, в холле пили чай en famille.

– Полагаю, надо идти, раз они ходят к нам. Но вечера у Драмкаски – это такая мешанина! У бедной Мейбл такие… широкие взгляды.

Сэр Александр пробормотал какое-то замечание, не слишком благочестивое, несмотря на всю его религиозность.

– В четверг я собирался обмерить новые строительные участки, но теперь не получится. Мы должны быть дружелюбны, э?

– Она просит привести детей. Мистер Тодд, будьте любезны, оставьте окно в покое! Душно невыносимо! Как же нам справиться? В коляске больше пяти человек не уместится, даже с Перси на багажнике. Вы же не возражаете остаться дома, мистер Тодд? А то ещё простудитесь в коляске! – её милость холодно улыбнулась над тем, что, по её мнению, являлось шуткой.

– Мисс Вуд приглядит за Перси, так же как и за Эллой, не так ли, мисс Вуд? Мейбл не будет против вашего появления, не рассчитывает же она, что я сама буду смотреть за детьми. Кроме того, она не так уж фешенебельна.

– Собаки тоже поедут? – спросила Элла, прожёвывая хлеб с маслом.

– А моя соня? – встрял Перси. – Уверен, Марк будет сидеть тихонько у меня в кармане.

– Без чепухи, дети, пожалуйста, – сказала леди Джорджиана, следя за движениями мистера Тодда, хотя бедный малый в эту минуту был занят булочками, и в сторону окна даже не смотрел.

– Но ведь она не фешенебельна? – настаивал Перси.

– Да, но сони – это её красная черта, – сказала Клара, поднимая довольно- таки злой взгляд от чашки, – а вот гувернантки – нет. Большая удача для меня, ведь мне так хочется побывать на настоящей вечеринке в саду.

– О, что вы, мисс Вуд! – умиротворяюще воскликнул сэр Александр. – Никто не собирается проводить красную черту на вас, даже будь вы…

– Соней?

Тут Элла и Перси в восторге чуть не попадали со своих стульев, а сэр Александр едва не потерял достоинства, поперхнувшись чаем, в то время как леди Джорджиана, не увидевшая ничего смешного, решила, что покойная баронесса давала своей протеже слишком много воли.

– Вот жалость, что Генри ещё не приедет в четверг, – заметила она, восстанавливая общее спокойствие. – Он – единственный человек из всех, кого я знаю, кому нравятся вечеринки в саду.

– Но Хэл же не человек! – возразил Перси, на что получил ответ заниматься своим делом, которое, на данный момент, заключалось в том, чтобы вытащить локоть из джема.

…

Четверг оказался ещё более серым днём, чем обычные осенние дни в Шотландии, однако он сулил Кларе приятное волнение нового опыта, которое она ощутила, выйдя из коляски и оказавшись перед огромным красным замком, в котором нынче собралось хорошее общество из целого графства и даже соседних. Миновав, в свою очередь, терпеливо улыбающуюся хозяйку, Клара обнаружила, что людской поток выносит её из дверей на самую высокую из террас, что одна за другой спускались на лужайку. Крепко сжимая ладошки своих подопечных, она старалась не потерять из виду розовые перья на шляпе леди Джорджианы, но уже они мелькали еле различимой точкой среди моря других перьев, цветов и оборок, и каждое движение толпы уносило их всё дальше.

– Не нужно держаться меня, – сказала леди Джорджиана, когда они вышли из экипажа. – Дети здесь хорошо ориентируются.

Что ж, Клара решила так и сделать.

Оглядываясь с нетерпеливым любопытством, она, не прошло и десяти минут, поняла, что большинство людей, явившихся сюда за развлечением, вовсе не развлекаются. Некоторые хозяева обладают даром правильно перетасовать своих гостей, а у других это не получается, и Клара увидела, что миссис Дансмор, скорее, терпит это огромное собрание, чем наслаждается им. Около двадцати молодых людей в национальной шотландской одежде маршировали туда-сюда по лужайке, фанатично наяривая на своих волынках. Обеспечив своим гостям этот праздник для глаз и ушей, – не говоря уж о празднике вкуса, устроенном в столовой, – хозяйка замка Драмкаски посчитала долг гостеприимства выполненным. Однако гости шлялись неприкаянно группками по двое-трое, недоверчиво оглядывая друг друга. У Клары сложилось впечатление, что тут никто никого не знает, и действительно, благодаря тому, что леди Джорджиана называла широтой взглядов миссис Дансмор, – широтой, которая охватывала не только почтенный класс арендаторов, но даже «презренных торговцев», – парк Драмкаски сейчас объединял элементы, которые и более искусному хозяину было бы трудно поддерживать в равновесии. Отсюда это чрезмерное использование лорнетов, отсюда эти надменно приподнятые брови. Вы почти что слышали жужжание вопросов «кто все эти люди?» и «откуда она их всех взяла?», а между тем в тёмных уголках сидели заброшенные одинокие старые дамы в старомодных шляпках, очевидно настолько подавленные общей атмосферой, что невозможно было не пожалеть их.

И все же само присутствие этих утомлённых людей, в их лучших нарядах, не могло не оживлять сцену. Один солнечный луч мог бы превратить унылую картину во что-то великолепное, Клара чувствовала это, оглядываясь вокруг. Как бы то ни было, Клара не могла вволю налюбоваться зрелищем за те два часа, что она уже здесь была. То, что для большинства присутствующих было скучным и привычным, ей представлялось удивительным, почти невероятным. Она так изумлялась, что, по сравнению с ней, даже Элла казалась пресыщенной. Клара никогда не видела таких аллей, таких террас, такого продуманного сочетания цветов различной окраски, она бы никогда не подумала, что кто-либо, кроме принца или эрцгерцога, мог бы жить в доме с таким обилием окон и башенок. По сравнению с этим Килнеддер был не более чем коттедж. Этот дом восхищал её и волновал гораздо больше, чем детей, на которых сказалась скука, разлитая вокруг, и которым скоро надоели волынки, и даже танец с мечами, исполненный на деревянной платформе, установленной на лужайке, не произвёл на них впечатления.

– Я слышал, в конце этой аллеи есть птичий вольер, – сказал Перси. – Пойдём посмотрим.

Но не успели они дойти до вольера, как были настигнуты леди Джорджианой, выглядящей почти возбуждённой.

– Элла! Перси! Идёмте со мной, дорогие! Алиса и Шарлотта хотят взять вас на озеро. Они ждут вас в лодке. Не беспокойтесь, мисс Вуд, мадемуазель Дюпон будет с ними, а больше лодка не выдержит.

И через минуту Клара обнаружила себя стоящей на террасе в полном одиночестве посреди толпы. То, что леди Джорджиана взяла на себя труд самолично отвести детей, ошеломило её. Уже позднее она узнала, что мать Алисы и Шарлотты – герцогиня, что, конечно, многое объяснило.

– Что ж, теперь можно вволю поглазеть, – подумала она с бодрым расположением духа, быстро вернувшимся к ней после минутного уныния. – Надо поискать хороший обзор.

И, позабыв о своей покинутости, она в течение получаса наслаждалась прекрасным видом, устроившись на скамейке в уголке, в то время как поток её мыслей тёк свободно, не сдерживаемый внешними обязательствами.

– Какое количество великолепно пошитых платьев (хотя они не вполне умеют их носить!) и пышных причёсок! Интересно, много ли у них своих волос, и все ли платья оплачены? Той даме не меньше восьмидесяти; и охота же тащиться на вечеринку в восемьдесят лет! А какой отвратительно богатой она выглядит! Эта соболиная накидка наверняка заставит всех женщин позеленеть от зависти. Причудливое сочетание старости и расточительства, выказываемое этим сморчком, недолго ещё будет тяготить земную поверхность, я так думаю. Если б я разрушилась до такой степени, я предпочла бы остаться дома и возносить молитвы, – хотя, кто знает! – может мне бы захотелось увидеть, как вон тот мужчина поворачивает голову, чтоб взглянуть на меня. И как ему это только удаётся, с такой-то толстой шеей! Экая выставка апоплексических особей сильного пола, – (сильного! Фройляйн Поль не понравилось бы это словцо!) – слишком уж они фиолетовые на мой вкус, а кто помоложе, те – кирпично-красные, видимо, переходная стадия к фиолетовому. Надо сказать, не больше одного на десяток женщин. Неудивительно, что так много незамужних мисс. Интересно, они флиртуют напропалую? По их виду не скажешь. Знают ли эти женщины здесь, что все эти мужчины буквально в их власти? Догадываются ли эти мужчины, что я – даже я, в своём простом чёрном платье, – увижу их у своих ног, если захочу, – если верить Теккерею. Узнаю ли я это наверняка? Я выгляжу бедной, одинокой, жалкой, раз эти прекрасные дамы так высоко поднимают брови, проходя мимо моей скамейки, но на самом деле я так же богата, как и они, ведь я тоже женщина, и, может быть, больше женщина, чем все они. Кажется, здешняя публика постепенно обретает равновесие, уже не так ожесточенно лорнируют друг друга. Но мне право жаль тех заброшенных старушек в уголке, – особенно ту в лиловой шляпке, что сидит под кедром, – никто её не привечает.

Через некоторое время Кларе пришло в голову, что террасы пустеют, через открытую дверь она заметила людей с чайными чашками в руках, – переполненная столовая не вмещала всех, – и вспомнила, что голодна.