Ницшеанский сорт

– Эй, творец, ты чего? Начинаешь бесить с раннего утра. Я уже почти спал.

Макс протянул мне ноутбук, одновременно выхватив из моей руки пакет с порошком. Вскрыл его указательным пальцем и вытряхнул все содержимое на стол.

– Ты только глянь!

– Ну, вот: «…с любовью, мама». Прекрасно!

– Ты смотри, кому адресован мейл! Мне! Я с ней не разговаривал уже четыре года. Последний раз в день, когда из клиники вышел. Сразу дал знать: мама, папа, за всё спасибо, но с этого момента наши дороги расходятся. Я вас люблю и всё такое, но вся связь только через сестру. Про «СТУК», я уверен, эта сучка Алиса проболталась.

– Мне не насыпай.

Этот смешной бубнеж с утра мог бы поднять настроение, если бы не отходняк и массивная атака из колонок. Не стоило рвать задницу в попытке проникнуться искусством. Инвентаризация барахла, втирающая как бы новый взгляд на как бы старые утверждения.

Красное сухое полилось на стенки бокалов. Жжение в носовой перегородке бодрит похлеще ледяного душа. Если уже расчерчено, то после двухсот капель сдашься. Глупо укорять себя, пустая трата времени и прихода. В итоге не ускорился и не замедлился. Рано или поздно вопрос встанет ребром, но с известным результатом. Монолог бредового художника требует сил, и раз уж назвался другом, то и умей слушать.

– Ты же знаешь, что я лежал в клинике? Это всё из-за моих экспериментов… Родителям так нравится себя оправдывать.

Конечно, я знаю, сотню раз слышал от Алисы. За Максом интересно наблюдать. Кусает ногти, словно провинившийся ребенок. Паузы между предложениями на полсигареты. Постоянно меняющаяся интонация. В этом лице авангард переживал диссоциативное расстройство. Для радикала Макс слишком расплылся в культуре. В его словах ни слова правды. Пробыл месяц в санатории с нервным срывом, а по рассказу – так в Кащенко. Я давно заметил, что у Макса склонность строить из себя жертву. Не в реальности, конечно, она ему таких возможностей не преподносит, а в его интерпретациях. Хрен знает, где он взял эту историю. Но с утра лучше слушать вранье, чем нытье.

– Первый раз меня поймали в тринадцать. С моим одноклассником… Тот период времени, как слоеный пирог: начинает вырисовываться характер, увеличивается круг общения и интересов, мечты становятся приватными, повышенный интерес к сексу, твой мир расширяет границы! В основе сексуального становления лежит познание в первую очередь мальчика. У меня был друг, с которым я имел возможность познавать человеческое тело. Просто взаимный интерес. Всё происходило само собой. Это обычное любопытство. Девочки в таком возрасте дуры.

– Тебе не за что оправдываться, особенно передо мной, – я думал, если подыграть, то всё закончится быстро, без насилия для ушей, но Макса перло, и он не думал останавливаться.

– Я просто хочу рассказать. Давай ещё по бокалу… Ну, и до шестнадцати мать ловила меня с разными ребятами. В итоге не выдержала и проговорилась отцу. Он консерватор, добившийся всего сам, сына-педика у него по природе быть не может! Вот он и сдал меня в клинику. Хотя я не совсем гей, ты же знаешь… Год я провел в дурдоме: психиатры, группы, арт-терапия и прочая херня. Вышел, уехал к бабушке. Это, кстати, её квартира. После смерти бабули ко мне присоединилась Алиса, так и остались здесь. Как видишь, гнусь, но не ломаюсь под натиском обстоятельств.

– Это с какой стороны посмотреть.

Заврался в край. Мне наплевать. Пока я на волне, мудро пропускаю через уши. Это его дело, хочет такой правды, пусть будет так.

Макс отказался быть сыном Риты. По его словам, из-за глубокой обиды на несправедливые решения. При том, что он знал о ее переживаниях. Её сердце выламывает от волнения, когда речь заходит о сыне. По рассказам Алисы понятно, что Рита любящая мать, и сын неправ, когда отстраняется от неё. После развода ей пришлось трудно: одна живет в Риме, новости о сыне получает от дочери, да и ту видит два раза в год. Макс снял с себя бремя называться её сыном, но материнство – труд, вызывающий сильную зависимость.

– Будущего нет, ни у тебя, ни у меня! Кругом бессмыслица. Вот ты ни хрена не делаешь и, возможно, прав. Но, похоже, тебе не легче. Вечность ближе, чем кажется! Реальность – это просто хлам. Я ведь художник, а чувствую себя весёлым обладателем свалки. Даже ты считаешь это хернёй.

– Не очень весёлым обладателем. Да и я не последняя инстанция. Мне казалось, вам нравится творить. Ты устал, парень. Наверное, пора тормозить с порошком. Тебя не зацепило ещё?

Спохватился, экзистенциальный параноик. Раньше думать надо было! Меня только прибрало, а он умудрился раскиснуть.

7

Говорить уже было не о чем, да и не особо хотелось. Родилась пауза. Сжимая пространство, она постепенно обрастала тишиной. Мы допивали молча, пока тишина ни зазвенела у нас в ушах. Первым не выдержал Макс.

– Достало! Пора заканчивать разливать лирику. Сегодня начнём перевозить «СТУК». Я в душ! Альберт приедет через час. Честно… не хочется его видеть, но куда мы без него? Подъезжай, как выспишься.

Гармонию студии нарушил дребезг дверного звонка. И это в тот самый момент, когда Сол Хадсон был готов нарисовать дождь! Вспомни пидора – и он на пороге! Алик, жри снег! Дай остыть пидорскому пылу и улетучиться мерзкому парфюму!

– О, привет! – Алик вошел самоуверенной походкой, наглыми глазенками оценил обстановку и выдал: – Уже почти десять часов, а ты еще трезвый… А, нет! Не подкачал, старик!

– Задел так задел! Молодец! Не переживай, в следующий раз получится.

Разбить бы говнюку лицо и настроение взлетит, но, думаю, при таких обстоятельствах сукин сын откажется платить за халтуру. Слишком обидчивы творческие спекулянты. Наверняка, думают о себе больше, чем являются. Алик не исключение.

– Смотрю, вы всё куражитесь. Может, хватит?

– Хватит?.. Что «хватит»?..

– …Максу задницу лизать! Он уже вполне взрослый мальчик.

Макс, да где же ты! Я его сейчас ударю в лицо, ногой, несколько раз! Если он не заткнет свою членососальню.

– Альберт, чья бы корова мычала. Это ты в прямом смысле лижешь ему задницу! Анилингвист хренов! Предъявляешь мне что-то?! Ему сейчас херово. Уверен, это твой креатив! Дам подсказку, раз сам не видишь… Макс похож на человека, который сильно устал.

– Ты пойми! Макси, он же художник, ему сейчас нужны силы! Нам открывать «СТУК» через неделю. Я не хочу очередного загула. Если ты сейчас выбьешь его из колеи, то сорвешь выставку. А это значит, мы окажемся в минусах. Ты, очевидно, тоже не заработаешь. Порядок вещей ясен?

– Вполне. Пойми, мой голубой пришелец, не я ему достаю! Он знает, что делает, или думает, что знает. Нюхнем по мировой?

– Подъезжай к вечеру в галерею. У тебя всего пять дней. Каталог пора сдавать в печать, а у нас ни фотографий, ни текста, а только куча коробок с разным дерьмом.

Вот тварь! Значит, на мировую не хочешь. Война снаружи и внутри. Обстановку разрядил прыгающий под «Космический ковбой» Макс. Художнику нравилась ритмичная музыка, он фанат Джей Кея с его перьями и шляпами.

– Подкинете до моста? – утром Алиса выглядит весьма строго.

На фоне стильной компании я в гейском халате, как недоразумение… Через секунду все свалили, и я снова один. Обыденный парадокс. Опустошение приходит вальяжно, зная, что его ожидают. Музыку монотонней – время должно растаять. Следовало думать об аккуратной груди и серых глазах Алисы, но я решил не догоняться. Когда отпускает, наваливаются тяжёлые размышления. Многое отходит на задний план: свидание, выставка, принципы, дружба. Важным становится другое – жалость к себе и презрение к окружающему.

Может, я завидую Максу? Творчество его дерьмо, но таково время. Похоже, раньше он свято верил в дело. Могу ли я порадовать себя соткой односолодового? Вряд ли… Одной все не ограничится. Все разлетелись по делам: жить, стремиться, радоваться, раздражаться. А я? А мне… мне что прикажете делать? Это у них проблемы (сдать, договориться, сроки, выставки), или у меня проблемы? Это я, открыв глаза, не имею планов дальше чашки кофе! Это меня стороной обходит время и место действительности! За что зацепиться, если ничего не разглядеть?

Сегодня, как и вчера, как и сто лет назад, небо замораживает болото. Петровский монумент отвращения, наполненный ницшеанским браком. Чем холодней воздух, тем мы свежее. Атмосфера разряжена и ничего не остается, кроме как двигаться по хаотичной траектории дальше, созерцая, ища возможность где-то зацепиться, убеждая себя, что это может быть важно. Общее небытие разрезано миллионами частных реальностей. Кругом прорастают цветы неведения. Впереди ещё один сон, который неизвестно когда закончится. Просыпайся и засыпай, город. Я здесь, я наблюдаю. Мерцайте и светите, вы, далекие свидетели.

8

Часто собираем дни по деталям. Душ, чашка кофе, мастурбация, несколько сигарет, обещания, стресс. Мысль за мыслью, и снова, так умирает день.

Я собрался, но все еще надеюсь, что Алиса забудет о встрече и тогда можно будет почать бутылку и провалиться в сон. Вряд ли будет по-моему, раз забренчал телефон.

– Запал не пропал? Утром ты был на низком старте. Через два часа у «Художественного»!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.