Русская история: неизвестное об известном. Истории русской провинции

Первая экспозиция Елецкого музея Ивана Бунина. 1988 г. Фото Р. Леденёвой

Выпускник Елецкой гимназии Кричевский А. М. пишет: «Гимназия давала глубокие и прочные знания, которые пригодились мне на всю жизнь… Богатство и влиятельность не решали успеха… Строжайшая дисциплина и порядок дали мне для жизни большую закалку, которую чувствую и поныне.».

Ему вторит М. М. Пришвин, в своём дневнике: «24 октября 1944 г. Вспомнил, как я несправедливо выступил в ″Кащеевой цепи″ против учителей Елецкой гимназии. Нужно было пройти таким 60 годам, чтобы учителя были поняты мною, как хорошие учителя.».

В своём дневнике Михаил Пришвин вспомнил себя – гимназиста в январе 1952 года: «Не знаю, делал ли кто-нибудь этнографическое исследование силы зла, известной в народе под именем нечистой силы. Никогда этим не занимался я, и не знаю, занимало ли что-нибудь исследователей, представителей разных народов о силе зла, но думаю, что наш русский чёрт чем-то очень отличается от всех чертей во всем мире. Но мне кажется, будто наш русский чёрт сильно отличается от всех иностранных чертей и каким-то образом связан с электричеством и авиацией. Если хорошенько углубиться в себя и улететь во времена конца царя Александра второго и начала царствования Александра третьего, то вспоминается учитель с большой бородой и мелом в руке у чёрной классной доски. Он доказывал нам, мальчишкам, формулами математическими, что человек никогда летать не будет. ″Будет! – смело возразил один дерзкий мальчишка. – Докажи! – улыбнулся Иван Васильевич. – Это доказано, – ответил Миша Алпатов, – почитайте Гоголя ″Ночь под Рождество″, как Вакула-кузнец оборол чёрта, сел на него верхом и заставил лететь его к царице за башмаками для своей невесты». Посмеялись, кажется, и утвердились в том, что летать можно только на чёрте.

То же и с электричеством было. Был этот разговор в самом начале царствования Александра третьего в Елецкой гимназии. Помню, как тот же самый Иван Васильевич в день коронации обещался показать электрическое солнце. Весть об этом солнце разнеслась по всему городу, и, когда вечером загорелась иллюминация, то мужская гимназия была окружена несметной массой народа. Слуховое окошко на самом верху здания, круглое, величиной, как нам кажется солнце, было освещено слегка жёлто-керосиновым светом, и в этом свете видно было, что Иван Васильевич усердно возился, показывался, исчезал и опять показывался. Заметно, ему что-то не удавалось, чего-то не хватало. Слышно было, как он с кем-то ругался, кого-то посылал к чёрту. Терпение в толпе истощилось, кто-то возле меня сказал: ″Ну, раз к чёрту обращается, погодим немного: чёрт большой мастер в этих делах″. И что же! только скажи он это слово о чёрте, вдруг светом великим, чудесным, невиданным электрическое солнце на миг осветило всех нас. И погасло. Об этом сейчас не расскажешь. Для того нужно детство и время, когда электричества на улице не было. Чудесный свет на одну минуту залил всех нас. В слуховое окошко в жёлтом керосиновом свете высунулся Иван Васильевич и крикнул: – Больше ничего не будет! – Чёрт пошутил, – сказал мой сосед, – не надо было путать чёрта в такие дела.».

Изучая писательские дневники, выясняются интересные факты из жизни гимназиста Пришвина. На страницах дневника, который писатель вёл на протяжении всей жизни, описан яркий эпизод детства – побег в Азию.

Гимназист Михаил Пришвин

12 сентября 1885 года в мужской гимназии случилось чрезвычайное происшествие. На уроки не явились Михаил Пришвин, Николай Чертов, Владимир Тирман и Константин Голофеев.

Каждый бежал по своей причине: кто-то бежал от неразделённой любви, кто-то – по бунтарской натуре, кто-то от ненавистных уроков, латыни, Закона Божьего, гимназического устава и полицейских порядков. А ведь именно по этим дисциплинам необходимо было иметь оценку отлично.

Сейчас, даже трудно представить, что Мише Пришвину знания никак не давались. Учился он плохо, даже очень плохо. Уже в первом классе его оставили на второй год. Через два года его догнал младший брат Сергей, с которым он сидел за одной партой. Вспоминая потом гимназическое время, писатель однажды скажет: «Ни одного предмета из всего, что преподавалось в школе, я не любил, не понимал, и если в чём-нибудь успевал, то брал это только насилием, зубрил».

Особенно боялся маленький Пришвин латинской грамматики, из-за которой, собственно, и бежал в Азию.

И у мальчиков созрел план: бежать в Азию. Сначала сплавиться на лодке по реке Быстрая Сосна, потом добраться по ней к Дону, «а из Дона по берегу Азовского моря». Кто признает их, кто будет искать? Но к счастью или несчастью на квартире у Голофеева нашли записку уведомляющую, что мальчики отправились в Азию. Инспектирующий Федюшин тут же известил об этом уездную полицию, и поиски начались незамедлительно.

Обсуждая план, друзья сразу договорились: не выходить на берег, не разводить костров. Но когда ночью на реке в лодке стало совсем холодно, один из мальчиков дрогнул: «А может, сдадимся, пока не поздно?». Все остальные наотрез отказались. «Вперед и только вперед!».

На третий день приключений, когда ребята радовались свободе, тем более они уже были в 30 верстах от Ельца, вдруг на берегу послышался звон дорожных колокольчиков. Мальчишки быстро причалили к берегу и хотели спрятаться на деревьях. Вдруг не увидят, вдруг пронесет. Но Мише пришла идея получше: прятаться надо под лодкой. Но, беглецы упустили одну деталь: лодка была мокрой, а дождя в тот день не было. И знаменитый на весь Елец полицейский, подойдя к лодке, сразу обо всем догадался. Тут-то все и закончилось.

Полицейский не стал их бранить, выкручивать руки, а даже устроил с маленькими преступниками пикник и стрелял уток. А в беседе с подростками рассказал, как его самого выгнали из шестого класса гимназии. Но каждый из пойманных знал: наказание ещё впереди и позор неминуем.

«Они прибыли в гимназию как раз во время большой перемены в сопровождении пристава, и я видел, как их вели по парадной лестнице на второй этаж, где находилась приёмная комната директора гимназии Николая Александровича Закса. Трое шли с понурыми головами и хмурыми лицами, а Пришвин заливался горькими слезами», – лаконично повествует об этом событии учащийся той же гимназии Д. И. Нацкий, коренной житель Ельца, впоследствии многие годы работавший врачом в железнодорожной больнице.

Всю жизнь после этого Пришвин с горькой иронией вспоминал шутку, которой встретили неудачливых беглецов гимназисты: «Поехали в Азию, попали в гимназию».

Один из участников побега, Константин Голофеев, в своих показаниях заявлял: «Первая мысль о путешествии была подана Пришвиным, которому сообщил о ней проживавший с ним летом кадет Хрущов, а Пришвин передал об этом Чертову, а затем мне. Устроил же побег Чертов».

История сохранила документы. Согласно одному из них, «…педагогический совет, рассмотрев все вышеизложенные обстоятельства, признал, что ученик Чертов был главным руководителем всех поименованных учеников и, располагая денежными средствами, приобрёл на остальных влияние, которым и воспользовался для задуманного им путешествия, что им же, Чертовым, куплены револьверы, ружья, топор, порох, патроны и лодка; остальные ученики, по убеждению педагогического совета, были только исполнителями задуманного Чертовым плана, увлекшись заманчивостью его предложений, а потому совет постановил: ученика II класса Николая Чертова уволить из гимназии… а остальных, Пришвина, Тирмана и Голофеева, подвергнуть продолжительному аресту с понижением отметки поведения за 1-ю четверть учебного года».

Вот такой случай произошёл с Михаилом Пришвиным в гимназии. Позднее он опишет эпизод в своей книге «Кощеева цепь». Правда в ней не будет ни слова о том, как мальчики плакали и сдавали друг друга.

Когда Михаилу исполнилось пятнадцать лет, он в запальчивости оскорбил учителя, другой преподаватель написал докладную записку, по результатам рассмотрения которой единогласным решением педагогического совета Михаил был исключен из гимназии. Это документально подтверждённый исторический факт. Более того, будущий писатель остался с «волчьим билетом», без права поступать в какое-либо иное учебное заведение. И только благодаря ходатайству родного дяди, брата матери – богатого пароходовладельца, Михаил отправился доучиваться в Тюменское реальное училище.

В революционные годы, Михаил Михайлович возвращается на несколько лет в Елец. Сначала – в родное Хрущёво (сегодня это Становлянский район). И даже там, в любимом и дорогом сердцу Хрущёво он не нашёл покоя: в октябре 1918 года местные крестьяне предъявили его семье «выдворительную».

Жизнь часто преподносит странные сюрпризы. Так было и Михаил Михайловичем. Он становится учителем географии в Елецкой мужской гимназии, давшей ему когда-то «волчий билет» в жизнь. И Пришвин встает за кафедру преподавателя.

Будущий писатель налаживает краеведческую работу, некоторое время служит заведующим библиотекой в селе Стегаловка, организует городскую библиотеку. А самое ценное, что сделал Пришвин, он по поручению Отдела народного образования спас от уничтожения книги из барских усадеб и перевёз их в Елец.

Михаил Михайлович, хорошо понимая и зная природу вещей, людей, деревьев, птиц и зверей, так и остался неразгаданным до конца, даже своими собратьями по перу».

От себя добавлю, что Пришвин создал первую коллекцию Елецкого краеведческого музея.

В «Автобиографическом конспекте» за 1881 год Бунин запишет: «С конца августа жизнь с Егором Захаровым (незаконным сыном мелкого помещика В. Н. Рышкова, нашего родственника и соседа по деревне Озерки) у мещанина Бякина на Торговой улице в Ельце. Мы тут ″нахлебники″ за 15 рублей с каждого на всем готовом.».

Торговая улица… Центральная, фасадная, деловая часть города. Печально знаменитые своими разгулами елецкие миллионщики, нравы которых хорошо отображены в рассказе Лескова «Грабеж», предпочитали здесь строить свои особняки, причём их первый этаж отдавался под магазины и лавки.

«Запах пекарен и железных крыш, мостовая на Торговой улице, чай, булки и персидский марш в трактире ″Карс″… Политые из чайников полы в лавках, бои знаменитого перепела у дверей Рудакова, запах рыбного ряда, укропа, романовской махорки», – атмосфера, ежедневно окружавшая ученика начальных классов Елецкой гимназии Ивана Бунина.

Торговая улица в Ельце. 1900-е годы

Улицу обслуживал водопровод, построенный задолго, чем во многих губернских центрах. В начале столетия в просторном особняке XVIII века открыли синематограф «Экспресс», куда, наверняка, мог заглядывать, приезжая позднее в Елец, будущий писатель. В этом доме, взятом под республиканскую охрану, до последней поры размещался кинотеатр «Ударник». Сейчас, по-моему, школа искусств, что тоже приятно.

Сегодня улица стала пешеходной. Вновь забелела лепнина на фасадах особняков. Рассеяные тени от ажурных кованых ворот легли на восстановленную кое-где прежнюю мостовую. Тихо поскрипывают самовары на цепях над входом в чайную. Зажигают свет стилизованные под старину фонари, шумят фонтаны, и отбивают время Елецкие куранты на старинной водонапорной башне, прозванной в народе «Хренниковской».

Т. Н. Хренников в купе поезда из Ельца. 1996 г. Фото Владлена Дорофеева

Водонапорную башню в Ельце построили в 1872 году, и она до 1932 года снабжала водой центральную часть города. В начале 70-х годов её спас от сноса начальник городского коммунального хозяйства Александр Яцунов, фронтовик, кавалер ордена Славы. А в ноябре 1974 года горожане впервые услышали мелодичный звон Елецких курантов мастера-часовщика Михаила Гребёнкина.

По дороге с юбилейных торжеств, когда Ельцу исполнилось 850 лет, я ехал в одном купе с композитором Тихоном Николаевичем Хренниковым и спросил у нашего славного земляка о водонапорной башне: «Небось вашего отца или деда собственность?». Он улыбаясь ответил: «Мы бедные были, это родственники были богатые, купцы Хренниковы. Я потом, в тридцатых, своего брата по этой линии, от лагерей спасал.».

Торговая улица в Ельце. 1900-е годы

Торговая улица берёт свое начало в Чёрной слободе, где провели свои молодые годы главные персонажи бунинской «Деревни» – братья Красовы: «… на этой полугоре, среди вросших в землю мазанок с прогнившими и почерневшими крышами, среди навоза, который сушили перед ними для топки, среди мусора, золы, тряпок…».

А недалеко, у старинных городских ворот, над высоким берегом Ельчика, к Торговой улице примыкал Бабий базар. «Базар как будто другой город в городе. Очень пахучие ряды. В обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идёшь в гимназию – сколько их!». Дороги гимназиста Арсеньева…

По этим улицам Бунин ходил в гимназию. 1900-е годы

С этим древнейшим местом связано множество легенд. И сегодня бытует предание, что здесь в средние века продавали татары в рабство русских пленниц.

По-разному складывалась судьба Ельца в далеком прошлом. То становился он центром кружевоплетения, богатым уездным купеческим городом, «сапожной» и «хлебной» столицей России, а то пропадал на века со страниц летописей.

Так случилось в четырнадцатом столетии, когда в начале восьмидесятых годов город дважды сжигал дотла хан Тохтамыш. Посетивший эти места по пути в Царь-Град митрополит Пимен сообщал в 1389 году: «Не бе бо видети тамо ничтоже, ни града, ни села, ще бо и быше древне грады красны… Пусто же всё и не населено…».

Но спустя шесть лет случилось чудо – на прежнем месте стоял новый Елец. И вновь пришёл враг. Не один день понадобилось «властелину Вселенной» грозному Тамерлану – Тимуру с лучшей по тем временам армией (некоторые специалисты считают – стотысячной армией!), чтобы штурмом овладеть городом. Возможно ли такое? Немыслимо! Но летописи говорят – это было! Горстка ельчан ценой своей жизни спасла Европу от новой агрессии. Остановила не видевшего доселе поражений завоевателя.

«И повернул Тимур назад. И с тех пор только косил в ту сторону прищуренными глазами, и даже память о том, как уходил из Ельца, приказал истребить», – писал Сергей Бородин в своей книге «Звезды над Самаркандом».

Но память осталась. Скорбная память на елецких погостах. Древними шеломами выглядят часовни на братских могилах ельчан и поныне. Но хранит их вечный покой Богоматерь Елецкая. Легенда утверждает, что Тимур пленив князя и бояр елецких, двинулся в верховья реки Сосны, опустошая селения. 15 августа ему приснилась Матерь Божья – защитница христиан. Собрал на утро Тимур своих вельмож и после совета с ними решил, что они будут разбиты, если двинуться дальше. И ушли басурманы восвояси!

В Орловском госархиве нашёл я в «Прибавлении к Орловским губернским ведомостям» под №7 за 1840 год сообщение Елецкого городничего Холодовича, который писал: «Икона (Елецкой Божьей матери) весьма древняя, ещё до нашествия Тамерлана она была (перенесена) из острога Талим в Елецкий Троицкий монастырь. Величина: 1 ¾ аршина в ширину, 1 ¾ в вышину. На ней следующая запись: сей образ Божьей Матери изволением Божьим спасен от нашествия Темир-Аксака в 1385 году и перенесён в Елец.

До 1768 года этот образ находился в монастыре. Но когда он в этом же году сгорел, а монахи были переведены в Тамбовскую губернию в город Лебедянь, в монастырь, называемый Елецким Лебедянско-Троицким, образ, спасенный от пожара, был поставлен в Елецкую Соборную Николаевскую церковь.

Из Собора, ежегодно 8 июля, в память освобождения города Ельца от покорения Тамерланом, с этим образом производится крестный ход в село Талец.

Но потом его отменил Елецкий Протоерей Иоанн Орловский, узнав, что её хотят отнять жители села Талец. И теперь этот крестный ход из Собора до Казанской кладбищенской церкви. Её (икону) возобновили и великолепно украсили. Кто отправляется в дорогу всегда молятся перед ней».

Далее городничий упоминает, что во времена нашествия Тамерлана с Красной площади Ельца к реке Сосне шёл подземный ход «обложенный дубовым лесом». И ещё один интересный факт: «В Ельце на Красной площади лежат 6 чугунных пушек, которые по преданию были применены против войск Тамерлана, стоявшего на Аргамач горе. Это название произошло из того… Один татарский военачальник в виду русских на своем коне Аргамач стремительно был занесен на эту гору, откуда сорвался и погиб вместе с конем.».

Елецкий собор. 1900-е годы

Лишь спустя почти столетие упоминание о городе Ельце вновь появились в летописях: «А мне не вступатися в вашу (отчину), в Елеч и во все Елецькая места. А Меча нам ведати вобче…» – из грамоты рязанского князя великому Московскому князю о признании Ельца за Московским княжеством, 1483, июнь 9. Но и через век здесь неспокойно: «…об отказе в 1592 г. тяглых крестьян от помещиков в связи с их записью в стрелецкую и казацкую службу во вновь устраиваемом г. Ельце.». И ещё столетия здесь будет нужда в воинах.

Елецкие дружинники преграждали путь печенегам и половцам, в составе курского полка ходили в печальный поход с легендарным князем Игорем Северским, бились на Калке с войсками Чингисхана, одни из первых встретили орды Батыя, во главе с князем Фёдором Ивановичем Елецким громили Мамая на поле Куликовом, дрались в осажденном Ленвардене с крестоносцами под командой князя Ивана Михайловича Елецкого. В Лейпциге, на мемориале в память «битвы народов», в Георгиевском зале Московского Кремля, в Севастополе и в Болгарии на Шипке, золотом написана летопись ратных подвигов 33-го елецкого пехотного полка русской армии, сформированного в этом городе ещё Петром Первым. Последним оставил автограф советский солдат на стене Рейхстага: «Мы из Ельца».

Подстать судьбе города складывалась биография ельчан. Вот что об этом говорят древние рукописи. 1594 год. Из Тобольска вверх по Иртышу до реки Аркарки (левый приток Иртыша) проследовала экспедиция, возглавляемая князем Андреем Елецким. Наказом царя Фёдора Ивановича на Елецкого возложено: «…итить города ставить вверх Иртыша, на Тару реку, где бы государю было впредь прибыльно, что б пашню завести, и Кучума царя истеснить, и соль устроить…». И в том же году князем Елецким был заложен город Тара.

А этот документ я нашёл в Центральном архиве древних актов: «…вышел… полонян из турок на Каменное, а… в расспросе оказался он родом ельчанин, сын боярский Васька Скурыдин. Взяли де его татарове в станице в Елецком уезде, на речке на Сосне, а взяли де его Ваську в то время, как был в Московском государстве Заруцкий Мартин и пришедши де в Крым, продали на каторгу, и на каторге де он 40 лет, а как погромил ишпанский король каторги, и невольников с каторги отпустил в Русь 60 человек, а шел де он через Литовскую землю…». Так обычная жизнь русского воина переплелась с будничной историей рядового русского города.

Мост через реку Сосна в Ельце. 1900-е годы

Прав был историк В. Н. Татищев, когда из-под его пера появилась фраза: «Елец, ставший на окраинах русских владений, был издревна стратегическим пунктом: бе бо страна сия защита земле русстей».

Со стороны Манежной улицы к Бабьему базару примыкал Елецкий театр. Драматург Александр Николаевич Островский, говорят, впервые ставил в нём некоторые из своих пьес. В одном из писем отсюда он восхищался, как легко и свободно работается здесь художнику.

На подмостках елецкого театра некогда блистал знаменитый на всю Россию комик Александр Евстафьевич Мартынов.

Актёр Александр Евстафьевич Мартынов

Весной 1860 года Мартынов, в сопровождении Островского, поехал на лечение от чахотки в Крым, выступая проездом в Москве, Воронеже, Харькове, Одессе. Тогда-то он выступил в Ельце. Умер на обратном пути, в Харькове, 16 (28) августа 1860 года. Похороны Мартынова в Петербурге превратились в многотысячную демонстрацию демократической общественности, воспринявшей смерть артиста как национальную потерю. «Дыхание трагического определяло грустный характер комизма Мартынова, комизма, в котором звучало затаённое страдание», – писал театральный критик Б. Н. Асеев.

Актриса Варвара Осиповна Массалитинова

29 июля 1878 года в Ельце родилась будущая актриса Малого театра, народная артистка РСФСР Варвара Осиповна Массалитинова.

Артист Николай Осипович Массалитинов

А 24 февраля 1880 года в Ельце родился её брат – ученик Станиславского, русский и болгарский актёр, режиссёр, театральный педагог, народный артист НРБ Николай Осипович Массалитинов.

Понятно, что знаменитые артисты уже с детства впитали любовь к театру в атмосфере елецких представлений.

Старое здание театра сохранилось. Гастроли заезжей труппы всегда были событием для города, как, впрочем, и для актеров, по их признанию, событие – работать в столь хорошо приспособленном помещении. В это трудно поверить, когда узнаешь, что за пять дней оккупации города фашисты устроили в театре конюшню, а, отступая, разрушили крышу.

Восстанавливать здание и театральную жизнь приехал в 1946 году Александр Фёдорович Матвеев. Ученик Дмитриева и Мейерхольда, однокашник Игоря Ильинского по театральным курсам «Парм – 9» – Матвеев стал последним директором советского Елецкого театра, закрытого в 1949 году.

Потом Александр Фёдорович восстанавливал сильно пострадавший в годы войны Елецкий краеведческий музей – детище Пришвина, организовал объединение кинолюбителей, сплотил вокруг себя краеведов. Он так и не смог уехать из Ельца, хотя сестра Николая Островского звала его в солнечный Сочи директором музея писателя. Замечательный человек и чудесный собеседник, Александр Фёдорович всю жизнь посвятил изучению истории Ельца, и жаль, что не нашел в нём тогда должной поддержки.

Я рад, что застал его в живых и узнал от него много интересного из истории родного города. Не так давно в Ельце появился новый театр, а значит город будет жить той жизнью, которую заслуживает по праву.

Елецкий городской семейный парк. 1900-е годы

По соседству с театром, за старинной медной оградой, пылит все лето тополиным пухом городской парк. Это бывший ботанический сад российского табачного короля – Заусайлова. Известный до революции не только как поставщик Двора Его Императорского двора, но и мудрый хозяйственник, строивший для рабочих хорошие каменные дома и плативший немалые деньги. А поликлиника, сооруженная на его средства тоже для рабочих, украшает и поныне город своей сказочной архитектурой, яркими изразцами фасада и интерьера абрамцевской работы Михаила Врубеля.

О былой красоте сада напоминают сегодня лишь старый грот и останки фонтана, да традиционные цветники пахучего «табаку». С детства я любил «мылить» руки нежными лепестками этого цветка, вдыхая густой аромат и удивляясь его «мойдодыровским» качествам.

Елецкий городской детский парк. 1900-е годы

С этим уголком города у Пришвина ассоциировались поэтические мгновения жизни. В автобиографической повести «Кащеева цепь» он писал: «Алпатов направляется к городскому саду… В саду он скоро находит ту самую лавочку, где сговаривался бежать гимназистом в Азию открывать забытые страны. Тут же он когда-то решил себе открывать тайную жизнь. Всё тут было – на этой лавочке. И опять на ней же он садится теперь и принимается читать Бельтова ″К развитию монического взгляда на историю″.».