Заложник одной роли

DoRaH

Заложник одной роли

Скандал на сцене

В подобных сюжетах всё всегда начинается с детства. Но эта история берёт начало с самой пиковой точки успеха, когда выше остаётся только космос.

Добро пожаловать в мир Театра! Театра необычного. Весь его шарм заключался в одном единственном человеке, рвущим кулисы на части. Он был одним из тех, кто в одиночку тащил на себе бремя своей профессии, своего бремени и мастерства. Многие покупали билеты и приходили на спектакли только ради него. Знакомьтесь: Харви Флек! О его таланте можно говорить многое. Но лучше показать.

Был генпрог – день последних репетиций перед премьерой нового спектакля. Сюжет был полностью авторским, разработанным лично главным театральным режиссёром. Даже сам Харви принимал не последнее участие в его написании. В частности, он занимался своим персонажем. Нет, это вовсе не был главный герой. По задумке он являлся второстепенным персонажем по фамилии Феникс.

Почти все движения, все реплики доведены до идеала. Каждый актёр знал своё место, все настолько вжились в произведение, что будто бы уже и не играли. Даже сам Дедушка бы похвалил их за игру.

– Давайте ещё раз! – кричал режиссёр, когда эмоция спала с губ брюнетки, сидящей на кресле.

Сцена началась заново. Персонаж Харви постучал в дверь и вошёл, прихрамывая на одну ногу. Он повесил свою шляпу на деревянный крючок.

– Ты изменяла мне! – воскликнул он, бросив свою шляпу на пол, – как ты посмела?!

– Милый, не верь этим слухам! – подбежала к нему актриса, играющая жену, – как ты мог усомниться в моей верности?!

– Я видел всё своими глазами! Ты предала меня!

Персонаж Харви взял хрупкую даму за плечи и толкнул её в кресло. Та упала. Но лицо, которое он видел в падении, не удовлетворило актёра. Он остановил сцену, подняв обе руки.

– Нет, это не то!

По залу пронёсся хор усталых вздохов

– Давайте сделаем перерыв? – предложил кто-то, спрятавшийся в тени.

Харви и его напарница Лиза кивнули. Удалившись за кулисы, они сели за общий стол, на котором было ещё горячее кофе. Девушка взяла так нужный ей напиток, сделав глоток.

Харви смотрел на неё с раздражением.

– Ты не боишься меня, – сквозь зубы прорычал он, вглядевшись в её лицо.

Та ухмыльнулась.

– Мне надо бояться, чтобы играть с тобой на сцене?

– Я говорю про падение в кресло. Ты ведь знаешь, что я не прощу измену. Я буду негодовать! Ты обязана бояться такого мужа!

– Харви, я постараюсь, – кивнула Лиза, – зритель видит всё не как мы. Он не заметит моего лица в момент падения, расслабься. Всё произойдёт слишком быстро.

– Но это ненатурально! – воскликнул актёр, – все должны выкладываться на полную, иначе Театр рухнет! Тут всё серьёзно!

В это время мимо проходил его бывший сокурсник и нынешний лучший друг Генри. Увидев такое раздражение, смешавшееся с гневом, он поспешил подать свой голос.

– Харви, угомонись. Лиза постарается сделать всё. Но не все же актёры так вживаются в роль, как ты. Просто делай свою работу, а чужую не трогай. Мы ведь перетираем.

– Завтра выступление, – ответил тот, обернувшись, – завтра мы тоже будем репетировать?! Все должны сыграть идеально! Прожить свои роли!

– У тебя откуда-то в голове мысль, что от каждого нового спектакля зависит вся твоя жизнь.

Мастер живёт своим делом. Настоящий профессионал не представляет жизнь без ремесла, которому учился многие годы. Возможно ли, что этот спектакль станет последним, если все не выложатся по полной? Нет, конечно нет. Но вот Харви… Он не может не излить всего себя.

***

Доктор Кади вошла в белую палату. В её руках несколько документов, которые легли на ранее пустой стол. К ней завели пациента. Длинные отросшие волосы мешали разглядеть худое лицо, мешки под глазами, пару кривых зубов, блистающих при кривой улыбке.

Его усадили на стул. Он смотрел куда-то в пол или себе на колени. Одет был, как одеты все здесь. Простые белые штаны, голубая кофта на размер больше и с надорванным рукавом, простая лёгкая обувь.

– Добрый день, Харви, – улыбнулась доктор Кади, вглядевшись в него, – как прошёл ваш день?

Тот ничего не сказал. Он почти всегда молчал. Скромный тихий парень, развалившийся на стуле. Со стороны можно было подумать, что он мёртв. Но его шевелящиеся губы говорили о другом.

– Хотите курить? – спросила доктор Кади, – я принесла вам пепельницу.

– Я не курю. Терпеть не могу никотин.

– Я видела, как вы курите во время прогулки.

Он поднял голову и помотал ей. В том, что никотин вызывает у него лишь раздражение, не было лжи. Но и женщина не врала.

– Это Феникс. Он курит.

– Ваш персонаж, которого вы играете. Но вы уже не на сцене. Вас выгнали из театра. Помните почему?

– Весь мир – театр, – чуть громче ответил больной, пододвинувшись.

В нём проснулся интерес. Что там может знать об искусстве актёра простая докторша? Её честь – прописывать пилюли и следить, чтобы заболевший их глотал.

– Тем не менее, вы помните, почему вас выгнали?

Пациент облокотился на спинку стула. Он улыбнулся, его растянувшиеся губы показали гордость за содеянное.

– Конечно помню. Это случилось во время премьеры нового спектакля…

***

Публика уже собиралась в зале. Красные спинки кресел скрывались за телами людей в деловых нарядах.

Все работники нервничали, обсуждали то, что вот-вот должно случиться, готовились к выходу. Премьера – это самое волнительное, что может произойти в театре. И даже сложно понять, кто волнуется больше: зритель или актёр? А может, самым волнующимся был режиссёр, грызущий ногти в тени?

Началось выступление. Харви следил за игрой коллег, скоро его выход. За стуком своего сердца он не слышал, о чём говорят остальные. А все мысли крутились только вокруг собственной роли. Заученная на зуб речь повторялась в голове. В себе он был полностью уверен, но поглядывал на Лизу – жену своего персонажа.

К этому времени она была одета в свой костюм. Помада смазана на левом крае губ, будто от страстного поцелуя с любовником. Харви смотрел на неё и ощущал ревность. Он бы прямо сейчас набросился на неверную жену с обвинениями! Но так нельзя. Эту сцену должны увидеть люди.

– Через пару минут наш выход, – похлопал его по плечу сзади Генри, – я в тебе не сомневаюсь. Заставь зрителей вскочить с сидений!

– А в ней сомневаешься? – спросил тот, указав пальцем на Лизу.

Друг ничего не ответил. Его огорчило недоверие великого актёра к своим сослуживцам, что жизнь должны отдать на сцене. Лиза не прокручивала в мыслях текст, она совсем не готовилась к роли в те последние минуты. Это… непрофессионализм. Она не справится. Придётся всё делать самому.

Наступила их очередь. Лиза и Генри вышли первыми.

Харви смотрел, как супруга и любовник, коего играл лучший друг, признаются в любви, готовят побег.

Кулаки сжимались от ярости. Актёр смиренно стоял в тени, считая секунды до выхода. Эмоции, что он ощущал, были самыми настоящими. Он лепил их в своём воображении два месяца упорных репетиций. Всё это ради момента, идущего меньше десяти минут. Но эти минуты станут самыми важными в жизни актёра. Он покажет зрителям, что значит театр. Он заставит их вскочить с сидений от шока.

– Пошёл, – шепнул помощник режиссёра сзади.

Голос в голове Харви замолк. На сцену вышел не он, но Феникс. Разозлённый мужчина с яростью открыл дверь. Обличённая супруга посмотрела на него с фальшивым испугом. Любовник пропал.

– Ты изменяла мне! – воскликнул Феникс, и слюна полетела из его рта от ярости.

Всю жизнь он старался ради того, чтобы жена себе ни в чём не отказывала. Он работал днями и ночами в больнице, чтобы удовлетворить все её желания, все мечты. И вот такая благодарность ему?!

– Милый, не верь этим слухам! – подбежала жена, утирая пальцем смазавшуюся помаду, – как ты мог усомниться в моей верности?!

– Я тебя ненавижу. Ты испортила мою жизнь…, – тихо прошептал Феникс.

Режиссёр в тени удивлённо нахмурился. Харви забыл слова? Почему он импровизирует? Этого нет в его тексте!

Феникс толкнул жену в кресло, склонившись над ней и закрыв своей спиной свет софитов. Лицо исказилось в желании мести, в ненависти к женщине и жалости к себе. Он наложил руки на её тонкую шею. И начал душить, смотря, как глаза округлились. Она испугалась. Потому что сила, с которой Феникс сжимал её горло, была настоящей. Только так можно выбить из этой актрисы хорошую игру!

В голове сделалось пусто. Весь текст, которой он должен был произнести, стал не так важен. Прямо сейчас идёт сцена убийства. Но ему не хватает духу. Не хватает сил убить её по-настоящему.

Лиза задыхалась. Она пыталась ухватить мужа за лицо, но её тело слабело. Момент длился слишком долго. Зритель начал понимать – всё по-настоящему. Это новый уровень игры. И Харви улыбнулся.

Вдруг кто-то взял его сзади за одежду и стал оттаскивать. Кто это? Любовник?! Лиза схватилась за горло, упав на пол. Она кашляла и хрипела.

Люди вставали со своих кресел. Они испуганно охали, осознав, что чуть не произошло на их глазах. Харви смеялся. Он идеально исполнил свою роль.

***

– Вы едва не задушили актрису, с которой работали, – произнесла доктор Кади, – и после этого вас выгнали из театра, я права?

Пациент кивнул. Он улыбался, вспоминая тот день. Он наслаждался лицом, которое всплывало в его воображении. Лицо испуганной жены, что осознала – муж её убьёт. Это было великолепно. Подобную эмоцию невозможно воссоздать, не оказавшись на пороге смерти.

– Вы осознавали, что делаете своими руками? – продолжала спрашивать доктор.

– Конечно. Это ведь делал я, а не кто бы то ни было. У меня нет раздвоения личности, если вы об этом.

– Для вас это плохая новость. Суд признал вас невменяемым. Потому вы сейчас здесь, а не в тюрьме. Но говоря такие вещи, вы ещё можете там оказаться.

Больному эти слова были безразличны. Кажется, он даже не слушал их, всё ещё погружаясь в воспоминания о том дне, с которого всё началось. Смотря, как глубоко этот молодой человек погрузился внутрь себя, женщина записала в тетрадь:

«Пациент имеет склонность к эскапизму. Он часто вспоминает произошедшие с ним события.»

Насколько навязчиво это желание уйти от реальности в прошлое? Чтобы разобраться в этом, Кади продолжила разговор.

– Это была ваша личная неприязнь к той девушке или вы хотели полностью погрузиться в сюжет?

– Она плохо играла, – тихо ответил пациент.

– Поэтому вы её душили?

– Это выступление было слишком важным.

– Своими действиями вы сорвали его.

– Главное, что Феникс успел выступить.

***

После выступления Феникса начались разбирательства. Театр попал в скандал. Люди оказывались посещать место, где выступают сумасшедшие! Именно так они назвали Харви. Сумасшедшим!

– А что, если он на нас кинется?

– Таким людям нельзя на сцену, они звери!

– У парня проблемы. Звёздная болезнь, я так считаю.

Слыша все эти шёпоты и крики в свою сторону, Харви лишь улыбался. Они ничего не понимают. Это ведь даже не актёры. Просто толпа, испугавшаяся того, что ей непонятно. Так устроено общество – оно призирает тех, кто отличается.

Чтобы очистить свою репутацию, театр принял нелёгкое решение. Он выгнал самого талантливого человека. Сделал это с позором, но без широкой огласки, без желания загубить карьеру того, кто был когда-то полезен. Многие ведь только из-за Харви и приходили на выступления. А большинство его коллег считали, что он просто оступился.

В любом случае, идти ему было некуда. По городу быстро поплыли слухи о безумном актёре.

Благо, родной отец не смотрит новости и ни с кем не общается. Когда Харви вернулся домой, кинув на пол тяжёлую сумку с вещами, тот окликнул его из своей спальни:

– Вернулся, недомерок? Принеси воды, мне плохо…

– Да, пап! Сейчас…

Несмотря на популярность, Харви с отцом жили не богато. Актёрам мало платят. Порой, за выступление можно не получить ни гроша. А если получается догнать золотую антилопу – все средства уходят на то, чтобы отец пожил ещё пару лет. Он был жутко болен.

Когда сын принёс стакан воды, тяжёлая туша, лежащая на подушках, медленно подняла большую голову. Мышиные внимательные глаза всмотрелись в него.

– Ты почему такой невесёлый? Выступление сорвалось?

– Нет, пап, всё хорошо. Просто… нам надо переехать. Этот город мне уже осточертел. Не могу в нём больше находиться!

Отец сделал два глубоких глотка. Прокашлялся. Вязкий хрип разнёсся по двухкомнатной квартире. Когда у старика начинались эти припадки – всё вокруг дрожало. Он рвал свою глотку и задыхался, особенно, если долго не пил.

Харви смотрел на это с фальшивым сожалением. Он медленно моргал, отводил взгляд, кусал ногти. За нервными размышлениями было сложно спрятать свои настоящие эмоции.

– Ты мне врёшь, – оскалился отец.

Будь он здоровее – взял бы ремень и отпорол его до синей кожи! Но годы взяли своё. Всё, что было доступно старику – это грозно молчать, прожигая сына взглядом.

– Чем раньше уедем – тем лучше, – ответил тот и ушёл из комнаты, забрав пустой стакан.

Кинув его в раковину, актёр впился в неё пальцами так сильно, что те забелели. Он стиснул зубы и заплакал, ударив кулаком по стене. Костяшки стали красными. Всё кончено.

***

– Вы хотите поговорить про своего отца? – задала вопрос доктор Кади, усевшись поудобнее.

Она открыла одну из папок, положив внимательный взгляд на текст. В нём написано, что отец Харви был военным. Это человек строгих нравов, железного порядка и неумолимой дисциплины. И пусть он никогда не воевал, всю жизнь прослужив в мирное время, даже так у него появились проблемы. Он был нервным человеком, властным, ибо того требовало высокое звание.

За непослушание отец наказывал сына. Ложь каралась ремнём и восьмью кругами вокруг дома. Не важно, день это был, или ночь. Не важно, какая погода за окном. Мальчик бегал и плакал, глубоко дыша. За плохие оценки он убирал всю квартиру, зашивал одежду и переписывал конспекты из старых тетрадей в новые. За опоздания отец лишал его сна, заставляя всю ночь считать минуты до будильника.

– Хотите или нет? – повторила вопрос доктор.

Пациент вздрогнул. При упоминании этого человека он начинал дрожать.

– Нет. Земля ему пухом, – сказал он и посмотрел под стол, – отпустите меня. Мне надо в туалет.

Его увели. Доктор Кади закрыла все документы, покачав головой. За несколько месяцев никаких улучшений. Пациент становится всё более замкнутым в себе, отказывается общаться с кем-либо.

Его повели на улицу, где прочие больные должны были дышать свежим воздухом. Но им там даже не пахло. Лишь вонь от дешёвого курева заполонила небольшой дворик, ограждённый от всего мира белыми кирпичными стенами и проволокой.

Пациенты редко сбивались в кучи. Большинство чаще всего предпочитало встать куда-нибудь в тень и молча ждать, когда их поведут обратно в палаты. А санитары сидели на скамьях, смотря за каждым и куря. Когда завели Харви, один из них усмехнулся.

– Вот и наш театрал! Сегодня покажешь нам шоу?

Тот не ответил. Когда его толкнули к остальным, но натянул посильней вязаную шапку на уши, встав у калитки.

– Расскажешь историю, Харви? Я тебе сигарету дам за рассказ!

В этом месте настолько воняло табаком, что курить было бессмысленно. Дым и так наполнял лёгкие, сжимал голову. Пациента начало подташнивать от смрада.

– Он не в духе, не трогай его, – толкнул другой санитар первого, – не хочет он твою сигарету.

Тот, кто попросил историю, чаще всего задевал Харви. Его звали Детч, он когда-то служил вместе с отцом бывшего актёра и знал того ещё совсем ребёнком. А потому чувство внутреннего долга перед старым товарищем не позволяло ему не обратить внимания на пациента каждый раз, когда тот появлялся в его поле зрения. Это ведь сын друга, как ни как. Кто будет за ним приглядывать, если не Детч?

К Харви подошёл высокий старик. Его кожа сморщенная, она сползала с лица, как тряпка со швабры. Сам он был настолько костлявым, что даже одежда не могла спрятать этого.

– Расскажи им историю. Возьми сигарету. Я хочу курить, – шепнул он, показав свои жёлтые зубы.

– Зачем мне? – поднял на него голову тот, – что мне за это будет?

– Ты знаешь, что.

Он подумал. Действительно, у него есть история. Замечательный рассказ, который точно понравится Детчу. Да, он должен это услышать!

Когда Харви стал приближаться к ним, мужчины начали улыбаться. Детч высунул из пачки одну сигарету, показав её парню.

– Решился?

– Да… Да, решился…, – усмехнулся актёр, от холода погладив себя по рукам, – я рассажу вам кое-что. Слушайте внимательно…

Весь мир – театр

Денег на то, чтобы уехать на другой край мира, не хватило. Получилось лишь перебраться в соседний город, снять однокомнатную квартирку рядом с метро, перевезти вещи и больного отца. Тот причитал, он не мог смириться с тем, что его судьба лежит в руках никчёмного сына.

–  Это место ещё хуже прежнего!

–  Прости, у меня почти не осталось денег. Ты будешь жить в спальне, а я на кухне, пока не найду новую работу…

–  Опять пойдёшь в театр? – нахмурился старик, – ты там ни копейки не заработаешь!

–  Но я же хороший актёр. Меня быстро полюбит новая публика.

–  Единственный человек, который тебя любил, умер. Ты хочешь работать клоуном? Развлекать толпу на сцене?

Во время их ссор в Харви часто летели предметы. Ноги старика были слишком слабы, чтобы подойти и ударить его, как и кулаки, впрочем. Всё, что он мог, это швырять в единственного родного человека посуду. А тот подбирал её с пола, прикрываясь локтями.

–  Я играю серьёзные роли!

–  Уйди с глаз моих! – рычал отец, ища, что ещё можно кинуть, – и найди себе нормальную работу, недомерок! – крикнул он вслед ушедшему сыну.

На улице шёл дождь. Новый город казался запутанным лабиринтом. По пути в самый большой театр, который только мог быть по близости, герой вдруг остановился возле магазина косметики.

Зайдя внутрь и стряхнув с себя капли, он застенчиво подошёл к продавщице, вставшей за кассу.

–  Вам что-то подсказать?

–  Да… покажите, пожалуйста, где у вас отдел с помадами?

Девушка подвела его к двум стеллажам.

–  Какая вам нужна?

–  А…, мне надо, чтобы она была фиолетового оттенка. Сиреневого, если быть точным. Не слишком яркая.

–  Я поняла, может, подойдёт эта?

Парень глянул на цвет. Нет, эта слишком насыщенная. Не похожа. Но вот это почти идеальный вариант. А! Вот! То, что нужно!

–  Хотите получить подарочную упаковку? – поинтересовалась продавщица, пробивая товар.

–  Нет, я для себя…

Она скосила брови, удивлённо подняв на него глаза. Харви понял, какую глупость сказал, пока считал деньги. Купюры выпали у него из рук, когда он пересёкся с девушкой взглядом.

–  В смысле, я актёр! Мы, актёры, странные люди. Это мне для представления. Да…

–  Ого, в каком кино снимаетесь?

–  Ни в каком. Я выступаю в театре. Драматургия, вот…

Интерес незнакомки тут же улетучился. Почему всем так нравится именно кино? Театр – это тоже интересно! Более того, сам Харви считал, что выступать на сцене намного сложнее, чем кривляться перед камерой на зелёном фоне.

Сделав покупку, он накинул капюшон и спешно ушёл. Было страшно, что его узнают на улице. Будет хуже всего, если дурная слава переедет в новый город вместе с ним.

Здание театра было прекрасно. Архитектура экспрессионизма подходила к нему как нельзя кстати. Герой уже представил, как выходит отсюда после выступления, как спускается по лестнице вниз к обычному народу, к своим фанатам. Это его воодушевило.

Но стоило ему войти внутрь, как все фантазии растворились.

–  Простите, мы не можем вас принять, – спустил его с небес на землю глава этого места, – я наслышан об инциденте… в котором вы участвовали. Простите, но нам лишние проблемы не нужны.

–  Вы, наверное, не знаете всей истории, – не собирался останавливаться парень, – это СМИ раздули из мухи слона. Я отличный актёр! Я буду полезен вашему театру, прославлю его!

–  Вы и прошлый театр прославили в своё время. Но теперь у него дела идут даже хуже, чем до вашего прихода. Я не пущу вас на свою сцену.

Подобные слова сказали и в других местах, куда пытался податься молодой творец. Этот город… не принял в себя актёра.

Единственная работа, которую он смог найти, это детский аниматор. Новому начальнику было плевать на прошлое работника, тот всё равно скроет своё лицо под маской. Многие здесь были бывшими судимыми, должниками, бездомными.

Ниже пасть уже некуда.

Харви вернулся домой в слезах. Закрыв за собой дверь, он сполз на пол и положил голову на согнутые колени, обняв их. Эти эмоции были самые настоящие. Ему стало больно. Всё, что имело смысл в жизни, ушло.

–  Чего ты там шумишь, недомерок?! – орал из своей комнаты отец, – приготовь пожрать!

Пришлось встать с пола, снять всю мокрую одежду.

Герой готовил в одном нижнем белье. Гематомы покрывали бледную кожу, как пятна тело жирафа. Они медленно исчезали, но каждый раз появлялись заново, стоило слегка ушибиться или упасть. Актёры часто падают во время работы, ударяются об декорации при репетициях. Но эти синяки были оставлены ещё в детстве. И они никогда не пройдут.

На сковороду упало два разбитых яйца. Нож ловко нарезал кубиками помидор, что следом отправился на раскалённую поверхность. Осталось добавить совсем немного воды и соли. Запахло детством. При жизни мама часто готовила подобный завтрак сыну, когда тот шёл в школу.

Вспомнив о ней, Харви тепло улыбнулся. Он достал из кармана купленную утром губную помаду. В одной из коробок под обеденным столом лежали все его парики. Достав тот, что был со светлыми волосами, актёр собрал все свои отросшие локоны в кучу и надел шапочку, затем натянул и его. Накрасив губы, он глянул в маленькое грязное зеркальце, забытое прошлыми жильцами квартиры.

–  Привет, сынок, – посмотрело на него оттуда отражение родной матери, – ты плакал?

–  Привет, мам. Ну да, немного не сдержал эмоций, прости…

Глаза всё ещё были красные после рыданий под дверью. Но теперь в них появилось чуть больше света.

–  Тебе не за что извиняться, милый. Всем людям надо иногда плакать. Даже твой отец плакал.

–  Хм… да…, – кивнул парень, – я видел это, когда ты умерла. Потом он стал ещё более суровым, чем при твоей жизни.

–  Не вини его, он тяжело переносит изменения. Как твои дела на работе?

–  Плохо, мам. Меня уволили из театра. Я… переборщил с реализмом. И теперь буду работать аниматором. Вот здорово…, – уныло произнёс сын, опустив голову, – мне надо накопить денег, чтобы мы уехали куда-нибудь далеко. Туда, где меня вообще никто не узнает. Там смогу снова стать актёром, начать всё с чистого листа.

–  Я горжусь тобой, сын, – улыбнулось отражение матери, – ты всегда был спокойным, рассудительным мальчиком.

–  Наверное…, – неловко хмыкнул Харви, – пока, мам. Мне надо кормить отца. Я люблю тебя.

–  Я тебя тоже люблю, милый. Береги себя.

Медленно стянув парик, он опять помрачнел. Как жаль, что это всего лишь шоу из одного актёра и одного зрителя. Но реальная мама вела себя точно так же. И сказала бы то же самое. А это значит, что их разговор имел смысл.