Дочь Туллы

"Мой родной дорогой, светлоокий герой,

Ты теперь спишь в земле за далекой горой

И в иссохшей груди плачет сердце моё

О, отважный мой сын, возвращайся домой

Возвращайся домой от костей и мечей

Из кровавой земли, из беззвездных ночей,

Из полей мертвецов, убаюканных тьмой

Возвращайся, мой сын, возвращайся домой…"

32

Синни усердно вспарывала землю ножом и затем разгребала руками. В конце концов она сильно порезала левую ладонь об острый осколок камня в земле. Кровь обильно хлынула из руки. Синни расстроенно уставилась на порез, сумрачно наблюдая как вытекает кровь. Работать с такой рукой нельзя, она отлично знала что если открытую рану совать в грязь это может кончится гниением и возможно смертью. Значит надо перевязать и работать только правой, мрачно решила она. Но тут увидела, что кровь прекратила течь. Она с удивление сжимала и разжимала ладонь, пытаясь понять почему кровь не идет, и уже не в силах рассмотреть сам разрез. Тогда она решительно стерла кровь правой ладонью и с изумлением узрела что рана исчезла. Синни вскочила на ноги, ошеломленная и отчасти напуганная. Хлопая глазами, она долго смотрела на чудесным образом исцелившуюся ладонь, а потом перевела взгляд на голову матери, словно спрашивая её. Но в этот момент её мысли резко переключились на другое. Она повернула голову и увидела на дороге четырёхколёсную повозку, влекомую крупной рыжей лошадью. На козлах повозки сидел высокий черноволосый мужчина и смотрел в сторону Синни.

Сердце девочки сильно заколотилось. В первое мгновение ей захотелось броситься бежать, но она тут же передумала. Она не оставит тело матери, над которым незнакомец вполне мог поглумиться. Да и незнакомец скорей всего сумеет её догнать если захочет, их разделяло не больше 60–70 шагов сейчас. Синни присела, схватила нож и снова встала, спрятав руку с оружием за спину. Ей было очень страшно, но она всерьёз готовилась попробовать убить мужчину, если он попытается причинить ей какое-то зло. Теперь, оставшись одна в этом мире, она не ждала ничего хорошего ни от кого, а уж тем более от взрослых чужих мужчин.

Незнакомец слез с повозки и неспешно направился к девочке. Когда он был уже шагах в 20, Синни узнала его. Это был тот самый изуродованный раб из Тилгарда, на которого с такой яростью наорал Хальфар, когда тот помешал ему пройти. Синни хорошо помнила, что тогда она ощутила к этому человеку симпатию, как к собрату по несчастью. Но теперь она глядела на него с тревогой.

Мужчина приблизился, остановился и поглядел на искалеченный труп молодой кельтки и на небольшую ямку рядом. Синни, пряча руку за спиной, настороженно следила за ним, готовясь бить его ножом в живот, как учил старший брат. Но мужчина, ничего не сказав, направился к своей повозке. Там он что-то вынул и вернулся назад. У него в руках было пара недлинных досок и что-то вроде рудокопной кирки. Мужчина скинул с себя толстую кожаную куртку, взялся за кирку и принялся мощными ударами вскапывать земляные пласты, углубляя и расширяя скромную ямку. Синни растерянно наблюдала за всем этим. Она не знала, как к этому отнестись. Она просто не могла поверить, что какой-то чужак вот так просто начал ей помогать. Она всё ещё пыталась догадаться что он замыслил, какое злодейство для неё готовит, но так ни до чего и не додумалась. И просто отошла чуть подальше, по-прежнему держа руку за спиной и крепко сжимая нож.

Незнакомец энергично вскапывал грунт, а затем вычерпывал землю доской. Синни какое-то время наблюдала за его нелегкой работой и затем, решившись, отложила нож в сторону и принялась помогать.

Когда могила была готова, мужчина поднял обезглавленное тело Далиры и хотел уложить в землю, но Синни бросилась подстилать внутрь могилы меховой плащ. Незнакомец хмуро поглядел на неё и отрицательно покачал головой и Синни, чуть подумав, послушно оставила плащ у себя. Более того, уложив тело, мужчина снял с него пояс с ножнами, кольцами и прочим и передал девочке. И та, чуть поколебавшись, снова уступила и взяла его. Орудуя доской, мужчина принялся засыпать тело землей. А Синни, по мере того как земля укрывала тело её матери, всё острей и острей переживала своё нестерпимое горе. Горе и одиночество. Её начали душить рыдания, но не смея расплакаться при чужом человеке, она только шмыгала носом и вытирала глаза ладонями. И чтобы как-то отвлечься, она начала носить к могиле камни. Естественно очень небольшие, которые она хоть как-то могла поднять и перенести. Позже мужчина к ней присоединился и вдвоём они тщательно и аккуратно завалили могилу камнями, дабы никакое прожорливое зверьё не добралось до тела. Закончив с захоронением, мужчина начал собирать свои вещи. Синни, всё также со слезами на глазах, наблюдала за ним. Она уже готова была поверить, что он не представляет для неё угрозы и что он действительно пришёл чтобы просто помочь. Но сейчас он уйдет и она останется одна, совершенно одна и эта мысль буквально опустошала её, лишая последних сил. И она огромными блестящими глазами потерянно смотрела как он надевает куртку и забрасывает на плечо кирку.

Собравшись незнакомец посмотрел на Синни. Чуть помедлив, он кивнул в сторону повозки и его жест нельзя было истолковать иначе как то что он зовёт Синни с собой. Девочка пристально глядела на него, не зная, что думать и на что решиться.

– Мне можно поехать с тобой? – Спросила она.

Она говорила на своём родном языке. Но он видимо понял её и утвердительно кивнул.

У Синни вдруг упало сердце. Ведь он из Тилгарда, что если он намерен вернуть её туда? Вернуть как рабыню! Продать её этому мерзкому Гуннару Сиволапому. Она огляделась по сторонам и подняла с земли свой нож, угрожающе держа его перед собой.

– Я не вернусь в Тилгард, – твёрдо сказала она. – И не буду ничьей рабыней.

Он задумчиво смотрел на неё, словно не совсем понимал о чём она говорит.

Синни очень утомила его беспрестанная молчаливость и проистекающая из всего этого недосказанность. Она хотела полной ясности.

– Ты немой? – Резко спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

– Тогда почему всё время молчишь?

Он подошел к ней ближе, так что она вполне могла теперь достать его ударом ножа, сделав один шаг вперёд.

– Где твой дом? – Спросил он. У него был очень глухой и немного невнятный голос, как будто ему было трудно говорить. Вопрос он задал на родном языке Синни, но всё же с заметным акцентом.

– У меня нет дома, – сухо ответила она.

– Куда ты идёшь?

Синни медлила. Мысль о том что он возможно всё-таки хочет или захочет продать её в рабство, может и не норманнам, а кому-то ещё, сильно напугала её и она не знала стоит ли ему что-то говорить о себе.

Мужчина долго ждал, но решив что так и не получит ответа, сказал:

– Я помогу.

Синни, глядя на него исподлобья и всё ещё держа перед собой нож, спросила с подозрением:

– Почему?

Он казалось всерьез задумался над её вопросом.

– Из-за неё, – он кивнул в сторону могилы.

Синни растерялась.

– Ты… ты знал мою мать?

Он отрицательно покачал головой.

– Тогда с чего тебе помогать?

– Я хочу помочь, – сказал он совсем уже глухо и невнятно, – ей.

Он отвернулся и пошёл к повозке. Синни смотрела ему в спину, не зная что делать. Но простояв так почти минуту, она вдруг быстро подняла с земли все свои вещи, плащ, пояс, оружие и, держа всё это в охапке, поспешила за незнакомцем.

Подойдя к повозке сзади, он положил в кузов кирку и доски. Затем прошел к передней скамейке и похлопал по ней ладонью, показывая что хочет чтобы Синни села сюда. Синни посмотрела в сторону кузова, давая понять что предпочитает разместиться там. Но он ещё раз настойчиво похлопал по сиденью. Синни снова охватили сомнения. Чтобы взобраться на скамью ей нужно был освободить руки и мужчина кажется понял это, он приблизился и сказал:

– Давай подержу.

Синни с недоверием поглядела на него. Но в этот момент громко фыркнула рыжая лошадь и повернула голову к людям, посмотрев на них будто бы с нетерпением, словно бы спрашивала их с легким раздражением: "Ну мы едем или чего?". Синни почему-то стало от этого как-то легче на душе. Она всегда любила лошадей и даже подолгу с ними разговаривала как с людьми. И сейчас, глянув в большие умные карие глаза этой крупной приземистой лошади, она ощутила что-то вроде ностальгии, как будто увидела издалека родные места. Тогда она решительно передала всё мужчине, оставив себе лишь нож, и быстро взобралась на скамейку. Тут же с любопытством поглядела в кузов, но оказалось что он весь аккуратно затянут белой парусиной и что под ней узнать нельзя. Девочка решила, что дрова или уголь и потеряла к этому интерес. Получив обратно плащ и оружие, она окончательно успокоилась. А когда повозка тронулась в путь, ощутила даже некоторое воодушевление. В своей жизни она редко каталась на каких-либо повозках и сейчас испытывала удовольствие от того что словно бы парила над землей. Но затем всё это ушло на второй план, она оглянулась и посмотрела в сторону остающейся позади могилы матери. Ей вдруг подумалось что если всё-таки у неё когда-нибудь будут дети она обязательно приведёт их сюда и расскажет им о том какой невероятной женщиной была мать их матери. И у неё на глазах навернулись слёзы.

33

Они ехали уже больше часа. Ехали они на юго-запад, то есть прочь от Тилгарда и Синни больше не волновалась о том что может опять оказаться в этом проклятом городе. Повозку часто потряхивало на неровностях, пейзаж был однообразен, они проезжали ту самую Долину тысячи озёр, по которой она совсем недавно плелась с веревкой на шее вслед за белокурым злобным норманном, перевернувшим всю её жизнь. На скамейке было тесно и Синни то и дело прижималась или даже толкала правым плечом своего спутника. Она уже совсем не думала о том что он может быть чем-то опасен для неё и сама езда больше не казалась ей чем-то необыкновенным, скорее утомительной. Впрочем, больше чем поездка ей казалось тягостным постоянное молчание сидящего рядом человека. Синни очень хотелось поговорить, чтобы и отвлечься от тяжелых мыслей и чтобы наконец прояснить ситуацию. Она никак не могла понять кто же он такой, ведь он свободно расхаживал по Тилгарду, а теперь судя по всему также свободно едет куда хочет. Но она никак не решалась начать разговор. Этот мрачный изуродованный человек явно не любил болтать и Синни не хотела его раздражать. Но в конце концов ей стало совсем уж невыносимо и она поглядела на него и спросила:

– Как твоё имя?

Мужчина смотрел вперёд и отвечать вроде бы не собирался.

– Меня зовут Синни, – настойчиво скзала она.

Он повернулся к ней и его взгляд показался девочке очень неприветливым и чужим.

– Брон, – сказал он всё тем же низким глухим голосом, в котором звуки как будто сливались и становились трудноразличимыми.

Его неприветливый взгляд немного смутил Синни, но она собралась с духом и продолжила:

– Кто ты? Из какого ты народа?

Он отвернулся и снова долго молчал. Эта манера слегка раздражала Синни, было непонятно ответит он вообще или нет.

– Ты не сигурн, не икен и не гэл, – уверенно сказала она.

– Я бриган, – сказал он.

Синни испуганно глянула на него. Как и все в этих краях она слышала немало страшных историй об этом странном горном народе, но никогда ещё не видела ни одного из них. И хотя он не смотрел на неё, он будто бы уловил её страх и сказал:

– Не бойся. Я не стану делать из твоих костей и зубов амулеты, пить твою кровь, вырывать твои глаза для огненных птиц, не стану делать из тебя кулдагу или продавать на мясо горным троллям.

Ей почудилась в его голосе усмешка, но она не была до конца уверена.

Синни насупилась.

– Я вовсе и не боюсь. – Она решила прекратить разговор, но тут же не выдержала и спросила: – А что такое "кулдагу"?

Он посмотрел на неё и теперь она была точно уверена что он усмехнулся. Ей показалось это чем-то неестественным, как увидеть золотую монету в придорожной грязи. Он ничего не ответил. Она подождала немного чтобы убедиться что ответа не будет и сказала:

– Как так вышло что норманны позволяют тебе свободно расхаживать по их городу?

– Я торговец.

Синни с удивлением воззрилась на него. По её представлениям он совсем не походил на торговца, кроме того она полагала что бриганы слишком уж дикие и кровожадные чтобы норманны стали связываться с ними.

– Торговец…, – произнесла она с некоторым как будто разочарованием. – Я думала ты раб.

Брон покосился на неё.

– Я был рабом. Но затем норманны решили, что им выгодней если я торговец.

– И чем ты торгуешь? – Спросила Синни и по её голосу отчетливо было ясно что она не симпатизирует тем, кто ведет торговлю с гнусными мерзкими норманнами.

– Шкурами и рудой.

Девочка испытующе посмотрела на него.

– И рабами?

Он не ответил. И тогда Синни для того чтобы между ними была полная ясность проговорила с ледяной яростью:

– Я ненавижу норманнов.

Брон покачал головой, показывая, что понимает, но снова ничего не сказал. Синни отвернулась и стала смотреть вдаль.

– Как она умерла? – Спросил он спустя какое-то время.

Синни молчала, то ли не желая говорить об этом, то ли начиная подражать его манере вести беседу.

Брон не настаивал, но она всё же ответила:

– Пятеро норманнов напали на неё. – Она посмотрела на него и веско повторила: – Пятеро. Она убила троих и ещё двоих сильно изранила.

– Тебя они не тронули?

– Приехали другие норманны, ими командовал Молотобоец. Он сильно кричал и ругал тех двух что остались живы, за то что они опозорили себя и ярла. Он даже дал мне деньги, но я выбросила их и забрала у них голову матери. Они не посмели мне помешать. Когда они уезжали Молотобоец сказал, чтобы я не держала зла на его ярла, что это не он послал этих пятерых.

– Как выглядели те двое?

– Один молодой, очень рыжий весь конопатый. Другой старый, еще старей тебя, и у него шрам через весь лоб.

Брон посмотрел на неё.

– Рыжий это Сигхурд, старый это Тибар. Они из Ранахгора. Сигхурд младший брат жены ярла, Брунгильды Мэйнринг. Я думаю это она отправила норманнов убить твою мать. И думаю ярл действительно не знал об этом.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

– Я должна отомстить ей, – негромко сказала Синни, то ли спрашивая, то ли утверждая.

– Должна, – согласился Брон и снова стал смотреть на дорогу. Но Синни не отрывала от него взгляд.

– Ты поможешь мне? Проведёшь меня в город?

– И что ты сделаешь?

– Мой старший брат научил меня как бить врага ножом в живот. Если я подойду к ней достаточно близко, я ударю её ножом в живот столько раз сколько смогу. – Синни помолчала и кровожадно закончила: – Я изрежу всё её брюхо.

Она с нетерпением ждала что скажет Брон, но тот как всегда молчал.

– Ты поможешь мне? – Сердито спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

– Почему?

– Не хочу.

Синни надулась и снова отвернулась. У неё возникло острое желание немедленно спрыгнуть с повозки и расстаться с этим неприятным бриганом, но она удержала себя, понимая что это будет очень глупо. И чтобы как-то утешить свою обиду она твердо решила не разговаривать с ним или по крайней мере говорить также как он, редко и с бесконечными паузами.

– Куда ты теперь пойдешь? – Спросил Брон минут пять спустя.

Синни не ответила и почувствовала себя лучше.

Брон, прождав несколько минут, попытался снова.

– Тебе есть куда идти?

Синни, считая, что она уже выиграла одну битву, решила снизойти до ответа:

– К деду в Лингхорн.

И снова повисло молчание, нарушаемое только цокотом копыт и поскрипыванием телеги.

– Я отвезу тебя туда.

Синни недоверчиво покосилась на него, но спрашивать ничего не стала. Он уже сказал, что помогает ей из-за матери. А может он всё-таки обманывает её, подумалось девочке, может он всё же хочет завезти её куда-нибудь и сделать с ней что-то плохое, съесть или изнасиловать, или продать её какому-нибудь враждебному племени бриттов. Но почему-то эти мысли не вызвали у неё особого волнения и проплыли по её сознанию совершенном равнодушно. То ли в глубине души она не верила, что Брон плохой человек, то ли … Возможно ей казалось, что она теперь другая, что она больше не боится ничего, что она полна решимости защищать себя и, если будет нужно, умрёт в битве, с ножом в руке, отчаянно сражаясь, как и её мать. И если так, то некому было ей сказать, что она наивно обманывает себя, что её решимость сражаться существует лишь в её воображении, что нельзя стать воином просто вообразив себя им. Но с другой стороны всё ведь так или иначе начинается с воображения и она, обняв меховой плащ Далиры, её копьё и меч Анвелла, всё так же непрестанно сжимала рукоять ножа, веря что она сумеет ударить им, если понадобится. И кто знает, может и правда сумеет.

34

Уже далеко за полдень Брон свернул к тому самому озеру, где не так давно становились лагерем Ильзир и Хальфар. Но Брон выбрал другую часть берега. Он слез с повозки, взял лошадь за узду и осторожно повёл через хвойный лес. Они выехали на небольшую удобную поляну, откуда до самого озера было еще шагов 20. Прямо в центре поляны как по заказу рос огромный раскидистый дуб. Судя по всему, Брон отлично знал это место и бывал здесь не раз. Он остановился у старого кострища, вокруг которого лежало два поваленных ствола, также было нечто столового камня, и огляделся по сторонам. Видимо вполне удовлетворившись увиденным, он принялся распрягать рыжую лошадь. Синни, всё так же сидя на козлах повозки, сонно наблюдала за ним. Она очень устала и по правде сказать давно уже хотела есть и пить. И ей даже было немного совестно из-за этого. Ещё не закончился день, забравший у неё мать, а она уже думает о еде. Она слезла с повозки, положила на бревно все свои вещи и с удовольствием распрямилась и потянулась. После чего поглядела на Брона и сказала:

– Я пойду собирать хворост.

Тот молча кивнул и девочка побрела было в сторону озера, но потом вернулась и принялась надевать на себя пояс Далиры. Пришлось повозится чтобы закрепить его на своём худом, если не сказать тощем теле. С собой она взяла нож и копьё, которое собиралась отмыть от засохшей крови врагов, а меч Анвелла аккуратно положила поверх меховой накидки.

Дойдя до галечного берега и увидев просторную гладь озера, Синни застыла почти с восторгом вглядываясь вдаль. Но потом поджала губы и принялась за труды.

Когда она вернулась назад с огромной охапкой плавника и хвороста, она буквально остолбенела от увиденного зрелища. В первые мгновения она даже забыла дышать, буквально парализованная изумлением и страхом. На верёвке, перекинутой через могучую ветвь дуба и обвязанную вокруг ствола, висел мужчина. Грубая верёвка проходила у него подмышками, кольцом охватывая грудь, и за спиной уходила вверх. Руки его были стянуты назад, ноги связаны. Брон занимался тем что огромным ножом разрезал одежду повешенного. Действовал он не спеша, методично и даже аккуратно. Он разрезал материю снизу-вверх, срывал части одеяния и откидывал в сторону. Обнажив пленника сверху до пояса, Брон принялся за его штаны. Меньше чем за пару минут пленник оказался совершенно голым. И только его лицо и шея оставались замотаны окровавленными тряпками.

Синни стояла, не смея шелохнуться, всё так же прижимая к груди объёмистую охапку сучьев и деревяшек, словно забыв о ней. Она никак не могла уразуметь что происходит. Где-то в глубине души промелькнул испуг, но тут же рассеялся, подавленный удивлением.

Синни прошла вперёд, приближаясь к бригану и не отрывая взгляда от повешенного. Сердце её стало биться чаще. Не считая замотанных лица и шеи, на его окровавленном теле было две раны, на левом бедре и правом плече, кое-как чем-то замазанных и перевязанных. Брон как раз занимался тем что удалял все эти повязки. Но Синни смотрела только на голову пленника, на его большую белокурую голову, и не могла поверить.

Наконец она сбросила на землю весь свой древесный груз. Брон оглянулся на неё, задержал на пару секунд взгляд на её бледном лице и сказал:

– Тебе лучшей уйти отсюда. Иди посиди у воды.

Синни словно не услышала, всё так же неотрывно глядя на висевшего мужчину.

Брон вернулся к повешенному, теперь уже снимая повязки с его головы. Когда все тряпицы были удалены взору девочки предстало пугающее зрелище. Лицо пленника было сильно иссечено, зияющие глубокие разрезы расходились в стороны, кое-где кожа буквально отходила лоскутами, подбородок представлял из себя багровое месиво с белеющими кусочками костей, левая глазница, залепленная какой-то зеленой мазью, казалась сплошь залита гноем. Но Синни вроде как всего этого не замечала, завороженно вглядываясь в лицо мужчины и слушая как оглушительно стучит её сердце.

Несмотря на все свои раны и кровопотерю Хальфар Бринбьёрд всё еще был жив и вполне в сознании. Его правый глаз, налитый кровью, с разошедшейся бровью над ним, угрюмо смотрел на уродливого мужика с отрезанным ухом и худенькую черноволосую девочку за ним.

Закончив с одеждой и всеми повязками, Брон отошёл от повешенного и занялся организацией костра. Когда пламя запылало, он нагрел в огне клинок ножа и вернулся к Хальфару. Посмотрев на застывшую как статуя Синни, он снова сказал ей:

– Иди к озеру. Я позову, когда закончу.

Синни посмотрела ему в глаза и отрицательно покачала головой. Брон какое-то время глядел на неё, видимо размышляя не стоит ли всё-таки настоять на своём и прогнать её. Но затем только пробурчал:

– Тогда не мешайся хотя бы. Сядь вон к костру и следи за огнём.

Синни подчинилась и села на одно из брёвен, всё так же глядя на бригана. Тот ещё помедлил, а затем отвернулся, полностью сосредоточив своё внимание на пленном норманне.

Брон пытал Хальфара самым бесчеловечным и чудовищным образом. При этом бриган не выказывал никаких эмоций. Он ничего не говорил и казалось ничего не испытывал, словно выполняя совершенно обыденную скучноватую монотонную работу. Он ни смеялся, ни злобствовал, никак не глумился над пленником и вообще даже не смотрел ему в лицо. Он как будто бы занимался вполне привычным незатейливым, но достаточно кропотливым трудом, исполняя его неторопливо и методично и не обращая ни малейшего внимания на содрогание пленника, его дрожь, стоны, а иногда почти вой.

Синни сидела как каменная, позабыв обо всё на свете и пристально наблюдая за происходящим, словно боясь упустить хоть какую-то деталь ужасного действа.

Брон буквально резал Хальфара на части. Иногда, когда крови становилось слишком много и рукоять ножа начинала скользить в ладони, бриган отходил к разорванной одежде пленника и тщательно вытирал руки и оружие. И затем возвращался к своему занятию снова. Он аккуратно и сосредоточено делал длинные разрезы на теле Хальфара, вырезая с трех сторон узкие прямоугольные лоскуты кожи и потом, также аккуратно и неспешна, отдирал их. По сути он свежевал голого мужчину, но очень медленно и по кусочкам. Время от времени он присовокуплял к этому то что хватал его освежеванные мышцы, вклинивая свои пальцы прямо в окровавленную плоть и вырывал куски человеческого мяса. Тогда Хальфар орал и рычал особенно пронзительно.

Синни наблюдала за всем этим совершенно бесстрастно, спокойно и очень внимательно. По крайней мере внешне. Что творилось в её душе сказать было трудно. Её душа словно застыла, обратилась в кусок равнодушного льда, отстранилась. Всё то что делало Синни ребенком стало бездвижным, немым, скрылось в самой глубине её потрясенного сознания. Она не испытывала удовлетворения или радости от того что тот, кто причинил ей страдание теперь страдает сам, но и какого-то сочувствия, жалости, участия к человеку переносящему чудовищную боль в ней тоже не было.

В какой-то момент Брон обернулся и спросил:

– Он насиловал тебя?

Синни утвердительно кивнула.

Брон обошёл Хальфара. Синни не сразу поняла что бриган делает, а когда поняла, её всё-таки проняло, в горле встал ком, живот весь сжался и она ощутила совершенно животный страх. Брон засунул нож в задний проход норманна и теперь елозил лезвием туда-сюда при этом ещё и проворачивая его. Хальфар сначала закричал, затем весь задрожал и затрясся как в ознобе и уже не кричал и выл, а скорее скулил и хныкал. Он обмочился. Наконец Брон отошел от него, отчетливо пахло человеческими фекалиями.

– Пойду отмоюсь, – сказал он и пошел к озеру.

Синни осталась один на один с совершенно искалеченным измученным человеком. Она поднялась с бревна и приблизилась к висевшему мужчине, вглядываясь в его лицо. Она услышала его хрипловатый отчаянный шёпот: "Убей. Убей". Она подошла ещё ближе вдыхая тошнотворный запах бойни, глядя снизу-вверх в его правый глаз.

Девочка подумала о прощении. Да, теперь она могла простить его. Вполне искренне. Но теперь это как будто ничего не значило. Она очень ярко могла восстановить в памяти тот момент когда он ввалился пьяный в её каморку в доме Гуннара, пышущий потом, перегаром и копченной рыбой, и не слушая её тоненький дрожащий голос, которым она умоляла не трогать её, отметая своими могучими руками её жалкие попытки сопротивляться, прижал к земле её голову, задрал платье и долго искал жирными пальцами в её извивающемся теле то отверстие куда с сопением и пыхтение принялся засовывать кусок своей плоти. Да она очень ярко могла это вспомнить и ничего не почувствовать сейчас к нему. Ни гнева, ни обиды, ни злости. Глядя на то во что он превратился, на обезображенный, изрезанный, вонючий кусок мяса она испытывала к нему лишь равнодушие. Но мысль о прощении зацепила её. И подумав об этом ещё чуть-чуть, её вдруг осенило: так вот же оно то прощение, о котором говорил Фрэй Сильвий! Синни даже слегка улыбнулась от этого озарения. Ну конечно! Фрэй Сильвий говорил, что надо прощать своих врагов, что надо быть способным на это, что именно это делает тебя подобным богу. И вот теперь она может сделать это с легкой душой – простить своего самого что ни на есть заклятого врага. Фрэй Сильвий говорил, что главная сила его всемогущего южного бога в прощении и любви, но он не объяснил, что перед тем как простить своих врагов их надо довести вот до такого состояния. И тогда прощение становится легким и искренним делом. Когда тот, кого ты прощаешь обезображен, искалечен, унижен, обескровлен, доведен до животного состояния запредельной болью, тогда прощение становится истинным. Ведь Фрэй Сильвий так и говорил: прощение обязательно должно быть истинным. Значит вот в чем сила прощения. Синни чуть ли не восторженно смотрела на изуродованное лицо Хальфара, словно видела что-то прекрасное. Сила прощения – это та сила, с помощью которой ты превращаешь своих врагов вот в такой хнычущий кусок мяса, а потом совершенно искренне с чистой душой прощаешь. Синни буквально замерла от этого откровения. Она вынула из кармана деревянный крестик и долго смотрела на него. Неудивительно, подумалось ей, что бог Фрэя Сильвия такой могущественный. Бог, который всех прощает, перед этим подвергая их самым немыслимым страданиям.