скачать книгу бесплатно
Туманный вирус
Сергей Георгиевич Донской
Спецназ. Группа Антитеррор
С секретного военного склада похищена партия новейшего бактериологического оружия. Сотрудникам Антитеррористического центра удается выяснить, что контейнеры со смертоносным вирусом были вывезены из России и в настоящее время находятся на территории Казахстана в руках террористов – непримиримых противников действующего казахского президента. В Астану срочно вылетает лучший оперативник Центра лейтенант Олег Белов. Ему приказано сделать все возможное для предотвращения теракта на территории сопредельного государства…
Сергей Донской
Туманный вирус
Прелюдия
Хотя солнце стояло уже высоко, было довольно прохладно. Пахло полынью, в небе сновали быстрокрылые ласточки. Им было хорошо. Лариса, свернувшись клубком, лежала на голой земле и дрожала. Ей было плохо. На ней были только короткая «вареная» юбка и майка – наряд проститутки, как говорил Абай. Он еще много чего говорил, но не это было самое страшное.
Шел 1994 год, стотысячные толпы русских беженцев валили из Казахстана, бросая дома, квартиры и рабочие места. Ограбленных, изнасилованных и зарезанных никто не считал, мародеров и убийц не преследовали, казахские милиционеры при случае сами были не прочь поживиться за счет тех, кто еще вчера были братьями навек, а теперь стали ненавистными оккупантами.
Мужа Ларисы повесили по приказу Абая на придорожном столбе, а ее вместе с десятилетним сыном вывезли в открытую степь.
– Мама, – спросил Стасик шепотом, – что с нами будет?
Под глазом у него расплывался синяк, губы были то ли искусаны, то ли разбиты до крови.
– Не знаю, – ответила Лариса, стараясь не клацать зубами.
Ей было холодно, и это был тот внутренний холод, от которого не спасают ни теплые одеяла, ни горячий чай. Да и кто бы тут дал ей одеяло, кто напоил бы чаем?
Стасик был уже взрослым мальчиком, но глядя на нее, вдруг скривил лицо, силясь подавить подступившие рыдания.
«Я не имею права его пугать, – подумала Лариса. – Кто угодно, только не я».
– Сыночек, – сказала она, – ты, главное, не бойся. Все будет хорошо.
– Здесь? – не поверил Стасик. – В этой стране? Они же не люди, мама.
– Они люди. В том-то и дело, сынок.
Подошел круглоголовый казах с перебитым носом, пнул Ларису в бок запыленным сапогом, замахнулся на Стасика нагайкой. Она называлась камча, к ее концу была привязана гайка.
– Заткнись, билять, – велел казах. – И ты, щенок, заткнись.
– За что вы с нами так? – спросил Стасик.
Ответом был хлесткий удар камчи.
Лариса закрыла глаза. Она ничем не могла помочь сыну. Ее щиколотки и запястья были стянуты грубой волосатой веревкой, врезавшейся в кожу. При малейшем движении натертые ссадины горели, как ошпаренные.
Она не задавала вопросов, она знала, за что им эта мука. За то, что она любила мужа и не давала жирному, похотливому Абаю. За то, что красива. За то, что родилась русской, в конце концов. И изменить что-либо было невозможно.
Все кончено, поняла она, когда очнулась в провонявшем бензином багажнике, связанная, беспомощная, отчаявшаяся. Дорога, занявшая полтора часа, показалась ей вечностью. Но лучше бы это путешествие никогда не кончалось. Потому что, вытащенная на свет божий, Лариса очутилась в совершенно ином мире, диком и первобытном. Здесь человеческая жизнь стоила немного, особенно если речь шла о таких бесправных существах, как русская мать и ее выкормыш.
Услышав взрыв хохота, Лариса открыла глаза. Абай стоял в окружении казахов в толстых полосатых халатах и что-то говорил им, указывая на нее. Мужчины выглядели оживленными. Один из них, одетый в желто-зеленый клетчатый пиджак и меховую шапку, направился к пленникам. Остальные, весело перекликаясь и задорно посвистывая, устремились к своим коням, пасущимся на пригорке.
Приблизившийся к Ларисе казах достал из-за пояса нож. Она похолодела. До сих пор она надеялась, что все закончится групповым изнасилованием, но, похоже, злопамятному Абаю было этого мало. Но почему он не прикончил пленницу в городе, как сделал это с ее мужем? Зачем привез в эту степь, где было бесполезно звать на помощь? В небе кружили коршуны, присматриваясь к происходящему на земле. Они чего-то ждали. Чего? Об этом не хотелось думать.
– Со мной делайте, что хотите, а мальчика отпустите, – быстро проговорила Лариса.
Клетчатый ничего не сказал. Взмахом ножа он разрезал путы на ее ногах. Подошел Абай, остановился над Ларисой, переговариваясь с Клетчатым по-казахски. На шее у него зачем-то висел детский красный свисток. О чем он беседовал с Клетчатым, было непонятно. Ларисе удавалось разобрать лишь отрывочные слова: «игра», «победа», «награда».
– Что со мной будет? – спросила она, отстраненно наблюдая за тем, как заискивающе звучит ее голос.
– С тобой будут играть, – ответил Абай. – Знаешь, что такое кокпар тарту?
Она достаточно долго прожила в Казахстане, чтобы понять, о чем идет речь. Так назывались конные состязания здешних мужчин, проводившиеся по всем большим праздникам. В тонкости Лариса не вникала, но суть игры состояла в борьбе всадников за козлиную тушу. Для этого они делились на две команды по нескольку человек и принимались скакать по округе, стегая нагайками лошадей и друг друга. Туша, заброшенная в очерченный круг, засчитывалась как гол.
Лариса непонимающе посмотрела в сторону гарцующих на месте всадников. Некоторые из них обматывали колени грязными вафельными полотенцами, другие поплотнее натягивали на головы шапки и почему-то кожаные танкистские шлемы. Они явно готовились заняться своим излюбленным спортом, но козла нигде не было видно, ни живого, ни дохлого.
Чтобы лучше видеть, Лариса попыталась сесть, но Абай толкнул ее ногой в грудь, опрокидывая на спину.
– Помнишь, я предлагал тебе сто рублей? – спросил он. – И пятьсот предлагал. Но ты отказалась. Ты была гордая.
«Я и сейчас гордая», – хотела сказать Лариса, но не сказала. Сейчас она не была гордой. Она покорно слушала убийцу своего мужа и все еще надеялась на какое-то чудо. Но чуда, как обычно, не произошло. Планета под названием Земля создавалась не для того, чтобы здесь творились чудеса.
– Тогда я обижался, – продолжал Абай, – но теперь даже рад, что ты не согласилась. Потому что, вместо того чтобы тратить деньги, я их заработал. Вот. – Он вытащил из нагрудного кармана толстую стопку червонцев и спрятал их обратно. – А трахнуть тебя, я все равно трахну. Даже мертвую, слышишь меня, русская сука?
Клетчатый что-то крикнул, пятясь. Абай поднял взгляд и бросился наутек. Земля под Ларисой задрожала от топота копыт. Подняв голову, она обмерла: десять или пятнадцать всадников скакали прямо на нее, гикая и приподнимаясь на стременах.
– Хой, хой, хой! – вопил оскаленный юноша в кожаной ушанке, умудрившийся вырваться вперед.
Лариса вся сжалась, ожидая, что конские копыта пройдутся прямо по ней, превращая ее в мясной фарш. Но тут гурьба всадников разделилась, объезжая ее с двух сторон. Только юноша скакал прямо. Стиснув плетку зубами, он свесился с коня и, не сбавляя скорости, схватил Ларису и швырнул ее поперек седла.
«Туша – это я, – поняла она, ударяясь лицом о пыльный сапог. – Вот какая у нас будет игра».
Проскакав еще сотню метров, юноша натянул поводья, заставив коня резко остановиться. Приподняв Ларису за пояс юбки, он бросил ее на землю. Остальные разразились возгласами, напоминающими тявканье. Дул в свой свисток Абай. Где-то далеко-далеко кричал Стасик, зовя маму. Полуоглушенная, она посмотрела вокруг себя и уставилась на лес переступающих лошадиных ног, из-под которых летела пыль и травяная труха. Подняв глаза, Лариса увидела сияющие мужские лица – и кругло-гладкие, молодые, и почти старые, морщинистые. На всех этих лицах читалось одно радостное выражение: все они предвкушали забаву. «Улак, улак», – приговаривали они.
Пронзительно взвизгнул свисток. Хрипя и толкаясь, лошади дружно рванулись с места. Ближе всех к Ларисе оказался редкоусый дядька в танкистском шлеме. Он уже приготовился схватить ее за волосы, когда казах на маленькой белой лошадке стегнул его коня нагайкой, а сам вцепился в Ларисину майку. Материя порвалась, как мокрая бумага. Кто-то завыл волком при виде обнажившихся грудей.
Лошадиные копыта взрывали землю вокруг Ларисы, норовившей уползти из круга на четвереньках. Ее поймали за лодыжку, приподняли в воздух вниз головой и понесли дальше. Трава и комья летели ей в лицо. Пытаясь отбить ее у соперника, казахи вовсю махали своими плетками, и Лариса жалобно вскрикивала всякий раз, когда удары доставались ей. Потом ее ухватили за руку и стали тянуть в разные стороны, словно решили порвать на две части. Все это происходило на полном скаку, в глазах у Ларисы мутилось от жестокой тряски, ее внутренности ударялись друг о друга, норовя вывалиться из глотки. На степных колючках оставались пряди ее волос, волочащихся по земле.
Она не поняла, каким образом оказалась сидящей верхом – лицом к одноглазому всаднику с желтыми зубами. Чтобы не упасть, она была вынуждена держаться за его талию. За ними гнались, нахлестывая коней нагайками. Неожиданно Одноглазый заставил своего скакуна крутнуться волчком и погнал его галопом обратно. В его раздувающихся ноздрях пузырились сопли; держа поводья обеими руками, он больно кусал соски Ларисы.
Наслаждаться женским телом ему пришлось недолго. Участники игры окружили его и стали теснить, не переставая работать нагайками. В сумятице замелькало и приблизилось лицо юноши в ушанке. Изловчившись, он не только сдернул Ларису с коня, но поймал ее за юбку до того, как она свалилась под копыта.
Некоторое время она летела по воздуху с нелепо растопыренными руками и ногами, глядя на землю, проносящуюся под ней с головокружительной быстротой. Потом металлическая пуговица оторвалась, юбка сделалась свободной, Лариса выпала из нее и покатилась кувырком. Когда мир остановился, ее рот был полон крови, а надколотые зубы больно ранили язык. «Мама, мама!» – кричал сын. Она попыталась отыскать его взглядом и не сумела. Все плыло перед ее глазами. Копыто подскакавшей лошади ударило ее в бедро. Ларису подхватили под мышки, и она поволочилась за всадником, обдирая ступни до кровавого мяса.
Новому обладателю никак не удавалось затащить ее на седло. Тогда он намотал ее волосы себе на кулак, и она взмолилась о пощаде. Это было пустой тратой сил. Всадник обращался с ней так же бесцеремонно, как если бы она была обезглавленной тушей. Все казахи вели себя по отношению к ней с одинаковой жестокостью. С ней не собирались считаться. Она была для них русской сукой, жалеть которую было не только бессмысленно, но и позорно.
Чтобы не остаться без кожи, Лариса была вынуждена подтянуться и зацепиться ногой за стремя. Казах издал торжествующий вопль. Но радость была недолгой. Рядом оказался другой участник игры, который схватил Ларису за вторую ногу. Потеряв опору, она опрокинулась назад, и ее голова стала биться о землю. Оба всадника скакали параллельным курсом, яростно нахлестывая друг друга плетьми.
Ларисе казалось, что ее ноги сейчас оторвутся от туловища с такой же легкостью, как это происходит, когда разделывают зажаренную птицу. Но тут один из всадников отпустил ее, она почувствовала секундное облегчение, ударилась затылком о камень и потеряла сознание.
Очнувшись, Лариса обнаружила, что лежит на земле, а к ней приближаются два новых всадника: один постарше, другой помоложе. Она была уже не в состоянии бороться за жизнь и лишь желала одного – умереть. Оба коня проскакали совсем рядом, роняя на нее хлопья пены. Ни одному из двух всадников не удалось завладеть Ларисой, зато третий подхватил ее на всем скаку, уцепившись за веревку, связывающую ее запястья. Ее руки выскользнули из плечевых суставов, и она снова отключилась…
Все это время Стасик кричал, зовя мать или обзывая казахов всеми грязными словами, которые успел узнать в школе. Потом он умолк и зажмурился. Он понял, что мать не спасти, она сделалась вся неживая, как тряпичная кукла, и перестала реагировать на происходящее.
Изредка открывая глаза, мальчик видел, как всадники теснят друг друга конями и размахивают плетками. При этом они непрестанно вопили – вопили от боли и от избытка чувств. А мама молчала. Ее уже трижды бросали в круг, но она даже не стонала и не пыталась прикрыться, хотя осталась совсем голая. Никто не мешал вонючим казахам пялиться на нее и лапать своими грязными руками.
«Я убью их, убью всех, – думал Стасик, закрыв глаза. – Если не сейчас, то потом, когда вырасту. Этих и других. Поступлю с ними, как они поступили с нами. С папой и мамой… С соседями и знакомыми. Они вышвыривали русских из окон, а тех, кто не мог убежать, забивали палками и камнями. Этого нельзя простить. Этого нельзя забыть».
Услышав хор торжествующих голосов, он приоткрыл один глаз. Казахи успели спешиться и сгрудились вокруг матери Стасика. За мужскими ногами и согнутыми спинами ее видно не было, но он знал, что она там, знал, что с ней делают, и знал, что живой ее не выпустят. Подергав путы на лодыжках и запястьях, Стасик завыл, срываясь на жалобный щенячий скулеж.
Примерно через час мама умерла. Мальчик понял это по репликам расходящихся казахов. Только она не умерла, ее убили, замучили до смерти. «Лучше бы они убили и меня тоже», – подумал Стасик. Но его и пальцем не тронули. Перед отъездом казах в клетчатом пиджаке перерезал на нем веревки, поставил его на ноги и указал острием ножа на север.
– Уходи, – сказал он. – Домой иди. И не возвращайся больше. Никогда не возвращайся.
«Я вернусь», – возразил Стасик мысленно, сделал шаг и рухнул на землю. Затекшие ноги не слушались его. Трогая их, он вдруг отчетливо понял, каково это – быть мертвым.
– Уходи, – повторил Клетчатый, забрался в «Волгу» Абая и уехал.
Всадники тоже уносились прочь, оставляя пыльный след, разносимый ветром по степи. Стасик сел, потом поднялся на ноги и, шатаясь, как пьяный, пошел туда, где лежала мама. То, что еще недавно было мамой. По пути он поднял ее джинсовую юбку и палку, которой надеялся выкопать могилу.
Ничего из этой затеи не получилось. Лечь рядом с мамой и помереть не получилось тоже – помешали жажда, голод и ночной холод.
А ночь, как назло, выдалась просто прекрасная. Каждая звездочка была на виду. Те, что поменьше, шли россыпями, будто известь или меловое крошево. Большие – переливались красным, голубым и зеленым, тянулись к заплаканным глазам тоненькими лучиками. Изредка, словно специально для того, чтобы скрасить одиночество маленького мальчика, вдали проносился поезд, оставляя позади бодрый перестук колес. А мама этого не видела и не слышала.
Бросив ее в степи, дрожащий Стасик обнял себя ледяными руками и ушел в ту сторону, куда показал казах в клетчатом пиджаке. Он так и не простил себя за это. И убийц мамы не простил тоже.
Акт первый
В темпе адажио
I
Вертолет так долго летел сквозь туман, что казалось, будто он висит в молочной мгле, никуда не движется и так будет продолжаться вечно. Это был старый добрый Ми-8, правда, модернизированный: современнейшее бортовое оборудование, новехонькие топливные баки, могучие двигатели с электронно-цифровой системой управления, автономный комплекс обороны. Генерал армии Воротников мало смыслил в боевой технике, поэтому досадовал, полагая, что полет затягивается из-за устаревшей конструкции вертолета. Прерогативой генерала были интеллектуальные построения, а не технические конструкции. Под его руководством Антитеррористический Центр предотвратил бесчисленное множество массовых убийств на территории России и за рубежом. Когда же помешать теракту не удавалось, в действие вступало карательное подразделение – так называемые истребители, приводившие в исполнение смертные приговоры, негласно выносимые Кремлем.
Осознание своей ответственности наложило неизгладимый отпечаток на лицо и осанку Воротникова. Забывая контролировать себя, он часто хмурился и сутулился, словно атлант под тяжестью взваленной на него ноши. Сегодня это было заметно особенно. Генеральское лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, плечи были опущены.
– Долго еще? – раздраженно спросил он у командующего Южным военным округом, сопровождавшего его в полете.
– Считайте, уже на месте, Петр Васильевич, – ответил Птицын.
– Когда сядем, тогда и буду считать, – осадил его Воротников.
Буквально через несколько минут вертолет прибыл в пункт назначения. По существу, этот военный объект не действовал со времен СССР, но охранялся по сей день, поскольку когда-то здесь размещался целый комплекс секретных лабораторий, в память о которых остались хранилища бактериологического оружия. Насколько было известно Воротникову, запасов хватило бы, чтобы уничтожить всю разумную жизнь на планете. Почему его до сих пор не уничтожили? Да просто потому, что разоружившаяся Россия сама подлежала уничтожению. «Да кому она нужна?» – взвоют либералы. И в самом деле. Кому нужна шестая часть суши, занимающая третье место в мире по запасам полезных ископаемых? Неужто американским империалистам? Да разве они когда-нибудь зарились на чужое добро…
Воротникову помогли выбраться из вертолета, и он стал оглядываться по сторонам, придерживая на голове большую генеральскую фуражку с лихо загнутой тульей.
Наземная часть сооружений состояла из нескольких приземистых зданий, обнесенных некогда зеленой оградой с облупившимися звездами и колючей проволокой по верху. В центре торчала сторожевая вышка, похожая на боевую машину марсиан из «Войны миров». Вокруг темнел дремучий лес, подпирающий вершинами низкое свинцовое небо.
– Показывайте, – скомандовал Воротников, ни на кого конкретно не глядя.
Свита немедленно пришла в движение, и Воротникова повели к зеленому кургану со входом в подземное хранилище.
Асфальтовые дорожки потрескались и поросли травой, на бывших газонах и клумбах рос бурьян, объект пришел в такое запустение, что мог бы послужить съемочной площадкой для фильма о конце света. На ржавых щитах с наглядной агитацией сидели вороны. Обстановка была до того зловещей, что видавшие виды офицеры в гиперболических зеленых фуражках невольно понижали голоса и бросали опасливые взгляды по сторонам.
Даже самому Воротникову, при виде которого тряслись и теряли дар речи грозные террористы, было не по себе. В бактериологическом оружии он разбирался еще хуже, чем в технике; знал только, что оно представляет собой всевозможные вирусы, токсины и грибки. Смертоносные. Настолько ядовитые, что достаточно было микроскопической дозы, чтобы посеять эпидемию и в считаные дни сделать безлюдным любой мегаполис.
Показывая дорогу, генерал Птицын спускался по лестнице первым, то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть на высокого гостя.
– СССР, а затем Россия разрабатывала бактериологическое оружие до девяносто второго года, – говорил он. – Но потом Борис Николаевич приказал свернуть все программы.
– Какой Борис Николаевич? – хмуро спросил Воротников.
– Ельцин, – ответил Птицын, не позволив себе выразить удивление по тому поводу, что кто-то мог не помнить этого. – Конечно, эту и другие лаборатории закрыли не сразу. Еще и сейчас кое-где… гм. Короче говоря, запасов бруцеллезы и туляремии у нас на века хватит.
– А также всевозможных разновидностей язвы, чумы, тифа и лихорадки, – вставил военный прокурор округа Раздолин.
Закончив долгий спуск, Воротников обернулся и смерил прокурора выразительным взглядом, отбивавшим всякую охоту хвастаться своей эрудицией. Потом посмотрел в глаза Птицыну.
– Что производили конкретно на данном объекте?
Командующий округом растерянно оглянулся на свиту.
– Ботулинический токсин КС усиленного действия, – подсказал коренастый полковник медицинской службы.
Они стояли в длинном низком коридоре с десятками труб и кабелей, протянувшихся вдоль стен. В неоновом свете лица военных выглядели мертвенно-голубыми. Суеверный человек мог бы принять их за мертвецов, собравшихся в склепе, чтобы обсудить свои тайны.
– Вдохнув воздух, содержащий КС, – говорил полковник, – вы не узнаете об этом. Лишь двенадцать часов спустя появятся первые симптомы отравления: нарушение зрения, рвота, затруднение дыхания. Через сутки наступает конец. Полный паралич мышц и дыхательной системы.
– А противоядие? – спросил Воротников.
– Против обычного ботулинического токсина существует вакцина, правда, действует она лишь в тех случаях, когда не произошли необратимые изменения мозга. А вот КС…
Полковник покачал головой.
– Расшифруйте, – потребовал Воротников.
– КС значит «Кровь Сатаны».
– Что еще за мистические бредни?
– Никак нет, товарищ генерал, – отважно возразил маленький полковник. – Все дело в бульоне.
– В бульоне, – машинально покивал Воротников, после чего вонзил в полковника раскаленный от бешенства взгляд. – Что-о? Вы издеваетесь?
– Никак нет, – повторил полковник, не отводя и не опуская глаз. – Я имею в виду так называемый мясопептонный бульон, в котором культивировались микроорганизмы для выведения токсина. Он был кроваво-красный. Вот разработчики и окрестили его «Кровь Сатаны».
– А, ну это понятно, – сказал Воротников, и вся свита с облегчением запыхтела, переводя дух. – Как фамилия?
– Ершов, – ответил маленький полковник, вытягиваясь во фрунт.
