скачать книгу бесплатно
Посасывая укушенный палец, женщина сбросила с плеч плащ и накинула его на Мэри.
– И учти, потом отдашь, – сказала она, как будто продолжая начатый разговор.
Мэри с трудом поднялась на колени, и мир вокруг закружился. Ее узелок с одеждой исчез. Платье, что на ней было, казалось сделанным из грязи. Оно пропиталось ею насквозь и было жестким и твердым, как щит. Шпиль церкви Святого Эгидия угрожающе накренился. Все вокруг было изукрашено кружевной изморозью: ограды, мостовая, крапива, что росла на краю канавы. Мэри чувствовала, что ее лицо покрыто коркой грязи. В глубине ее замерзшего тела, в носу, под челюстью, под ребрами и особенно между ног шевелилась боль; она наступала со всех сторон сразу, как огромная армия.
– Ну и вид у тебя, – ухмыльнулась незнакомка. Шрам на ее лице сморщился.
Это была она, шлюха с красной лентой в напудренном парике, та самая, из-за кого Мэри решила, что в жизни может быть нечто большее, чем просто работа и сон. На мгновение ею овладела ярость.
– Позавтракать не хочешь?
Мэри разрыдалась.
Шлюху звали Долл Хиггинс – Куколка Хиггинс. Мэри медленно преодолевала ступеньку за ступенькой, Куколка почти тащила ее наверх, и ее рука была очень горячей. Наконец они оказались в темной комнатушке где-то на самом верху. Мэри рухнула на матрас на полу и оставалась там до тех пор, пока он не промок насквозь от ее слез. Боль внутри не давала ей встать. Она попыталась спросить, где они, но вместо голоса из горла вырвалось какое-то хриплое карканье.
– Ну что ж, сделали тебя женщиной, – сказала Куколка.
Когда Мэри проснулась, ей показалось, что начался пожар и комната охвачена огнем. Свет, падавший из окошка, был совсем слабым, но со стен низвергался настоящий водопад цвета. Мэри несколько раз моргнула и убедилась, что это всего лишь одежда. Она была развешана прямо на ржавых гвоздях, вбитых в доски. Сплошь шелк и газ, изумрудный, рубиновый, янтарный, аквамариновый.
Рядом пахло чем-то теплым и как будто сырым – странный, немного дрожжевой запах. Мэри была не одна. Смягченное сном лицо, полускрытое рассыпавшимися по подушке каштановыми прядями… Она не сразу узнала Куколку без привычного серебристого парика.
– Где я? – прошелестел голос Мэри. В горле страшно пересохло.
– В моей комнате, конечно, – зевнула Куколка, не открывая глаз. – В Крысином замке. – Было так холодно, что от ее дыхания в воздухе стояло облачко пара.
– Но где это?
– В Трущобах. Где ж еще?
У Мэри замерло сердце. Трущобы? Место, где не признают никаких законов, где девушку могут ограбить, избить, изнасиловать. Но ведь все это уже случилось, с трепетом осознала она и почти обрадовалась. Самое худшее позади. Теперь ей нечего бояться в этом мире.
Куколка села на соломенном матрасе и с наслаждением потянулась. Вблизи она казалась более угловатой и потрепанной, но все равно у нее было самое прелестное лицо, какое только Мэри видела в своей жизни.
– Так, – деловито сказала она. – Теперь вот что. Где твой дом?
Мэри покачала головой, почувствовала, как защипало в глазах, и крепко зажмурилась. Будь она проклята, если разревется из-за Диготов.
– Ну откуда-то ты ведь появилась, – резонно заметила Куколка.
Мэри представила себе подвал на Черинг-Кросс-Роуд. До него было не больше десяти минут ходьбы, но преодолеть это расстояние было невозможно. Сегодня Мэри была уже не той девочкой, что плакала: «Помоги мне, мама». За эту ночь в канаве все, что было в ней мягкого и нежного, изменило свою суть, отвердело, превратилось в камень. «Никогда в жизни, – поклялась она себе, – я не буду плакать и умолять. Никогда в жизни я не позволю выбросить себя, словно мусор».
– Ну? – нетерпеливо переспросила Куколка.
– Я не могу вернуться, – прошептала Мэри.
Куколка пожала плечами:
– А друзья у тебя есть? Или какой-нибудь добрый джентльмен на примете?
Мэри яростно замотала головой.
– Ну, здесь вы, мисс, остаться не можете, так что даже об этом и не мечтайте, – с усмешкой предупредила Куколка. – Я, конечно, добрая христианка, не хуже прочих, и не держу на тебя зла за то, что ты прокусила мне палец чуть не до кости, но бездомных я не подбираю.
Мэри не отрывала от нее взгляда.
– Каждая сама за себя, ты меня понимаешь?
Мэри кивнула.
Но Куколка Хиггинс почему-то не торопилась выгонять Мэри. Ни в тот день, ни на следующий, ни еще через день.
Целыми днями Мэри лежала в кровати в своей сорочке без рукавов, завернутая в кучу одеял, чтобы хоть немного унять дрожь. Ее синяки переливались всеми цветами радуги – красным, фиолетовым, синим, – а распухший нос выглядел просто устрашающе. Мэри разглядела его в крохотном треугольном осколке зеркала.
– Сломан, – постановила Куколка, осмотрев его. – Ничего, обычный перелом. Заживет как на собаке, и глазом не успеешь моргнуть. Только бугорок останется.
Мэри смотрелась в зеркало и пыталась угадать, каким будет ее новое лицо.
Что же касалось живота, она была уверена в том, что солдаты избавили ее от проблем. Кажется, он уже стал чуть более плоским. Кроме того, были и другие знаки. В том, что все кончено, Мэри убедилась на пятый день. Между ног побаливало, и она решила посмотреть, что происходит.
– Из меня что-то вытекает, – прошептала она мирно посапывавшей рядом Куколке. – Какая-то странная штука.
– Такая не то желтая, не то зеленая? – спросила ее новая подруга, переворачиваясь на спину.
Мэри почувствовала теплый запах ее дыхания и пристыженно кивнула.
– Тогда это триппер.
Мэри захотелось расплакаться. Она не совсем понимала, что означает это слово, но ей приходилось слышать его раньше.
– Рано или поздно он нас всех достает, – весело заметила Куколка. – Почти у каждого жулика в Лондоне или триппер, или сифилис. Грязные кобели, – хихикнула она. – Но радуйся, если к тебе пришла Мадам Трепак. По сравнению с сифилисом, знаешь ли, это просто забава.
По щеке Мэри скатилась слеза, и она сильно заморгала.
– Ничего, выживешь, – сказала Куколка и протянула ей захватанную бутылку с джином.
Мэри посмотрела на маслянистую жидкость, поднесла бутылку к губам и сделала глоток. Ей показалось, что горло обожгло огнем, но уже через пару глотков она почувствовала себя гораздо лучше.
Куколка Хиггинс умела говорить жестокие вещи так, будто это была шутка. Но несмотря на это и на правило каждая сама за себя, Мэри жила у нее вот уже две недели, спала в ее постели, и Куколка приносила ей хлеб, ярмутскую копченую селедку и иногда даже бадью ледяной воды и тряпку, чтобы она могла хоть как-то помыться. Мэри принимала все с благодарностью. У нее не было ничего; она как-то вдруг разучилась жить, потеряла это умение. В ее голове, неотвязные, как оса, звенели слова матери: «Девушка, которая теряет добродетель, теряет все».
Крысиный замок был самым большим и самым ветхим зданием в этом причудливом мире, который назывался Трущобами. Под крышей теснились четыре комнатушки; комната Куколки была единственной без замка на двери. Когда она уходила в город, Мэри сворачивалась на матрасе калачиком и ждала, когда Куколка вернется домой. На втором и третьем этажах жили привратники, бакалейщики, торговцы бренди и мелкие воришки. Самые лучшие комнаты, на первом этаже, занимали сутенеры. У каждого из них, по словам Куколки, была «конюшня» из дюжины проституток. У одной из них, Мерси Тофт, была темная кожа. Она считалась воспитанной девушкой; в свое время какой-то богач вывез ее из Вест-Индии, а потом бросил и переехал в Голландию. В самом низу, в подвале, ютились тридцать ирландцев вместе со своим ослом.
Доходный дом – этот и двадцать других таких же – принадлежал хитрой и оборотистой ирландке. Половина денег обитателей прихода Святого Эгидия стекалась в красные руки миссис Фаррел. В комнатах постоянно царил полумрак. Как-то раз Мэри спросила, почему все окна залеплены коричневой бумагой, и Куколка объяснила, что «старая сука Фаррел жадится и не желает вставлять в них стекла, а что касается меня, так я лучше посижу в темноте, чем буду корчиться на сквозняке». Кроме того, добавила она, ночной воздух вреден, это всем известно.
– Так, значит, миссис Фаррел… это перед ней ты отвечаешь? – смущенно спросила Мэри.
– Ты хочешь сказать, не она ли моя мадам? – уточнила Куколка и презрительно улыбнулась. – Нет. Я плачу ей только за комнату. Я свободная птичка, вот так-то. Я ни перед кем не отвечаю.
Индианка Мерси Тофт – иногда она заглядывала в комнату, чтобы поздороваться с новой соседкой, – считала, что Куколка Хиггинс – чокнутая.
– Без сутенера и без мадам тяжело. Кто еще найдет тебе клиентов и вытащит из неприятностей?
Мэри кивнула, как будто что-то в этом понимала. Непослушные черные завитки выбивались из тугого пучка Мерси, и Мэри не могла оторвать от них взгляда.
– Как давно ты здесь? – спросила она.
– Полгода в Крысином замке и еще лет шесть здесь, в округе. Запомни, самые ловкие воры водятся тут, в Трущобах, – засмеялась Мерси. У нее были очень белые зубы. – Они у тебя и ноги стащат, если постоишь на месте подольше.
Но странным образом именно здесь Мэри начинала чувствовать себя как дома – в окружении людей, которых ее мать называла не иначе как сбродом или еще хуже – отбросами. Дни напролет она лежала на покрытом пятнами матрасе; лихорадка то отпускала ее, то начинала трепать снова. Поясница горела огнем. Но тем не менее она ощущала себя в безопасности – словно парила высоко-высоко над привычным миром с его злоключениями и волнениями.
Она слышала шаги Куколки на лестнице задолго до того, как отворялась дверь. Куколка могла заявиться в любое время дня или ночи. От нее исходил ее обычный странный запах – не то только что выловленной рыбы, не то свежих дрожжей, – а в карманах весело позвякивали шиллинги. Она валилась на тощий матрас и говорила:
– Пусть дьявол оседлает меня и поедет на мне верхом, если я не брошу это чертово ремесло!
Но, сколько Мэри ее ни расспрашивала, она так и не смогла выяснить, что было с Куколкой до того, как она начала «утюжить улицы» – так она это называла, – или что еще она хотела бы делать в жизни. Казалось, она занималась своим ремеслом всегда. Это была ее страна, ее стихия. По словам Куколки, все на свете – мужчины, женщины, даже дети – так или иначе продавали себя. Иногда, приложившись как следует к бутылке со своим любимым джином – она с нежностью звала его «голубая смерть», – Куколка клялась, что никакое ремесло на свете не сравнится с ремеслом «мисс». Оно не требует ученья, говорила она, выдыхая в лицо Мэри спиртовые пары, и капитала для него тоже не нужно, и мастерской, а уж поток покупателей не иссякнет до скончания веков.
– Вот назови мне другое такое веселое дело, – заплетающимся языком требовала она. – Назови!
Иногда Мэри даже напоминала себе: сама она не шлюха. Она просто подруга шлюхи. Она – девушка, которая попала в беду, которую осквернили насильно.
Через две недели лихорадка спала и боли тоже прошли. Куколка, которая очень впечатлилась тем, что Мэри оказалась «ученой», иногда просила ее почитать вслух памфлеты. Большей частью это были скверные, нескладные политические стишки, полные бранных слов – о том, что графиня П…м делала с достопочтенным членом палаты лордов В…ром, и Мэри совсем не понимала, о ком и о чем идет речь. Но Куколка хохотала во весь голос. Иногда она объясняла Мэри, что к чему, и рассказывала невероятные, изобилующие деталями истории, вроде той, как старый наставник короля путался с королевой-матерью.
Однажды утром Мэри почувствовала, что уже может встать. Она спросила Куколку, где ее платье, и та заливисто рассмеялась. Этот смех не предвещал ничего хорошего.
– Эта грязная тряпка? Я отдала ее старьевщику и выручила всего полпенни.
– Но у меня больше ничего нет, – дрожащим голосом выговорила Мэри. При мысли о том, что придется идти по улице в одной только льняной сорочке, она содрогнулась.
Куколка сделала широкий жест в сторону развешанной по стенам одежды:
– Бери что хочешь, дорогуша.
Мэри едва не задохнулась. Такая одежда, такие цвета – и на ней? Да она сама себя не узнает.
Куколка нетерпеливо выдохнула.
– Можешь начать с того, что я сейчас не ношу, – сказала она и начала рыться в углу.
На корсете были пятна, и он был очень жестким. Когда Куколка туго затянула шнуровку у нее на спине, Мэри чуть не задохнулась от страха.
– Ты что, раньше никогда не затягивалась? – спросила Куколка.
Мэри покачала головой и закусила нижнюю губу. Ей казалось, что ребра вот-вот треснут.
– Четырнадцать лет, и ни разу не надевала корсет! – изумилась Куколка. Она слегка распустила шнуровку, и Мэри смогла сделать вдох. – Самое время тебе научиться одеваться, как взрослая девушка. Женщина без корсета – это просто мешок с зерном, и ничего больше.
Она одолжила Мэри две нижние юбки и фижмы, похожие на птичью клетку с изогнутыми прутьями. Мэри выбрала самую скромную одежду: бледно-голубую юбку, розовый корсаж и рукава в пару к юбке, застегивающиеся на пуговицы на плечах. Куколка показала ей, как части костюма соединяются друг с другом и как правильно расположить карманы. Потом она отступила на шаг назад и протянула Мэри свой треугольный осколок зеркала.
Мэри уставилась на свое отражение. На нее смотрела какая-то незнакомка – странное создание с разукрашенным синяками лицом и в цветном праздничном платье, дитя в одежде женщины дважды старше ее. Она не узнала себя, даже когда попыталась улыбнуться.
Она уже вполне могла ходить без помощи, но, спускаясь по лестнице, решила все же опереться на молочно-белую руку Куколки. От слабости перехватывало дыхание. Дверь в комнату Мерси была закрыта, и оттуда доносились низкие стоны и вздохи. Мэри поняла, что это означает, еще до того, как Куколка толкнула ее локтем под ребра.
Когда они вышли за порог Крысиного замка, шум города ударил Мэри в лицо, как порыв холодного ветра. Широкие юбки, расправленные на фижмах, раскачивались и колыхались, словно лодка в неспокойном море.
Куколка оказалась ее спасительницей и единственным другом в целом мире. Она давала все, что могла, и не требовала ничего взамен. В тот день – и еще много раз потом, когда октябрь сменился холодным ноябрем, – она показала Мэри почти весь город. Лондон был ее территорией, и везде она чувствовала себя в своей тарелке. Они зашли даже в новый район Уэст-Энда, где площади были вымощены белым камнем, а обитатели были так богаты, что по улице впереди них всегда бежал лакей с горящим фонарем в руке – чтобы хозяин, не дай бог, не наступил в грязь. Леди пешком не ходили; их носили в носилках, и украшенные бахромой юбки свешивались по обеим сторонам сиденья.
Когда они проходили мимо свежевыкрашенного дома в Мейфэре, на Кэррингтон-стрит, Куколка сказала:
– Это дом знаменитой Китти Фишер.
– А чем она знаменита? – спросила Мэри.
– Ты что, вообще ничего не знаешь? – Куколка закатила глаза и вздохнула. – У нее шесть любовников только в палате лордов, вот чем!
– Шесть? – изумилась Мэри.
– Говорят, как-то вечером она развлекала лорда Монтфорда – а он, между нами, маленький сморщенный стручок, ну, ты понимаешь, – а на лестнице как раз появился лорд Сэндвич. Ну и куда, ты думаешь, мисс Китти спрятала своего пигмея?
Мэри пожала плечами. Она и понятия не имела.
– Под юбку! – залилась Куколка и шлепнула Мэри по фижмам, так что они заколыхались еще больше. – А еще люди говорят, она берет сто гиней, – добавила она.
– За год?
– За ночь, бестолковая! – снова закатилась Куколка. – А еще как-то раз, за завтраком, один джентльмен дал ей всего пятьдесят фунтов, так она так оскорбилась, что положила эту бумажку между двумя кусочками хлеба и съела!
Мэри с надеждой взглянула на высокие окна – вдруг там мелькнет сама Китти Фишер. Ей страшно хотелось увидеть знаменитый рот, который мог есть деньги. Но привратник, что стоял в арке двери, бросил на них с Куколкой ледяной взгляд. Мэри посмотрела вниз, на свой наряд, и вдруг увидела себя его глазами. Для привратника между ней и Куколкой не было никакой разницы. Шлюхи, подумала Мэри, пробуя новое слово на вкус. Гулящие с Севен-Дайлз. Мисс. Потаскухи.
Куколка, ничуть не смущаясь, послала привратнику смачный воздушный поцелуй. Ей было плевать, кто и как на нее смотрит.
– Почему ты взяла меня к себе? – спросила Мэри по дороге домой. И тут же пожалела об этом. Ей хотелось проглотить свой глупый язык. Что, если Куколка холодно скажет, что ее время давно истекло и, кстати говоря, Мэри задолжала ей столько-то и столько-то?
Но Куколка только странно, почти робко улыбнулась.
– Сказать честно, мне стало просто любопытно: кто это валяется там, в канаве, – сказала она. – Я вообще-то собиралась пойти позавтракать в «Чеширский сыр» на Флит-стрит, и мне ни до кого не было дела. Но потом ты укусила меня за руку, и мне это понравилось.
– Тебе это понравилось? – поразилась Мэри.
– Я подумала, что у тебя есть характер, – заметила Куколка. – Я бы сама сделала точно так же.
Но Куколка так и не сказала, была ли она когда-нибудь на месте Мэри – лицом вниз в сточной канаве, брошенная там гнить. Она вообще не говорила о прошлом. Казалось, она всегда была и будет тем, что она есть сейчас: мисс. Девушки любят называть себя именно так, объяснила она Мэри. Хотя шлюхи, конечно, было бы честнее. Мужчины, которые их покупали, назывались клиентами. Мужчины могут быть какие угодно – всех сортов и всех размеров, говорила Куколка, но всем им нужно одно.
Мэри с удивлением узнала, что мисс – это вовсе не особое племя, отделенное от всех прочих женщин. Девушка, утюжившая улицы по ночам, днем могла спокойно торговать селедкой. Кроме любительниц, как их презрительно называла Куколка, среди проституток было полно женщин, в основном замужних, которые занимались этим только временно, год или два, когда дела шли особенно плохо, а потом бросали.
– Шлюхи, что зарабатывают себе на жизнь только этим, как я, – в нашем ремесле это редкость, – хвастливо заявила она. – Прямо как черные лебеди. Мы, можно сказать, особая порода, настоящая аристократия. Я в пятьдесят пятом году даже была в списке Гарриса.
– А что это такое?
Куколка, как обычно, закатила глаза. Она делала так всякий раз, когда Мэри демонстрировала свое невежество.
