скачать книгу бесплатно
На решение ушло несколько секунд. Отдал приказ унтерам и, когда понял, что они разнесли его по залегшим солдатам, вскочил, выхватил саблю, не забыв расстегнуть пистолетную кобуру.
– Вперед! Урраааа!
И понесся к баррикаде.
Слышал от офицеров давних войн, что самое главное в эту секунду – не оглядываться. А самая приятная музыка – не оглушительное «уррааа» сзади, а топот догоняющих ног.
Александра не только догоняли, его и перегоняли. Секунд через десять он бежал среди толпы.
Расчет оказался верным. Противник только что свалил фонарный столб и, отложив ружья, пытался втиснуть его в основание баррикады. Может, не ждал атаки до подхода артиллерии. В любом случае растерялся. Не сразу взялся за оружие, стрелял не дружно и не метко. Когда же до бегущих солдат оставалось шагов двадцать, кинулся наутек.
«Если бы продвигались ползком, перебежками, потери были бы больше», – подумал Александр, карабкаясь по огромному дубовому шкафу из разгромленной лавки. Пока лез – уронил саблю, она провалилась в деревянный завал. Не стал искать, выхватил револьвер.
Убегавшие враги кинули две бомбы. Одна рванула где-то в стороне, другая пролетела у плеча Александра, упала за спиной, между ним и баррикадой, покачиваясь на мостовой. Азарт победил страх: не ложиться же! Александр рванул вперед, промчался несколько метров, услышал за спиной глухой удар. Осколки миновали, только взрывная волна подтолкнула в спину, и он заскочил в подворотню трехэтажного дома, куда только что метнулись двое убегавших. Подворотня вывела в узкий двор.
Мгновенье назад рядом с Александром бежали солдаты. Теперь он остался один.
Беглецы поняли это. Мужчина в высокой шапке оглянулся, скомандовал:
– Мацек, убей офицера!
Сам побежал дальше. Его товарищ развернулся к Александру. Щуплый парнишка в кепке, сдвинутой набок, с островатым, хищным лицом, перекошенным злобой. Поднял револьвер, дернул крючок. Выстрела не было.
На одну секунду боевой азарт Александра сменился радостью: он бросит пистолет, сдастся. Но парнишка серьезно отнесся к приказу. Сунул руку в карман, вытащил три патрона, стал засовывать в барабан. Уронил один – во дворе было так тихо, что Александр расслышал звук удара гильзы о сколотый булыжник. С четким стуком прокрутил барабан…
Все это время Александр сам держал в руке пистолет. Еще негромко сказал «сдавайся», раз, другой – противник не слышал…
Он начал тренироваться еще в училище. В гарнизоне стрелял не меньше ста раз и почти всегда выбивал лучшие результаты, чем товарищи. Но это не имело значения: на таком расстоянии не промахнуться. Оставалось только выстрелить…
Александр остался один на один не только с боевиком, но всеми книгами, брошюрами и газетами, прочитанными прежде. С уверенностью, что не имеет права стрелять в борцов с самодержавием. Со своими дурацкими словами, сказанными когда-то генералу Шильдеру про обещание перейти на сторону восставших.
Он не мог перейти на сторону этого мальчишки с глазами хорька. Но не мог и спастись, дернув на себя указательный палец…
То, что боевик выстрелил, Александр понял, лишь когда ощутил резкий удар в грудь. «Сердце? Нет, правее», – подумал он, медленно оседая на брусчатку.
Еще видел, как мальчишка, рыча от радости, целится в голову. Но его рычание перекрыл рев солдата, одним прыжком оказавшегося рядом. Выбросил руки с винтовкой, проколол боевика, приподнял и сбросил.
«Пуля – дура, штык – молодец», – подумал Александр, теряя сознание.
Мария
Первая размолвка с мужем вышла у Марии случайно, из-за неудачного совета.
В тот ноябрьский вечер Андрей вернулся поздно. Сказал, что надо еще посовещаться с военными чинами – те уже пришли в губернаторский дворец. Скоро был подан ужин: буфет с закусками. Мария понимала: мужу надо и посовещаться, и просто побыть с людьми, которых он хорошо понимал, и выпить с ними. Когда смута пойдет на спад, тогда можно и потребовать внимания. Но не сейчас.
Все же часа через полтора, по уже сложившейся привычке, взяла Митеньку и вместе с ним пошла к мужчинам.
Момент выбрала подходящий: гости только что побывали в курительном салоне – английском нововведении, устроенном в доме после рождения младенца. На столе стояли бутылки, рюмки, стаканы, валялись депеши и свернутая в трубку карта губернии.
Когда Мария входила, говорил прокурор:
– С манифестом никакого спокойствия. Прежде мужики просто грабили поместья. Теперь считают, что это им разрешено царским указом. Так и сказано в указе: что было барское, теперь народное.
Мария надеялась, что с ее приходом разговор прервется, муж поцелует Митеньку и пообещает скоро прийти. Но резко заговорил начальник губернской стражи – рядом с ним полупустая бутылка с коньяком.
– Андрей Аркадьевич, предлагаю действовать на опережение. Брать стражу, две телеги лозняка и в село. Собирать мужиков, спрашивать, что писано в царском манифесте. Как только кто-то скажет: барское имущество – наше, вот сразу, a devancer[2 - В упреждение (фр.).], не дожидаясь грабежа, всех как сидоровых коз. Чтоб день не вставать, неделю не сидеть, месяц чесаться. И только так!
– Господа, – Мария не сразу поняла, что говорит именно она, так сразу стало тихо, – не лучше было бы попытаться ознакомить крестьян с манифестом? Зачитать его не только в волостях, но в каждом селе. Чтобы крестьяне убедились, что про помещичье имущество в манифесте ни слова.
– Но крестьянство не поверит-с, – прервал молчание прокурор, – послушает и будет шептаться: господа настоящую царскую грамоту подменили.
– Пусть зачитают самые уважаемые люди: старейшины, сельский священник, учитель, – не сдавалась Мария. – Пусть те, к кому прислушаются, подтвердят…
– Убедили меня, мадам, – прервал Марию начальник конной стражи, – поступим гуманно. Пересечем не каждого, а каждого второго.
Собравшиеся расхохотались. «Согласились бы со мной, им бы возиться пришлось, – думала Мария, – а так посмеялись, и всё».
Не смеялся только муж. Мелькнула секундная улыбка солидарности, потом лицо стало суровым. Он сердился и на бестактного стражника, и на жену.
Потом сухо сказал:
– Сюда заносит дым из курительной комнаты. Вам лучше поскорее удалиться.
Мария вышла. Думала: сейчас пойдет следом, выговорит, но скажет «спокойной ночи».
Не вышел, не сказал. И позже не зашел. Мария заснула одна.
* * *
Утром, когда оделась и вышла, выяснилось, что Андрей уже отбыл по неотложному делу, но вернется до полудня, к приемным часам. Марии было не по себе от непривычной ситуации. Не захотела ждать вечера, решила заглянуть в приемную залу. Лучше всего к часу дня, когда Андрей прервется на обед.
Так и сделала. Прогулялась с Митей в саду, пришла в ожидательный зал около часа. Не сразу заметила, что следом за ней идет скромно одетая черноволосая девушка в зеленом платье. Незнакомка шла ровным, почти солдатским шагом.
У дверей приемной залы стоял Иваныч, из всех наград больше всего гордившийся медалью «За защиту Севастополя». Вообще-то по нынешним беспокойным временам полагалось еще стоять и жандармскому офицеру. Но ревнивый Иваныч, со своим наметанным глазом на посетителей, считал, что достаточно и его одного. Говорил: или меня оставьте, или ставьте хоть жандармский взвод, а меня – в отставку. Андрей, полюбивший старого служаку с первого дня, пришел к компромиссу: жандарм дежурил на стуле возле гардероба.
Мария направилась к дверям. Девушка остановилась, открыла саквояжик. Сделала что-то внутри. И зашагала к дверям еще решительней и деревяннее, чем прежде. Казалось, в ее сумке сосуд с водой и она боится его расплескать при неосторожном шаге.
– Здравствуйте, Мария Георгиевна, – улыбнулся Иваныч. И еще шире улыбнулся Мите: – У-тю-тю! Тютю! Барышня, а вы…
Так увлекся «у-тю-тю», что не заметил, как незнакомая барышня, без объяснений, без росписи в журнале посещений, проследовала за губернаторшей. Но хотя и берегла невидимый бокал в сумочке, шла столь уверенно, что Иваныч так и не задал вопрос до конца, а идти следом, хватать за руку – не решился.
По пути в приемную залу Мария почти не думала про незнакомую девицу и ее странное поведение. Она ждала встречи с Андреем и одновременно боялась ее. Помнила вчерашний вечер: поджатые губы, взгляд, мгновенно ставший колючим. Больше всего боялась увидеть сейчас Андрея таким же.
Тогда она уйдет. Не будет сердиться, а просто дождется, когда он первый подойдет к ней.
На миг услышала чей-то голос: «Да как он смел так оскорбить тебя, да еще при всех! Ты не должна искать встречи с ним. Немедленно развернись и уйди! Пусть подойдет первый, попросит прощения сам».
Мария не сбавила шаг. Просто ответила – то ли голосу, то ли себе самой: «Он вчера был уставший. Нет, я не считаю себя виноватой. Мои слова не были дамской глупостью. Потом, когда он простит меня, я еще раз предложу зачитать манифест во всех селах. Даже там, где читали, ничего страшного, если второй раз. Но сначала помиримся».
Подумала, может, свести к шутке. Мол, если бы не была губернаторшей, сказала бы мне подружка, что в манифесте царь разрешает институткам жениться на гимназистах. И я непременно поверила бы в эту глупость. А еще можно вместе посмеяться над неграмотными мужиками…
Вошла в залу. Андрей, привстав возле стола, беседовал с городским головой, человеком тучным и преклонным – стоять ему было проще. «Какой он деликатный», – подумала Мария. И зашагала к мужу.
– Хорошо, так и будет… Мария, здравствуй. У тебя новый прожект? Это твоя новая дуэнья? – дважды спросил муж с легким раздражением.
– Именем русской свободы!
«Дуэнья» шла следом. Марии показалось, будто она хочет ее обогнать. Но отказалась от намерения. Внезапно крикнула:
– Пожалуйста, отойдите от палача! Отойдите от него, немедленно!
И взмахнула сумочкой.
Мария взглянула в глаза незнакомке, только что крикнувшей о русской свободе, и все поняла. Правой рукой удерживала Митю, левой – обняла мужа. «Может, мне отбросить ребенка в сторону?» – думала, ужасаясь этой мысли. Сама, побеждая страх, глядела в глаза незнакомке, будто стараясь сказать: «Я не брошу ребенка, я не отойду».
Дверь распахнулась, в приемную залу влетел Иваныч. Городской голова, напротив, кинулся в сторону, сел на корточки возле кресла.
– Пожалуйста, отойдите! – отчаянно закричала девица. И, увидев, что Мария не отходит, швырнула сумочку в сторону окна, где не было ничего и никого, кроме цветов…
Мария, когда читала газеты о терактах, была уверена, что разрывной снаряд гремит, как гром, что огонь вспыхивает фейерверком и разлетаются клубы черного дыма. Однако звук был резкий, громкий, но не оглушительный. А дым – желтоват. Толкнула взрывная волна, стол за спиной помог устоять.
Что-то мягкое, мокрое ткнулось в лицо. Мария на секунду ужаснулась, но поняла, что это оторванный сочный пальмовый лист.
Ошарашенная девица стояла на месте, когда к ней подбежал Иваныч и с размаху ударил кулаком в лицо.
Статистика по терактам и приговорам военно-полевых судов
По данным местных властей МВД России, с февраля 1905 года по май 1906 года в результате терактов погибло:
Генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников – 8
Вице-губернаторов и советников губернских правлений – 5
Полицмейстеров, уездных начальников и исправников – 21
Жандармских офицеров – 8
Генералов (строевых) – 4
Офицеров (строевых) – 7
Приставов и их помощников – 79
Околоточных надзирателей – 125
Городовых – 346
Урядников – 57
Стражников – 257
Жандармских нижних чинов – 55
Агентов охраны – 18
Гражданских чинов – 85
Духовных лиц – 12
Сельских властей – 52
Землевладельцев – 51
Фабрикантов и старших служащих на фабриках – 54
Банкиров и крупных торговцев – 29
Всего: 1273
С 1905 по 1907 годы в Российской империи были казнены 1293 человека, включая лиц, осужденных за уголовные преступления.
Вера
Побои прекратились почти сразу. Вера их почти не запомнила. Зато она вспоминала снова и снова, как поднимает сумочку с бомбой. Как кричит: «Отойдите!» – и швыряет ее…
Иногда под ноги большеглазой, рыжеволосой дурочке-губернаторше, похожей на Аленушку с картины модного художника Васнецова. Еще до взрыва жутко вскрикивал ее молчавший ребенок, и Вера просыпалась. И тогда сумка, как в реальности, летела к подоконнику.
Ей было стыдно. Во-первых, не справилась с заданием Боевой организации. Во-вторых, ей предложили совершить новый подвиг, а она – не смогла.
О том, каким должен быть подвиг, объяснил адвокат, член БО, приехавший из Санкт-Петербурга. Убедившись, что их не подслушивают, он сказал чуть укоризненно:
– Плохо получилось. И вы ошиблись, и товарищи ошиблись… в вас. Но борьба продолжается. Вы должны показать всей России, что ваша минутная растерянность никак не соотносится с вашими убеждениями. Вас пригвоздят к Позорному столбу скамьи подсудимых, но вы должны превратить ее в Башню Стойкости.
Вера, еще не разучившаяся мыслить конкретно, на миг испугалась, представив, как ее прибивают гвоздями к скамье. Потом устыдилась, что не поняла метафоричность сказанного.
– Пусть товарищи не сомневаются, я прокляну тиранию во время последнего слова и пожелаю, чтобы губернатора-палача как можно скорее настигла справедливая кара от рук товарищей.
– Мы и не сомневались, что вы обличите тиранию на суде, – мягко сказал адвокат. – Но вы также должны сказать то, что вас, сразу после ареста, избивали, секли и насиловали.
– Но ведь этого не было! – ответила Вера. Увидела на лице адвоката огорчение и разочарование, устыдилась. Ведь он проделал такой путь, на средства из партийной кассы. Добавила: – Меня били, но немного. Можно я об этом скажу? Даже что били сильно и угрожали…
– Этого недостаточно, – прервал ее адвокат. – Вы обязаны публично заявить, что над вами надругались. Подробности излишни: вы могли их не запомнить, а если их потребуют – воззвать к отцовским чувствам судей и прокурора. И непременно добавить: если я пойму, что ношу в себе каиново семя, я избавлюсь или от проклятого плода, или от оскверненной жизни. И это, господа-палачи, будет на вашей совести.
Вере показалось, будто ее опять оглушила взрывная волна. Все равно нашла силы ответить:
– Но ведь… это грех.
Адвокат посмотрел на нее с огорченным интересом:
