Хроники забытых сновидений

скачать книгу бесплатно

Вот с этого началась история, с этой буквально сцены, и вышел в конце концов текст, фантастика и триллер, всё вместе. Текст я показала друзьям, они одобрили.

Я защитила диплом, поработала на съемках телепередачи про инвалидов, устроилась в Музей, напечатала в «Юности» рассказы, затем рассказ, затем еще рассказ, вспомнила про сочиненную во ВГИКе фантастику, достала, перечитала – а что, подумала, ничего, отнесла в ту же «Юность», и они напечатали. И это уже был, дай Бог памяти, 1997 год. Как бежит время! Я подарила журнал даме, которая заведовала Центральной сценарной студией, я думала, что вполне можно сделать из этого рассказа кино, хотя и не так просто это, как может показаться на первый взгляд.

Прошло года три. Я работала в Музее, в дверь постучали, и в комнату вошел молодой человек с чудесной рыжей шевелюрой. Он сказал, что хочет купить у меня этот рассказ. В смысле – права на экранизацию этого рассказа. И готов заплатить мне 10 тысяч баксов. Но не прямо сейчас, а когда найдет деньги на постановку. Он был очень-очень молодой, с розовыми пухлыми щеками.

– Удивительно, – сказала я, – откуда вы вообще про этот рассказ знаете.

Оказалось, что он сын заведующей сценарной студии, что подаренный мной журнал попал прямиком в его руки, что рассказ его зацепил, что он перечитывал его много раз и давным-давно мечтает снять по нему фильм.

Я растаяла.

Договор был маленький, уместился на страничку или на полторы. Я его подписала не глядя. Молодой человек исчез.

Он появился года через два. Сказал, что вместо кино решил заняться политикой и потому передал права на мой рассказ другим людям. Молодая женщина и молодой мужчина, с которыми он меня тут же познакомил, сказали, что уже нашли режиссера, что рассказ гениальный и им даже непонятно, как он пришел мне в голову. Прямо так и сказали:

– Непонятно, как он пришел вам в голову.

– Не знаю.

– А не желаете сами написать сценарий? – спросили они. – Но только надо переменить финал, он у вас пессимистичный, а надо, чтобы был оптимистичный.

Я сказала, что финал оптимальный. Что в каком-то смысле он даже оптимистичный. Потому что он лучший из всех возможных вариантов, которые только можно представить.

– Нет, финал надо переделать.

– Не согласна.

– Ну что ж. Думаю, мы найдем сценариста.

Они ушли, я расстроилась. Нашла дома договор, перечитала, поняла, что все права у них и будет большая удача, если они заплатят хотя бы что-нибудь.

Про финал попробую объяснить.

Главный герой, семнадцатилетний мальчик, был поэт. Стихов он не писал и даже читать их не любил, он был поэт по мироощущению. Поэт в моем тогдашнем понимании. Он был настолько чуток к миру, к состоянию мира, что предвидел смерть. Его невозможно было убить, невозможно было застать врасплох, он уклонялся от пули. Но выходило так, что вместо мальчика погибал другой человек. Мальчик уклонялся от пули, но пуля убивала другого. Не одного, многих, – на мальчика охотились, так уж развивался сюжет. И решено было – на самом высшем уровне, – что мальчика нужно убить, чтобы предотвратить гибель других. Чтобы предотвратить саму возможность их гибели. Потому что назревала паника.

Но как убить того, кого убить невозможно?

Старик, который слушал метель, нашел выход. Мальчика отправили в космическом корабле в далекое путешествие. Он вернется лет через десять, но на Земле пройдет пять сотен лет. И пусть с ним в будущем разбираются. После нас – хоть потоп.

Примерно так.

Прошла пара лет (на Земле). Я получила письмо по электронной почте: «Здравствуйте, Елена, мы нашли деньги, режиссер уже написал сценарий, скоро съемки, не могли бы Вы прочитать сценарий, сказать свое мнение».

К письму был приложен сценарий. В двадцать страниц.

Двадцать страниц, из-за которых я потеряла сон и едва не схватила инфаркт или инсульт.

Я много чего написала в ответ. И что двадцать убогих страниц – это двадцать минут действия – в лучшем случае. И что это самый дерьмовый сценарий из всех возможных. И что герой не может остаться в живых в финале. В живых и на Земле. Либо в живых и далеко от Земли. Либо на Земле и мертвый. Иначе – история теряет всякий смысл. Просто не нужна.

Ответа не было.

Через год они появились, молодая женщина и молодой мужчина. Сказали, что съемки должны начаться через четыре дня. Но сценария у них нет. И если я не напишу сценарий за эти четыре дня, они просто не знают, что делать.

Но договор, но деньги?

Обязательно! И договор! И деньги! Но сценарий. Сначала – сценарий.

Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что легко переделать рассказ в сценарий. Даже если в рассказе все очень зримо описано. Эта «зримость» достигается чисто литературными средствами. В кино литературные средства не очень-то работают. Надо придумать действие, которое передавало бы то, что рождается сочетанием слов. Или не надо. Возможно, нужно ввести нового героя. Или новый сюжетный поворот. И при этом не потерять смысл истории. Постараться его донести чисто драматургическими средствами. И чтобы старик так же смотрел на огонь, как в рассказе, и так же сыпались бы на жестяной лист красные искры. И маленькая девочка стояла бы точно так же на картофельном поле, как стоит она в рассказе. И чтобы невозможно было не поверить, что так оно все и было на самом деле. В альтернативной реальности.

Я написала сценарий. За четыре дня. Сейчас бы не рискнула перечитать.

Написала, отправила.

Ответа не было.

Примерно через год…

На самом деле, это смешно.

Жизнь – смешная штука. Хотя и смахивает на плохую литературу.

Примерно через год они позвонили и сказали, что фильм в принципе готов. Режиссера, правда, они выгнали, он снял одну только сцену, а все остальное доснимал лично он, продюсер. Они же были продюсеры, этот молодой человек и эта молодая женщина.

Завтра у них начинается озвучка. Ночные смены. И было бы классно, если бы я приехала. Потому что там понадобится моя помощь как сценариста.

Я спросила про деньги.

– Да-да, – они сказали.

– И за сценарий?

– Конечно.

Актеры были неплохими, Тихонов, Филозов, Санаева. Фильм – ужасным. От сценария остались ошметки. Какие-то куски моих диалогов вдруг звучали. Перемежались невнятным бредом. Финал был, конечно, оптимистичным. Радостным и бессмысленным. Просто тупым.

Надо сказать, что услышать, как актеры произносят придуманные тобой слова, это очень круто. И странно. И страшно. И те вроде бы слова, но звучат иначе. И меняется смысл. Иногда к лучшему. Актеры живут чужой жизнью. Они вдыхают жизнь в придуманных героев. Порой в плохо придуманных. Удивительные, волшебные существа.

Выяснилось, что переозвучивать надо практически весь фильм. Настолько плохо записали звук. Дело происходило по ночам на студии имени Горького, которая тогда очень походила на зону из «Сталкера».

На экране идет сцена, актер стоит за стеклянной стеной в наушниках, он говорит то, что произносит в данный момент его персонаж. Говорит в том же ритме, с теми же паузами и придыханиями, так, чтобы записанная фраза «легла» персонажу в губы. Процесс долгий и утомительный. Особенно на старой технике.

Но ведь не только затем, чтобы поручкаться с самим Штирлицем, меня туда позвали?

Дело в том, что режиссер (он же продюсер) снял несколько сцен, как бы это сказать, сам не зная о чем. Мальчишки куда-то идут. Куда? Зачем? Неизвестно. Режиссер не знает. Лезут через забор. О чем-то говорят. Вроде бы спорят. Лезут в подвал. Для чего? Кому нужна эта сцена? Отвратительно снятая, бессмысленная, пустая.

– Придумайте им реплики, – говорит режиссер. – Придумайте, куда они лезут и зачем. Эта сцена должна быть в фильме.

Актеры со своими родителями уже в студии, надо писать срочно. Так что я беру ручку и пишу. Они встают к микрофону и говорят мои слова с бумажки. Что-то более или менее ясно становится с этой сценой. Правда, лучше она от этого не становится.

Иногда актеру не удается выговорить слово. И я придумываю новое взамен.

Какой там огонь, какие искры, какая метель! Хоть что-то выстроить.

После смены меня ждет серая «Волга». Водитель-чеченец везет меня домой по Ярославскому шоссе. Шоссе ночное, свободное, мы летим, как во сне, водитель рассказывает, что сегодня подвозил Штирлица, рассказывает о жене и детях. Мы проскакиваем поворот на поселок.

– А что? – смеется водитель. – Рванули до Ярославля?

– Рванули.

Мы пятимся по Ярославке до поворота, он подвозит меня к подъезду.

Удивительно, но деньги мне заплатили. Правда, не за сценарий. За рассказ, за право экранизации. Компьютер, на котором я пишу сейчас этот текст, куплен именно на эти деньги. И за границу я съездила на эти деньги и жила потом на остатки.

Но это еще не конец истории.

Примерно год назад мне написал в личку один из моих виртуальных френдов.

«Вы знаете, – написал он, – а я ведь тот самый человек, который пришел к Вам когда-то покупать рассказ. Я теперь живу в Израиле. И не занимаюсь политикой. А не могли бы Вы выслать мне текст этого рассказа? Очень надо».

Примерно такое письмо.

Рассказ я выслала.

Виртуальный френд испарился.

11 мая 2011

Вообще, конечно, совершенно непонятно, куда все это исчезает. Жизнь. Была – и нету.

Не умещается в голове. Куда?

Вчерашний день, где ты, ау?

Нет, правда, что остается от вчерашнего дня? Запись в дневнике? Может быть. Конфетная бумажка? Автобусный билет? Огрызок от яблока? Растаявший снег? Выпитый чай? Усталость? Вы помните, что было вчера? Я – с трудом. Электричка, работа, за обедом чего-то говорили. Да, придумала, как сделать сцену, завтра попробую записать. И то спасибо.

Но день, вчерашний день, он был велик и полон смысла, и были секунды, когда я это чувствовала.

Но я его не разгадала, вчерашний день. Он был мне дан, а я его профукала.

18 июля 2011

Вообще говоря, есть два вида кино.

Первый, это когда сидишь у окна (скажем, на кухне), пьешь чай и глядишь, что за окном происходит. Ты сидишь, а мир за окном-кадром движется. Хотя порой и кажется, что движения нет. Или же оно столь микроскопично, что ты не придаешь ему значения. Но чем дольше сидишь, тем больше значения обретает любая перемена. Смещение тени, к примеру.

Другое кино, это тоже сидение у окна, но у окна поезда. Причем идущего. Так что все перемены за окном – за счет движения поезда, а что там происходит с миром, ты замечать не успеваешь.

Тут вспоминается одно наблюдение Газданова (из романа «Ночные дороги») о специфическом взгляде таксиста. Таксист успевает за мгновенье заметить кучу подробностей. Картинка едва промелькнула перед глазами, а он заметил и женщину, и шляпку, и папиросу, и дым от папиросы, и пепел. И даже узор платья. Примерно так.

Выходит, что когда ты едешь, то видишь остановленный мир.

А когда стоишь, то видишь движение мира.

4 декабря 2011

Электричка шла ровно, старики разговаривали. Наверно, они давно не виделись.

– А Константин Михайлов, помнишь? Как он?

– Умер весной.

– А Леша Никонов?

– Какой Леша?

– Никонов. Он в детстве под машину попал. С палкой ходил.

– Умер, год назад. Погоди, сейчас декабрь? Нет, уже полтора года. Что-то с сердцем.

– Да, жалко. Ну а твои как?

– Ничего, нормально. Сын работает. Кредит взял. Не знаю, не нравится мне, как он живет, как-то глупо. Какой-то человек к нему пристал, уговорил деньги вложить, так легко уговорил, удивительно.

– Ничего удивительного. Как сказал Абдулов в этом фильме, как его, сказал, что Россия – страна непуганых идиотов.

– Абдулов тоже умер, – помолчав, вспомнил собеседник.

10 января 2012

Однажды я подошла к окну на кухне, выглянула и увидела гроб. И в гробу – покойника.

Совершенно неожиданно.