скачать книгу бесплатно
– Видите, Морстэн, – сказал майор, – Смолль – человек, умеющий держать слово. Он не покидает своих друзей. Я думаю, мы можем поверить ему.
– Это грязное дело, – ответил капитан. – Но, как вы говорите, эти деньги помогут нам избежать отставки.
– Ну, Смолль, – сказал майор, – я думаю, мы можем попробовать принять ваши условия. Сначала, конечно, нужно убедиться в истине рассказанной вами истории. Скажите мне, где спрятан ящик, и я возьму отпуск и поеду в Индию на лодке, которая каждый месяц отправляется за сменой, и разузнаю все дело.
– Не так скоро, – сказал я, становясь холоднее по мере того, как он распалялся. – Я должен получить согласие моих товарищей. Говорю вам, что у нас четверых все заодно.
– Глупости! – крикнул он. – Что за дело трем черным до нашего договора?
– Черные или синие, – сказал я, – я с ними, и мы все заодно.
Ну, дело окончилось вторым свиданием, на котором присутствовали Магомет Синг, Абдулла-Хан и Дост-Акбар. Мы переговорили обо всем и наконец пришли к соглашению. Мы должны были дать офицерам план известной части крепости Агры и отметить место в стене, где был скрыт клад. Майор Шольто должен был поехать в Индию, чтобы убедиться в правдивости нашей истории. Если бы он нашел ящик, то должен был оставить его на месте и выслать маленькую яхту и провизии для путешествия к острову Рутлэнд, куда мы пробрались бы, а затем вернуться на службу. Затем попросит отпуск капитан Морстэн, встретит нас в Агре, и там мы произведем окончательный раздел драгоценностей, причем он возьмет и долю, приходящуюся майору. Все это было закреплено самыми торжественными клятвами. Я просидел целую ночь за бумагой и чернилами, и к утру у меня были готовы два плана, подписанные «Знаком четырех» – то есть Абдуллой, Акбаром, Магометом и мною.
Ну, господа, я надоел вам с моей длинной историей, и знаю, что мой приятель, мистер Джонс, жаждет упрятать меня за решетку. Буду краток, насколько возможно. Негодяй Шольто уехал в Индию и не возвратился оттуда. Капитан Морстэн показал мне вскоре его фамилию в списке пассажиров одного из почтовых пароходов. У него умер дядя, оставивший ему состояние, и он вышел в отставку. Несмотря на это, он не побрезговал так обойтись с нами пятерыми.
Морстэн вскоре после того отправился в Агру и, как мы и ожидали, увидел, что клад исчез. Подлец украл все, не выполнив ни одного из условий, ради которых мы открыли ему нашу тайну. С этого дня я жил только для мщения. Месть стала моей всепоглощающей страстью. Я не думал ни о законе, ни о виселице. Бежать, напасть на след Шольто, схватить его за горло – было моей единственной мыслью. Даже клад потерял для меня свое значение перед желанием убить Шольто.
Много я принимал решений в жизни, и не было ни одного, которого бы я не исполнил. Но прошло много томительных лет, пока мне удалось исполнить это решение. Я уже говорил вам, что приобрел некоторые познания в медицине. Однажды, когда доктор Сомертон лежал в лихорадке, группа каторжников подняла в лесу маленького обитателя Андаманских островов. Он был при смерти и забрался в уединенное место, чтобы умереть там. Я стал ухаживать за ним, хотя он походил на ядовитую змею, и через два месяца вылечил его настолько, что он стал ходить. Он привязался ко мне и не хотел уйти в свои леса, а постоянно бродил вокруг моей хижины. Я выучился от него немного его наречию, и это еще более привязало его ко мне.
Тонга – так его звали – хорошо умел править лодкой, и у него была своя собственная большая пирога. Когда я заметил, что он готов на все, чтобы услужить мне, я подумал о возможности бегства и переговорил с ним. Он должен был привести свою лодку к старой пристани, где не было часовых, и там взять меня. Я приказал ему взять несколько фляжек с водой, большое количество кокосовых орехов и бермудского картофеля.
Он был храбр и верен, маленький Тонга. Никогда у человека не было более верного товарища. В назначенную ночь лодка его стояла у пристани. Но как раз там оказался один из тюремщиков, дрянной человек, никогда не пропускавший случая унизить и выругать меня. Я давно поклялся отомстить ему, и теперь мне представился случай исполнить свою клятву. Судьба как будто нарочно поставила его на моем пути, чтобы я мог уплатить свой долг до отъезда. Он стоял на берегу, спиной ко мне, с карабином на плече. Я оглянулся, нет ли камня, чтобы размозжить ему голову, но камня не было.
Тогда мне пришла в голову странная мысль – я нашел удивительное оружие. Я присел в темноте и отвязал свою деревянную ногу. В три скачка я очутился около него. Он прицелился, но я ударил его изо всех сил деревяшкой и снес всю переднюю часть черепа. Вы можете видеть трещину в дереве в том месте, которым я ударил его. Мы оба свалились на землю, так как я не мог удержать равновесие, но когда я поднялся – он лежал совершенно спокойно. Я направился к лодке, и через час мы были уже далеко в море. Тонга привез с собой все свое имущество, оружие и богов. Между прочим, у него было и несколько андаманских циновок из кокоса, из которых я устроил нечто вроде паруса. Десять дней мы носились по морю, надеясь на счастье, а на одиннадцатый нас взял купеческий корабль, шедший из Сингапура в Думдда с малайскими пилигримами. Странная это была толпа; Тонга и я устроились между ними. У этих людей было одно очень хорошее качество: они оставили нас в покое и ни о чем не расспрашивали.
Если бы я стал вам рассказывать все наши приключения, вы не поблагодарили бы меня, так как я задержал бы вас до восхода солнца. Мы скитались по всему свету, но постоянно что-нибудь мешало нам попасть в Лондон. Однако все это время я не забывал моей цели. По ночам я видел Шольто. Сто раз я убивал его во сне. Наконец, года три или четыре тому назад, мы очутились в Англии, Мне было не трудно узнать местожительство Шольто, и тогда я стал узнавать, реализовал ли он свой клад или он все еще у него? Я познакомился с одним человеком, который мог помочь мне, – не называю имен, потому что не хочу никого подводить, – и скоро узнал, что драгоценности находятся еще у майора. Потом я много раз пробовал пробраться к нему, но он был очень хитер и держал при себе всегда двух борцов, кроме сыновей и телохранителя.
Но однажды я получил известие, что он умирает. Я поспешил в сад при его доме, вне себя от бешенства, что он уходит из моих рук, и, заглянув в окно, увидел его в постели, по краям которой стояли оба его сына. Я пробрался бы туда и сумел бы управиться со всеми тремя, но сразу заметил, как у него вдруг отвисла челюсть, и понял, что он умер. Ночью я все-таки забрался в его комнату и перерыл бумаги в надежде найти указания о месте, где он спрятал свои сокровища. Однако об этом не оказалось ни строчки, и я ушел страшно огорченным и взбешенным. Прежде чем покинуть комнату, я вспомнил, что если когда-либо мне придется встретиться с моими друзьями-сейками, им будет приятно узнать, что я оставил знак нашего мщения; поэтому я нацарапал «Знак четырех» в том виде, каким он был на плане, и приколол его к груди мертвеца. Было бы уж слишком, если бы его опустили в могилу без какого-нибудь знака от людей, которых он обобрал и провел.
Все это время мы добывали себе пропитание, показывая бедного Тонгу на ярмарках и подобного рода местах, как черного каннибала. Он ел сырое мясо и танцевал военный танец, и к концу вечера у нас набиралась целая шляпа медных монет. Я получал все новости из Пондишерри, но несколько лет ничего не было слышно, за исключением того, что там продолжают искать клад. Наконец произошло давно ожидаемое нами событие: нашли клад. Он оказался на чердаке дома, где была химическая лаборатория мистера Бартоломея Шольто. Я сейчас же явился туда, чтобы взглянуть на место, но не знал, как взобраться с моей деревяшкой на крышу. Однако я узнал, что в крыше есть подъемная дверь, узнал также и час ужина мистера Шольто. Мне казалось, что Тонга легко может справиться с этим делом. Я привел его с собой и обвязал его длинной веревкой вокруг пояса. Тонга умел лазать, как кошка, и скоро спустился с крыши в комнату, но, на свое несчастье, Бартоломей Шольто был еще там. Тонга думал, что, убив его, он поступит чрезвычайно умно, и потому, когда я поднялся вверх по веревке, то нашел его гордо расхаживающим, как павлин. Он очень удивился, когда я ударил его концом веревки и проклял его, назвав кровожадным чертенком. Я взял ящик с драгоценностями и спустил его вниз, а затем и сам спустился на землю, оставив на столе «Знак четырех», чтобы показать, что клад достался, наконец, тем, кому он принадлежит по праву. Тонга тогда втянул вверх веревку, запер окно и ушел тем же путем, каким пришел.
Мне, кажется, нечего больше рассказывать вам. Я слышал, как один лодочник говорил о быстроте хода баркаса Смита «Аврора», и подумал, что он пригодится нам для бегства. Я сговорился со стариком Смитом и должен был дать ему хорошую плату в случае, если он в целости доставит нас на корабль. Он, без сомнения, догадывался, что дело нечистое, но не знал нашей тайны. Все это чистая правда, и говорю ее вам, господа, не для того, чтобы позабавить вас, – ведь нельзя сказать, чтобы вы оказали мне хорошую услугу, – но потому, что считаю, что лучшей защитой для меня будет, если я ничего не скрою; пусть весь свет знает, как дурно поступил со мной майор Шольто, и пусть знает, что я неповинен в смерти его сына.
– Замечательный рассказ, – сказал Шерлок Холмс. – Подходящее окончание чрезвычайно интересного дела. В последней части вашего рассказа нет ничего нового для меня за исключением того, что вы принесли веревку. Этого я не знал. Между прочим, я надеялся, что Тонга потерял свои стрелы, однако он бросил одну в нас, когда мы были на баркасе.
– Он потерял их все, сэр, за исключением одной, которая была у него в той трубке, из которой он ими стрелял.
– Ах, конечно, – сказал Холмс. – Я и не подумал об этом.
– Хотите ли вы задать мне еще вопросы? – любезно осведомился каторжник.
– Кажется, нет, благодарю вас, – ответил мой приятель.
– Ну, Холмс, – сказал Этелни Джонс, – вы человек, которого следует ублажать, и все мы знаем, что вы знаток преступлений, но долг остается долгом, и я зашел, несколько дальше, исполнив желание вашего друга. Я буду чувствовать себя спокойно, когда наш рассказчик будет под замком. Кеб все еще ожидает нас внизу, а также и два инспектора. Очень обязан вам обоим за помощь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, господа, – сказал Джонатан Смолль.
– Вот и конец нашей маленькой драмы, – заметил я после короткого молчания, во время которого мы продолжали курить наши трубки. – Боюсь, что это мой последний опыт изучения вашего метода. Мисс Морстэн сделала мне честь принять меня как будущего своего супруга.
Холмс испустил печальный вздох.
– Я боялся этого, – сказал он. – Право, не могу поздравить вас.
– Есть у вас причина быть разочарованным моим выбором? – спросил я, несколько обиженный этим.
– Ровно никакой. Я нахожу ее одной из самых очаровательных барышень, каких я когда-либо встречал. Но любовь – чувство, а всякое чувство противоположно чистому, холодному рассудку, который я ставлю выше всего на свете. Я сам никогда бы не женился, чтобы не затемнить рассудка.
– Надеюсь, что мой рассудок переживет это испытание, – со смехом ответил я. – Но у вас утомленный вид.
– Да, реакция уже началась. Я буду настоящей тряпкой, по крайней мере, неделю.
– Странно, – сказал я, – как периоды того, что я назвал бы леностью в другом человеке, чередуются у вас с припадками блестящей энергии и силы.
– Да, – ответил он, – во мне есть все задатки бродяги и в то же время доброго малого. Я часто думаю о словах старика Гете: «Жаль, что природа сотворила из тебя только одного человека; материала хватило бы и на достойного человека, и на мошенника». Кстати, по поводу этого Норвудского дела, видите, вышло, как я предполагал, в доме был сообщник, некто иной, как дворецкий Лаль Рао, так что Джонс может похвалиться, что один поймал в сети большую рыбу.
– Как, однако, несправедливо для вас окончилось дело, – заметил я. – Я приобрел себе жену, Джонс – почет. Скажите, что же остается вам?
– Мне остается еще склянка кокаина, – сказал Шерлок Холмс, протягивая к ней свою длинную белую руку.
Приключения Шерлока Холмса
Рассказы
Скандальная история в Богемии
I
Я только что женился и поэтому за последнее время редко виделся с моим другом Шерлоком Холмсом.
Мое собственное счастье и домашние интересы всецело завладели мной, как это обыкновенно бывает с человеком, который обзаводится собственной семьей, тогда как Шерлок Холмс по своей цыганской натуре не питал ни малейшей склонности к семейной жизни. Он продолжал жить в нашей старой квартире на Бейкер-стрит, был по-прежнему завален старыми фолиантами, и по-прежнему приступы полнейшей апатии сменялись в нем вспышками энергии. Он все еще продолжал изучать преступления и, благодаря своим выдающимся способностям и необыкновенной наблюдательности, ему удавалось разгадывать такие преступления, которые полиция давным-давно уже причислила к разряду безнадежных. Время от времени до меня доносились смутные слухи о его деятельности: я слышал о его командировке в Одессу для раскрытия одного политического убийства, о его поездке в Тримонали, и, наконец, о миссии, принятой им по поручению голландского двора, и выполненной им с таким тактом и успехом.
А затем о деятельности моего старого друга и сожителя я знал не более остальных подписчиков газет, читавших подробности о его похождениях.
Однажды вечером – это было 20 марта 1888 года – я проходил по Бейкер-стрит. Я возвращался с консилиума, так как, надо сказать, снова занялся докторской практикой. Когда я подошел к столь знакомой мне двери, мною овладело страстное желание навестить Холмса, чтобы узнать, какому делу он в настоящее время посвящает свой необыкновенный талант. Его комнаты были ярко освещены, и я увидал тень его высокой худощавой фигуры. Опустив на грудь голову, и заложив за спину руки, он быстро шагал взад и вперед по своей комнате. Я слишком хорошо знал все его привычки, чтоб сразу не понять, что он снова что-то замышляет. Я позвонил и вошел в комнату, в которой некогда жил вместе с ним.
Нельзя сказать, чтобы он меня встретил очень приветливо. Он вообще нежностью никогда не отличался; и все-таки я чувствовал, что он очень рад моему приходу. Он пяти слов не выговорил, радушно улыбаясь, усадил меня в кресло, протянул мне ящик с сигарами и указал мне на стоявший в углу шкафчик с ликерами. Затем он стал спиною к камину и начал меня разглядывать своим испытующим, пронизывающим взглядом.
– Брак принес тебе пользу, Ватсон, – заметил он. – Я думаю, в тебе прибавилось семь с половиной фунтов весу, с тех пор, как я виделся с тобою в последний раз.
– Семь фунтов.
– Неужели? А ты снова практикуешь, как я вижу. Ты мне раньше ничего не говорил о своем желании снова заняться практикой.
– Откуда ты это знаешь?
– Вижу. Я знаю также, что ты недавно был в непогоду на улице, и что у тебя, должно быть, очень неумелая, небрежная горничная.
– Мой дорогой Холмс, перестань. Несколько столетий тому назад тебя, наверное, сожгли за колдовство. Действительно, я в четверг попал под дождь и вернулся домой весь мокрый и в грязи, но откуда ты это узнал, не могу понять, так как, вернувшись домой, я тотчас же переоделся. А прислуга моя, Мари, действительно из рук вон плоха, и жена моя уже отказала ей. Но скажи мне на милость, откуда ты все это знаешь?
Он ухмыльнулся и начал потирать свои узкие нервные руки.
– Это очень просто! – ответил он. – Я вижу, что на коже твоего левого сапога находится несколько царапин, которые могли произойти только оттого, что с сапог счищали грязь без всякой осторожности. Отсюда я вывел мои оба заключения о непогоде и о твоей скверной прислуге. Ну, а что касается твоей практики, я должен был бы быть дураком, если бы сразу не принял за практикующего врача человека, от которого пахнет йодоформом, на указательном пальце правой руки которого черное пятно от ляписа, и в боковом кармане которого оттопыривается, очевидно, стетоскоп.
Я расхохотался, слушая, с какой неопровержимой логикой он развивал свои умозаключения.
– Когда я слушаю твои логические выводы, мне это прямо кажется смешным, – заметил я, – и все-таки каждое новое доказательство твоей проницательности меня всегда поражает. А ведь я вижу всегда тоже, что и ты. Почему же мне никогда не удается ничего разгадать?
– Очень просто, – ответил он, закуривая папироску и усаживаясь в кресло. – Ты видишь, но ты не понимаешь – вот в чем различие. Например, скажи мне, пожалуйста, ты часто видел ступени, ведущие из передней в эту комнату?
– Да, очень часто.
– А как часто?
– Вероятно, несколько сот раз.
– В таком случае, ты, конечно, можешь мне сказать, сколько всех ступеней?
– Сколько? Не имею ни малейшего понятия.
– Видишь ли, и в данном случае ты видел, но не наблюдал. Вот это-то я и хочу сказать. Я знаю отлично, что эта лестница имеет семнадцать ступеней, и знаю, потому что не только видел, но и наблюдал. A propos[7 - Кстати (фр.)], так как я знаю, что ты интересуешься моими уголовными приключениями, ты был даже так любезен, что напечатал два или три рассказа о них, так я думаю, что тебе это будет крайне интересно.
Он показал мне на лист толстой розовой почтовой бумаги, лежавший на письменном столе.
– Это письмо пришло с последней почтой. Прочитай его, пожалуйста.
Письмо без подписи, на котором не было обозначено ни числа, ни адреса отправителя, гласило следующее:
«К Вам сегодня вечером в три четверти восьмого явится господин, которому необходимо переговорить с Вами по очень важному делу. Услуги, оказанные Вами недавно одному из царствующих европейских домов, доказывают, что Вам можно доверять самые откровенные и важные тайны. Поэтому прошу вас быть дома в указанное время и не сердиться, если Ваш гость будет в маске».
– Тут кроется какая-то тайна, – заметил я. – Ты что-нибудь понимаешь?
– А ты что можешь заключить из самого письма?
Я тщательно исследовал почерк и самую бумагу.
– По-видимому, автор этого письма довольно богатый человек, – заметил я, стараясь как можно вернее копировать метод моего друга. – Эта почтовая бумага, наверное, недешево стоит.
– Совершенно верно, – проговорил Холмс. – Но это ни в каком случае не английская бумага. Подержи ее против света.
Я это исполнил и увидал, что на левой ее стороне были водяные инициалы «Е. К.», а на правой был отпечатан какой-то иностранный герб.
– Ну, что ты из этого заключаешь? – спросил Холмс.
– Налево инициалы фабриканта.
– Хорошо, а направо?
– Вероятно, фабричная марка. А чья именно – не знаю.
– Благодаря моим геральдическим познаниям могу с уверенностью сказать, что это герб княжества О… – ответил Холмс.
– В таком случае, фабрикант, наверное, придворный поставщик, – заметил я.
– Да, это так. Во всяком случае, автор этого письма – немец. Разве тебе не бросилось в глаза странное построение первой фразы? Ни француз, ни русский не написал бы так. Только немец способен обращаются так неделикатно с глаголами. Ха-ха, мой милый, что ты на это скажешь? – глаза его блестели, и он с торжеством смотрел на меня. – Теперь нам остается узнать, что нужно этому немцу, который пишет письма на столь странной бумаге, и является ко мне под маской. Если я не ошибаюсь, вот и он. Надеюсь, он нам раскроет тайну.
Раздался топот копыт, и к дому Холмса подкатил экипаж. Затем послышался звонок. Холмс засвистал.
– Эге, да это, кажется, пара лошадей, – проговорил он и выглянул в окно. – Совершенно верно, изящный экипаж, запряженный парой чудных коней ценой не менее полтораста гиней каждый. Ну, Ватсон, во всяком случае, можно много денег заработать.
Афоризмы Артура Конан Дойла
Большой жизненный опыт и таинственность всегда пробуждают у женщины интерес и, в конце концом, любовь.
В искусстве раскрытия преступлений первостепенное значение имеет способность выделить из огромного количества фактов существенные и отбросить случайные.
В необычности почти всегда ключ к разгадке тайны.
В собаках как бы отражается дух, который царит в семье. У злобный людей – злые собаки, опасен хозяин – опасен и пес. Даже смена их настроений может отражать смену настроений у людей.
Во всем надо искать логику. Где ее недостает, надо подозревать обман.
Возьмите себе за правило: никогда не оглядывайтесь назад, всегда смотрите только вперед, где вас ждет великий подвиг.
Вся моя жизнь – сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия будней.
Вы смотрите, но вы не замечаете, а это большая разница.
Где нет пищи воображению, там нет и страха.
Гений – это бесконечная выносливость.
Героем можно быть везде.
Глупец глупцу всегда внушает восхищение.
Голова предназначена не только для украшения, ею иногда надо думать.
Дружба между мужчиной и женщиной не делает чести мужчине и лишает чести женщину.
Если вы исключите невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно не казалось.
Если опасность можно предвидеть, то ее не нужно страшиться.
Жажда власти над душой человека бывает не менее сильной, чем стремление к физическому обладанию.
Жан-Поль как-то очень тонко и глубоко заметил, что истинное величие человека заключается в понимании собственной ничтожности. Это подразумевает, что умение сравнивать и оценивать само по себе является доказательством внутреннего благородства.
Женские глаза говорят лучше слов.
