скачать книгу бесплатно
– Нет, он к тому времени перешел на вечернее…
– А с другими группами взаимоотношения какие были?
– Мы репетировали в Доме культуры энергетиков вместе с Градским, у которого тогда была группа «Скоморохи», это – Саульский, Фокин, Градский.
– Респект имел место?
– Еще бы! Как пел Градский, как пел Макаревич… да и сейчас поет. Или как играл на барабанах Фокин, и как я. И Саульский был музыкант, конечно. Но… Я не помню, чтобы было какое-то там высокомерное отношение с их стороны, настолько по-товарищески.
Было очень много, я помню, тогда замыслов: собрать лучших музыкантов – взять лучшего вокалиста, лучшего гитариста, лучшего ударника… Лучшего клавишника. И будет лучшая группа в мире.
– ?!
– Разумеется! В мире, конечно!
Но все-таки тогда, если не умом, то чем-то другим мы чувствовали, что сила группы не в том, что она лучше всех поет, играет и барабанит.
– А в чем?
– Вот не знаю, в чем! В том, что у нее вот это получается как-то, что она чем-то объединена.
– Кто-нибудь думал тогда о том, чтобы стать профессиональным музыкантом?
– Такие планы появились позже, когда я уже ушел. Я ушел как раз в тот момент, когда понял, что назревает решение: либо заниматься работой, либо только музыкой, потому что это очень много времени стало отнимать – и репетиции, и какие-то поездки… Соответственно, бросить все остальное.
– И кто тебя заменил на барабанах?
– Капитановский Макс.
– Вы с ним были знакомы?
– Они репетировали там же, «Удачное приобретение». Мы, в общем, давно были знакомы. Все знали друг друга.
Еще какие-то пионеры там играли с нами, местные, «энергетики». Мы сами ведь к энергетике не имели отношения. Как вообще мы там оказались, я не помню.
– А разве Градский имел?
– Градский не имел никакого отношения! Там, видимо, был директор – позитивный человек, Михаил Михайлович.
– Первое поколение ведущих московских групп, это, конечно же, и «Сокола», и «Скифы»…
– Ходили, слушали. Но была странная штука, «Скоморохи» ведь тоже пели несколько песен своих на русском. То есть там и сама песня «Скоморохи» была, и «Синий лес до небес»… Но чего-то не хватало, чего-то не получалось. Мне кажется, что у Макаревича у первого начало легко получаться накладывать, просто связать русский язык с бИтом, – тогда говорили бит, между прочим, не рок. И это получилось естественно, органично. Одна из первых песен была – «Дом». «Где-то в лесу дремучем…». Я помню, Градский ее просил. Не дали. «Отдайте!». Мы сказали: «Извини, нет».
И играть было легко, и стучать можно было громко! И хорошо ложилось. Это ни у кого не получалось. Это был бит, безусловно бит, и легко ложился русский текст.
То есть какой-то должен быть прорыв наступить.
Это сейчас ясно, что любую песню, – как Гарик сыграл «Я милого узнаю по походке», – любой текст прекрасно ляжет в этот самый бит. Надо только понимать, что это другой бит… Не такой как She loves you (одна из пяти песен The Beatles, которые в апреле 1964 года одновременно занимали пять верхних строчек в американском национальном хит-параде – Е.Д.), а немножко другой, кондовый такой, тяжелый. Ну, чуть изменить. Мне кажется, у Макаревича все-таки это у первого получилось. Потому что все остальные пытались взять схему и попытаться ее перевести. И не получалось! Потому что русские слова не влезают туда.
Капитановский очевидным образом пародирует обложку альбома Ram Пола Маккартни
– В трактовке Евгения Маргулиса»:
«В то время на безрыбье надо было кому-то стать первым. Вот Макаревич и стал. Из всех телеящиков страны тогда совсем другая музыка звучала, а когда люди услышали его – их кольнуло».
И если ты понял, что это, в принципе, прорыв, почему ты ушел?
– Я ушел, потому что у меня сил не хватало. То есть нужно было уже играть профессионально, любительский уровень заканчивался. Какое-то время можно было играть вот так вот, лажаясь, и ничего, проходило. А дальше нужно было переходить уже на другой уровень.
– Изначально было понятно, что Андрей – лидер? Или у них с Кавагое, как гласит мифология, были партнерские отношения, и не было понятно, кто, собственно, номер один?
– Да нет, диктаторства со стороны Макаревича не было. Все-таки решалось коллегиально.
– А ты помнишь момент, когда появился Кутиков?
– Помню. Это когда нашего первого басиста, Мазаева Игоря, забрали в армию. Он тоже был нашим с Макаревичем одноклассником.
– Кутиков уже сочинял тогда?
– Предлагал какие-то мелодические ходы, а слова всегда писал Андрей.
– А ты пробовал сочинять?
– Я не сумел… Однажды он принес мелодию, сыграл, а я вдохновился, думаю: дай-ка я сочиню на нее слова… Я пыжился-пыжился и ничего не сочинил. Какую-то белиберду, даже не помню. Ну, короче, у меня не получилось. Это не так просто!
– Маргулис – познакомились при каких обстоятельствах?
– Я помню, как Макар привел его ко мне в гости, в дом.
– А, то есть вы с Андреем продолжали общаться все это время?
– Конечно, мы же не ссорились. Я помню, что о своем уходе я написал письмо, где это как-то обосновывал…
– Андрею?
– Группе. И на очередной репетиции, когда она закончилась, я сказал: «Вот я ухожу, а вы задержитесь, у меня для вас важное послание». И отдал это на чтение.
– Это стало для всех сюрпризом?
– Сюрпризом.
– То есть к этому не шло?
– Нет, не шло. Но я почувствовал, что надо уходить, потому что я играл слабо очень.
– Самокритично.
– Еще бы, когда рядом репетирует такой человек, как Фокин! Кто рядом с ним будет не слабо играть? А я вообще играл слабо.
– Возвращаясь к Маргулису…
– Это мы уже были в институте. Просто пришли ко мне домой, вдвоем, чтобы познакомиться. Маргулис очень хороший музыкант. И мне очень нравится все, что они делают, как он поет. Да и вообще он хороший.
И Кавагое был хорошим музыкантом. Но у Кавагое очень вздорный характер. В группе все-таки есть лидер, хоть Макаревич все время говорит, что «у нас демократия в группе». Но это как бы дань традиции такая.
Кавагое любил спорить, доказывать, «я предлагаю – лучше!».
– Спорить именно по профессии, в рамках музыки?
– И по другим делам: куда ехать, что играть… Стоит или не стоит там выступать… но это уже после меня началось… такие течения… У нас вопрос, стоит или не стоит выступать, не стоял. Платят 60 рублей – значит, стоит выступать.
– На команду 60 за выступление?
– На команду, в какой-то школе на выпускном сыграть. Почему не стоит? Конечно, стоит. Купим новую колонку.
– Знаю, что Вадим Григорьевич Макаревич очень сочувствовал делу «машинистов», помогал, привозил технику. А родители остальных, твои родители как-то принимали участие?
– Мои родители – нет. Мои были против, но позволяли нам репетировать, когда их не было. Дома у меня.
– Это где?
– Серафимовича, 2. «Дом на Набережной». Там достаточно мощная звукоизоляция. Ну и соседи своеобразные, которые не придут со скандалом и участкового не будут вызывать: старой закалки.
– Расскажи о своих родителях.
– Это отдельная тема.
Конечно, они были против. Матушка моя не верила в это, она, как профессиональный музыкант, говорила: «Вы все слухачи; у вас нет школы, что вы можете вообще сделать?» Но у нас-то перед глазами были другие примеры. Были «Битлы», «Роллинги», которые тоже были все «слухачами». И вообще кто там профессионалом тогда был, кроме Градского?
И отец как-то всерьез это не воспринимал.
К «хаерам» были претензии, и меня периодически гоняли стричься.
– Да. Это было чувствительное наказание. А идеологический аспект рок-музыки обсуждался? Влияние Запада…
– Такого не было. А потом мы могли ведь, что и делали, когда играли на свадьбах, например, исполнять «Ой, при лужку, при луне», «Чайки за кормой» или «Полюшко-поле», мы это все умели и в нужный момент исполняли.
– Расскажи про маршала авиации Ивана Ивановича Борзова.
– Отец был командующим авиации ВМФ. Всю жизнь был связан с авиацией и с флотом.
В войну был сначала на бомбардировщиках тяжелых, на ТБ: (первый в мире серийный цельнометаллический двухмоторный бомбардировщик – Е.Д.), а потом на торпедоносцах.
«Ты помнишь, как все начиналось. Все было впервые и вновь»
– Репрессии вашу семью не коснулись ни в каких поколениях?
– Репрессии коснулись всех в той или иной степени. Но моих родителей – напрямую нет.
Но, скажем, бабушка моя с мамой уехали с Кубани… Потому что там сказали: «Михайловна, давай-ка, собирайся, уезжай, ты на очереди». Она рано мужа потеряла и занималась каким-то своим «бизнесом»: чего-то шила, чего-то еще делала, приторговывала…
И отца в 1942 году исключили из партии, это был серьезный момент. Это был очень серьезный момент: красного командира исключить из армии, летчика! Он тогда был, по-моему, старшим лейтенантом или капитаном. Ну, потом восстановили, потому что летчиков, наверное, было мало. А он настоящий был летчик, его сбивали два раза, и он оба раза переходил линию фронта.
– А было влияние отца одной из причин, по которой ты оставил занятие музыкой?
– Думаю, нет.
А вот в том, что я к хиппи относился очень сдержанно, и не увлекали они меня, – конечно, было. Потому что военные гены, конечно, во мне сидят.
– Но у Андрея Вадимовича тоже папа был фронтовик, потерял ногу на войне и, тем не менее…
– Он не был военным, это разные вещи!
У Андрея Вадимовича папа был необыкновенно талантливый человек во всех областях.
Я уже говорил, что он меня научил за полтора месяца рисовать все эти гипсовые головы именно так, как требуется. Обучил академическому рисунку. Поставил мне руку, глаз, все это… Едва к экзаменам успели. Люди занимаются, ходят на курсы год, два, три, а Вадим Григорьевич всему меня наспех обучил, очень быстро. И я ему необыкновенно благодарен. До сих пор, когда беру в руки перо, какой-то частью головы вспоминаю его.
Он играл замечательно сам. Был самоучкой, но играл виртуозно джазовые композиции, мог импровизировать как угодно.
– Когда не стало твоего папы?
– В 1974 году.
– На 22 года раньше, чем отца Макаревича, то есть он не застал звездную эпоху «Машины времени»? А мама?
– А мама застала, конечно.
– То есть она видела подъем «Машины времени», когда они реально стали легендарной командой? Удивлялась?
– Да нет, особенно не удивлялась…
Там же было очень строгое деление. Был вокально-инструментальный цех. И это был не ее цех. Она занималась вокалистами, одиночками.
– Там, в своей усадьбе, ты, наверное, мало общаешься с людьми?
– Чтобы вот так сидеть, как сейчас и два часа чего-то обсуждать – нет.
– Ведь ты застал первое музицирование Андрея с кем-то еще из твоих друзей, вы пели Высоцкого, да? Тогда, в 60-е годы были очень популярны барды, – Окуджава, Галич…
– Галича тогда мы не слышали. Были какие-то песни Визбора, Кима… Все, что писалось на магнитофон. Галич почему-то не присутствовал тогда.
– Ну, и у Кима были тогда песни-протесты, которые можно было бы отнести к антисоветским. Вы пели песни протеста, американские песни протеста. А протестные отношения в вашей компании существовали? По отношению к советской власти и идеологии?
– Конечно, существовали, умеренно. Прежде всего в чем? Нам не нравилось, что зажимают «битлов» и «роллингов». Почему они к нам не приезжают? На этом уровне, в общем-то, было.
Нельзя того, нельзя сего.
– Ввод войск в Чехословакию, это прошло мимо?
