МОЛЧАНИЕ

– Самое позднее?

 Эма пожала плечами.

– Может, часов в десять, одиннадцать, но это редко.

– Между вами произошла ссора?

– Нет.

 Иван заметил, что Эма Майн начала терять интерес к беседе.

– Ключи вашего мужа где?

– Дома, – ответила она.

– Видеонаблюдение установлено?

– Все есть, – ответил Глеб. – Но когда, на следующий день после звонка Эмы, я приехал в дом, то на входе заметил, что глазки на камерах не горят. У меня в квартире, когда выбивает электричество, система вневедомственной охраны тоже отключается, и ее надо заново перезапускать.

– А в приезд накануне вы не заметили, сигнализация была включена?

 Глеб задумался.

– Слушайте, не заметил. Я книги нес, старался не смотреть по сторонам, боялся уронить. Стопка была плохо связана.

– У вас бывали проблемы с электричеством? – спросил Разумов у Эмы Майн.

– Да, – ответила она. – Олег  на прошлой неделе в мастерской включал какой-то станок и свет погас.

– Что он планировал мастерить?

– Кажется, он строгал доски для пляжного пирса, – неуверенно произнесла Эма.

– А где запитана система видеонаблюдения? – уточнил Разумов.

– В подвале, – снова ответил Глеб. – Когда я увидел потухшие глазки, сразу спустился туда. Смотрю, рычажок на системе сигнализации опущен. Я тогда подумал «Олег не догадался перезапустить». Я нажал, а она как начала орать. Пришлось, конечно, отключить.

 Он повел рукой в сторону Эмы.

– Надо бы, кстати, вызвать специалистов, пусть проверят или новую поставят. Ты сейчас в доме одна, видеонаблюдение не помешает.

 Не взглянув в его сторону Эма, молча, кивнула. Иван достал из планшета заявление.

– Эмилия Леонидовна, вы написали, что звонили на мобильный номер мужа, но он был вне зоны. Во сколько это было?

– Утром.

– Следующего дня, после того, как отмечали выход книги, верно?

– Да. Я позвонила в клуб. Ответили, что он на месте, но занят.

– Кто ответил?

 Она задумалась. Тонкими пальцами с ногтями красивой, удлиненной формы, она потерла виски, после чего ответила:

– Женский голос, но я вряд ли вспомню имя.

 Иван задавал формальные вопросы, все больше сомневаясь, что здесь есть состав преступления. Но как любил говорить его питерский коллега: «Принюхаться к обстановке надо». Пока запаха криминала не ощущалось. У писательницы был расстроенный вид, что вполне адекватно для человека, находящегося в состоянии неведения. Эма Майн и Глеб Бабицкий отвечали на вопросы ровно, без расхождений, но многолетняя практика Разумова подсказывала, что свидетели полезную информацию часто начинают выдавать на эмоциях. И сейчас их надо было расшевелить.

 Иван пробежал взглядом по убористому почерку заявления и убрал его обратно в планшет.

– Поправьте меня, если я ошибусь. Итак, десятого сентября в промежутке с двадцати до двадцати двух часов вы втроем, включая Олега Макеева, отметили выход нового романа, после чего отправились спать. Кроме вас троих в доме никого не было. Утром одиннадцатого сентября вы проснулись и поняли, что Олега Макеева нет. Все верно?

 Эма Майн снова коснулась висков.

– Вечером здесь еще была Лидия Ивановна, помощница по дому. Недолго. Она накрыла на стол и ушла.

– Она ушла до возвращения вашего мужа?

– После.

– Почему? – спросил он, выдержав паузу.

– Простите? – не поняла Эма.

– Почему ваша помощница по дому не осталась?

 Разумову было интересно, что она ответит. Напомнит о статусе – домработницам не принято за стол – или начнет оправдываться.

– Разумеется, я ей предложила и, как правило, она всегда с нами. Но в тот вечер Лидия Ивановна уезжала в Нижний Новгород, к сестре, – пояснила Эма.

– Будьте добры, контакты помощницы.

 Она достала из кармана жакета телефон и продиктовала номер. Положив смартфон рядом на диван, Эма Майн снова опустила руку в карман, вынула блистер с прозрачными капсулами бледно-розового цвета и принялась задумчиво вертеть его в руках.

– Принести воды? – предложил Глеб.

– Нет, – снова, не повернув головы в его сторону, ответила Эма.

– Я все-таки принесу, – настоял Глеб.

 Пружинистой походкой он прошел в кухонную зону и вскоре вернулся с небольшим подносом, на котором впритык уместились хрустальный графин, наполненным водой с ломтиками лимона и три бокала. Налив воды в каждый, он протянул один Эме.

 Она приняла, но пить не стала.

– Значит, утром вашего мужа уже не было в доме? – продолжил Разумов.

– Да,– произнесла Эма, бросив на гостя равнодушный взгляд.

– Во дворе стоит его машина?

– Да.

– И вас не смутило, что машина на месте, а его нет?

 Секунда молчания, за которой последовал ответ:

– Нет.

 Манера коротко отвечать на поставленный вопрос всегда настораживала Разумова. За этим могло скрываться что угодно.

– Он мог поехать на электричке, – пояснила она, словно подслушав мысли. – Такое бывало при пробках.

– Во сколько вы заметили, что его нет рядом?

– Я спала в другой комнате. Встала около десяти. В доме уже никого не было, – равнодушно произнесла она.

– Вы всегда спите раздельно?

– Это имеет значение?

 Слегка склонив голову, Эма Майн взглянула на Разумова пристально. Межбровная морщинка на высоком лбу стала глубже, а в голосе появилось едва заметное раздражение.

– Вы – автор детективов и вроде бы должны знать, что в данном случае значение может иметь любая деталь, – с легкой усмешкой заметил Разумов.

– Свои детективные романы я часто пишу ночами, – не отводя взгляда, ледяным тоном произнесла Эма Майн. – Не каждый может спать при включенном свете и звуках ударов по клавишам.

 Раздражение в голосе усилилось, и теперь она смотрела на Разумова уже не так равнодушно.

– Вообще, психологи советуют супругам спать отдельно друг от друга, – вступил Глеб Бабицкий. – Просто для большинства россиян это непозволительная роскошь.

– Это да, – согласился Иван, – не у каждого россиянина средневековые замки с двадцатью комнатами.

– Десятью, – поправила Эма Майн.

 Иван кивнул.

– Существенная разница.

– Вы что-то имеете против моих комнат, офицер? – спросила она, глядя на Разумова, как на муху, досаждающую жужжанием.

– Поверьте, мне безразлично, сколько у вас комнат, – ответил он.

 Эма Майн замолчала, но в глазах ее с каждой секундой все больше закипал гнев, который она давила усилием воли.

– Может быть, между вами все-таки произошел какой-то конфликт? – повторил Иван ранее заданный вопрос.

– Нет, – категорично произнесла Эма.

– Во что он был одет? – спросил Иван.

 Эма Майн вздохнула обреченно, давая понять, насколько утомил ее этот разговор.

– Точно не помню. Что-то спортивное.

– Я помню точно, – сказал Глеб. – На нем были черные спортивные шорты с боковыми карманами на желтых замках и майка. Алая, с логотипом Клуба. Большая латинская буква F справа в районе груди. Вот здесь.

 Он показал на себе.

– Эта одежда сейчас дома? – спросил Иван.

 Глеб вопросительно взглянул на Эму.

– Нет, – ответила она.

– Точно помните или «кажется»? – уточнил Разумов.

 Эма отвернулась, оставив вопрос без ответа. Глеб поглядывал то на нее, то на Разумова, изредка делая глотки воды.

– Так кто из вас видел Макеева последним? – задал Иван традиционный вопрос.

– Я уже подумала, что он не прозвучит, – усмехнулась Эма Майн, продолжая смотреть в сторону.

– Напрасно, – в тон ей произнес Разумов.

 Глеб подался вперед, чтобы взглянуть Эме в лицо.

– Получается, что я?

 Она пожала плечами.

– Да, наверное, я, – не дождавшись ответа, утвердительно сказал Глеб. – Я отводил его наверх, в спальню. Эма в это время уже ушла к себе.

 В этот момент она глубоко и прерывисто вздохнула. Блистер с капсулами в ее руке хрустнул.

– Дело в том, – негромко сказал Глеб, – что он не просто выпил лишнего, а…

 Он виновато взглянул на Эму и решительно продолжил:

– Ты меня прости, Эма, но я считаю это важным моментом. Мы должны сообщить.

 Бабицкий поставил бокал с водой на стол, пересел с подлокотника на диван и, скрестив на коленях руки, произнес:

– Понимаете, он напился.

– До какого состояния? – уточнил Иван.

– Я имел в виду, что он впервые напился.

 Эма, наконец, выдавила из блистера капсулу, положила в рот и не торопясь запила водой.

– Он раньше никогда не пил, – устало добавила она.

– Не пил совсем?

– Да, – ответила она. – Говорил, что у него сильная аллергическая реакция.

– Она последовала?

– Он сильно покраснел, но какой-то особой реакции я не заметила.

– Сколько он выпил?

 Эма Майн снова вздохнула. Было очевидно, что этот разговор доставляет ей не только головную, но и душевную боль.

– Несколько рюмок коньяка.

– Марка?

 Эма Майн взглянула с удивлением, словно пытаясь понять, чего от нее добиваются.

– Реми Мартин Аккорд Рояль, – с расстановкой произнесла она.

– Что пили вы? – невозмутимо продолжил Иван.

 Он сознавал, что близок к границе, после которой разговор либо зайдет в тупик, либо Эма Майн начнет выдавать более сильные эмоции. Но неожиданно она изменила тон, вступив в игру.

– Шато пятьдесят седьмого года. Подарочная туба из картона повышенной плотности, объем бутылки ноль семь, – произнесла она как сомелье во время презентации. – Назвала бы цену, но, вот беда, не знаю. Попробуйте загуглить.

 «Непростая звезда, – подумал Иван. – Умеет держать удар».

– Благодарю за исчерпывающий ответ, – усмехнулся он. – Хорошо, с напитками разобрались. Что было после коньяка и шато?

 Сейчас Эма смотрела на Разумова как на партнера по азартной игре, который вдруг начал нагло нарушать правила.

– Мы ужинали, – тем не менее, спокойно продолжила она. – Хотите, чтобы я перечислила состав блюд или достаточно огласить меню?

– Достаточно огласить, что ел ваш муж.

– Ничего, – ответила Эма и, протянув руку к бокалу, сделала несколько глотков воды.

– Вообще?

– Абсолютно.

 Эма села на диван глубже и, откинув голову, прижала ее к мягкой спинке.

– Послушайте, к чему все эти вопросы? – недовольно произнесла она, глядя на Разумова сквозь опущенные ресницы.

– Вы вроде должны знать процедуру опроса не хуже меня, – с очевидным сарказмом заметил Иван.

 Глеб Бабицкий в этот момент стал похож на рефери, готового разнять бойцов. Он напряг спину и поглядывая то на Эму, то на Разумова. В затянувшейся тишине раздалась знаменитая песня Глории Гейнор «Переживу».

 Пес, все это время лежавший у ног хозяйки, повернул голову на звук и требовательно взглянул на Глеба. Тот достал из кармана узких брюк телефон, взглянул на дисплей, извинился и вышел в гостиную, прикрыв за собой раздвижные двери.

 Эма Майн сидела в прежней позе, глядя прямо перед собой, словно не замечая присутствия явно неприятного ей гостя.

 «Скорее всего, повода заводить дело не будет, – мысленно отмел криминальные версии, Иван. – Если муж не сбежал, то в опьянении вполне мог утонуть. Если бы не статус хозяйки, никто бы и пальцем не пошевелил до завершения трех суток. Но она звезда, а их любят все, от простых читателей до генералов».

 Иван терпеть не мог привилегированности, искренне считая, что перед законом все равны. Идеалистом Разумов не был, но наблюдая, как статусные люди нагло пользуются своим положением, редко упускал возможность дать им понять, что не стоит сильно отрываться от грешной земли.

– Вы планируете что-то делать? – вдруг произнесла Эма Майн.

– Например? – улыбнулся он.

– Например, вызвать водолазов.

– Пока не вижу оснований, – ответил Иван, подумав о том, что пляж осмотреть надо обязательно.

– Будете тянуть до трех суток? – усмехнулась Эма.

– Если бы хотели тянуть, меня бы сейчас здесь не было. Это простые люди ждут, когда пройдет положенное время, но для вас писаны другие законы.

 На откровенный упрек Эма Майн ответила выразительным молчанием.

– Итак, Эмилия Леонидовна, – продолжил Иван, – вы утверждаете, что ссор между вами и вашим мужем не было?

– Даже если вы зададите этот вопрос в десятый раз, ответ останется прежним.

 Ее поза казалась расслабленной, но по взгляду было заметно, что она едва справляется с эмоциями. Самообладание медленно, но верно покидало Эму Майн. Было ясно, что она не привыкла терпеть досаждающее общение и живет так, как удобно ей, не позволяя нарушать личные границы. Эма Майн умела держать не только удар, но и дистанцию.

 Резко оттолкнувшись от спинки, она села прямо, упершись ладонями в основание дивана, словно готова была взлететь. Серые глаза смотрели откровенно враждебно.

 «Вид, как у горгульи, что сидит на водостоке дома, – подумал Иван и снова улыбнулся. – Крыльев за спиной не хватает».

– Вам весело? – поднявшись, произнесла Эма Майн.

 Пес подскочил следом и негромко зарычал.

– Не очень, – спокойно ответил Иван. – Просто я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Я здесь не для того чтобы слушать рассказы о том, что вы пили-ели накануне исчезновения мужа и какие трусы на нем были, а чтобы понять, что произошло.

 Эма Майн вдруг сморщила лоб, как бывает в момент острой боли. Сжав виски руками, она прикрыла глаза. Длинные ресницы цвета темного шоколада слегка подрагивали, а глазные яблоки нервно двигались от одного уголка к другому. Это длилось недолго. Открыв глаза, Эма посмотрела на Разумова сверху вниз отсутствующим взглядом.

 «Будь поделикатнее», – вспомнил Иван слова генерала и, поднявшись из кресла, встал напротив.

– Прошу прощения, я себя неважно чувствую, – произнесла Эма Майн, дав понять, что аудиенция окончена.

 Оказавшись выше нее почти на голову, теперь сверху вниз смотрел Иван.

– Повторяю, у меня нет ни малейшего желания копаться в вашей личной жизни, в одежде вашего мужа и в ваших отношениях, – сказал он уже без тени улыбки, – но я вынужден это делать. Догадываетесь почему?

 Эма Майн медленно развернулась и пошла в сторону раздвижных дверей. Недобро взглянув на гостя, за хозяйкой последовал пес.

– Потому что об этом попросили вы лично, написав заявление, – добавил Разумов ей вслед.

 Навстречу из гостиной вышел Глеб Бабицкий с телефоном в руке. Пропустив ее, он подошел к Ивану.

– Примите мои извинения за Эму, – дождавшись, когда та выйдет из дома, произнес Глеб извиняющимся тоном. – Понимаете, она уже вторую ночь не спит.

– Это, конечно, уважительная причина. Но ваша звезда обладает уникальным талантом выводить из себя на раз-два-три, – усмехнулся Разумов.

– Должен заметить, что и вы ей в этом не уступаете, – улыбнулся Глеб.

 Через открытую дверь было видно, как Эма Майн спустилась по ступенькам веранды, прошла несколько метров по зеленой лужайке и села под купол подвесного кресла качалки. На лужайке, ближе к высокому каменному забору стоял круглый крытый мангал и пара ротанговых шезлонгов под зонтами.

 Глеб развел руки в стороны.

– Ее можно понять. Не каждый день муж пропадает.

– Где находится спуск на пляж? – уточнил Иван.

– Я провожу, – Глеб взглянул в сторону лужайки и добавил: – Давайте лучше пройдем с другой стороны.

 Они обошли дом и по узкой тропинке, местами плотно заросшей дерном, спустились к реке.

– Кто здесь обычно ходит? – спросил Иван.

– По этой дорожке, насколько я знаю, никто. Там в противоположном конце деревни есть довольно благоустроенный пляж. А на этом Эма все сделала сама. Не своими руками, конечно, делали мастера. И стену укрепили на два дома, этот и Лидии Ивановны. Ее участок следующий.

– Никто не возмущался тем, что она устроила себе персональный пляж?

– Конечно, нашлись и такие. Из четвертого дома. Я помню, был у Эмы, когда пришли эти товарищи. Тетка с безумным начесом на голове и неактивным приложением в виде мужа. Тот больше молчал, а она сразу начала вопить: «Вы почему укрепляете стену только на два дома?!». Я ей спокойно отвечаю: «а вы готовы заплатить за то, чтобы стену продлили до вашего дома?». А она мне: «Вы же все равно ее ставили, почему до конца не протянули?!». Представляете, наглость, какая. Я ей говорю: может вам и бассейн личный поставить на участок и дом отремонтировать?

 Глеб засмеялся.

– Чем больше для людей делаешь, тем больше они требуют.

 Он принялся на западный манер отгибать пальцы.

– Дорогу в деревне Эма за свой счет заасфальтировала, фонари поставила тоже за свой счет. Оказалось мало.

– Чем закончился инцидент с соседями?

– Да ничем. Пофыркали и ушли. Эма потом говорила, что они вроде заявление писали участковому. Я не помню деталей, и какой они повод нашли. Такие найдут всегда. Скверные товарищи, – произнес Глеб, снимая пиджак.

 Солнце перевалило за полдень, становилось все жарче. Сразу за домом начинался крутой спуск к узкой пляжной полосе. Вслед за Глебом Иван начал спускаться по узким каменным ступенькам. Остановившись, он обернулся, чтобы взглянуть на окна с другой стороны дома.

 Высота забора теперь не позволяла видеть веранду и первый этаж, но с этой позиции хорошо просматривались витражные окна второго этажа. Плотная тонировка полностью скрывала все, что находилось за ними. Крепкое полуденное солнце било с южной стороны прямо в глаза. Иван вспомнил фразу из книги про осаду Ла Рошель: «Самыми недоступными считаются крепости, до которых можно добраться только с севера – солнце светит противнику в глаза». Замок Эмы Майн был выстроен по канонам неприступной крепости. Хозяйка казалась такой же.

 В начале пляжной полосы, уходящей в сторону обрыва, под деревянным навесом стояли пять шезлонгов из ротанга. Глеб аккуратно повесил пиджак на спинку одного из них и, стараясь не захватить мокасинами песок, подошел ближе к воде.

 Каменная лестница, ведущая от дома, вплотную примыкала к довольно низкому деревянному пирсу. Он начинался у ее нижней ступеньки – там был установлен фонарь – и заканчивался метрах в четырех от берега. Разумов присел, чтобы заглянуть под деревянное покрытие. Расстояние между водой и досками было не больше двадцати сантиметров. Если оставить вещи на таком понтоне, их вполне может смыть волной. Доски на пирсе были старыми, серыми, местами с глубокими трещинами.

– Макеев часто плавал вечерами? – спросил Иван, продолжая осматривать пирс.

– Эма говорит – ежедневно, и утром и вечером. В прошлом году – до самых холодов. Он и в тот вечер хотел пойти к реке, но мы отговорили.

 Разумов прошел по шатким деревянным доскам и встал ближе к краю, с которого было бы наиболее удобно нырнуть в воду. Обернувшись, он снова взглянул на окна второго этажа. Часть из них открывали идеальный обзор на пирс. Глеб внимательно проследил за его взглядом.

– Чьи это окна? – указал рукой Разумов.

 Глеб всем корпусом развернулся в сторону дома.

– Эти, кажется, Олега, – сказал Глеб. – А дальше идут окна Эмы. Их комнаты одна за другой, а между ними двойной санузел. Очень удобно.

– Да-да, я помню.

 Глеб улыбнулся.

– Но это, правда, удобно. Зачем стоять в очереди в туалет и спать под одним одеялом, пусть даже на кровати кингсайз, если есть возможность делать это в комфорте.

– Как Макеев отреагировал на ваши уговоры? – спросил Иван.

– Сначала спорил, говорил, что он в норме. Но, знаете, он был вообще не в норме.

– Что могло стать причиной неожиданного загула?

– Разве алкоголику нужна причина? – ответил Глеб вопросом на вопрос.

– А у него мог быть повод для ухода из семьи?

– Вы намекаете на любовницу? – Глеб потер гладкий лоб. – Не думаю. Несмотря на то, что он Эме явно не пара, жили они на удивление хорошо.

– Отчего же не пара?

– Другой уровень. Сами рассудите: она – всемирно известная писательница, он – простой тренер. Где он и где Эма. Мезальянс.

– Уж извините, но королевой Англии мне ваша Эма Майн не показалась, – усмехнулся Иван.

 Глеб удивленно взглянул на него и, отрицательно качнув головой, произнес:

– Не скажите. Эма – тонкая натура. Сложная, но чуткая, интеллигентная. Кстати, и на королеву Англии Елизавету Тюдор очень даже похожа. Те же рыжие волосы, светлые глаза, мраморная кожа.

 Интонации в голосе Бабицкого заметно изменились. Он, словно пес Робин, встал на защиту Эмы Майн.

– Успокойтесь, я никого не хотел обидеть, – улыбнулся Иван.

 Глеб пожал плечами и промолчал. Иван снова взглянул на окна дома.

– Этот замок они строили вместе?

– С Макеевым? – Глеб презрительно скривил губы. – Да что вы. Откуда у него такие деньги. Когда Эма въезжала в этот дом, того еще в помине не было.

– Где они познакомились?

– В спортивном клубе. Я ей сам подарил абонемент. Ирина Эдуардовна упрекнула меня потом: «Выходит, за этот брак надо благодарить тебя, Глебушка», – процитировал он. – Это мама Эмы.

– Где она живет?

– В Питере. Мои родители там же.

– Какие отношения у Макеева с тещей?

– Можно сказать никаких. По словам Эмы они виделись раза три от силы, включая свадьбу, без особого желания и взаимной симпатии. У Ирины Эдуардовны и с дочерью непростые отношения. Если маме Эмы что-то не нравится, мгновенно начинается террор молчанием. В этом Ирина Эдуардовна даст фору всем террористам мира вместе взятым. Так было всегда, с детства. И сейчас, если не по ее, Ирина Эдуардовна в неизменных традициях перестает отвечать на звонки и сообщения, а Эма тихо страдает и в такие моменты совершенно не может работать. Беспокоится за мать, рисуя в воображении страшные картины – что та с инсультом или каким другим приступом лежит дома одна. Только, знаете, подобное молчание это чистой воды манипуляция. Я своих отучил. Просто блокировал звонки и сообщения, когда начинали допекать. Пенсионерам заняться нечем, вот и отрываются на тех, кто на их взгляд, принадлежит им по факту создания.

 Негромко беседуя, они шли по пляжу. Иван внимательно разглядывал песок и водоросли, которые волны плавно выносили на берег.

– Значит, вы знакомы с детства? – произнес Иван.

– С раннего. Мы жили по соседству и наши семьи дружили. Я засыпал и просыпался под гаммы Эмы. Ирина Эдуардовна считала, что интеллигентная девочка непременно должна музицировать, это очень развивает вкус и позволяет тоньше чувствовать мир. А что касается профессии, то тут необходимо обязательно поддержать династию. У Эмы – семья врачей, а мои – военные. Даже мама в военкомате служила. Отец спал и видел меня в форме. Но, как и Эма, я однажды их сильно расстроил. Не по стопам, что называется, мы пошли.

 Он от души рассмеялся.

– Правда Эма позволила на время затянуть себя в ту самую династию, – добавил Глеб, – но позже с предложенной родителями тропы свернула. Я сразу после школы уехал в Москву, а Эма сначала поступила в мед, но проучилась всего два курса и перешла на журналистику. Она всегда была хоть и великодушной, но довольно скрытной девочкой. Мои неудачи всегда воспринимала как свои, но при этом личные проблемы всегда переживала наедине с собой.

– У нее есть недоброжелатели? – задал вопрос Иван.

– Да вроде нет, – ответил Глеб. – У нее довольно узкий круг общения. Если только…

 Иван остановился и пристально взглянул на Бабицкого. Тот резко отошел в сторону, ловко увернувшись от набежавшей волны.

– Была одна неприятная история, у которой ноги растут из Питера, – продолжил он. – Из-за этого Эма собственно и переехала в Москву, скрыв от меня настоящую причину. Я вообще ничего не знал, пока эта причина в лице ее бывшего не позвонила в издательство, заявив права на книги.

– Как фамилия бывшего?

– Герман Василевский. Он стал главной причиной ее переезда в Москву. С мамой, как я сказал, тоже сложные отношения и с отцом неважная история вышла.

– Что за история?

– Родители Эмы развелись. Отец ушел к другой женщине. Потом сама Эма ушла из дома и следом – из мединститута. Поступила на журфак, чем шокировала всех. Она всегда была такой послушной, застенчивой девочкой. И тут такое выдала. А потом через пару лет, может больше, она звонит мне среди ночи, что для нее вообще не характерно, и спрашивает про работу в Москве. А я новую издательскую платформу собрал, мне толковые люди были нужны. Я был рад, что Эма переедет в Москву, встретил ее, и какое-то время она жила у меня.

– Вы ее спросили, что случилось?

– Спросил, конечно. Она ответила, что рассталась с парнем и идти некуда. Но о главной причине – почему расстались – ни слова.

– Кто такой этот Герман Василевский и что за причина?

– Бывший Эмы и лжеавтор. Мерзейший тип. Мы с ним судились. Выиграли. Он претендовал на ее романы. Мне неизвестны детали жизни Эмы с этим Германом, но очевидно одно – ее первую книгу он украл. Выдал за свою, продал права на издание и экранизацию, а Эма сей факт замолчала. Ей, видите ли, было неловко разбираться. Когда это все всплыло, я ее крепко отругал. Это что, в самом деле, такое! Вы представляете, смириться с тем, что украли твою работу и просто уехать из города. Вот такая она, понимаете? Гордая. Настоящая королева.