Законник

– Нет-нет-нет, – забормотал он, отчаянно бегая взглядом по комнате. Но что-то резко потащило его вниз, да так резко, что кости едва не выскочили из суставов. То был Хорнет, обхвативший законника на ноги и навалившийся всем весом. Фобос присмотрелся к бледному лицу командира. Вместо правого уха у него была отвратительная кровоточащая рана.

Чёрный медведь захрипел и задрыгал ногами. Танго тут же подпрыгнул к повешенному бандиту и стал наносить точные удары ножом.

– Получай, сука! – в исступлении кричал Орвис. Лужа крови стекала под ноги к бандиту, всё ещё боровшемуся за свою жизнь. Да когда же он издохнет?!

Огонь был уже на лестнице. Крыша в некоторых местах рухнула, пылая. Фобос увидел огонь над своей головой и посмотрел на бандита. Тот не дёргался. Законник мягко отпустил верёвку, и туша мёртвого Чёрного медведя рухнула в лужу его крови и мочи. С этим покончено.

Законники втроём подхватили огромное тело Чёрного медведя и прошли к окну в стене, слабо охваченной огнём. Они пробили витраж головой мертвеца и, выбив несколько досок, выкинули труп бандита наружу.

– Прыгаем? – спросил Танго, глядя в окно, после чего его лицо исказил смертельный ужас. Фобос взглянул на то, что так напугало Орвиса.

Тело Чёрного медведя, едва достигнув земли, сделало кувырок, после чего поднялось на ноги и побежало в сторону прерии.

– Времени нет, – хрипло пробормотал Хорнет, вылез в окно и прыгнул. За ним последовал Танго. «Это лучше, чем сгореть заживо», – подумал Фобос и прыгнул за ними.

Он грамотно приземлился, но всё же боль от удара о твёрдую землю обожгла его ноги. Лёгкие, наполненные дымом, горели. В глазах потемнело.

Тут же Хорнет рывком поднял фронтмена и что-то рявкнул. Фобос увидел лежавшего на земле Одноногого, ползущего к своему ружью, и убегающего в сторону леса Чёрного медведя с деревянным протезом ноги в руках.

– Сукин сын, – бросил Танго и, не выдержав, рассмеялся.

Законники быстро прибежали к лошадям, оставленным возле входа в храм Мортара, забрались в седло и поскакали за бандитом. Теперь без шансов. Хорнет остался с Одноногим, так как им обоим явно следовало перевести дух.

Восставший из мёртвых Чёрный медведь бежал быстро, но куда ему было тягаться с быстроходными лошадьми законников?

Когда те поравнялись с преступником, он что есть силы запустил деревянной ногой в Танго. Тот едва уклонился и чуть не слетел на землю. Чёрный медведь бросился к лошади, намереваясь вытащить Орвиса из седла. Но Фобос уже ловко набрасывал на него аркан. Петля обвила тело преступника, и законник пришпорил Бонки, увлекая пойманного за собой.

Тело Чёрного медведя скользило по траве, оставляя след тёмной крови. Фобос остановился, и в тот же миг на преступника набросился Танго. Законники обвили его ещё одной верёвкой. Тот брыкался и изрыгал ругательства вперемешку с проклятиями, но на сей раз в его полных ненависти глазах мелькнул страх. Он понимал, что всё кончено. Не из каждой ситуации можно найти выход. Невозможно столь долго играть в прятки со смертью.

Фобос вытащил длинный остро заточенный нож. Законник смертельно устал, его мышцы налились свинцом. Но нужно было соблюсти формальность.

– Чёрный медведь, – ледяным тоном отчеканил Фобос текст, который произносил тысячу раз, – именем Мортара и законом славного города Оштерауса, что стоит на вольных землях Фронтира, ты обвиняешься в множественных убийствах, грабежах, поджогах и разбое. Наказанием явится длань Мортара, несущая смерть. Да будет так.

Бандит ничего не ответил, затравленно глядя на законника. Фобос ловко, как свинью на ферме, заколол Чёрного медведя, целясь тому в сердце, и принялся выжидать, когда тот испустит дух. Через минуту его голова была отрезана.

А в это время на горизонте пылал и обрушался со страшным треском заброшенный храм бога Смерти.

Глава 3

До Оштерауса законники ехали молча, сделав лишь один привал на землях Фронтира неподалёку от Гольвата. Все смертельно устали. Голова Чёрного медведя мёртвыми глазами взирала на заходящее солнце и покачивалась, примотанная к седлу Бонки.

– Я же три п-пули в ублюдка всадил, – печально говорил Одноногий, выстукивая ритм старой фронтменской песни на протезе и помешивая в небольшом котелке, в котором он варил свой излюбленный напиток – горячий шоколад с перцем, – три! И хоть бы хны.

Законники сидели у костра, пили бирденскую настойку и ели запечённый в углях картофель. Хорнет был угрюм.

– О чём задумался, Хорн? – спросил у него Танго, намереваясь в очередной раз поддеть командира, – считаешь, сколько ангелов Смерти уместится на кончике иглы?

Хорнет ничего не ответил. В его глазах отражалось пламя костра, но на самом деле, командир видел перед собой пламя, пожирающее храм Мортара. И это же самое пламя пожирало сейчас в нём все нравственные устои, вбитые в голову вместе с религиозными догмами.

Фобос пил обжигающую горло водку и поглядывал на товарищей.

Одноногий, обветренные щёки которого до сих пор вспыхивают густым румянцем, когда Танго со смехом припоминает Чёрного медведя, укравшего у него протез. Сначала стрелок хмурится, заикается, что-то бубнит в своё оправдание, но, видя, что Орвис поддевает его беззлобно, начинает улыбаться. И сам Танго, ему хоть бы хны. А ведь не так давно закапывал товарищей…

На месте Сида, которого они оставили в лесу, законники нашли лишь хладный труп с дырой во лбу. На его лице навеки застыл великий испуг. Мёртвая рука покоилась на груди и сжимала пистоль. Хорнет помрачнел от этого ещё больше, но не сказал ни слова.

Фобос глядел на командира и думал о том, что он, его командир, в некотором роде был уникальным человеком. Отец Хорнета был родом с северного острова Хогг, а мать – невольница из племени аборигенов ганку. От отца-северянина Хорну досталось крепкое телосложение и холодная, как норгардские ледяные равнины, отрешённость, столь необходимая законнику. Ну а от матери – вспыльчивость, приводящая к тому, что за любое дело, будь то борьба с преступниками или изучение религии, он брался с одним ему присущим рвением.

– Ты уже всё обдумал? – спросил Фобос у Хорнета, намекая на его недавние слова о том, что он оставит должность командира.

– Да, – пробурчал Хорнет, – надоело. Весь мир катится в бездну. Я уже не в силах этому противостоять.

Хорнет был старше Фобоса на несколько лет. Когда они познакомились впервые? Законник попытался вспомнить.

Кажется, то был 471 год от Пробуждения. Шестнадцать лет минуло!

Тогда Фобос ещё не служил на Фронтире. Он сидел в портовом кабаке в Зельде, хафенбаумском городе, пил вино, подбрасывал последнюю монетку, решая, куда же ему податься, и с интересом изучал разношёрстную публику.

Здесь были и местные солдаты, ушедшие в увольнение, и несколько бородатых лигийских охотников, и смуглые воины-торговцы из Джезры, и богатые орталийские купцы… Контингент, собравшийся со всех краёв света.

За одним столом сидели три человека в неприметных тёмно-коричневых плащах, потрёпанных шляпах и с огнестрельным оружием в портупеях. То были фронтмены, люди закона, суровые обитатели гор по ту сторону Бирденского хребта. Истории про их бравые похождения давно занимали ум молодого Фобоса, и вот он уже поднялся из-за стола, чтобы поговорить с фронтменами о том, как поступить на службу на Фронтир. Хлопнула входная дверь, и в трактир завалились несколько ренегальдских каперов. Парни имели явно боевой настрой и были не против подраться.

Отложив монету, Фобос принялся внимательно следить за развитием ситуации. Побыть капером он бы тоже не отказался.

Немного повздорив с лигийцами, каперы заказали выпивку и уселись за свободный стол, принявшись отпускать сальные анекдоты и громко смеяться над посетителями. Фронтмены молча осушили стаканы и, расплатившись, двинулись к выходу.

Но самый дерзкий из ренегальдцев остановил их и предложил выпить за успех грядущего налёта на побережье Каллиопа. Когда фронтмены отказались, они оценили это как оскорбление и схватились за ножи. Но прежде чем хоть кто-то в трактире понял, что произошло, грохнуло несколько выстрелов, а половина каперов уже лежала в лужах крови, вытекающих из дырок между глаз.

Как только законники покинули трактир, Фобос опомнился и побежал за ними. Те едва не пришили будущего фронтмена, но он слёзно просил взять его с собой, говоря, что больше податься ему некуда. Завязался спор.

– От парня явно будет толк, – говорил на причудливом языке (как позже выяснилось, этельвельдском) один из фронтменов. Фобос, в совершенстве знавший хафенбаумский и лигийский, с трудом разбирал слова.

– Всё так, – кивая, отвечал другой, усатый и близкий к пожилым годам мужчина, – но он родился не по ту сторону хребта. Вряд ли наши обрадуются чужеземцу. Вспомни себя, Хорн.

Хорнету пришлось пройти через множество косых взглядов, грязных шуток и потасовок, прежде чем он смог доказать свою отвагу и доблесть, и знал, чего это стоило.

– Если ему некуда идти, то он будет сражаться за себя как раненый волк, – ответил Хорнет, – и парню будет наплевать, кто ему угрожает – свои или чужие. Хорошие солдаты нам всегда нужны, Драйтер.

И они взяли Фобоса с собой на Фронтир. Путь был долгим, и юный Фобос всю дорогу упивался мечтами о грядущей жизни. Несколько раз стреляли в бандитов. Хорнет любезно научил молодого стрелка пользоваться пистолем.

Но увидев город, где ему предстояло нести службу, будущий законник заметно приуныл. То была лишь небольшая деревушка, обнесённая каменной стеной.

– А ты чего хотел? – усмехнулся Лейхель Драйтер, служивший тогда помощником командира городского батальона фронтменов Берда Хеца, – у нас тут разве что Бирден мало-мальски походит на город.

Тогда и началась служба Фобоса на Фронтире, тянувшаяся полтора десятка лет. Законник повидал многое, но всегда плечом к плечу с ним стоял Хорнет, и вместе они проливали кровь – и свою, и врагов. Вместе терпели любые невзгоды и тяготы, вместе напивались после удачных налётов на разбойничьи лагеря, вместе хоронили павших товарищей. Хорнет, сам боровшийся с тем, чтобы его не считали изгоем, приложил немало сил, чтобы его протеже не столкнулся с этим.

Однажды Фобос выпивал в трактире со стрелками из Раксвальда.

– А ты сам откуда будешь? – заплетающимся языком спросил один из них.

– Я-то? Из Хорхеда, – беззаботно ответил опьяневший Фобос и тут же получил удар в челюсть. Завязалась потасовка, но Фобосу в одиночку было невозможно одолеть троих стрелков.

– Чёртов равнинник, кто тебя звал на Фронтир? – орал один из них, ломая Фобосу нос точным ударом локтя.

Хорнет возвращался с поимки очередного преступника. Совпадение, заключавшееся в том, что он оказался в том же трактире в то же время, Фобос и по сей день считает самым необъяснимым в своей жизни. Командир выстрелил в одного из стрелков, и те, рассыпаясь проклятиями, подхватили раненого товарища и убежали.

– Не ты первый, – сочувственно сказал Хорнет, протягивая Фобосу тряпицу, чтобы тот остановил кровь, хлещущую из носа.

За это Хорнета самого могли повесить, но Драйтеру удалось замять дело. И именно это событие многое изменило в натуре Фобоса.

Если ранее после каждой стычки с враждебно настроенными фронтменами он подолгу смотрел в потолок и помышлял о том, как бы сбежать с Фронтира, то теперь стал более осторожным и приучился реже молоть языком.

Законник стиснул зубы, перестал обращать внимание на злобу и насмешки, после чего начал тренироваться в стрельбе и езде на лошади с утра и до ночи, и через некоторое время, пройдя огонь, воду и медные трубы, получил свою нашивку фронтмена. Теперь все, кто задирал его, смотрели с уважением. Дальше происходили совсем другие события, но любая история имеет свойство заканчиваться, и теперь законнику придётся действовать без старого товарища.

– Не раскисай, дружище, – Фобос похлопал Хорнета по плечу, – тебе просто надо отдохнуть.

Тот ничего не ответил, а лишь приложился к фляге с водкой.

◆ ◆ ◆

При благоприятном исходе путники должны были достичь Оштерауса за несколько часов. Так как голову преступника они уже добыли, спешить было некуда. Поэтому после короткого совета решили заночевать в прерии, а утром продолжить путь.

Хорнет совсем не хотел спать, а потому вызвался караулить вместе с Танго.

Когда Фобос проснулся, как всегда совершенно разбитый, Танго уже уснул, но командир продолжал что-то высматривать в россыпях звёзд на чёрном небе. Завывал ветер, носившийся над прерией. Чёрные орлаки парили над землёй, выслеживая добычу и разрывая тишину ночи своим пронзительным визгом.

– Тебе бы вздремнуть, Хорн, – зевнув, сказал Фобос, – а то с лошади свалишься.

– Не могу, – глухо ответил Хорнет и посмотрел на законника взглядом, полным тоски, – если я засну, то сны меня доконают.

Фобос сочувственно посмотрел на командира.

– Рассказывай, – сказал он, усаживаясь рядом.

Хорнет попросил папиросу у законника, закурил её и несколько минут сидел молча. Фобос не стал ничего выпытывать. Иногда лучше помолчать. Он слишком хорошо знал Хорнета.

– Вся моя жизнь, – наконец, тихо пробасил командир, – ради чего она? Над Фронтиром нависли чёрные тучи, а я сам стою на перепутье и не понимаю, куда мне податься.

– Любопытно, – ответил Фобос. Хорнет продолжал:

– Я убивал преступников, неся волю бога Смерти. Как там было в старой литании чёрных стрелков?

– «При виде зла душа моя ликует…» – вспомнил Фобос.

– Вот именно! «При виде зла душа моя ликует. Но Бог во мне, и с Богом я един», – кивнув, ответил командир, – я вызвался быть мечом разящим, но я смотрю на всё, что происходит, и моё сознание туманится.

– О чём ты?

– Взгляни, – Хорнет развёл руками, – всё приходит в упадок. Люди бегут из деревень, скотина умирает, бандиты действуют в открытую… Храмы гниют и сгорают.

– Полагаешь, Мортар отвернулся от нас? – спросил Фобос, туша папиросу.

– Не знаю, Фобос, – вздохнул Хорнет, – от меня-то уж точно.

– Почему ты так в этом уверен?

Хорнет несколько минут сидел молча, глядя на тлевшую папиросу. После чего тихим голосом начал рассказывать о том, что в последнее время он слишком часто сомневается в ценности жизни. И не только своей, а вообще.

– Мы и на Фронтире не можем навести порядок, – говорил он, – а за горами лежит целый мир, в котором денно и нощно творится зло и несправедливости. Я нёс закон с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем. Но ради чего?

– Полагаю, это лишь временные трудности, – заметил Фобос, – ты же был тогда… в Рубеже. Тогда происходили более страшные вещи.

Старые воспоминания обожгли разум законника, и он поспешил как можно скорее упрятать их глубже, пожалев, что вообще вспомнил о роковых событиях пятнадцатилетней давности.

– Верно, – кивнул Хорнет, – но тогда я знал, кто я есть и зачем живу. Я жаждал жить. А теперь всё наоборот. Я изгой собственной судьбы. Небытие смотрит на меня и видит лишь пыль, которой я стану через пару десятков лет. Всё, ради чего я положил бренную жизнь, закончилось ничем.

– Но человек вечно живёт в делах своих, – возразил Фобос, – память о тебе останется, и будет свидетельствовать о жизни, прожитой не напрасно.

– «Память»! – усмехнулся Хорнет, – неужто ты думаешь, будто я первый, кто задумался о своей жизни? Неужто, по твоему мнению, боги вознаградят меня только за то, что я усомнился в своей судьбе? Не я первый, и не я последний. И кости всех, кто служил воле Мортара, кто обращался к нему, но не слышал ответа, сейчас истлевают в сырой земле. И мои будут там же, уверяю.

Фобосу нечего было на это сказать. Ему в действительности было трудно поддерживать других разговором. Законник лишь сжал губы и устремил взгляд в необъятную звёздную бесконечность, вслушиваясь в крики чёрных орлаков.

Хорнет всё-таки отправился спать, растолкав Одноногого. И Фобос, коротая время за игрой в растлер с товарищем по оружию, даже не заметил, как солнце вынырнуло из-за горизонта, и над Бирденским хребтом занялся рассвет.

Глава 4

Отряд добрался до Оштерауса за несколько часов. Высокий светловолосый законник с некрасивым сморщенным лицом стоял у ворот. Путников он заметил раньше, чем они его. Это был Корво Тредиц, один из ротных командиров Оштерауса.

– С возвращением, – сказал он, кивнув головой.

Заметив, что вернулось меньше людей, чем уезжало, Корво снял шляпу и приложил её к груди.

– Да сбережёт Мортар души воинов, что пали за имя его, – печально пробормотал Корво, открывая тяжёлые дубовые ворота и впуская законников. Они обменялись рукопожатием, а затем проехали по главной улице, выложенной булыжниками, до одноэтажной городской ратуши, там повернули направо и спешились у невысокого каменного строения, отдалённо напоминающего крепость. То было сердце охраны города – казармы.

Хромой конюх Уст и его помощник поздоровались с фронтменами, чьи лица были задумчивы и печальны. Уст лишь покачал головой, увидев голову Чёрного медведя, притороченную к седлу Бонки. Они увели лошадей, а законники пошли в казармы, чтобы доложиться командиру, Лейхелю Драйтеру.

Драйтер сидел в своём кабинете на втором этаже и распекал какого-то неосмотрительного новобранца-командира отделения за то, что тот потерял седло своей лошади.

Когда в комнату вошли четверо мужчин в запылённых сапогах и перемазанных кровью и грязью плащах, Драйтер лишь молча указал на дверь, и молодой командир вышел, даже не поздоровавшись со своими товарищами по оружию. Танго, державший голову бандита у себя за спиной, состроил страшную гримасу и вытащил трофей, помахав им перед лицом новичка. Тот позеленел и поспешно ретировался. Орвис засмеялся заливистым смехом.

– Всё твои шутки, Танго, – неодобрительно сказал Драйтер, закуривая папиросу, – рад, что вы вернулись, парни. Вижу, правда, что не все.

– Ага, – хмуро пробасил Хорнет, смотря в пол, – Мортар прибрал пятерых парней. Сид, Кривой, Герцер, Твиг и Фрид лежат в земле. Да найдут их души вечный покой.

– Печально, печально… – покачал головой Лейхель и неожиданно закашлялся, надсадно хрипя.

Годы брали своё. Командиру шёл шестой десяток. Столько не живут на свете, в особенности на Фронтире. Все это понимали, и уж тем более отчётливо это понимал сам Драйтер.

Танго вертел в руках головой Чёрного медведя. Одноногий стоял, опираясь на «Бесси» как на костыль, и чесал культю, отсоединив протез. Фобос скрестил руки на груди и молчал.

Когда Лейхель прокашлялся, он почесал свои седые усы и указал рукой на голову бандита, которую до этого старательно игнорировал.

– Это выбросьте, – неожиданно сказал он, – награду выдам из своего сейфа.

– Не понял? – удивлённо буркнул Хорнет, – он сбежал из Хангота, а в розыск его объявили в Бирдене. Мы должны переправить им голову ублюдка, пусть они и платят.

Лейхель лишь вздохнул.

– Сейчас не то время, Хорн. Прямо скажем, Бирдену не до этого. В Ханготе заваривается страшная каша. Они выпустили из тюрьмы Ларка, но даже он затих и ничем себя не скомпрометировал. А ведь это тот самый Ларк!

Когда-то Ларк был убийцей и грабителем, под которым ходило добрых два десятка душегубов. Но однажды он случайно спас от гибели командира Бирдена, перебив со своими молодцами засаду еретиков на границе с Лигией, и заслужил прощение.

После этого он был тише воды ниже травы, а затем, к удивлению всех, подался в законники, сообщив, что хочет смыть с себя позор прожитых лет. Бывший бандит неплохо проявил себя в Раксвальде, казнив с десяток своих бывших подельников, а затем напросился в Оштераус.

Ларк командовал ротой в Оштераусе четыре месяца, пока Хорнет и Фобос гонялись за головорезом-колдуном по имени Ульфред Иссохшая рука.

Но что-то произошло, бывший преступник совсем отбился от рук и настолько разложил роту в моральном плане, что его не только выгнали с позором из города, а ещё и посадили под замок в Ханготе, где тот и находился последний год.

– В чём дело? – спросил Фобос.

– Пока я не могу ничего сказать, – усталым голосом ответил Лейхель, – но советую готовиться к худшему. Связи с Бирденом нет никакой, в городе вводят военное положение. Там разгораются бунты. Бирденский полк бросили на Рейсвид.

У законников отвисла челюсть. Рейсвид был городом Фронтира. Что происходит?

– Они окружили Рейсвид, чтобы ни одна мышь не проскользнула, – продолжил Драйтер, – будто бы не хотят дать просочиться какой-то важной информации. Но я пока не знаю, какой именно. С форпоста Рогена в Раксвальд направили батальон конных стрелков, и те попали под обстрел недалеко от города.

– Бандиты? – спросил до этого молчавший Танго. Драйтер лишь пожал плечами.

– Чёрт его разберёт. Одни говорят, что это дело рук хафенбаумских дезертиров из зельдского полка, которые подались на запад. Другие талдычат о том, что видели группу ханготских стрелков, удиравших оттуда. Третьи говорят, что сами раксвальдцы открыли огонь.

– Хангот, – задумчиво сказал Хорнет, – слишком часто ты упоминаешь этот дрянной городок, Лейхель. Расскажи всё, что знаешь.

Командир пошевелил усами и поведал несколько пугающих слухов о Ханготе.

В городе закончилась провизия. Командир Хангота добровольно сложил с себя полномочия, и стрелки устроили грызню за власть. Около сотни жителей уже сбежало оттуда на восток, в Лигию. Некоторые преступники, в том числе, упомянутый Ларк, который раньше был командиром одной из оштераусских рот, получили амнистию и ушли. Имелось и несколько десятков раненых, и даже погибшие.

Повисло молчание. Все смотрели на Хорнета, неожиданно вспомнив о том, что и он собирался сняться с должности командира. Здоровяк помрачнел, но всё же подошёл к столу Драйтера и опёрся о него.

– Вот что, старина, – тихим голосом произнёс Хорнет, но не для того, чтобы скрыть что-то от своих людей, – мне придётся кое-чем тебя огорчить.

Усатый командир сразу же понял, в чём дело. Его седые брови нахмурились.

– Даже не думай, – грозно ответил он, – мы уже по колено в дерьме, и только люди вроде тебя не позволяют нам нырнуть в него по уши. Я не приму твою отставку, Хорнет.

Командир набычился и приказал фронтменам выйти из кабинета.

«Сейчас полетят искры», – усмехнулся про себя Фобос, захлопывая дверь.

◆ ◆ ◆

Фобос не мог вырвать из своего разума тревожные семена сомнения, которые заронил Хорнет своими пессимистичными речами. Что-то тёмное давно довлело над фронтменом, но он никогда не обращал на это внимания, стараясь занимать голову чем-то более обыденным, чем мысли о смерти и том, что останется после человека.

Но сейчас, выпив несколько пинт крепкого эля за счёт Шелби, владельца трактира «Удача фронтмена», он мрачнел с каждой минутой.

Партию в растлер Фобос проиграл всухую, лишившись трети награды, которую им выдал батальонный казначей. Но не это его тревожило.

– Ты какой-то кислый, Фоб, – заметил Танго, усаживая на колени первую попавшуюся девку, – быть может, тебе не хватает женской ласки?

– Нет, – бросил Фобос, глядя в кружку с мутноватым элем.

– А возможно, ты из тех, кому хочется мужской ласки? – нахально подмигнул ему Орвис.

Фобос уставился на фронтмена. Девица захохотала. Танго был пьян вдрызг. А когда он напивается, то следить за языком ему становится очень трудно.

– Лапай свою шлюху и не лезь ко мне, – посоветовал Фобос.

Одноногий помалкивал. Из-за своего физического дефекта ему не везло с женщинами и, говоря честно, он их стеснялся. Поэтому он сидел, неловко краснея и застенчиво улыбаясь, когда девицы лёгкого поведения бросали на него оценивающие взгляды, и вжимал голову в плечи.

– А ты что улыбаешься, человек-деревяшка? – вдруг обратился к нему во весь голос Танго. Стрелок опустил глаза и что-то замямлил. Орвис захохотал. Шлюха на его коленях тоже. Одноногий был готов сквозь землю провалиться.

– С другой стороны, ты всегда можешь поиметь кого-нибудь протезом, если твой дружок не встанет, – сказал Танго и вновь засмеялся. Одноногий спешно поднялся и собрался уходить, что-то бормоча, но его протез отсоединился от ноги, и законник, ойкнув, обрушился на стол, сметя несколько бутылок эля.

– Если бы у тебя не было и другой ноги, то этого бы не случилось, – вновь подал голос Орвис и полез шлюхе под юбку.

Фобос не выдержал. Он встал из-за стола.

– Ты куда, приятель? – заплетающимся языком спросил Танго, – устал пугать народ своей кислой рожей?

Фобос рывком усадил Одноногого на скамью и поднял деревянный протез. А затем резко перегнулся через стол и ударил им Танго по голове.

Девица, сидевшая у него на коленях, упала на пол, на неё завалился и Орвис. Он оттолкнул шлюху, и перевернулся на спину, защищаясь от Фобоса, который бил его куском дерева.

– Чёртов… ублюдок, – рычал, вне себя от неожиданно нахлынувшей злобы Фобос, и наносил удар за ударом.