Хроники Эларии. Прежде чем мир рухнет

Но в этот момент им обоим хотелось верить в эту ложь.

Разговор перетёк в другое русло – к общим мечтам. Далёким. Почти нереальным.

Мирослав заговорил о мире за пределами Топорной Равнины – о городах, которые он видел только в воображении, о кораблях, уходящих за горизонт, где кончается земля и начинается легенда. Его голос звучал тише обычного, будто он боялся, что слова развеются, если произнести их слишком громко.Лена слушала, подперев подбородок рукой. В её глазах блестела живая искра – не просто интерес, а вера. Она верила в эти мечты так, как он уже давно перестал верить.А потом заговорила она.О своих изобретениях, о том, как они могли бы защитить людей от монстров, облегчить труд, изменить жизнь. О новых протезах – таких же прочных, как дерево, но свободных от боли. Для таких, как она. Для тех, кто не сдался.Они сидели на берегу реки, под равнодушным взором древних холмов – двое подростков, затерянных на краю света. Плели хрупкую паутину надежды в мире, полном теней и опасностей.Они верили.

Или отчаянно хотели верить.Что однажды вырвутся. Найдут свою дорогу. Станут кем-то большим, чем долина, в которой родились.Но уже сейчас над ними нависала тяжесть реальности – словно грозовая туча, готовая в любой момент пролиться холодным, беспощадным ливнем.

Вечер опустился медленно, почти незаметно.

Прохлада поднялась от воды, принеся с собой запах сырой земли и гниющих листьев. Солнце, багровое и уставшее, скользнуло за зубчатый край холмов, оставляя небо в тревожных оттенках крови и пепла.Мирослав поднялся с камня, стряхивая прилипшие травинки. Прощание с Леной всегда оставляло в сердце горький привкус – смесь восхищения её стойкостью и глухого, неотвязного чувства вины.Он смотрел, как она легко опирается на самодельную трость, как привычно переносит вес на деревянный протез. Который помог ей сделать он сам. Укрепил металлическими скобами из кузницы.Этот кусок дерева был больше, чем инструмент выживания. Это был упрёк. Напоминание.О том дне. О её крике. О его беспомощности.Он видел в этом протезе не только её силу – но и свою цепь. Ещё одно «но», ещё одна причина остаться.– Я обязательно приду завтра, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Закончу плуг Мельхиора пораньше и сразу к тебе. Вместе установим твою… страшилку для волков.Лена улыбнулась.

Но в её глазах мелькнуло понимание. Она знала: «завтра» может не наступить. Знала, что он тоже знает это.– Хорошо, Мир, – тихо ответила она. – Я буду ждать. Только пообещай мне одну вещь…Она замялась, но всё же продолжила:

– Поговори с отцом. Не держи всё внутри. Он твой отец. Он тебя любит.Мирослав кивнул, не глядя ей в глаза.

А потом резко развернулся и зашагал прочь.Он уходил, оставляя за спиной реку, Лену и тот хрупкий островок мечты, который они создали вместе.Возвращался в удушливую реальность Топорной Равнины.В мир, где мечты были слишком тяжелы, чтобы их нести.

Тропинка домой вилась сквозь густеющий лес, будто пытаясь уйти от мира, забыть о нем навсегда. Кривые ветви деревьев сплетались над головой, словно костлявые пальцы, жаждущие схватить путника и не отпустить. Воздух здесь был плотным, пропитанным сыростью и запахом разложения. Шаги Мирослава глухо стучали по влажной земле, покрытой толстым слоем прошлогодней хвои.

В мыслях снова зазвучал голос Лены – бодрый, звенящий, как колокольчик. Её смех, её рассказы о новых механизмах, идеях, изобретениях… Он представил, как они вместе ставят ловушку на волчьей тропе, как их устройство защитит скот или даже спасёт жизнь. Простая цель, ясная и нужная – луч света в однообразии серых дней.

Но едва он начал мечтать, перед глазами возникла кузница: раскалённый горн, лязг молота, потное лицо отца. Долг. Обязанности. Необходимость. Слова, тяжелее свинца, давили на плечи, тянули обратно, к этому месту, к этой жизни.

Как совместить два мира? Мир Лены – полный идей и свободы, и мир кузницы – требующий сил, времени, самой жизни? Одно звало помочь сейчас, другое обещало что-то большее, но где-то далеко. И оба рвали его душу на части.

Мирослав шёл, погружённый в раздумья, не замечая, как сгущаются сумерки. Лес превращался в царство теней и невнятных шорохов.

Из темноты внезапно выступили две фигуры. Старая Марфа, согнутая под тяжестью вязанки хвороста, и её внук Тимка, лет семи. Старуха остановилась, опираясь на кривую палку. Её лицо, покрытое морщинами, напоминало сушёное яблоко. Она улыбнулась – бледно, но искренне.

– Мирославушка, здравствуй, – прошамкала она беззубым ртом. – Слава богам, что ты у нас есть. Без тебя да без отца твоего совсем бы пропали. Мотыгу мою так ладно починил, теперь хоть землю копать можно. А то ведь руки совсем не держат.

Благодарность старухи ударила в сердце острой иглой. Вот она – его роль, его предназначение. Чинить мотыги, ковать подковы, латать дыры в чужой скудной жизни. Быть опорой для тех, кто слаб. А рядом Тимка смотрел на него с плохо скрытой завистью.

– Силищи-то у тебя, Мир, – протянул он, ковыряя носком землю. – Мне б такую, я б…

Он не договорил, но Мирослав понял. Он бы ушёл. Ушёл бы, не оглядываясь. Как когда-то мечтал уйти он сам.

Эта короткая встреча, эти простые слова – благодарность и зависть – снова напомнили ему о его узах. Он – сын кузнеца Борислава, сильный и умелый. На него рассчитывают. От него ждут. Как он может думать о побеге, когда здесь, в этой забытой Богами деревне, его работа, его руки нужны людям?

Мысль о том, чтобы всё бросить, снова сдавила горло ледяной хваткой. Мирослав пробормотал что-то в ответ и поспешил прочь, убегая не от них, а от их ожиданий, которые оказались тяжелее самого большого молота в кузнице.

Дверь хибары недовольно скрипнула, пропуская его в полумрак. Внутри пахло остывшей золой, травами и болезнью. Борислав сидел на лавке у окна, глядя невидящим взглядом во двор. Он казался ещё более измождённым, чем утром. Плечи опущены, руки безвольно лежат на коленях. Дыхание – хриплое, тяжёлое – было слышно ещё у порога.

Мирослав замер. Хотел подойти, спросить, как он себя чувствует, может быть, заговорить о своих мыслях… Но вид отца, такого сломленного, парализовал его. Сказать ему сейчас о желании уйти? О планах помочь Лене завтра, пока работа стоит? Это было бы ударом ножом в спину. Это могло окончательно сломить его, погасить ту слабую искру жизни, что ещё теплилась в его глазах.

Нет. Не сегодня.

Мирослав молча прошёл к своему углу – к соломенному тюфяку, служившему ему постелью. Он выбрал молчание. Тяжёлое, гнетущее. Оно легло между ними, как плотная завеса. Он снова предал себя, свою мечту, отложил жизнь на потом.

Но разве мог он поступить иначе? Разве имел право добавить отцу страданий ради собственной, эгоистичной свободы?

Вопрос повис в спёртом воздухе комнаты, не находя ответа.

Ночь опустилась на Топорную Равнину – черная, непроницаемая. Мирослав лежал на своём жёстком ложе, вслушиваясь в темноту. Единственным звуком был сухой, надсадный кашель отца из соседнего угла. Каждый приступ отзывался в груди Мирослава болью.

Он думал о Лене, о её ловушке, о волках, которые могут прийти этой ночью или завтра. Он подвёл её. Он снова выбрал долг перед мечтой, обязанность перед дружбой.

Мысли метались, как птицы в клетке. Что будет с ним, если отец… если его не станет? Кузница ляжет на его плечи полностью. Деревня станет зависеть от него ещё больше. Он станет таким же, как отец – прикованным к этому месту, к ремеслу, пока сам не сляжет от непосильного труда или болезни.

А если он уйдёт? Кто тогда позаботится об отце? Кто будет чинить инструменты для Марфы и других стариков? Кто станет опорой деревни?

Каждый выбор казался ловушкой. Каждая дорога – тупиком.

Он чувствовал себя предателем – Лены, отца… но больше всего – самого себя. Того Мирослава, который всё ещё мечтал о ветре свободы в лицо и о далёких горизонтах.

Кашель отца снова разорвал тишину – мучительный, долгий.

Мирослав зажмурился, сжимая кулаки. Безысходность давила на него, душила. Он был пойман в сети долга и страха. И выхода не видел.

Глава 2. Тяжесть молота, лёгкость мечты.

Мирослав с хрипом выдохнул, мышцы напряглись до предела. Тяжёлый кузнечный молот, казавшийся в его пятнадцатилетних руках орудием титана, с грохотом обрушился на раскалённую заготовку. Искры брызнули фонтаном, опаляя лицо юноши, отражаясь в его серых, как у отца, глазах. Воздух, насыщенный запахом гари и металла, вибрировал от ударов, словно сама кузница тяжело дышала в такт работе. Борислав коротким жестом указывал на место следующего удара. Его рука, покрытая шрамами – летописью жизни у горна, – была твёрда и точна. Казалось, он чувствовал металл, как продолжение собственного тела. Лена стояла чуть в стороне, внимательно наблюдая за процессом. Лена стояла поодаль, готовая в любой момент подать инструмент или подсказать, если что-то потребуется. Ее присутствие было полезным, даже несмотря на юный возраст – свежий взгляд и внимательность помогали Мирославу и Бориславу не упустить важные мелочи. Борислав, хоть и относился к Лене с некоторым недоверием из-за её увлечения изобретениями, все же был благодарен за помощь.

– Бей сильнее, – гулко пророкотал Борислав, голос его был хриплым от дыма и летнего зноя.

– Бью, – отозвался Мирослав, с трудом переводя дыхание. Каждый удар молотом отдавался тупой болью в руках, но он стискивал зубы, не желая показывать слабость.

Когда работа над плугом близилась к завершению, в кузницу вошел заказчик – крепкий, загорелый крестьянин с обветренным лицом. Он смерил взглядом почти готовый инструмент, провел рукой по лезвию, оценивая остроту. В его глазах плескалось удовлетворение.

– Ну что ж, Мирослав, Борислав, – пробасил он, – славный плуг получился. Видно, что рука мастера коснулась. Давно такого не видел. Поможет мне землю вспахать, урожай богатый собрать. Спасибо вам!

С этими словами крестьянин с благодарностью пожал руки обоим кузнецам, каждому отвесив низкий поклон. Затем он вытащил из-за пазухи небольшой мешок, звякнувший монетами.

– Вот, как и договаривались, плата за работу, – сказал он, передавая мешок Бориславу.

Борислав, кряхтя, принял мешок, ощупал его вес. Кивнул, удовлетворенный.

– Спасибо и тебе, Мельхиор, – ответил он.

Крестьянин уже собрался было уходить, как вдруг остановился, оглянулся на Лену.

– А это что за помощница у вас? – спросил он, с любопытством разглядывая девушку. – Вроде раньше не видел ее тут.

– Это Лена, – ответил Борислав. – Она нам часто помогает. И не только в кузнице. Мастерица на все руки, умница.

Мельхиор улыбнулся, протянул Лене руку.

– Рад познакомиться, Лена. Слышал я про твои изобретения, про ловушки всякие. Говорят, ты у нас чуть ли не ведьма.

Лена смутилась от такого комплимента.

– Да какая я ведьма, – ответила она, пожимая руку крестьянину. – Просто люблю что-нибудь мастерить, придумывать. Чтобы людям помогать.