Тест на душу

Подзаголовок: «Скандальная сессия Комиссии по ИИ: эмоциональные вспышки, философия и подмена понятий».

Дальше – хуже. Или лучше, в зависимости от угла зрения.

Вырванный из контекста отрывок его речи уже гулял по всем соцсетям с комментариями в духе:

«А вы готовы наказывать робота?» – новый герой недели ставит под сомнение само понятие вины.»

Кто-то сделал видеонарезку: на фоне мрачного саундтрека чередовались лица участников заседания и фразы с субтитрами типа «Где душа, чёрт возьми?» и «Отсутствие души – это человеческий выбор». Завершалось всё кадром Синтии с наложенным нарочито механистичным голосом:

– Средний уровень агрессии превышает норму на 17%.

Комментарии под видео были прекрасны в своей предсказуемости:

«Началось, блин. В следующий раз будут за оскорбление чувств дронов извиняться.»

«А Синтия – ничо так. Лучше моего бывшего.»

«Миха прав. Если даёшь права – готовься к ответственности.»

«Ну всё, ТостерХолокост не за горами.»

Появились мемы. Секретарь в образе диктатора. Синтия с надписью «Я измеряю твою агрессию, жалкий человечек». Фото Михаила с прищуром и подписью: «Кто тут субъект, а кто просто хорошо притворяется?»

На одном мем-канале его портрет стилизовали под постер «Матрицы» и перечеркнули красной надписью: «Адвокат совести».

Он бы засмеялся, если бы уже не чувствовал интуитивно – что-то сдвинулось.

Телефон снова завибрировал. Неожиданно человеческий голос с официального номера комиссии, говорит коротко, почти басом:

– Михаил, добрый день. Это Петр Галич, пресс-секретарь комиссии. Нам нужно обсудить медийную стратегию. Сейчас вы – публичное лицо. Хотите вы этого или нет.

Он смотрел на экран. На себя в ролике, на Синтию, на комментарии с лайками в десятки тысяч. Где-то между «цирком» и «чем-то важным» явно проложили скоростное метро.

Офис комиссии на следующий день выглядел как муравейник после того, как в него ткнули палкой: все куда-то шли, что-то обсуждали, раздавались обрывки фраз – «…а если позовут в эфир?», «…отчёт надо было зачистить…», «…он ведь серьёзно это сказал?».

Михаила встретил у дверей пресс-секретарь Петр, высокий, в строгом чёрном костюме и с лицом, на котором эмоции явно приравнивались к фейлу. Судя по облику, манере говорить, он мог бы руководить шпионской операцией или, как минимум, эвакуацией при ядерном ударе. Не верилось, что параллельно он еще и пишет твиты.

– Нам нужно поговорить, – без приветствия.

Михаил пожал плечами:

– Я в вашем распоряжении, офицер!

Петр не улыбнулся на шутку. Только кивнул на переговорку:

– Быстро. Пока не началась вторая волна.

Внутри уже был готов экран с графиками, заголовками и словами, от которых веяло тревогой: «ТОНАЛЬНОСТЬ», «ТРЕНДЫ», «ПОЛЯРИЗАЦИЯ».

– Итак, – начал он, – вы стали мемом. Уровень охвата – как у предвыборного скандала. У нас четыре сценария:

а) вы даёте интервью, где разъясняете свою позицию и звучите умно,

б) вы временно уходите в тень и мы переключаем фокус,

в) вы присоединяетесь к инициативе по прозрачности прав ИИ,

г) вы делаете что-то неосторожное – и мы все летим в ад.

– Отличный набор, – сказал Михаил. – А вариант «оставьте меня в покое и дайте думать» не предусмотрен?

– Только в пятом сценарии: вы выбываете. А это уже не только ваша репутация.

Теперь вы – лицо. Хотим мы этого или нет. Люди начали обсуждать вас как символ. А с символов спрос другой.

Михаил провёл рукой по волосам, откинулся в кресле, медленно выдохнув. Пауза.

– Знаете, я ведь просто пошутить хотел. Ну, почти.

– Вот именно. Теперь вы либо смешной человек, у которого вырвались слова. Либо – человек, который знал, что говорит. Третьего не дано.

– Прекрасно. – Михаил встал. – Тогда запишите: я – человек, который пока сам не понял, что именно говорит. И очень боится, что это услышали миллионы.

– Михаил, – внезапно мягко, по-человечески сказал Петр. – Вам просто надо выбрать, кем вы хотите быть в этой истории. Потому что если вы не выберете – выберут за вас. И, поверьте, вам вряд ли понравится этот вариант.

Глава 4. «Внимание к вам выросло»

Кажется, он просто хотел выпить кофе. Но потом всё пошло не так просто.

Кафе в здании, где разместилась комиссия, было светлым и слишком нарочито уютным. Вроде, интерьер под «кафе у дома». Удобные кресла и диванчики, столики стекло и металл. Но было ощущение «чуть-чуть слишком». Слишком чисто. Слишком пусто. Слишком тихо. И бариста – чересчур вежливый, как будто обученный корпоративным ИИ- тренером.

Михаил не любил такие места: в них всегда казалось, что за тобой кто-то наблюдает.

Михаил столкнулся с Ясиным у прилавка в кафе. Тот уверенно что-то объяснял бариста, который с механическим рвением кивал и поддакивал. При виде Михаила он расплылся в улыбке и махнул, будто они старые приятели.

– Вот и наш главный человек. Прошу, садись. – Ясин ткнул пальцем в сторону столика в глубине зала. – Я заказал тебе латте, надеюсь, не ошибся.

– Ну что, как тебе первые дни в новом качестве? – спросил Ясин, приподняв кружку, сняв губами молочную пену и наклоняясь ближе.

– Неожиданно. И немного дико, если честно.

– Это нормально. Знаешь, я когда впервые вошёл в Думскую комиссию, тоже оглядывался – ждал, когда кто-то скажет: «Ошибочка вышла, молодой человек».

Он рассмеялся. Михаил машинально усмехнулся следом.

– Слушай, Михаил, я сразу скажу, не будем ходить кругами. Мне импонирует твоя позиция. Ты говоришь честно. Это редкость.

– Спасибо, но пока я больше слушаю, чем говорю.

– И это тоже твой плюс, – подмигнул Ясин. – Видишь ли… сейчас важно не просто разрабатывать критерии. Сейчас важно правильно преподнести то, что мы делаем.

Он сделал паузу, быстро бросив внимательный взгляд в лицо Михаила, будто проверяя реакцию.

– Люди боятся ИИ, как ведьм в средние века. Но с другой стороны, толпа легко ведётся, если дать ей яркий лозунг.

– Это… цинично, – заметил Михаил.

– Это политика, дружище. Или хочешь, чтобы это делал кто-то еще? Без тебя? Без нас?

Тон оставался доброжелательным, но между словами всё громче звучал едва улавливаемый тон, скрытое намерение. Ясин хотел, чтобы Михаил «стал его лицом». Или хотя бы – не мешал его игре.

– Ты ведь понимаешь, если мы сделаем всё правильно – это войдёт в историю. И твоя фамилия – тоже. Вместе с моей, конечно. – улыбнулся Ясин. – Подумай об этом.

Комната для заседаний была меньше, чем в прошлый раз.

Стол, наоборот, на вид больше – овальный, на десять человек, но стулья расставлены далеко, будто участники должны не просто говорить, а представлять. Панорамное окно с видом на город, большие экраны с текстом протокола прошлой встречи, включённые микрофоны. Внутри – прохладно, почти стерильно.

Михаил сел ближе к середине. Почувствовал на спине прохладу от кондиционера.

Он огляделся: все были уже на местах. Почти.

Веденин листал на планшете вкладки с какими-то документами и делал пометки стилусом, стилизованным под старинную перьевую ручку, дорогую, тяжёлую. На Михаила не посмотрел.

Платонова сидела неподвижно, как статуя, скрестив руки и ноги. Глаза подведены, одежда строгая, волосы на этот раз идеально уложены в косу, обернутую вокруг головы.

Сергеечев, наоборот, ерзал. То теребил шариковую ручку, то тыкал в экран телефона, будто проверяя не пришло ли какое сообщение. Вид у него был такой, как будто он не до конца понимал, зачем тут сидит.

Мхитарян – спокойная, в очках, с ноутбуком. Увидев Михаила, коротко кивнула, почти незаметно.

Ясин опоздал на две минуты. Зашёл быстро, с улыбкой, сел, с шумом придвинулся на кресле к столу, оглядел всех и сказал:

– Ну что, коллеги, давайте творить историю.

Началось.

Сначала – формальности. Утверждение повестки, обсуждение базовых регламентов. Михаил молчал и слушал.

Но за формальными движениями сквозило общее напряжение. Ясин то и дело вставлял шутки, переводил внимание на себя, акцентировал фразы типа «нам важно быть услышанными».

Платонова спрашивала о «традиционных ценностях» и «угрозах для семьи». Сказано было вежливо, но веяло морализаторским холодом.

Сергеечев кивал всем подряд, время от времени вставляя:

– Ну, да… наверное, да… стоит обсудить.

Мхитарян попыталась внести ясность по формулировкам:

– Если мы говорим об автономии ИИ, нужно определить, в каких пределах. Полная автономия невозможна без юридического субъекта, а это уже политический вопрос.

– Именно! – подхватила Платонова. – Политический, и, я бы добавила, мировоззренческий. Мы не можем признать за машиной душу.

Вдруг Михаил, на мговение, как ему казалось, выпавший из обсуждения в свои мысли, обнаружил, что все смотрят на него ожидающе в тишине, нарушаемой лишь слабым гулом кондиционера.

Он почувствовал, как взгляд Ясина, сидевшего напротив, буквально тянет его вперёд – «выскажись, сейчас твой момент».