скачать книгу бесплатно
До самой границы городских владений мы больше не сказали друг другу ни слова. На границе Клейс пожал мне руку.
– Удачи тебе, Эйгор! – сказал он и ушел вверх.
Герхард молча махнул рукой на прощание и, ссутулившись, побрел обратно в город. Одинокая северная дорога лежала передо мной.
3. Поезд на Кольцевой
На второй день пути пошел дождь. Моросящий и нудный. Тучи висели так низко, что брюхом задевали верхушки деревьев. Серая пелена окутала лес. Дорога скоро стала тропой. Тропа постепенно размокла, и идти по ней стало трудно. Ноги скользили и разъезжались. За шиворот с веток текла вода. Промокшая рубашка плохо грела. Но пока я шагал, это все можно было перетерпеть. Поэтому шел я без остановок: делал привал, только чтобы пообедать.
А еще постоянная ходьба и дождь отвлекали меня от грустных мыслей. От тоски по дому и от ненужных воспоминаний. Я пробирался по лесу от рассвета и до заката. Потом с помощью огнива разжигал костер и готовил горячую похлебку. Ужинал и тут же засыпал. К вечеру я был слишком измучен, чтобы думать о чем-то кроме еды и сна. Поэтому и спал без всяких сновидений, просто проваливался в темноту. А утром открывал глаза и начинал все сначала.
На третий день дождь перестал. Серая пелена над моей головой слегка посветлела. Зато тропка совсем затерялась в лесу. Поэтому я шел наугад, хотя очень надеялся, что иду на север. Мне повезло: к вечеру я добрался до реки. Той самой, широкой и полноводной, о которой говорил судья. Теперь осталось отыскать мост.
Я вышел к нему на закате. В мощные каменные опоры моста билась вода. Рельсы наверху тихонько гудели. Собрав остаток сил, я бросился разводить костер. Солнце село, но я успел управиться до темноты. И потом сидя дремал у огня. Есть мне не хотелось – я слишком устал.
Тучи расползлись в стороны, и на небе высыпали звезды. Потом звезды вспыхнули на той стороне реки. Их была целая цепочка, и она двигалась в сторону моста. Я протер слипающиеся глаза, но нет, они не подводили меня: звезды действительно двигались. Я приложил ухо к рельсам и услышал далекий гул.
До этого я видел поезд только на картинках, однако сразу его узнал. Вот он приблизился и вкатился на мост. На середине реки паровоз коротко рявкнул и выбросил вверх клуб светлого пара. Должно быть, от испуга на небе развеялись последние тучи. Я встал у рельсов впереди костра и замахал руками навстречу поезду. Это было лишним: он сбрасывал ход. Пересек реку и наконец остановился почти сразу за мостом.
Распахнулись двери переднего вагона. Держась за поручни, по лесенке на землю неторопливо спустилась очень серьезная дама. Она была одета в синие юбку и жакет. В Эриаке похожие носили повара, только они были белого цвета. Рыжие кудри серьезной дамы были тщательно уложены. Кажется, это называлось прическа.
Я с некоторой опаской приблизился к дверям.
– Ты что, никогда раньше не видел поезда? – спросила она.
– Нет, – признался я.
– Хочешь стать нашим пассажиром?
Я кивнул головой. От поезда пахло так же, как в заречной кузне у мастера Горовца: разогретым металлом и маслом, которым он смазывал свои изделия. Странный это был запах: чужой и в то же время очень знакомый. А с крыши вагона почему-то тянуло свежим ветерком, хотя ночь выдалась тихая.
– Это маленькая станция Мост, и стоянка на ней короткая! – поторопила меня дама. – Поэтому тебе лучше подняться в вагон.
Я уцепился за поручни и полез вверх по металлическим ступеням. Ничего сложного в этом не было. Дама поднялась за мной и закрыла двери. Потом махнула флажком в окно. Сверху горел фонарь, и его свет показался мне слишком ярким после ночной темноты.
– Следуй за мной! – сказала дама, откатывая в сторону внутренние двери. Я впервые в жизни видел, что двери могут открываться вот так. – И придерживайся руками за стенки: поезд сейчас отправляется.
Мы зашли в вагон. На ходу дама ловким движением выдернула из сложенных на полках стопок одеяло и подушку и проследовала вперед. Я невольно задержался. Потому что остановился посреди прохода, разинув рот. И было отчего: вместо потолка в вагоне сияло звездами небо. Такое глубокое, какое редко увидишь даже в тихую летнюю ночь. А ведь на дворе давно стояла осень. И по этому небу катилась луна. Маленькая, словно золотая монета имперской чеканки, на одной стороне которой помещался профиль правителя. Без имени и титула, потому что те располагались на другой ее стороне. Наверно, именно такая луна и должна была катиться по вагонному небу. Стояла тишина, нарушаемая только дыханием спящих пассажиров.
Поезд дернулся и медленно двинулся вперед, набирая ход. На вагонном небе это никак не отразилось. Луна плыла, звезды сияли. Колеса стучали по стыкам рельсов. Сердце мое учащенно забилось: на минуту мне показалось, будто это я, как раньше, иду по небу, а не оно движется вокруг меня. Это добрый знак, подумал я. Так немного по сравнению с тем, что было. Но все-таки лучше, чем совсем ничего.
Поездная дама терпеливо дожидалась, пока я приду в себя. Должно быть, она привыкла к изумлению впервые попавших в ее вагон пассажиров. Дама указала мне на деревянную полку, где лежал набитый свежей соломой толстый матрас. Она положила на него одеяло и взбила подушку. В общем, когда я подошел, постель уже была готова.
– Госпожа, сколько я вам должен? – спросил я ее.
– Одну медную монету! – сказала она, приглушая свой раскатистый голос, чтобы не потревожить спящих пассажиров. – Отдашь мне ее завтра: касса уже закрыта.
– Всего-то? – удивился я.
– Как твое имя? – спросила дама.
– Эйгор. Эйгор Услет.
– Не привык к таким ценам, Эйгор? – усмехнулась она.
– Нет! – признался я.
– Иногда я беру за белье больше, – объяснила мне дама. – Но тебе повезло. Вернее, повезло твоему, на мой взгляд, не слишком толстому кошельку.
Я промолчал, чувствуя, что краснею, и порадовался, что ночь скрывает краску на моем лице.
– Устраивайся на своей полке, Эйгор! – сказала она на прощанье. – Оставь свои вопросы на завтра. Ты засыпаешь на ходу.
Дама была права: глаза мои закрылись, едва голова коснулась подушки. Сквозь сон я слышал перестук вагонных колес. Мне показалось, что он убаюкивал не хуже матушкиной колыбельной.
Проснувшись утром, я сел на лавке, протирая глаза. За окном лил проливной дождь. Вагонные стекла затянула пелена воды, сквозь которую едва просматривался лес. Деревья стояли нахохлившись, ветви их поникли от дождя. Небо было серым от туч, холодным и мрачным.
Зато в вагонном небе вовсю сияло солнце. Оно поднялось уже высоко, и я подумал, что проспал добрую часть утра. Серьезная дама, как выяснилось, поместила меня в небольшую уютную комнатку с занавесками на окне и пологом из плотной ткани, закрывающим дверной проем. Лавка напротив меня пустовала: судя по отсутствию подушки и одеяла, она была свободна. Пассажиры вставали, ходили, разговаривали. А также спорили, ссорились и шумели. Однако звуки доходили до меня словно издалека и сну не мешали. Может быть, это полог приглушал их? Я пощупал темную ткань: она была плотной, но недостаточно, чтобы заменить собой двери. Поэтому загадка осталась неразрешенной. Голод победил в схватке с любопытством: я решил позавтракать, прежде чем идти задавать вопросы. Под окном к стене был привинчен маленький столик, и на нем я разложил свои немудреные припасы. Взятый из дому сыр уже подсох, а хлеб зачерствел, однако я воздал должное и тому, и другому. Запив завтрак водой из фляги, я откинул полог и отправился осматривать вагон.
Солнце неторопливо шествовало по небу и заливало своим светом длинный коридор. Он тянулся вдоль всего вагона. Конец коридора терялся где-то в серой туманной дали. Пол был чистым и гладким. Таким чистым и гладким, что в нем отражались солнечные блики. Они играли и гонялись друг за другом, словно стайки желтых рыб. По обе стороны от коридора располагались такие же комнатки, как у меня. У многих полог был откинут, и я заметил в них такие же лавки и столики. И такие же окна, в которых лил дождь. Однако разглядывал я пассажиров. Наверное, это были обычные люди. Такие же, как я сам. Но я чувствовал, хотя и не мог объяснить себе, в чем тут может быть дело, что поезд что-то такое делал со своими пассажирами, потому что они уже не казались мне обычными людьми.
Все мужчины здесь были героями. Все как один сошли со страниц легенд или по меньшей мере сказок. Доблестные воины носили на поясе меч. Согбенные старцы с седой бородой, несомненно, были мудрецами. Юноши вроде меня глядели весело и отважно. Здесь встречались музыканты и поэты, трубадуры и певцы. Простые солдаты в запыленных мундирах и офицеры в сияющих кирасах. Генералы, вся грудь которых была в орденах, со своими ординарцами раскладывали на столах карты или планы будущих сражений. Встречались здесь и ремесленники. Два кузнеца под одобрительный свист и гомон зрителей боролись на руках, а могучие мышцы их перекатывались под кожей, словно литые чугунные шары. Молодой сапожник показывал соседу-шорнику золотые парчовые туфельки, которые он сделал для знакомой принцессы. Портной хвастался черным бархатным плащом, на подкладке которого были вышиты небесные созвездия. Переписчик склонился над книгой под перестук вагонных колес.
Все женщины в вагоне показались мне красавицами. Глаза молодых девиц сияли как звезды, щечки их рдели как рассвет, а алые губки были сложены бантиком. Дамы постарше носили дорожные платья с достоинством знатных особ. Пожилые женщины с седой головой мудро рассуждали о погоде, воспитании внуков и видах на урожай. Я смутился, когда одна из них попросила меня принести ей воды: я не знал здешних источников или колодцев. Хотя и сам с удовольствием бы наполнил свою флягу, которая почти опустела.
– Поищите в конце вагона, юноша! – объяснила пожилая дама, вручая мне кувшин. – Большой бак с краном у самых дверей, рядом с купе мадам Августы. В нем вы найдете холодную воду. Горячую воду берут в маленьком баке напротив.
Я двинулся в конец вагона, размышляя, что такое купе. И пока шел, догадался, что так называются комнатки в вагоне. Купе. Если мне придется путешествовать поездом, надо бы запомнить это слово. Интересно, а кто такая мадам Августа? Не та ли вчерашняя дама в форменном синем костюме?
Я набрал воды из большого бака и отнес старушке ее кувшин. Потом отправился исследовать другую сторону вагона. И вот, нырнув в туманную дымку и почти дойдя до ее конца, я вдруг увидел великана. Настоящего великана, который был так высок, что вокруг его головы кружились белые пушистые облачка. Солнце взошло в зенит и светило, казалось, над самой великаньей макушкой. Но сам он этого не замечал, потому что напряженно трудился. В его купе стояла большая доска на деревянных ножках. К этой доске был прикреплен лист бумаги. Мне еще не доводилось видеть таких больших бумажных листов. Великан сначала тыкал кистью в дощечку с красками, которую держал в руке, а потом в этот лист. Бумага сотрясалась, и на ней появлялась очередная большая клякса. Должно быть, этот лист был слишком мал для великана, потому что он раздраженно ворчал. Великаний рык раскатывался в небе отголосками дальней грозы. Белые облачка пугались и торопливо отбегали в сторону. Великан небрежно стряхивал кисть, и капли краски дождем летели на блестящий пол, усеивая его мокрыми темными брызгами.
Я стоял, разинув рот. Я впервые в жизни видел настоящего великана. И впервые в жизни я видел настоящего художника, который оказался этим самым великаном. Нет, я конечно, слышал, что где-то за горами, за долами лежала великанья страна. Может быть, сказочная, а может, и нет. Каждый из великанов был величиной с гору, и каждый из них был художник. Потому что как раз из племени великанов вышли самые знаменитые художники на свете.
Но слышать это было одно, а видеть своими глазами совсем другое. Я смотрел разинув рот, как великан рисует свою картину. И старался запомнить во всех подробностях. Потому что никто в Эриаке не мог бы похвастаться, что видел подобное зрелище. И уж я-то постараюсь его не забыть. Хотя должен признать, что забыть его было бы трудно.
– Эйгор, позволь представить тебе господина Кубика!
Я слишком увлекся художником-великаном и не заметил, как ко мне подошла вчерашняя дама. Только теперь она была одета не в синий жакет, а в сияющую белую блузку.
– Он прибыл к нам из Загорья! – объяснила она. – Из страны великанов, которая называется Холст. Господин Кубик хочет создать самую необычную картину в мире.
– А что на ней будет нарисовано? – спросил я.
– Боюсь, что господин Кубик и сам еще этого не знает! – ответила дама. – Поэтому он так раздражен. Идем, Эйгор, у меня есть для тебя дело.
– Для меня? – удивился я. – Но откуда вы знаете, что оно для меня?
– Не задавай, пожалуйста, ненужных вопросов!
Я немного обиделся, однако все же последовал за мадам Августой. Она откатила в сторону вагонную дверь, и мы попали в тамбур. Оказалось, что все помещения в поезде назывались по-разному. Например, вагон. Или купе. Это вот помещение называлось тамбур. Оно было тем самым, в котором я очутился вчера, когда садился на поезд. Здесь было прохладно, потому что в оконные щели задувал ветер. Я невольно поежился. По стеклам текла вода – снаружи лил дождь. И он был сильным.
Мадам Августа вручила мне кусок прочной веревки.
– Это будет твоей страховкой! – сказала она. – Ты привяжешься к поручню! Сделай конец покороче: вот так!
Я не знал, что такое страховка. Однако сделал все, как она просила.
Мадам Августа между тем всматривалась в окно, залитое струями воды. Дождь лил как из ведра. Что она хотела там увидеть?
– Это станция Белая Лошадь! – объяснила она мне. – По правилам мы не делаем здесь остановки и принимаем пассажиров прямо на ходу. Ты поможешь девушке забраться в вагон. Не беспокойся – страховочный трос не даст тебе соскользнуть со ступенек. Парень ты ловкий, поэтому справишься!
Снаружи послышался топот копыт и отчаянный крик. Мадам Августа распахнула наружную дверь. Я повис на подножке, держась рукой за поручень. Веревка натянулась и врезалась мне в живот.
Встречный ветер ударил в лицо. Плотные струи льющейся с неба воды сначала не позволили мне разглядеть хоть что-то. Потом я немного проморгался, и стало легче.
По широкой песчаной насыпи рядом с вагоном неслась вскачь белая лошадь. На ее спине сидела девушка. Очень ладно сидела, просто как влитая. Причем держалась она на лошади без седла. Я бы так не смог. Я и с седлом-то был неважным ездоком: своей лошади у нас с матушкой отродясь не водилось. А девушка и без седла легко управлялась со своей: видно было, что она так привыкла.
Кожа на лице девушки была красной. Сначала я подумал, что это от ветра. Но быстро понял, что ошибся: девушка была краснокожей. Я таких еще не встречал. Высокий лоб ее перехватывала кожаная тесьма. Тоже красная, только темнее, чем кожа. Одета наездница была в кожаную куртку и кожаные штаны. Мокрые насквозь, однако девушку это не смущало. Увидев открытую дверь, она пятками ударила по бокам лошади. Та прибавила ходу. Проливной дождь лил сверху и ветер хлестал в лицо девушки, но она упрямо подгоняла своего коня. Вот в проеме дверей показалась голова лошади. Потом шея. Потом и сама лихая наездница поравнялась с дверьми. Она протянула ко мне руки. Не от отчаяния, нет: она словно знала, что я буду делать. Видно было, что девушка не боится этой скачки за поездом против дождя и ветра.
Только у нее самой не получилось бы забраться в вагон. Поэтому я повис на подножке, держась рукой за скользкий поручень и мысленно поминая недобрым словом врезавшуюся в тело веревку. Ту самую страховку, как назвала ее мадам Августа. Веревка мешала мне, и в то же время не давала упасть.
Я что есть сил уперся ногами в лесенку и обхватил наездницу за талию. В ответ девушка крепко обняла меня руками за шею. Ливень последний раз полоснул нас струей воды, ветер взвыл от досады, не желая выпускать добычу. Но все уже было кончено: отважная наездница оказалась в вагоне. Рывок мой был так силен, что мы вместе рухнули на пол в тамбуре. Тяжелая сумка, висевшая на боку девушки, пребольно ударила меня по голове. У меня даже в ушах зазвенело. Зато краснокожая наездница ничуть не пострадала.
Мадам Августа захлопнула дверь и помогла девушке подняться. Я сел, прислонившись спиной к стене тамбура: ждал, когда пройдет звон в ушах.
– Поздравляю вас, милочка! – торжественно произнесла дама. – Вы успели на наш поезд! Как ваше имя?
– Устинарья! – ответила наездница, поправляя съехавший набок ремень своей походной сумки. Что у нее там хранится, подумал я, груда камней?
– Чем вы занимаетесь?
– Я охотница из племени Красных Волков.
– Я почему-то так и подумала! – кивнула мадам Августа. – Кому-то другому было бы затруднительно сесть на поезд на станции Белая Лошадь.
Я наконец поднялся с пола, заметив, что с нас обоих успела натечь изрядная лужа. Я пощупал голову: на затылке набухала изрядная шишка. Зато перестало звенеть в ушах.
– Этот юноша помог вам, милочка! – представила меня дама. – Его зовут Эйгор Услет. Он молод, силен и храбр, что не без успеха и доказал сегодня. Вы оба вымокли под дождем, и я бы рекомендовала вам выпить по чашечке горячего чая во избежание простудных заболеваний. Я завариваю его по собственному рецепту и думаю, что он вам понравится.
Так я оказался в купе у мадам Августы, госпожи проводницы или, как она говорила, распорядительницы пассажирского вагона. Мадам Августа усадила нас с Устинарьей на лавку рядом друг с другом, а сама устроилась за столиком напротив. Она разлила чай и заставила нас с девушкой выпить по целой кружке. Такого напитка пробовать мне еще не доводилось. От чая мадам Августы меня сначала бросило в жар, потом в холод. По коже моей пробежал озноб, а на лбу выступили капли пота. Я покраснел, словно маков цвет, потом побелел, будто оказался внутри снежного сугроба. Когда же меня наконец перестало трясти и выворачивать наизнанку, вдруг оказалось, что чувствую я себя просто замечательно, и даже промокшая рубашка на мне каким-то загадочным образом успела высохнуть. Взглянув на девушку, я заметил, что и с ней чай проделал нечто подобное. Щеки Устинарьи покрывал яркий румянец, глаза блестели. Они оказались синие-синие. А волосы охотницы были совсем белыми. Не такими, как у меня самого, а будто седыми. Я подумал, что из-за этого девушка кажется старше, чем она была на самом деле. Но мне она понравилась. Не зря я висел на страховке и мок под дождем.
Обычно-то при встрече с девицей я смущаюсь и потому стараюсь помалкивать. Не умею я болтать, как Деррик, и ухаживать за девушками. Но здесь все было иначе. Может, бодрящий чай мадам Августы на меня так подействовал? Не знаю. Однако почувствовал я себя с Устинарьей так легко, словно встретился со старым другом, с которым давным-давно не виделся. Никогда со мной такого еще не бывало. Я вдруг разговорился, да так рьяно, что будь здесь Деррик, уверен, я и его бы переговорил. Я просто соловьем заливался. Про всю свою жизнь рассказал, хотя чего там, казалось бы, рассказывать? Ничего особенного в ней нет, в жизни моей. Если чем и отличался я, так это своим даром. А теперь, похоже, ему пришел конец. Кому нужен небоходец, который не может ходить по небу? Вот то-то и оно. Про суд рассказал, не удержался. Ну и про изгнание свое. Все выложил как есть, ничего не утаил. Деррику я, бывало, всего не рассказывал, а тут вдруг поделился. И кому? Девушке, которую вижу первый раз в жизни. Рассказал и про то, что хочу вернуть свой дар. А когда я замолчал, Устинарья вдруг и заявляет мне:
– Я пойду с тобой, Эйгор Услет!
Я даже рот от удивления открыл.
4. Через реку, через лес
Зачем это, думаю, ей со мной идти? У нас ведь обычно девицы дома сидят, за хозяйством смотрят. Не слыхал я о таком, чтобы они куда-то путешествовали, да еще в одиночестве. Не принято у нас так. Ну, то есть в Эриаке не принято. Хотя в других краях может быть по другому, не спорю. Но я там не бывал.
На Устинарью, видно, тоже чай подействовал. Потому что девушка разговорилась не хуже меня и про себя нам с мадам Августой рассказала. Мать ее умерла, и осталась она во младенчестве на руках своего отца, Эринара. Тот мачеху в дом вести не спешил и растил дочь один. А так как был он в племени Красных Волков славным охотником, добытчиком и звероловом, и сыновей у него не случилось, то девушка воспитывалась не так, как другие девицы. Совсем не так. Эринар обучал ее всему тому, что знал сам: как охотиться и ловить рыбу, как ставить силки и ловушки, читать следы, знать звериные повадки и птичьи подманки, различать лесные голоса, шорохи и звуки. Много чему учил Устинарью отец. Владеть оружием он дочку тоже научил: и копьем, и ножом, а особенно луком. Стреляла она даже лучше своего отца. А вот мечом охотница не владела: не водилось их у Красных Волков. Как Устинарья скакала на коне, я видел и сам. Мне так и с седлом не проехать, а Устинарья умудрялась управляться без седла.
Так невольно и вырастил Эринар из дочки воина. Потому что охотники ничем от них не отличались. Так уж в племени было заведено: при нападении врага любой охотник садился на своего коня, брал в руки оружие и становился воином. Но удивило меня больше всего то, что Устинарье такая жизнь пришлась по душе. Да что там по душе, другой жизни она не знала и не хотела, хоть для девицы это было и странно.
Беда пришла откуда не ждали. Однажды на охоте Устинарья упала в обморок. Да так неудачно, что Эринар едва успел отбить дочь у крупного зверя. Сам покалечился, однако Устинарью все же уберег: она не получила ни единой царапинки. Когда девушка пришла в себя, то оказалось, что у нее случился первый приступ Прорвы. Это была такая болезнь, когда охотник не мог перенести даже вида обнаженной стали. У него начинались судороги, а затем охотник и вовсе лишался чувств. И в таком состоянии он становился легкой добычей для любого хищника. Потому что эта Прорва лишала охотника оружия: он не мог ни расчехлить копье, ни достать нож из ножен, ни даже выстрелить из лука, чтобы тут же не свалиться в обмороке на землю. А после каждого приступа воин долго, иногда два или три дня, приходил в себя. При этом он испытывал такую слабость, что не мог не только ходить, но даже и стоять на ногах. По крайней мере, так рассказывала мне Устинарья.
Прорва оказалась неизлечима. Лекари Красных Волков, даже самые лучшие, не знали средств против этой болезни. Травяные сборы не помогали, только отвары некоторых корней быстрее поднимали охотников на ноги после приступа. Заболевшие воины не могли больше держать в руках оружие, а значит, не могли охотиться и добывать пропитание. Они становились обузой для племени и для самих себя, потому что не могли заниматься своим делом. Приходилось им ловить вершами рыбу или копаться на огородах. Благо, Прорва это позволяла. Какая перемена судьбы для тех, кто были охотниками и воинами! Лучшими охотниками и воинами племени, потому что только таких поражала эта странная болезнь.
Самые упрямые охотники, конечно, не сдавались. Они снова и снова пробовали взять оружие в руки. Им даже казалось, что приступы Прорвы слабеют или будто бы переносятся легче. Но это было не так: на самом деле ничего не менялось. Охотники надеялись, что с течением времени их болезнь пройдет. Но надежды их были напрасны.
На последней охоте хищник так глубоко разорвал Эринару сухожилия на ноге, что тот охромел. Отец больше не охотился на крупного зверя, он мог только, как и сама Устинарья, ставить силки на мелкую дичь. Этим, да еще рыбалкой, они и перебивались. Но смириться со своей судьбой девушка не хотела. Они обратились к старейшине, входившему в совет племени. Старейшину звали Тормин. Он был стар, очень стар. Волос на голове Тормина совсем не осталось, но он был мудр. Самый мудрый человек во всем племени, как говорил девушке отец. Когда-то Эринар воевал под началом Тормина. Так вот, старейшина принял отца и дочь. Сначала он посоветовал Устинарье забыть об охоте: выйти замуж, рожать детей. Но охотница не отступала от своего. Тогда Тормин, подумав, посоветовал ей оседлать белую лошадь. Перевалить через Запретные Горы и отыскать железного коня. Быстрого как ветер, на которого можно было забраться только на всем скаку. Так Устинарья и поступила.
– А еще старейшина посоветовал мне найти того, кто также как и я, потерял свой дар! – объяснила нам девушка. – Тормин сказал, что у наших бед один корень и поэтому мы должны идти вместе.
– Разумные слова! – одобрила мадам Августа. – Тебе стоит прислушаться к ним, Эйгор.
– Я ведь и сам не знаю, куда мне идти! – развел я руками.
– В свое время ты все узнаешь! – сказала госпожа проводница, вставая. – А пока, прежде чем отправляться на поиски, следует подобрать себе подходящих спутников. Этим вы теперь и займетесь.
Мадам Августа накормила нас перед дорогой. Потом я сходил за своей сумкой. Устинарья же так и не рассталась со своей.
– Станция Лепестковая Река! – объявила мадам Августа. Громкий голос ее, словно эхо, раскатился по всему вагону. Поезд замедлил ход, потом совсем остановился. Госпожа проводница открыла дверь.
– От станции на восток ведет старая дорога! – сказала она нам. – Идите по ней.
– А что мы должны сделать? – спросил я.
– Вы поможете тем, кто будет нуждаться в вашей помощи! – ответила мне мадам Августа. – А они потом помогут вам. Не медлите в пути: время дорого, помощь должна прийти вовремя.
И едва ли не выпихнула меня из вагона. Я скатился по металлической лесенке и оказался на перроне. Кажется, так называлась эта штука в книгах. Устинарья спустилась следом за мной.
Дождь уже перестал. Здесь в самом разгаре была весна. Потому что ветер принес такие запахи, которые бывают только весной. У меня от них даже голова закружилась. От них и еще от удивления. Так неожиданно все получилось: пока мы мило беседовали в купе у мадам Августы, поезд завез нас из осени в весну. Видно, придется мне к этому привыкать.
Мы с Устинарьей подхватили свои сумки и сошли с перрона на дорогу. Две заросших колеи уходили в лес. Судя по всему, ездили по этой дороге нечасто: уж больно заброшенной она выглядела. Но выбора у нас не было, и мы зашагали вперед так быстро, как только позволяли ноги и заросли в колеях.
Солнце вставало над лесом и начинало припекать. Пели птицы. Звенела над ухом мошкара. Дорога иногда петляла, но заблудиться было бы трудно: мы шли на восток. Как мадам Августа и говорила.
От быстрой ходьбы лицо Устинарьи раскраснелось, и я невольно залюбовался им. Может быть, кто-то другой и не назвал бы охотницу красавицей, а мне она сразу понравилась. И лицом, и фигуркой: ладная такая девица. Про таких говорят: крепко сбитая. И выносливая к тому же: вон как легко шагает по дороге. Это дело явно для нее привычное. И ростом она была почти с меня. Хотя я сам по нашим городским меркам невысокий. Не вышел ростом, так сказать. Зато крепкий: могу на поле работать от рассвета и до заката почти без роздыха. И по земле хорошо шагаю, не только по небу, чего уж там. Не отстаю от Устинарьи, хоть она и охотница. Почему бы и не шагать? Дышится легко, все кругом цветет, лес своими весенними запахами голову кружит. Птицы вон поют. Ну, я об этом уже говорил.
Шагали мы с Устинарьей рядом, друг на друга поглядывали. С приязнью поглядывали. Но молчали. А что тут такого? Нам и молча хорошо было вдвоем шагать. Зачем лишние слова? Не нужны они здесь. А что переглядывались мы, так ведь весна кругом, и мы оба были молодые. Мне приятно, например, когда девушка на меня смотрит. И ей, надеюсь, тоже от этого хорошо.
Хорошо так мы разбежались, я даже вспотел. Иду, лоб утираю. Гляжу, впереди вода блестит. Река, значит. Ничего себе такая река: широкая, словно наш городской пруд.
Дорога привела нас прямиком к мосту. Видно, что мост был старый: дерево его почернело от времени. В настиле зияли дыры, перила были сломаны в нескольких местах. Никто, видно, за мостом не смотрел, некому было его чинить. А что, дорога заброшенная, и мост такой же. Подошел я к краю настила, встал осторожно ногой на досочку. Хоть и потемнела от времени, но ничего, держит доска. Можно было по ней идти.
А Устинарья отстала. Склонилась к траве, рассматривала там что-то. Внимательно так рассматривала, ну чистый следопыт. А ведь она такая и есть, подумал я. На охоте без этого никак нельзя. Вернулся я к девушке, присел рядом.
