Невысоклики. Грозовой фронт

Магистр Будинрев встречал свой народ в полном боевом облачении. Сошедшие на берег сначала кланялись, а затем принимались за разгрузку. Старейшины родов докладывали о своём прибытии.

Вскоре показались и люди. В одной из лодок у ног пограничников корчилась парочка связанных ремнями морков. Когда их выволакивали на берег, они брыкались и рычали. Увидев взявшихся за топоры гномов, морки истошно завыли.

Как раз в это время к Магистру Будинреву присоединился Магистр невысокликов со свитой. Правда, свитой двух стражников и прихрамывающего архивариуса назвать можно было лишь с большой натяжкой.

Невысоклики, открыв рты, смотрели на "невиданных зверей", про которых говорилось только в очень давних преданиях.

– Ну что вы за народ! – сокрушался Рыжий Эрл. – Отойдите, что рты раззявили? А если цапнет? То-то.

Хойбилонцы опасливо пятились.

Поклонившись властителям двух народов, Ланстрон Бьорг рассказал, что когда их отряд миновал излучину, с левого берега засвистели стрелы. Одна вонзилась в борт его лодки, а следующей легко ранило стражника в другой.

Из-за редкого кустарника выскочило штук двадцать морков. Поплясав и помахав мечами, они опять изготовились для стрельбы. Но раскисший берег обвалился, и часть попадала в воду. Убедившись, что это только разведчики, люди высадились и атаковали. Бой был коротким, и мало кому из морков удалось унести ноги.

– Этих двух, – и Бьорг махнул в сторону пленных, – выловили из воды, а остальных в водоворот затащило. Там глубоко.

– Но как допросить этих чудовищ? – недоумевал Алебас Кротл. – Ведь никто не знает их поганого наречия!

– В древних книгах нашего народа есть описания «чёрного языка», – сказал Будинрев. – Приведите ко мне Хранителя знаний!

Хранителя долго искать не пришлось. Пожилой гном сам смекнул, что может понадобиться, увидев, как пограничники волокут лающих морков. Откопав нужный фолиант, он подошёл к Магистру гномов.

– Вот, ваша милость, словарь «чёрного языка», составленный в незапамятные времена. Да только сдаётся мне, морки не станут отвечать гному. Лучше поручить это какому-нибудь невысоклику потолковее или человеку, на худой конец.

Недолго думая главным переводчиком определили Пью Клюкла. Архивариусу дали книгу и два часа времени. Чтобы приободрить несчастного Клюкла, Рыжий Эрл пообещал ему хорошее угощение.

Через пару часов трясущийся от страха архивариус подошёл к связанным моркам. Те с интересом уставились на него – очки на сизом носу произвели на них неизгладимое впечатление.

– Ы юрга морка? (Куда вы идёте?) – собравшись с духом, выпалил Пью Клюкл.

– Ыква мызга дора. Сал кымына – сал дыха! (Вода пожрала землю. Нет твёрдой почвы – нет мяса!) – прорычал морк покрупнее.

– Морка муй? (Вас много?) – продолжал архивариус, тыча пальцем в книгу.

Пленные переглянулись: этот "сыжула" (шаман) – не "казда" (гном), а его "кытаба" (книга) знает их "ламбу" (язык).

– Сал аварга, морка тара муй сырда! (Не сомневайся, у морков мечей без счета!) – опять ответил большой, а тот что поменьше, выжидательно осклабился.

После этих слов "шаман", чтобы не потерять душевное равновесие, хлебнул из потайной фляги. Надо сказать, что с обязанностями переводчика "заправившийся" Пью Клюкл справлялся гораздо уверенней.

– О! Дурмана! – глаза морков алчно загорелись. – Тарсыжула! (Великий шаман!) – и они почтительно закивали.

Польщённый возведением его в такой высокий ранг и уже немного расслабившийся, архивариус поднёс флягу обоим. Морки жадно глотали и урчали от удовольствия.

В момент захмелевшие, они захрипели какую-то жуткую песню на не поддающийся описанию мотив. Потом страшилища принялись славить своего верховного вождя. Как понял Клюкл, морочьего "таргота" (хана) звали Мохрок, а Орда движется на юг.

Старому Брю уже в третий раз приходилось перенатягивать трос своего парома. Он и несколько добровольцев круглые сутки трудились на Дидуинской переправе. Вода прибывала, и каждый раз приходилось преодолевать всё больший отрезок пути. К тому же ветер и волнение создавали дополнительную нагрузку, ворот парома крутили вчетвером.

С прошлого дня поток беженцев стал постепенно таять. В основном это были лесорубы и фермеры с восточных земель. Жители Хойбилона все уже переправились. Приходившие с востока говорили, что суши там почти не осталось и скоро всё пространство превратится в одно большое болото.

Начинало темнеть. Брю прикорнул в будке на пароме, ожидая, пока соберётся очередная партия. Судя по всему, можно было вздремнуть с часок. Но не успел пожилой невысоклик и глаз сомкнуть, как его прибежали тормошить.

– Кого ещё принесло, морских блох ему рундук? – грозно вскричал паромщик, высунув нос на палубу. – Что ещё за чёрт знает что?!

Доброволец-невысоклик виновато потупился и, пожимая плечами, кивнул куда-то в сторону. Из-за завесы, стоящей в воздухе водяной хмари, выступило пять фигур в островерхих капюшонах, вооружённых алебардами. За ними появились двое, поддерживающие третьего, еле волочащего ноги. Затем появился последний, подпоясанный мечом знатный гном.

– Охрана Магистра Будинрева, – хрипло сказал он. – Поехали!

Старый Брю узнал посланника Грейзмогла.

– Едят меня рыбы, если ваших не было больше!

Теперь он увидел, что почти все алебардщики изранены и им нужен лекарь.

– Эй, Болто, бери шлюпку и чеши к Четырбоку! Да скажи, пусть поторопится, пеликаний сын! Видишь – раненые на борту.

Обступившие гномов добровольцы сразу полезли с вопросами. На все их "кто?", "чего?", "почему?" и "как?", Грейзмогл после долгих колебаний ответил:

– Морки.

Невысоклики в ужасе онемели.

– А ну, кр-р-ути, грызани вас сом! – Напустился Брю на помощников, и паром тронулся к правому берегу.

Глава 3. Большое приключение начинается

То, что происходило вне стен его дома, пугало Олли всё больше. Наполовину затонувший Хойбилон напоминал тылы отступающей армии. Мимо окон пробирались повозки, груженные скарбом обывателей, по уши в грязи сновали вооружённые гномы, проходили, просясь на постой, люди с затопленных равнин.

И надо всем этим полыхали яркие грозовые вспышки. Казалось, высунь нос в форточку – и получишь по нему молнией. Тучи висели такие плотные и чёрные, что даже когда наступал полдень, приходилось брать с собой лампу, чтобы не оступиться во дворе. А дождь не стихал.

Грязные щупальца Дидуина с треском таскали по нижним улицам обломки изгородей и брошенную утварь. Кое-где на волнах покачивались сорванные крыши с орущими котами и нахохлившейся домашней птицей. Причём, кому в данном случае повезло больше, неизвестно.

Домик, в котором жил Олли, находился хоть и не на самом высоком месте, но погружаться пока не собирался. И в нём было, по крайней мере, сухо. На веранде вовсю развешивало вещи семейство кузнеца – человека с Восточного тракта, а в дальней комнате храпела парочка гномов из свиты Магистра Будинрева.

Темнело. Репейник только что ушлёпал в очередной рейд за провиантом и пожитками к своей тётке Зузиле, в доме которой он обитал на чердаке. Олли укладывал поклажу для ослика, купленного накануне у дальнего родственника за символическую плату. Ослик был помещён в сарайчик и сопровождал каждый очередной удар грома испуганным рёвом.

После долгих раздумий друзья решили идти вместе с родом Виндибуров и другими невысокликами на юго-запад, мимо Столбовых холмов, в долину Черед-Бегаса. Эта местность издревле носила имя Желанного приюта.

На восточных склонах Черед-Бегаса, стоящего на пути у морских ветров, жили в основном люди – пастухи. Горцы слыли народом гостеприимным, хотя и не очень общительным. Переселенцы рассчитывали найти здесь убежище, провиант и земли, пригодные для возделывания.

Но для Олли и Пита в этом состояла лишь часть секретного плана.

Никогда ещё Виндибур не покидал собственный дом больше чем на неделю. Даже раньше, уходя в походы по окрестностям на несколько дней, он испытывал угрызения совести.

На свете не было другого такого места, где можно чувствовать себя так спокойно и уютно. Дом защищал, успокаивал, дом лечил. Он надёжно укрывал ранимую душу хозяина плотными занавесками на окнах, давая ей микстуру умиротворения и равновесия. Только в этом ограниченном пространстве не существовало одиночества. Только эти небольшие оконца могли светиться в ночи так тепло и заманчиво. Это был настоящий друг.

Олли казалось, что он привязан к старому дому больше, чем черепаха к собственному панцирю. И вот теперь они расставались. Оглянувшись ещё раз, невысоклик растерянно махнул рукой и, взяв за повод ослика, зашагал вслед за Питом, догоняя растянувшийся на несколько миль караван переселенцев.

Через полдня пути дорога или то, что от неё теперь осталось, пошла немного вверх. Миновав западные пределы Расшира, скитальцы решили разбить временный лагерь и остановиться на ночлег. Пёстрый табор, состоящий в основном из невысокликов во главе с Годо Виндибуром, небольшого количества людей, а также множества вьючных и прочих домашних животных, поспешил укрыться в дубовой роще. Вскоре под каждым деревом у разведённых костерков мычало, хрюкало и бранилось на погоду многочисленное разношёрстное сообщество.

Репейник, предусмотрительно захвативший вязанку сухих дров из сарайчика Олли, устроил очаг и приспособил над ним чайник. Скромный ужин и горячий чай вернули друзьям сносное расположение духа и они, забравшись под ближайшую повозку, достали карту.

Олли предлагал приотстать от каравана после того, как они минуют самый южный из Столбовых холмов, а затем свернуть вправо, поднявшись вверх по ущелью, отделяющему их от горного массива Черед-Бегас. Затем он планировал перевалить в Долину ветров, ведущую к Потерянным гаваням. А там Безымянный остров, должно быть, видно с берега.

На следующее утро кочевье тронулось в путь. Привязав ослика с поклажей к повозке Мэда Виндибура, продрогшие невысоклики, надев под плащи всё что можно, шли широким шагом, пытаясь согреться.

С рассветом дождь понемногу ослаб. Часа через три сквозь завесу стылой хмари начали угадываться Столбовые холмы, на вершинах которых, словно на отдых, расположились клубящиеся лиловые тучи. Олли казалось, что тучи следят за караваном, ожидая подходящего порыва ветра, чтобы сорваться с места и низвергнуть на головы переселенцев очередную порцию воды.

Час спустя, открылось подножие первого из холмов, поросшее редкими соснами. Мэд, сидевший на козлах крытой повозки с семейным скарбом и болтавший с Репейником о том о сём, вдруг заметил, что всегда словоохотливый Пит уже некоторое время не отвечает ему. Обернувшись, Мэд не увидел ни Пита, ни Олли, ни ослика с поклажей. Невысоклик недоумённо пожал плечами и, причмокнув на лошадок, покатил дальше, не придав исчезновению друзей особого значения.

Идти по каменистой тропе было намного приятнее, чем по развороченной повозками раскисшей дороге.

Олли, ведущий за повод ослика, резво переступающего через камни и коренья, то и дело оборачивался и смотрел назад – не идёт ли кто за ними. Пыхтящий Пит, путаясь в длинном плаще, замыкал цепочку.

Путешественники шли к перевалу, направляясь прямо в оседлавшую его тучу. Большая, иссиня-чёрная и жирная как индюшка, туча, свирепо погрохатывала, ощетинясь протыкающими её молниями.

Питти забастовал.

– И не проси, – говорил он, – я туда не пойду. Она нас точно зажарит! Вот и Солист так думает.

– Какой ещё солист? – начал озираться Олли.

– Ну, ослик наш. Я давно его так называю.

И правда, голосок у ослика был дай боже всякому. Иногда, когда он был особенно напуган, его глотка исторгала такие звуки, что шарахались коровы.

– Ну и шуточки у тебя! – Олли покачал головой, посмотрев на животное.

Солист дирижировал ушами и жалобно поглядывал на невысокликов. Вид у него был как у жертвы на заклании.

– Смотри, – сказал Репейник, – уши скрестил, сейчас заорёт!

– Ладно, леший с вами, – согласился Виндибур. – Отойдём вон к тем соснам и устроим привал.

Соорудив из сосновых веток что-то вроде гнезда и даже устроившись в нём с относительным комфортом, друзья решили немного пожевать.

Хлеб с ветчиной да парочка согревающих глоточков – верные спутники сна, поджидающего путешественника на привале. Свернувшись калачиками, Олли и Пит задремали.

Олли проснулся оттого, что шум дождя прекратился. На сосне обрадованно засвиристела какая-то пичуга, а из дупла высунула нос любопытная белка. Невысоклик сел. Вокруг значительно посветлело.

Грозовой фронт уходил вниз по ущелью, прихватывая с собой рваные клочки серых облаков, безвольно проползающих мимо бивуака. Жирная лиловая туча, видимо, не дождавшаяся особого приглашения, нехотя слезла с перевала и, проследовав над головами невысокликов, пару раз грозно рыкнула. Проснувшийся от грохота Пит погрозил туче кулаком.

– Давай, давай, проваливай! – сказал он, сделав страшное лицо.

Вдруг Солист, увлечённо жующий хвою из лежанки, поставил уши торчком, оборотив морду в сторону тропы. Теперь уже и невысоклики смогли различить какие-то звуки. По тропе кто-то шёл.

– В кусты! – шепотом скомандовал Олли.

Молниеносно собрав вещи и схватив за повод удивлённого Солиста, кладоискатели схоронились в ближайших зарослях.

Ожидая увидеть всё что угодно и кого угодно, друзья, тем не менее были потрясены увиденным. Из-за поворота показались девчонки Уткинс. Тина и Пина довольно бодро шли друг за дружкой, неся палку, на которой болтался узелок с пожитками.

– Мы тоже хотим искать клад! – хором выпалили сестрёнки, увидев друзей, выходящих из-за кустов с открытыми ртами.

– Как… Как вы сюда попали? – изумился Олли.

– И кто вам сказал, что мы ищем клад? – подозрительно поинтересовался Репейник. – Может, мы здесь грибы собираем?

– Мы всё про вас знаем! – выпалила Тина.

– Да, да, да. Всё, всё, всё, – закивала Пина.

– И что же это, интересно, "всё"? – Питти так и забегал вокруг.

– И про карту, – начала Тина.

– И про остров, – скорчила ехидную рожицу Пина.

– И про спрятанные сокровища! – хором выдали они.

В конце концов, выяснилось, что любопытные двойняшки подслушали разговор Пита и Олли, когда те разглядывали карту, лежа под соседской телегой, во время остановки каравана на ночлег.

Папаша Уткинс как служащий магистрата, остался вместе с Алебасом Кротлом в Хойбилоне, а дочурок отправил вместе со своей родственницей и племянниками-сорванцами, к Черед-Бегасу.

Как только старая тётка немного отвлеклась, напустившись на одно из своих чад с упрёками и тумаками, двойняшки незаметно улизнули.

Если бы Олли не был так молод, то он, вероятно, смог представить себе всю глубину горя безутешного отца, потерявшего детей, постарался бы догнать караван и вручить беглянок тётке. Но родительские чувства были Олли неведомы, и его совесть балансировала между желанием прогнать девчонок прочь и нежеланием рисковать, раскрывая своё исчезновение. Дилемму разрешил Пит.

– Мы что, так и будем здесь торчать? До темноты осталось часов шесть, а нам надо ещё перевалить на ту сторону.

И в ответ на вопросительный взгляд Виндибура развёл руками.

– А что? Так знают только они, а вернёшь их – узнает весь табор!

Довод показался настолько убедительным, что Олли только согласно кивнул.

Теперь порядок построения отряда был таков: Олли Виндибур впереди, за ним Солист, за ним сестры – сначала Тина, потом Пина, а замыкающим Пит Репейник собственной персоной.

Голый каменистый склон становился круче. Нечастые сосны сменил ещё более редкий кустарник. Ветер усилился, и стало заметно холоднее.

Долина ветров, скрывавшаяся за узким седловидным перевалом, напоминала воронку, чашей обращённую в сторону моря. Дикие морские ветры, облюбовавшие эту часть рельефа, разгоняясь в огромном естественном раструбе, с рёвом и свистом вылетали из его узкой части, распугивая медлительные облака. Похоже, эта забава им очень нравилась, чего нельзя было сказать о невысокликах, идущих к перевалу.

С каждым шагом давление встречного воздуха становилось всё интенсивней. И чем меньше шагов оставалось до верхней точки тропы, тем трудней друзья переставляли ноги. Дальше идти можно было только в связке. Сделав небольшой привал, Олли обвязал к спутников верёвкой вокруг пояса. Теперь ему приходилось не только самому с трудом преодолевать каждый метр, но и тащить за собой двойняшек, рискующих воспарить подобно воздушным змеям. Лучше всех чувствовал себя только Репейник, для надёжности уцепившись за хвост Солиста, справедливо посчитавшего, что в такой обстановке ослиное упрямство – не лучшая черта.

Наконец вереница выбралась на небольшое плато, усеянное огромными валунами. Силы были на исходе, и расселина между двумя глыбами оказалась поистине спасением. Забившись в закуток, продрогшие и оглохшие путешественники завернулись с головой в одеяла и тут же уснули.

Утром несколько подёрнутых инеем холмиков, ставших частью сурового горного пейзажа, начали понемногу шевелиться.

Первым наружу высунул свой нос Репейник.

– У-у-у-й! – вздрогнул он всем телом. – Какая мерзость!

В ответ у холма покрупнее, запирающего собой вход в расселину, выросло два длинных уха. Подняв голову, Солист с надеждой посмотрел на Пита, словно приглашая его поскорее убраться из этого треклятого места.

Тормоша Олли и девчонок, Репейник вдруг понял, что не слышит больше завываний и грохота, с которыми всю минувшую ночь порывы ветра обрушивались на перевал. "Монстр выдохся – так ему и надо!" – ехидно усмехнулся он, пытаясь развести огонь непослушными руками. Но костерок не горел.

– Не мучайся, – подошёл Олли, кутаясь в одеяло, – Чем быстрей мы пойдём вниз, тем лучше.

Так и не позавтракав, компания начала спускаться в долину.

Долина ветров встретила путешественников странным настороженным затишьем. Унылый вид лишённых даже кустарниковой растительности склонов навевал тоску, а холод пробирал насквозь. Тропы почти не было. Здесь давно уже никто не ходил. Покрытая инеем трава скользила, и опять пришлось обматываться верёвкой. Поверхность долины словно вылизали огромным языком – ни торчащей скалы, ни деревца.

Путешественники медленно спускались. Невысоклики – хорошие ходоки и достаточно крепко стоят на своих ногах. Но в этот раз им приходилось туго. Не завтракавший и слегка подмороженный невысоклик – лёгкая добыча для всякого рода неприятностей.

Неприятности всегда выслеживают жертву среди тех, чей дух ослаблен лишениями, сомнениями или страхом, выбирая объект позадумчивей.

Не то чтобы Олли Виндибур был совсем уж лакомым кусочком, но уж если приходилось выбирать между ним и Репейником, то беспардонность последнего явно вызывала отторжение у неудач. Злоключению позарез нужно, чтобы его глубоко переживали, постоянно спрашивая себя: "А почему, собственно, я?" Двойняшки Уткинс для этого явно не годились, так же как и Солист. Максимум, что от них можно было ожидать, так это грандиозного рёва. А это уже не так интересно.

В общем, оступиться выпало именно Олли. Покрытая тонкой ледяной корочкой трава как нельзя лучше подходила для того, чтобы, сверзившись, заскользить вниз по склону, увлекая за собой всю вереницу. Верёвка, предназначенная для того, чтобы страховать друг друга, сослужила дурную службу.

Как самый массивный из невысокликов, Олли повалил девчонок, а те, в свою очередь, сдёрнули с места Пита, держащего в руках повод ослика. На этом всё могло бы и закончиться, но проклятая верёвка, которую Солист одной ногой случайно переступил, натянувшись, подставила ему подножку. Не удержав равновесия, ослик совершил кувырок через голову и с рёвом поехал на спине вниз. Так, трубя и вереща, компания полетела по ущелью, судорожно цепляясь за скользкую короткую траву, поднимая снежистую пыль.

Никогда раньше ни один осёл не перемещался так быстро из одного места в другое, не говоря уже о невысокликах. По всей вероятности, истошные вопли Солиста, возглавляющего гонку, можно было услышать аж на побережье. Тина и Пина, уцепившись за тюк с поклажей, вереща наперебой, летели за осликом. Следом кувыркался спутанный верёвкой Пит, а за ним Олли, задом наперёд, проявляя чудеса цепкости, под аккомпанемент кирки, лопаты, котелка, чайника и прочего скарба.

Но неожиданно начавшийся скоростной спуск так же неожиданно прекратился. Не успели друзья достичь более – менее пологого места, как влетевший в долину шквал тёплого ветра остановил их, ударив навстречу и растопив ледяную корку на траве.

"Какой-то заблудившийся, отставший от стада южный ветер", – первое, что пришло в голову Олли, неподвижно лежащему на спине. Он смотрел в небо, где царила полная кутерьма. Клочковатые облака, спотыкаясь друг о дружку, спешили поскорей убраться, вероятно, в надежде быть подхваченными каким-нибудь другим, более покладистым ветром, не якшающимся с грубыми и самолюбивыми тучами. Облака ещё лелеяли надежду стать белыми и пушистыми, где-то там за морем, где светит солнце, весело и ласково играя бликами в пене полуденного прибоя.

Оцепенелое созерцание было прервано стонами Репейника. Спутанный Пит лежал, уткнувшись носом в мокрый лишайник, пятой точкой впитывая приятное тепло. У него так закружилась голова, что он долго не понимал, где у этого мира верх, а где низ и что-то несвязно блеял, растеряв все слова.

Растрёпанные Тина и Пина молча сидели друг против друга с вытаращенными глазами, причём у Пины на правую ногу был обут чайник. На первый взгляд, все были целы. Не было только Солиста.

Едва оправившись после стремительного спуска в долину, проделанного весьма оригинальным способом, путешественники принялись звать невесть куда подевавшегося ослика.

– Не п-п-ровалился же он сквозь з-з-емлю? – предположил слегка заикающийся Пит. Его немного пошатывало, как моряка, сошедшего на берег после длительной качки.

– Мой дальний родственник говорил, что этот осёл большой поклонник капусты, – вдруг вспомнил Олли, – и, кажется, он сказал, что для того чтобы его заставить бежать за собой, нужно произнести это заветное слово.

Тут двойняшки, занятые стягиванием с Тининой ноги чайника, прервались, посмотрели друг на друга, и завопили: "Капуста, капуста, капуста!" В ответ, словно из преисподней, раздалось истошное "Иа!". Трубный глас вопиющего Солиста шёл откуда-то сбоку и снизу. Невысоклики бросились на звук.

Ослик сидел в большой круглой яме, прижав уши, подняв морду, и самозабвенно орал. Почему он молчал до этого, так и осталось загадкой. Яма была глубокой. Вернее, не яма, а воронка. Олли уже видел однажды такие углубления в земле.

Несколько лет назад над Расширом пролетела шальная звезда, и у одного фермера даже сгорел коровник. Небольшой кусок откололся от летучей гостьи, врезавшись в землю у Западных холмов. Тогда вся хойбилонская малышня бегала смотреть на дымящуюся яму шириной шагов в десять, а  глубиной с парочку взрослых невысокликов. Воронка, в которую угодил Солист, была как минимум на одного невысоклика глубже.

Вниз решили спустить Пита. Тот обвязал продолжавшего вопить ослика, а затем, встав ему на спину, выкарабкался обратно. По команде "Раз, два, три!" Олли, Репейник, Тина и Пина начали тянуть. Сообразив, что ему собираются помочь, Солист забарахтался и подпрыгнул. Но ничего не получилось. Тогда Олли взял лопату и стал скалывать край ямы, осыпая комья земли под ноги четвероногому узнику. Наконец, сделав подъём более пологим, он снова взялся за верёвку.

– Ну, взяли! – крикнул Виндибур, и друзья потянули что есть мочи. Ещё немного, и попытка увенчалась бы успехом. Но Солист поскользнулся, чуть не затащив за собой спасителей.

– Я думаю, его надо подбодрить, – предложила Пина Уткинс, размазывая по лицу грязь.

Следующий рывок невысоклики сопроводили душераздирающим криком "Капуста!". Ослик подпрыгнул так, как будто под его зад подсунули раскалённую сковородку. Растопырив уши в стороны и выпучив глаза, страдалец замолотил ногами словно землеройная машина. Когда он, наконец, "выдернулся", у него хватило бы "завода" залезть как минимум на дерево.

– Можно было и не копать, – сидя на траве с верёвкой в руках, пробурчал Олли.

Хохот девчонок заставил его обернуться.

– Нет у меня ничего! Тебе послышалось! – отбивался Репейник от совершающего наскоки и бодающегося Солиста. Чтобы отвязаться, Питу пришлось скормить назойливому любителю овощей последнюю хлебную лепёшку, предварительно посыпав её солью. Девчонки же, заливаясь звонким смехом, угрожали Питу повторить трюк с заветным словечком.

Вдруг Виндибур заметил рядом с собой необычный, размером с гусиное яйцо, камень. Очистив находку от грязи, он внимательно рассматривал её. Собственно, это был даже не камень, а кусок оплавленной породы с бирюзовыми вкраплениями. "Скорей всего, это тоже осколок той летучей звезды", – подумал невысоклик и, восхищённо покачав головой, положил камень в карман.