Охота на Гитлера

– Расскажи о себе, пожалуйста, – попросил Шнайдер.

– Меня назвали в честь видной деятельницы мирового коммунистического движения, борца за права пролетариата, защитницы прав женщин Кэт Айсснер,  – сказала Кэт звонким "пионерским" голосом. – Я родилась в Нюрнберге. В десять лет переехала вместе с матерью в Москву. Училась в триста сорок второй школе, после окончания школы пошла в Московский областной педагогический институт на факультет физической культуры, на третьем курсе мне предложили… – Кэт замялась, – вернее, мне было предложено поступить на курсы радистов, после было принято решение об отправке меня в Цюрих.

– Каким образом переехала из Нюрнберга?

– Мои родители работают в Наркомате тяжелой промышленности, с двадцать второго года находились в длительной командировке в Германии…

– Они были русскими? – удивленно спросил Шнайдер.

– Да! – гордо ответила Кэт.

– Понятно, продолжай.

– В тридцать втором году мой отец, Сергей Викторович Горюнов, скончался от воспаления легких. После его смерти мама приняла решение переехать в Союз Советских Социалистических Республик.

– А ты?

– А что я? – удивилась Кэт.

– Ты тоже приняла решение переехать в Союз Советских Социалистических Республик?

Кэт растерялась.

– Эээ… Да… – сказала она неуверенно.

– Тебя мама спрашивала, хочешь ли ты вернуться?

– В смысле, спрашивала? – Кэт недоумевающе взглянула на него. – А куда было мне деваться?

– Тоже верно. Ладно, считай повезло, что успели уехать, – сказал Шнайдер. – И я тебя еще вот что хотел бы попросить: ты говори со мной как с человеком, а не как с отделом кадров, ладно?

– Я постараюсь, – послушно кивнула Кэт.

Через границу прошли довольно быстро, удостоверение Шнайдера, как всегда, подействовало на пограничников волшебным образом: они пропустили полковника СС вне очереди, да еще и отдали честь на прощание. И вот уже Шнайдер гнал свой "Мерседес" по немецким автобанам, наслаждаясь знакомыми видами.

«Как прекрасна все-таки Германия, – подумал Шнайдер. – Может, и не так здесь тихо и спокойно, как в Швейцарии, но какое-то оно родное уже, что ли… И эти голые черные клены вдоль дорог, и коричневые сосны, стоящие на приличном расстоянии друг от друга, и даже большие равнины – какое-то все здесь узнаваемое. Не Россия, конечно, но почти, почти».

До Берлина добрались во второй половине дня. Конспиративная квартира в Нойкёльне, где Шнайдер поселил Кэт, ей понравилась. Обстановка была простая, казенная: громоздкий шкаф в углу, круглый стол, три стула, узкая железная кровать с зеленым покрывалом.

– У нашего директора пионерлагеря такая же комната была, – сказала Кэт, – только у него еще портрет Сталина висел в красном углу.

– Извини, здесь Сталина не повесишь, – иронично усмехнулся Шнайдер.

– И даже телефон есть! – восхитилась Кэт.

– Думаю, мне не надо объяснять, что телефоном можно пользоваться только по служебной надобности, – сухо заметил Шнайдер. Он бросил чемодан рядом со шкафом и сел за стол, не раздеваясь, только расстегнув пальто. Он не мог понять, что же его так раздражает.

– Да, я понимаю, – Кэт повесила свой синий плащ в шкаф и поставила фиалки в стакан с водой. Цветы немного подвяли в дороге.

– Красивые фиалки, – заметила она, садясь за стол напротив Шнайдера. – Жалко, что Сталина нельзя повесить, было бы, как в пионерлагере.

– Здесь не пионерлагерь, – строго сказал Шнайдер. – Здесь тебе, девушка, предстоит не отдыхать, а много и напряженно работать.

– А я в пионерлагере тоже работала! – гордо заявила Кэт.

– И что ж ты там делала? – пренебрежительно спросил Шнайдер.

– Пионервожатой работала! Вы знаете, как это трудно?! В семь утра подъем, потом зарядка, линейка, завтрак, воспитательный час, обед, выход в лес, ужин, и все время бежишь, бежишь, и за детьми следишь. К концу дня с ума можно сойти, столько всего происходит! – воскликнула Кэт.

– Ясно, – Шнайдер снисходительно улыбнулся. – Устала с дороги?

– Да все нормально! А в лагере, кстати, еще и анкеты надо было заполнять, и еще массу документов, а не только с детьми работать!

– Хорошо, – Шнайдер закурил, сам того не заметив. Ему всегда казалось, что сигареты помогают ему сосредоточиться; по крайней мере, он мог думать, не отвлекаясь на эмоции. Тумблер в его душе переключился с "раздражен" на "спокоен". – Мне скоро надо уходить, отправь, пожалуйста, шифровку.

Кэт коротко кивнула и стала распаковывать чемодан с рацией.

– О чем шифровка? – спросила она деловито.

– Напиши, что доехали. Спроси, что делать с агентом по кличке «Писарь», – ответил Шнайдер. – Хотя этот агент… – Шнайдер поморщился.

Кэт вопросительно посмотрела на шефа.

– Он меня раздражает.

Кэт стала сосредоточенно настраивать рацию; она была в этот момент ужасно милой, как пятилетний ребенок, который отважно пытается написать свое имя.

– Еще долго? – спросил Шнайдер.

– Сейчас, – кивнула Кэт.

– Агент «Писарь» плох, но он – единственное, что у нас на данный момент есть, – размышлял Шнайдер вслух. – И Сначала он показался мне умным, порядочным, человеком, чеховским интеллигентом. Молодой только, ну да что ж теперь? А потом я вижу – а предо мной совсем не интеллигентный дядя Ваня, а трусоватый Акакий Акакиевич: пишет чего-то, строчит, вздыхает над каждой кляксой. Мелкая личность, одним словом. Впрочем, неважно, – оборвал сам себя Шнайдер. – Готова?

– Да, – ответила Кэт.

– Передавай: прибыли на место. Жду дальнейших указаний в отношении агента «Писарь». Энстис.

– Передала.

– На сегодня все, – сказал Шнайдер. – Отдыхай, завтра созвонимся. Если что – ты найдешь меня по этому телефону, – он дал ей свой номер. Если что-то уж совсем срочное, ужасно важное – вот по этому, – он написал еще номер телефона фрау Бауэр. – Если трубку возьмет женщина, скажешь, что ты хочешь поговорить с полковником Шнайдером. Запомнила?

– Да.

– Молодец! Ну, пока.

– Всего доброго, Александр Максимович, – улыбнулась на прощание Кэт.

Шнайдер доехал до дома, но заходить не стал. Окно в квартире фрау Бауэр было темно: то ли она еще не зажгла свет, то ли все скрывала светомаскировка.

«Зайти – не зайти?» – подумал Шнайдер.

Постояв минуту у подъезда, он решил немного прогуляться перед сном. Вечерние прогулки ему недавно порекомендовал врач как средство для укрепления спины: сидячий образ жизни даже сверхчеловека превращал в развалину.

Вечерело, солнце уползало за зеленый дом в конце улицы. В мирное время в этот час уже зажигали желтые фонари, а теперь люди бродили впотьмах. Ближайший столб вдруг завыл сиреной, и Шнайдер быстро направился ко входу в метро. Бомбили в последнее время все чаще, словно план какой-то выполняли. А скорее всего, и выполняли.

Шнайдер вспомнил, что Стива Облонский никогда не совершал ошибок, поскольку был совершенно равнодушен к своему делу, не увлекался, и делал все рационально.

"Вот и там, где-нибудь в американском штабе дивизии, тоже сидит какой-нибудь полковник с душою бухгалтера, – подумал он. – У которого эмоции возникают только при мыслях о пенсии и внуках. С восьми до пяти он составляет план бомбежек, ровно в пять часов он аккуратно откладывает ручку и отправляется домой ужинать. Причем составить этот план довольно сложно, поскольку надо оптимально учитывать имеющийся запаса матсредств (самолетов, керосина и бомб), необходимо оценить потери в живой силе и нанесенный ущерб. А, кстати, интересно, что дороже: отбомбиться по городу или разнести его из артиллерии? Наверное, бомбить дешевле: снаряд должен еще как-то до противника долететь, да и пушку перезаряжать надо, а это долго, хлопотно. То ли дело бомбы: загрузил их в самолет, открыл потом люк над городом и шмяк-шмяк-шмяк – полгорода нет. Эффективно? Эффективно! Но это если зениток мало. Если много зениток – тут совсем другой разговор идет. И вот полковнику нужно все это учесть и при совещании в штабе нужно будет составить функции эффективности, нарисовать графики за последний отчетный период, провести оценки необходимого инвентаря. И какой-нибудь молодой майор из блатных скажет на совещании с умным видом: "Мне кажется, что расход техники и живой силы все еще слишком велик". Ай, какая гадость! Чиновники в погонах!"

Свободных скамеек на станции не было, и Шнайдер спустился к рельсам метро. Сидеть на железном рельсе было холодно, но он аккуратно подложил под зад газету с фотографией фюрера. Так было гораздо удобнее, да и определенный символизм тоже грел Шнайдера.

Он закрыл глаза и расслабился.

"Красивая девушка, – подумал он вдруг о Кэт. – Ужасно молодая и ужасно красивая".

Шнайдер открыл глаза и посмотрел на часы: было уже почти восемь вечера, а вставать завтра надо рано, в пять.

– Надо было хоть книжку какую-нибудь взять, – вздохнул он, – а то даже почитать нечего.

Шнайдер метро не любил и боялся. Вернее, не боялся, а опасался. Он часто думал о том, что инженеры могли ошибиться в расчетах или строители могли сэкономить на балках, и вся эта хлипкая конструкция рухнет на него, завалив железом и бетоном. Было бы безумно глупо для разведчика погибнуть такой смертью. Это все равно что для автогонщика подавиться сливовой косточкой из компота. Впрочем, может, оно было бы даже и к лучшему, такая смерть, подумал Шнайдер и быстро заснул чутким сном шпиона.

Через час он проснулся и пошел к выходу. Воздушная тревога закончилась, берлинцы быстро расходились по домам. В квартире Шнайдера горел свет: за столом в гостиной вязала фрау Бауэр. Сегодня на ней было какое-то особенно серое платье, скучное, как сводка погоды.

– Вы приехали? – спросила она.

И снова Шнайдер почувствовал, что как хорошо, что он зашел, что надо было давно зайти, зачем он только поперся на эту прогулку. Вот тут живой добрый человек, женщина, которая его ждала и надеялась, что с ним ничего не случится.

– Да, – сказал Шнайдер, поцеловав вдову в щеку. – Слава богу, доехал.

– Хотите есть? – спросила фрау Бауэр. – Я сготовила уже давно, возможно, еда уже остыла.

– Спасибо, – сказал Шнайдер. – Устал я с дороги, честно сказать, путь был неблизкий, но вроде бы все прошло хорошо. О деталях умолчим.

– Я понимаю, – кивнула фрау Бауэр. – Мойте, пожалуйста, руки.

– А что у вас? – спросил Шнайдер.

– Пока вас не было, булочник предложил мне булочки со скидкой. Я не согласилась.

Фрау Бауэр сделала паузу, но Шнайдер ничего не сказал, он тщательно мыл руки.

– Ведь не известно, что он потом еще вздумает потребовать за свою любезность, – добавила фрау Бауэр.

– Действительно, никогда не знаешь, что ожидать от этих булочников, – Шнайдер сел за стол и начал есть вареные овощи с черным хлебом. Фрау Бауэр считала, что следует следить за фигурой, к тому же пост нравственно оправдан в годы лишений. – Какие новости были, пока я отсутствовал?

– Сегодня передавали новости с фронта и утверждают, что благодаря последним мужественным действиям нашей армии врагам нанесен существенный урон, в связи с чем ожидается в ближайшее время изменение хода войны и начало всеобщего победоносного наступления.

– Это хорошо, – Шнайдер мужественно съел зонтик брокколи.

– В последнее время продукты по карточкам стали отпускать крайне нерегулярно, подозревают саботаж. Это отвратительно – пока наши воины героически воюют на фронте, тыловые крысы не могут наладить их снабжение.

Шнайдер приступил к героической битве с тыквой.

– Скоро будет потепление, – сказала фрау Бауэр, – лучше заранее купить летние вещи, пока на них не задрали цены спекулянты.

– Да, да, очень удачная идея, – Шнайдер ел кольраби почти с удовольствием. – Вещи в наши времена на вес золота. Вся легкая промышленность работает на армию, работникам тыла маловато остается. Кстати, у меня для вас подарок, – Шнайдер пошел в прихожую, достал из карманов кофейную кружку и пачку кофе для фрау Бауэр.

– Спасибо, – кажется, вдова была тронута подарком.

– Что же, пора, пожалуй, спать, завтра, подозреваю, будет тяжелый день.

Они подготовились ко сну и чинно, по-семейному, улеглись в большой двуспальной кровати вдовы Бауэр. Стоило свету погаснуть, и тут всю сдержанность любовников как рукой сняло. Снова была буря и натиск, приступ и падение, крики и вопли и безудержный стук кровати, заставлявший содрогаться соседей. После долгого и бурного секса полковник Шнайдер рухнул на кровать и моментально заснул.

Разбудил его посреди ночи телефонный звонок. Шнайдер осторожно встал и босиком прошел в гостиную, в темноте, на ощупь, нашел мерзко дребезжащий телефон.

– Ну? – спросил он в трубку.

– Это я, – закричала радистка Кэт, – вам нужно срочно приехать.

– Чего? – спросил Шнайдер сонно.

Кэт недоуменно замолчала, потом повторила:

– Нужно срочно приехать.

– Буду, – неслышно, как сова, он двигался по квартире, извлекая из темноты штаны, водолазку, плащ и шляпу.

– Кто это? – задала вопрос фрау Бауэр, зажигая ночник. – Я слышала женский голос.

– Срочное дело в управлении, – сказал Шнайдер, спешно стягивая пижаму. – Секретарша звонила.

– У вас секретарша? – удивленно спросила фрау Бауэр.

– Новенькая, – ответил Шнайдер, натягивая штаны, – потом расскажу.

– Странно, что вы про нее ничего не рассказывали.

– Все, до скорого. Надеюсь, это ненадолго, – Шнайдер поцеловал вдову в щеку и бросился вон из дома.

Через минуту он уже сидел в машине и давил на газ с воем: "Только не это!". Секретный код "Срочно приехать" – это предсмертный крик Родины о помощи, за ним – тишина. Вечная тишина и покой. Надо было спешить, пока не случилось страшное. Вот дом Кэт, скорее на второй этаж, звонок.

Кэт открыла дверь, рыдая:

– Александр Максимович, Александр Максимович…

– Что, что, что? – Шнайдер бросился к столу, жадно схватил листок с шифровкой из Центра и рухнул на стул.

Шифровка выпала из его рук, Шнайдер безумными глазами оглядел комнату, пытаясь понять смысл происходящего. Он часто и шумно дышал, как после долгого бега, руки и ноги его безвольно повисли, словно тряпичные игрушки. Кэт в ужасе смотрела на него, не зная, что делать. Руки Шнайдера вдруг задрожали, дернулись длинные ноги, еще, еще раз, он вскочил, бросился под стол, отыскал шифровку и прижал ее к губам.

– Катя! Катя! – закричал Шнайдер. – Боже мой, Катя! Они нам разрешили! Понимаешь? Они разрешили убить его, понимаешь?! Мы! – сказал он тихо. – Убьем! – сказал он еще тише и, наконец, торжественно подытожил: – Гитлера!

Шнайдер и Кэт в гостях у Зельца

На следующий день Шнайдер наметил встретится с Зельцем. В этот раз он решил взять Кэт с собой.

– Я тебе о нем говорил уже, этот тот самый «Писарь», – объяснил он ей. – Ты веди себя, как обычно, ни о чем не беспокойся, Он уже знает, кто я такой, так что лишнего ты все равно не сболтнешь.

– А зачем я вам? – спросила Кэт.

– Понимаешь, проблема с ним в том, что он – трус. Он секретарь у Гитлера, видит каждый день, как ты меня сейчас,. Но боится хоть что-нибудь для нас сделать, даже бумажку из канцелярии принести, не то что пристрелить этого гада. А при тебе трусить ему будет стыдно.

– Разве он сможет убить, если он трус? – спросила Кэт.

– Поживем – увидим, – пожал плечами Шнайдер. – Поехали, он уже нас ждет.

Зельц, действительно, ждал. Придя с работы, он бросился прибираться: целых полтора часа он бестолково рассовывал вещи по шкафам, мыл посуду, что-то перебирал, переставлял, перекладывал, и в конце концов так запыхался, что рухнул без сил на пол и лежал там минут двадцать, пока сердце, наконец, не прекратило свою бешеную скачку. Тут-то Зельц и увидел бюст фюрера.

– Это провал! – обожгло его. – Это безумный безусловный провал.

Полгода назад Зельц купил на блошином рынке медный бюстик Адольфа Гитлера. Каждый раз, приходя с работы, Зельц давал бюстику пару щелбанов и таскал за нос. И вот сейчас весь бюстик был темно-коричневого цвета, зато нос блестел, сверкая отраженным электрическим светом. От внимательного взгляда не укрылось бы такое несовпадение. Зельц на цыпочках сбегал в кладовку за наждачной бумагой и стал приводить бюстик в порядок. Он тер его впалые щеки, уши, челку, тонкие губы, шею, глаза, снова шею, пока бюстик не засиял, как золотой телец.

– Можно войти? – услышал вдруг Зельц за спиной тихий голос.

В ужасе Зельц обернулся: перед ним стоял Шнайдер. Сколько времени он уже здесь, подумал Зельц, что он подумал обо мне? Почему он сегодня в форме СС? Куда деть бюст? Проклятый Гитлер! И кто это девчонка с ним?

– Не переживайте, я знаю, что такое маскировка, – кивнул Шнайдер. – Так мы можем войти?

– Да, конечно, конечно, проходите, я вас ждал, вот, прибирался, и…

– Ясненько. Позволь, тебе, Кэт, представить, хозяина дома – герра Зельца. Очень, очень умный и интересный человек.

Кэт мило улыбнулась и подала руку. Она была очаровательна, Зельц решил, что было бы хорошо ее трахнуть.

– Очень приятно, – сказал он. – Кристоф Зельц, лейтенант.

– Кэт Хоффнунг.

– Проходите, пожалуйста, – застенчиво улыбнулся Зельц.

Шнайдер и Кэт повесили аккуратно плащи (черный и голубой) и сели на диван.

– Хотите, музыку поставлю? – спросил Зельц.

– Кэт, ты что любишь слушать? – спросил Шнайдер.

Кэт пожала плечами.

– Тогда что-нибудь легкое, Моцарта какого-нибудь, – Шнайдер сделал неопределенный жест рукой. – Есть Моцарт у вас?

Зельц стал возиться с граммофоном, и вдруг из него рявкнула на полную громкость Тридцать девятая симфония. Все вздрогнули.

– Простите, простите, – засуетился Зельц. – Не на ту кнопку нажал. Черт, сейчас еще соседи придут жаловаться.

– Ладно, не надо музыки, – сказал Шнайдер. – Присаживайтесь лучше сюда, расскажите, как ваши дела.

– Да ничего, – Зельц осторожно присел на край дивана.

– Как родители ваши? Здоровы?

– Да вроде ничего, – Зельц почему-то покосился на Кэт.

Он только сейчас заметил, что она, в отличие от немок, всегда одевавшихся только в серое, черное и белое, была одета в голубое платье.

– А они далеко живут? – спросила Кэт.

"Надо же, русская шпионка, а по-немецки говорит без акцента, – подумал он. – Может, немка? И красивая. Интересно, интересно".

– В Шверине, – сказал он.

– Сейчас самое гриппозное время, надо быть очень осторожными, – назидательно заметил Шнайдер. – Как сейчас в Швейцарии с гриппом?

– Ужасно, – сказала Кэт. – Все болеют, кашляют, чихают! Спортом никто не занимается – вот и результат!

– Да, у нас тоже на работе начальник отдела заболел – проблемы со спиной. Наверное, оперировать будут.

– Это все от сидячего образа жизни, – сказал Шнайдер. – Очень рекомендую заняться йогой! Есть один очень неплохой комплекс лежачих поз: прогиб – наклон – скручивание, и так – несколько раз. Просто великолепно, рекомендую.

– Йога? – подозрительно переспросил Зельц. – Что это за чушь?

– Индийский гимнастический комплекс, имеет очень долгую историю.

– Никогда не слышал, наверное, вранье, – сказал Зельц. – У нас лет пару лет назад один мистик предлагал тибетские травы для вечной жизни, а это, наверное, из той же сери.

– А что вы вообще про Индию слышали?

– Сидят себе где-то вшивые бородатые мужики, – ухмыльнулся Зельц, – которые за бабки продают всем мудрость мира оптом и маленькими кусочками. Вроде отшельников.

– Я иногда думаю, что среди них есть те, кто эту мудрость постиг, – сказал серьезно Шнайдер.

– Про таких я не слышал.

– Друг вы мой, знали бы вы, как много есть на свете, что и не снилось нашим мудрецам1.

– Вы в Гамлеты записались? – иронически заметил Зельц.

– Молодой человек, я, конечно, рад, что вы так прекрасно эрудированы в области английской литературы, но если ту энергию, которую вы тратите на цинизм и насмешки, вы потратили бы на что-нибудь более осознанное, то стали бы гораздо счастливей.

– А кто вам сказал, что я несчастлив?

Вдруг раздался звонок в дверь.

– Ждете кого-нибудь? – спросил Шнайдер.

– Нет, – ответил побледневший Зельц.

– Ясно. Ну, идите открывать, что вы сидите?

– Да, да, конечно.

Когда Зельц открыл дверь, на пороге он увидел довольно внушительных размеров полицейского. Огромного жирного полицейского, с пистолетом на боку, в зимней шинели, с орлом на кивере.

– Что случилось, герр полицейский? – улыбнулся заискивающе Зельц.

– Почему так громко? – спросил полицейский. – Соседи жалуются.

– Извините, простите, пожалуйста, случайно так получилось, это граммофон, я не ту кнопку нажал…

– Что значит, не на ту кнопку?! – заорал полицейский. – Вы нарушаете покой, понятно?

– Простите, пожалуйста.

– Если каждая свинья будет включать по ночам свои граммофоны, тут будет не город, а бордель. Ясно?

– Извините еще раз, – Зельц прижал руки к груди. – Я искренне раскаиваюсь, больше не повторится.

– Конечно, не повторится! Вот заберу тебя сейчас на пару дней в кутузку для выяснения личности – и тогда точно не повторится. А сюда беженцев поселим. Хочешь?

– Нет, пожалуйста…

– Ты что, против того, чтобы поддержать свою страну? Война идет, а ты, тыловая крыса, даже беженцев не хочешь взять!

– Я, понимаете, я стенографист в имперской канцелярии…

– Да по мне хоть в христовой канцелярии: один черт, ты – тыловая сволочь.

– Понимаете, мне нужно сосредоточиться. Это не дом, это часть моей работы, я здесь переписываю речи наших вождей: Гитлера, Бормана, Геббельса, наконец.

Полицейский насупился. Кажется, он не верил, что этот сморчок имеет что-то общее с лидерами национал-социалистов.

– Хрень собачья, – сказал он. – Дом – это дом, а работа – это работа. Понял?

– Простите, пожалуйста, да, – мелко закивал Зельц, протягивая ему двадцать марок.

– Ладно, прощаю на этот раз, – сказал полицейский, засовывая деньги в карман. – Считай, что легко отделался. Но в следующий раз – ты меня знаешь, – полицейский кивнул на пистолет на боку. – Война идет!

– Да, да.

Вдруг что-то хлопнуло в гостиной. Полицейский насторожился.

– Ты что, не один, что ли?! – удивился он. – Кто там?

– Ээээ… – Зельц растерянно обернулся.

– Что там такое? – раздался из гостиной надменный голос Шнайдера.

– А ну-ка, – полицейский отодвинул Зельца и вошел в дом.

Медленным тяжелым шагом подошел он к Шнайдеру и громовым голосом вопросил:

– Ты кто?!

– Герр Шнайдер.

– А ты кто? – полицейский повернулся к Кэт.

– Кэт Хоффнунг.

– Документы, оба!

Шнайдер предъявил удостоверение полковника СС.

– Достаточно? – спросил он едко.

– Это еще чего? – пробурчал полицейский. – Это еще… И вообще… – добавил он неуверенно.

– Представьтесь, пожалуйста, дорогой герр полицейский, – потребовал Шнайдер.

– Сержант Тишлер.

– Прекрасно. А теперь, сержант Тишлер, верните деньги герру Зельцу и шагом марш отсюда. И скажите вашему начальнику, чтобы оштрафовал вас на двадцать марок за действия, порочащие честь мундира. Понятно?

– Так точно, – полицейский взял под козырек.

– Теперь вон отсюда.

Полицейский быстро удалился. Зельц рухнул в кресло

– Что, испугался? – спросил его Шнайдер.

Зельц промолчал. На душе у него было ужасно противно.

– Как все загажено! – воскликнул он, наконец, глядя на следы полицейских ботинок на ковре.

– Убирал сегодня, да? – спросил Шнайдер. – Я заметил, было очень чисто, пока этот полицейский боров не пришел. Ничего, теперь он навсегда забудет к тебе дорогу!

– Как вы с ним лихо, – позавидовал Зельц.

– Ты тоже мог бы. Тут главное – настрой, понимаешь? Он же как собака – чувствует, кто опасен, а кто – нет. Если вовремя оскалить зубы – убежит. А не то – загрызет, и еще будет считать, что он прав.

«Хотел бы я посмотреть, что бы ты делал без «корочек» полковника контрразведки», – подумал Зельц, но промолчал.

– Кстати, – ласково улыбнулся Шнайдер, – мы же хотели поболтать. Расскажите, что у вас там на работе нового? Гитлера записывали сегодня?

Зельц покосился на Кэт.

– Не беспокойтесь, это моя помощница, – сказал Шнайдер.

– Слушайте, отвяжитесь от меня с этой вашей политикой! – взорвался Зельц. – Тут эта свинья приперлась, а теперь вы допрашиваете! Я не хочу знать вашу политику!

– Ты слышала? – спросил Шнайдер Кэт.

– Типичная буржуазная трусливая демагогия, – отчеканила она. – От того, что страус прячет голову в песок, желающих его сожрать меньше не станет.

– И кто же это хочет меня сожрать!? – язвительно сказал Зельц.

– Полицейские, фашисты, правительство и лично рейхсканцлер Гитлер.

– И когда он хочет меня сожрать? – криво усмехнулся Зельц. – На обед, на ужин или на завтрак? Он вообще-то вегетарианец.

– Трус! Ты даже какого-то вонючего полицейского испугался!