скачать книгу бесплатно
Дэн медленно погружается в сияющую зелёную бездну. Буйный танец солнечных лучей, проникающих сквозь толщу воды, манит его всполохами, кружением и покачиванием в такт волн. Он слушает своё дыхание, инстинктивно продувается, краем глаза следит за уходящим вниз тросом, но при этом, в который раз, блаженно ощущает, как тело теряет очертания, а сознание безгранично расширяется, становясь единым целым с гигантским пространством моря. Любимое дитя в утробе матери – этот образ часто приходил ему в голову в такие моменты.
За двадцать два дайверских года тысячи погружений выработали у Дэна комплекс жизненно важных привычек, главной из которых он считает «эффект присутствия». Профессиональный ныряльщик приучил себя действовать на глубине плавно, расчётливо, без лишних мыслей и эмоций, но с полной концентрацией внимания.
Вот и теперь, паря в невесомости, Дэн не забывает об опасности кислородного или азотного отравления, дезориентации, потери сознания и других угрозах для жизни и здоровья, подстерегающих аквалангистов на глубинах более сорока метров. Сегодня всё крайне серьёзно! Нужно дойти до отметки в шестьдесят три опасных метра, а потом правильно всплыть, не убившись кессонкой[79 - Кессо?нная болезнь – возникает при быстром снижении давления (например, при всплытии с глубины или подъёме на высоту). Газы, растворённые в крови и тканях организма, начинают выделяться в кровь в виде пузырьков, разрушая стенки клеток и кровеносных сосудов. В тяжёлых случаях может привести к параличу или смерти.].
Всё должно быть хорошо. Тренированное тело Дэна и не менее тренированный организм его напарника способны выдержать испытание на прочность. Серебристые стайки пузырьков, производимых аквалангом Ивана, торжественно и неторопливо проплывают мимо Дэна вверх, значит – полный порядок. Продвигаемся…
Ну а если через пару-тройку часов после всплытия небольшие огрехи в декомпрессии всё-таки проявятся тошнотой, головной болью, жжением в мышцах и мучительной одышкой, хорошая тренировка и километровая пробежка по горам легко исправят неприятности!
Сеть мимолётных откровений,
Жуть неожиданных открытий
Рождаются по мановению
Хитросплетения событий…
Поздней осенью 1710 года неуёмные подстрекатели-лягушатники добились-таки своей цели – вынудили султана объявить войну русским. В этот год османский правитель Ахмед сын Мехме?да собрал гигантскую армию из турок, крымских и ногайских татар, чтобы необъятной ордой победоносно двинуться на Московское государство.
Однако стотысячное татарское войско сражалось вяло, получив отпор охотно отступало, а прославилось больше бессовестными грабежами местного населения да захватом многочисленных пленных для продажи в рабство.
Но и русским в той войне удача не благоволила. Вероломные союзники отказались поддержать Прутский поход, который обернулся потерями в войске царя Петра, заключением вынужденного мира с турками, утратой Азова и ценного побережья Азовского моря…
Смуты, интриги и борьба за власть в Крымском ханстве, тёмные деяния мятежных колдунов-сахиров, не пожелавших подчиниться Девле?ту – старшему сыну покойного правителя Селима, знамения и трясение земли, таинственные происшествия, неведомые болезни, рассказы купцов и мореплавателей, война с русскими и проделки запорожцев – всё это пёстрое разнообразие сведений полтора года назад свалилось на бедную голову Торника.
Смотрящий Торник, конечно, уже не тот хлипкий впечатлительный юноша, который шесть лет назад, обуреваемый жгучим любопытством, подслушал тайный разговор двух великих посвящённых. Однако сообразительность, неуёмное стремление к познанию и немного романтическое отношение к жизни ярко запечатлелись в его характере.
После смерти Учителя Торнику поручили вести Особую Летопись, в которую попасть могли только записи исключительной важности! Сведения поступали от Смотрящих со всего мира, верней – из той его части, с которой была налажена надёжная тайная связь. Росла стопка медных листов, покрытых каллиграфической чеканкой, множились знания и умения молодого хранителя. Но первой и важнейшей записью Летописи, несомненно, оставалась история, рассказанная Мастеру Аргаму пожилым мерянским картом Маршаном У?шмором.
Как мало для жизни дарует природа,
Но много для мрака, разрухи и тления!
Заслуженный путь человечьего рода —
Страданье, печали и горечь забвения!
Тугие струи морского ветра беспощадно взъерошивают старательно уложенные с утра кудри и приятно овевают счастливое лицо юноши. Рукава просторной рубахи трепещут, расправленные как крылья руки наливаются силой, а душа поёт! Запах свободы и вкус полёта – вот чем ежедневно наслаждается Торник, встречая рассветы на краю высокого глинистого обрыва, отвесной стеной ниспадающего к пенной ленте прибоя…
Неподалёку от сыпучих прибрежных круч влачит своё существование захудалый татарский хутор – пара кривых мазанок, загон для скота и небольшой огород. Здесь третий месяц живёт молодой Смотрящий Торник, пока ещё не потерявший надежду исполнить непростое задание Аси?ма-азама?та – нового главы греко-армянской тайной общины, внебрачного сына великого хана Селима I Гире?я и старшей дочери Аргама Кафского.
Нынче в окрестностях бедняцкого хутора тихо и безлюдно. Скудные овечьи пастбища, звон цикад, неспешный полёт чаек, ветер и бескрайний морской горизонт. А когда-то, в седой древности, на плато Тепсе?нь, раскинувшемся у подножья величественного Ка?ра-Да?га, процветало довольно крупное христианское поселение Ка?чи. У базили?ки[80 - Базили?ка (позже стало произноситься «бази?лика») – тип постройки христианской церкви, распространённый до позднего средневековья.] шумел пёстрый многоголосый рынок, которому не мешали белые плиты погоста и каменные кресты по соседству. Жители рыбачили, пасли скот, растили виноград и делали из него великолепное золотистое вино. По старинной римской дороге шли бесконечные торговые и военные караваны. В бухту приходили корабли из далёких стран. И такая размеренная, безмятежная жизнь продолжалась почти четыреста лет…
В десятом веке Качи было разграблено и разрушено беспощадными печенегами. Пролежав долгое время в руинах, поселение возродилось вновь благодаря венецианцам, которым приглянулась местность и удобная бухта. Они назвали свой городок Калли?тра, наладили судоходство, занялись рыбной ловлей, виноделием и ремёслами… Спустя два века венецианцев сменили могущественные генуэзцы, которые, как известно, всегда добиваются цели любым способом – если не деньгами, то военной силой! Названное Поссиди?мой селение генуэзцев просуществовало ещё несколько веков, пока при татарах не превратилось в тот убогий хуторок[81 - В XIX веке селение начнёт фигурировать в документах и на картах Российской Империи под названием Кок-Тебель.], хозяева которого с величайшей радостью предоставили щедрому на серебро, скромному и аккуратному Торнику кров, пищу и, что важней всего, искомое им уединение.
Следует отметить – уединение Торника было не того рода, что присуще обычно праздным философам, религиозным фанатикам или вольным художникам. Совсем наоборот! Не под сень оливковых ветвей стремился он, дабы предаться возвышенным рассуждениям о судьбах человечества, не пост и молитва гнали его прочь от мирского шума, не тревожил его грёзы сокровенный туманный образ, настойчиво требующий материализации… Нет. Уже долгие дни он усердно тренирует своё тело и разум, готовясь к запредельному испытанию, а чувство долга Смотрящего оттачивает, как клинок перед боем. Он верит в удачу, хотя отчётливо понимает – предстоящий подвиг может стать последним в его недолгой жизни!
А Зен всегда приходит неожиданно… Сколько раз пытался Торник угадать его приближение – вслушивался в шорохи, отмечал боковым зрением малейшие движения, ежеминутно менял положение и сектор обзора, расширялся духом и тонким чувствованием, как делают умелые Смотрящие. Тщетно! Зен внезапно возникает за спиной и твёрдо кладёт беспокойному ученику руку на плечо.
Зен – хранитель. Он грек, последний из своего рода, не имеющий ныне ни постоянных учеников, ни друзей и близких. Лысый семидесятилетний старик, крепкий, смуглый и высохший, как срубленный корень горного кизила. Он одевается как чаба?н[82 - Чаба?н (тюрк.) – пастух овец.], носит на плече перемётную суму, а в руках его неизменный суковатый посох, которым он умеет ловко и больно драться с волками, одичавшими собаками и грабителями. А в прежние времена, бывало, лупцевал он этим посохом разбегавшихся в панике учеников, наказывая за слабость или нерадение. Ныне же, по личной просьбе Асима-азамата, учит суровый старик Торника удивительным вещам…
Пятьдесят приседаний с пудовым камнем у груди на задержке дыхания. Свистящий выдох. Резкий вдох через нос. Напряжённый выдох. Снова вдох, камень над головой и двести тридцать два быстрых шага по петляющей тропинке вверх. Выдох. Вдох. Камень летит по пологой траектории в воду, пущенный с обрыва мощным броском ученика. И опять бегом вниз, чтобы с необъяснимым диким удовольствием влететь, как раскалённое пушечное ядро, в прохладную морскую воду, нырнуть в зелёную бездну, ухватить на дне своего каменного мучителя и длинными замедленными прыжками направиться к берегу, к солнцу и вожделенному воздуху. Сегодняшний урок, заданный Зеном – двенадцать непрерывных циклов… Умри, а сделай!
Вечером того же утомительного дня, за чаем у костерка в степи, произошло давно ожидаемое – хранитель Зен повёл речь о главном:
– Ты слушай и представляй! Ви?дом он как чёрный морской змей в десять атлама?[83 - Атлама? (тюкр. «прыжок») – около двух метров.] длиной, ну может, малость более того. Шуму от него немного, да и волны? почти нет, однако ж лодку рыбачью или корабль малый – в щепу бьёт! И признак верный – коли книги, оружие, обереги и диковины есть на судне, так появится и потопит, а коли торговец простой, то бывает и пропустит. Два года уже бесчинствует!
Торник слушал и представлял, как предназначенный ему судьбой противник сжимает смертоносные кольца на бортах невезучих кораблей, и как гибнут неповинные люди в тёплых солёных волнах блистающего Чёрного моря.
– Тот Змей – не старинный гад, как утверждают учёные головы, а уж тем более не чудище сатанинское, как причитают церковники, – продолжил рассказывать Зен. – Это создание именуется Страж, именно так говорят все Смотрящие! И знамо дело, всякий Страж к своему месту приспособлен и к своей диковине привязан…
Зен медленно и внимательно смерил Торника взглядом, как бы оценивая его готовность к постижению знаний запретных, помолчал внушительно, шевеля посохом угольки в костре, а потом заговорил, понизив голос почти до шёпота:
– Утром, когда море гладкое, можно приступать! Плыть надо совсем нагим, густо намазавшись горячим топлёным жиром. Считай, сорок атлама[84 - 80 метров.] тебе придётся грести вдоль правой стены ревущего грота Ко?йласи[85 - Грот Ко?йласи (греч. «ад») – расположен в горном массиве Кара-Даг. Сейчас носит название «Ревущий» из-за постоянного рокота, переходящего во время шторма в рёв.]. Как совсем узко станет, так надо нырять, опускаясь ногами вниз на пять атлам[86 - Атла?м (тюрк. «шаг») – около 0,7 метра. Пять атлам – 3,5 метра.], там искать расширение в подводной щели и протискиваться, протискиваться, перебирая руками, но обязательно спиной вниз, чтоб сильно не порезать тело об острые камни и створки раковин, коих там тьма-тьмущая! Вот так, на ощупь, в полной темноте и жутком холоде, предстоит тебе ползти тринадцать атлам[87 - Около 9 метров.], потом быстро всплыть, вытянуть за привязанную к ноге верёвку плавающий хурджу?н[88 - Хурджу?н – традиционная восточная перемётная сума, состоящая из двух мешков.], внутри которого лежит не пропускающий воду кожаный кош с огнивом и факелами. Дале всё ясно – факелы запалишь, осмотришься… У левой стены ка?моры есть ниша, в ней плотно вставленный в гнездо торчит бронзовый цилиндр, не тронутый ни ржой, ни ракушками. Это и есть та диковина, к которой Страж привязан! Забило штормом в камору ту дохлого дельфина два года назад да тушей цилиндр и сдвинуло! Вот Страж и пробудился… Не смог я на место диковину утвердить, сам еле ноги унёс, как стала вода прибывать да факела тушить! Вдохнуть только успел и кольца стражевы чёрные блестящие краем глаза увидел… Как спасся, не помню. Со сломанной рукой и ногой еле-еле в лодку вскарабкался и догрёб помалу до дому. Теперь уж не смогу я туда пробраться. А ты диковину заберёшь с собой, иначе не привязать Стража вновь и не быть судоходству на всём побережье. Тебе по силам. Верю!
Про героев кричат повсеместно,
Выражается множество мнений…
Но всегда есть для подвига место,
Без расчёта и без сомнений!
В начале осени 1711 года на плато Ак-Кая?, подальше от посторонних глаз и ушей, собрались на Большой Совет Смотрящие Крыма во главе с Асимом-азаматом, дружественные сахиры и воины тайной службы хана Девлета II Гирея под предводительством бея Кыры?ма-яныча?ра.
Как равный сидел в кругу посвящённых и могучих воинов молодой Мастер Торник. Он заслужил это право подвигом, совершённым вместе со старым хранителем Зеном. Они вдвоём смогли обмануть коварного Стража и добыть из глубин ревущего грота волшебную диковину.
А было это совсем непросто!
Зен всегда уходил неожиданно, так же, как и приходил… Вот и сегодня утром хмуро и молчаливо грёб старик вдоль серых вулканических утёсов Кара-Дага, не глядя на закутанного в кусок парусины Торника, пока не поравнялся с вертикальной щелью грота Ко?йласи. Здесь, не проронив ни слова, он выбросил в чёрную волну хурджун со снаряжением, сунул в руки Торнику пустую нагрудную суму под диковину, шлёпнул его по спине и указал за борт, а когда тот спустился в воду, рванул вёслами отплывая, поставил парус и не оборачиваясь стал править в открытое море.
Опасное погружение оказалось не таким, как представлял Торник. Толстый слой жира, обильно намазанный на кожу, защищал от холода минуты три от силы. Это кое-как помогло ему продвигаться вдоль шершавой стены вглубь пещеры, но когда пришло время нырять – жуткий, колючий, вечный холод морских глубин охватил тело смертным саваном, обжёг, сбил дыхание и спутал мечущиеся мысли пловца.
«Спи-и-иной вниз… Нет, ногами… И-и-ищи ще-ель… Воздуха не хватает… Пальцев не чую… Дышать, дышать, дышать! Где же край, ой-ё? Всё, конец! А, нет, вот сюда, вверх, вверх! Уф-ф! Фу-у-ух!»
Запредельным усилием воли удерживая плывущее сознание, судорожно вдыхая душный, почти без кислорода, воздух каморы, в кромешной тьме Торник втянул хурджун, с огромным трудом запалил факел и огляделся…
А вот диковина оказалась именно такой, как он себе её представлял. Совсем рядом, сто?ит протянуть руку! А вот хватит ли сил и воли на обратный путь – этого с уверенностью отчаянный ныряльщик утверждать уже не мог… Хотя нет, кажется, должно хватить! Что-то неведомое прямо сейчас происходило с телом и духом героя – он терял границы физической оболочки и осознание своего «Я», он был Зеном, Торником и ожившим дельфином одновременно… Диковина потрескивала в нагрудной суме, колола и щекотала кожу разрядами, придавая сил, наполняя уверенностью и странными величественными знаниями:
Всегда Един! Со смертью споря,
Опасностям наперекор,
Я погружаюсь в бездну моря,
Стремясь на солнечный простор!
Я постигаю в откровении
Судьбы загадочную суть —
Одно своё предназначение
И лишь один Великий Путь.
Пока Торник боролся с лютым холодом, болью, усталостью и нехваткой воздуха, Зен на парусной лодке отвлекал Стража старинными свитками и магическими диковинами, которые бережно хранил многие годы. Змей выбрал лодку и отнял жизнь у отважного Зена, а Торник благополучно спасся – нагим вскарабкавшись на головокружительную высоту по отвесным скалам Хоба?-Тепе?[89 - Хоба?-Тепе? – самый высокий из хребтов береговой части Кара-Дага, высота над уровнем моря 440 метров.]. Настоящий подвиг настоящих героев!
Но как выяснилось на Большом Совете, череде подвигов суждено было продолжиться. И, разумеется, исполнять новые подвиги мудрецы поручили всё тому же проверенному Торнику.
По «безупречному» плану бея Кырыма-янычара, который он, пользуясь положением, навязал Большому Совету, отправиться в плавание должны были четыре одинаковых корабля – один с Торником и диковиной на борту, два других нагрузят книгами, амулетами и оберегами сверх меры, а четвёртый, безо всякого груза, будет наблюдать, держась поодаль, а если нужно, станет подбирать пловцов с разбитых Змеем судов. Как только появится Страж, привлечённый двумя кораблями с грузом, Торник должен привести в действие диковину – повернуть половины цилиндра в разные стороны и растянуть в длину, а потом забросить диковину подальше в море. Змей уйдёт на дно за своей привязкой и навсегда останется в том месте. Все возвращаются домой с победой!
Но стоит ли говорить о том, что планы военных никогда не исполняются так, как задумано? И стоит ли пенять на судьбу-злодейку, имеющую свои резоны? А более того, никогда не стоит сбрасывать с чаши весов его величество случай!
В тот самый день Торник проснулся с тяжёлой головой и мрачными мыслями. А всё те соглядатаи, неотступно следующие за ним целую неделю. Твари конченые! В минувшие дня три они даже прятаться особо перестали. Стоят, щерятся, лузгают тыквенные семечки. И рожи соответствующие!
– Чего надо?! А ну пошли! Вот я вам! – каждый раз кричит на шпионов Торник. Они переглядываются, угрожающе улыбаясь, неспешно отходят в сторону. Завернёшь за угол, а глядь, вот они снова! Чатла?х[90 - Чатла?х – грубое ругательство у народов Кавказа.]!
А проблема обозначилась – хуже не придумаешь! Настырные преследователи не оставили Торнику возможности, чтобы подготовить тайник и надёжно укрыть на время плавания свою драгоценную Особую Летопись. Передать книжицу на хранение кому-то из старших Мастеров тоже возможности нет. Придётся брать с собой…
Ненаглядная и вожделенная,
Прорастающая человечностью —
Это жизнь моя, как Вселенная,
Неделима длиною и вечностью!
Мать-природа лишь слегка коснулась склонов гор жёлтой и красной кистью, осенний денёк был по-летнему погож и светел, море блистало в своём великолепии, ветер пах степной полынью… Восемнадцать сумрачных, но отважных мореходов совершенно серьёзно готовились принять скоропостижную смерть, вступив на борт злосчастных кораблей, отданных на растерзание Морскому Змею. Так и отчалили – молча и почти траурно.
Берег удалялся, постепенно превращаясь в широкую тёмную полосу с туманной изрезанной линией гор, а Страж меж тем и не думал появляться. Похоже, что в этот раз всем повезло! Нужно возвращаться – так решил капитан судна-наблюдателя, поднял на мачте голубой флаг, протрубил поворот и… корабля не стало! Взметнувшийся пенный столб воды, вращаясь как смерч, превратил в мелкие обломки и обрывки то, что секундой назад было парусами, мачтами, бортами, палубой и человеческой плотью! Тяжко упав, водяной столб обратился водоворотом, медленно, но неудержимо потянувшим к себе остальные корабли. Ещё два яростных столба ударили одновременно, переламывая как тростинки суда-приманки, и в этот момент окаменевший Торник увидел прямо под поверхностью воды огромную чёрную спираль, с невероятной скоростью приближающуюся к его кораблю…
– На-а-а! На-а-а! – не своим голосом завопил Смотрящий, повернул и растянул цилиндр диковины, разбежался по палубе и со всей силы зашвырнул образовавшийся шипящий и сияющий огненный шар далеко в море. А потом, тряся обожжённой рукой и визжа от нестерпимой боли, успел Торник заметить, как уходит из-под ног палуба, как небо и море меняются местами…
Нет, он не умер и даже не нахлебался воды, сделав рефлекторный вдох перед тем, как водоворот утянул его в тёмную глубину! И Летопись – вот она, на груди, в тканевой сумке… Но, дьявол, страшные кольца уже вращаются вокруг, драконья пасть приближается вплотную к его лицу и… превращается в ослепительно красивую, рыжую, светящуюся, беззвучно смеющуюся девушку! Русалка протягивает к Торнику руку, срывает с груди заветную сумку с книжицей и мощным ударом хвоста выбрасывает его на поверхность…
Судьба и Мистическое Пространство вновь были благосклонны к Торнику. Он единственный спасся и добрался до берега. Он прожил долгую жизнь и воспитал множество учеников. Он записал эту историю и укрыл свиток в каменоломнях белой скалы Ак-Кая, где ровно через триста лет, в 2012 году запись была обнаружена службой экспедиции Смотрящих.
Благодаря старинному свитку Торника искатели довольно точно определили место крушения кораблей, и три года подряд опытные дайверы Дэн и Иван осуществляли десятки рискованных погружений с подводными металлоискателями «Экска?либур», пока не обнаружили на дне обросшие ракушками и водорослями, почти окаменевшие медные листы в серебряном окладе – Особую Летопись крымских Смотрящих.
Говорят, что Торник после встречи с русалкой всю оставшуюся жизнь равнодушно и свысока смотрел на женщин…
Иван за всё время погружений не заметил ничего необычного.
Дэн же утверждает, что часто ощущал на глубине чей-то пристальный взгляд, а всплывая последним после находки книжицы, он краем глаза заметил что-то чёрное и блестящее, стремительно удаляющееся в таинственную морскую бездну.
3.5 Незабываемая
Не постичь, оказавшись рядом,
Не запомнить секунд случайных,
Не узнать, не окинуть взглядом,
Не признать в откровеньях тайных…
В 1756 году пятидесятилетний граф Пье?тро Антонио Рота?ри {26} с тревожным холодком в душе покинул сонный и сытый Мюнхен, вверив свою судьбу заботам великой императрицы Елизаветы Петровны, самолично пригласившей известного художника работать у неё при дворе. Весенний Санкт-Петербург манил и интриговал, обещал лёгкую славу и неплохой заработок.
Судьба всегда была благосклонна к Ротари. Он давно привык доверять её знакам и намёкам, несмотря на кажущуюся неопределённость и крутизну житейских поворотов. Зигзаги судьбы не пугали художника, который сам свободно оперировал изгибами и переплетениями цветных линий на загрунтованном холсте, создавая новые красочные миры и запечатлевая образы современников. Он любил своё ремесло!
С малых лет обожаемый многочисленной роднёй, Пьетро был добродушен, аккуратен, весел, послушен, усидчив и очень усерден в учении! Рисовать захотел сам в возрасте четырёх лет, а посему был довольно рано вверен заботам маститых учителей – корифеев художественных искусств из Вероны и её окрестностей. Благо, родители могли себе позволить платить наставникам немалые деньги за обучение юного дарования.
Уже много позже, совершенствуя своё художественное мастерство у европейских светил, покоряя искушённую публику в Неаполе, Флоренции, Риме, Берлине и Дрездене, Пьетро с благодарностью вспоминал своих первых учителей, а также утомительные часы упражнений в живописи и графике, профессионально набившие его руку, придавшие глазам точность восприятия цвета и пространственной соразмерности.
Есть у времени свой ход,
А у жизни моей – бег…
Видно, снова прошёл год,
Раз опять на дворе снег!
Просторный дом на Большой Морской улице был полон рабочим людом, настырно и беспрестанно строгающим, колотящим, таскающим, красящим, метущим и скребущим. Охрипший управляющий и флегматичный смотритель по мере сил рулили этим ремонтным бурлением, направляя его в созидательное русло. Итог предполагался грандиозным по красоте и несравненным по удобству… Пока, правда, лишь по горячим уверениям автора прожекта – инженера Вильгельма Бома, помощника и сподвижника модного ныне в Санкт-Петербурге архитектора Анто?нио Рина?льди.
В декабре того же года именно по причине нескончаемого ремонта в собственном доме терпел моральные неудобства и гостиничную тесноту Пьетро Ротари – работал в мезонине[91 - Мезонин (от итал. mezzanine «промежуточный») – надстройка (часто с балконом) над средней частью жилого дома, имеющая собственную крышу, по площади меньше нижележащего этажа.], спал в небольшой тёплой, но душной комнате, курил, прохаживаясь по длинному мрачному коридору, ёжился, поглядывая в слепые неприветливые окна, за которыми третий день хлюпал серый дождь, перемежаемый мокрым снегом. Необъяснимо любил обедать и читать в общей зале, находя времяпрепровождение в разношёрстном обществе много лучшим занятием, чем уединение в комнатах.
Однажды вечером пустого и бестолкового дня, проведённого в мыслях о неминуемых хлопотах, сопутствующих обустройству нового жилища, Пьетро привычно сидел в глубоком кресле общей залы, неспешно пил очень недурной мускат из Иль-де-Франс, вполглаза почитывал «Семирамиду» Вольтера, а более всего прислушивался к обрывкам разговоров, ведо?мых почтенными господами обитателями гостиницы…
Первая странность не привлекла особого внимания художника, он подумал, что верно задремал, ощутив плавное покачивание кресла и узрев расширяющуюся и набегающую из коридора темноту. Мгновенное виде?ние погасло, и Пьетро потянулся было к бокалу с золотым вином, но тут беспричинный страх всколыхнулся внутри, пробежал холодными мурашками по телу и отозвался болью в висках. Что-то было явно не так! Мир неуловимо менялся вокруг…
– Вот припёрся же к нам, чёрт итальянский! – громко и отчётливо, прямо глядя в глаза Пьетро, гулким басом прогудел сидящий напротив старик в мундире. Пьетро удивился такой дерзости и хотел было обратиться к пожилому господину за разъяснениями, но обнаружил, что у старичка отсутствует на привычном месте голова! Над расшитым воротником колыхалось серое облако, а глумливо ухмыляющуюся голову свою дед бережно примостил на колени и удерживает её теперь за щёки огромными руками в латных рыцарских перчатках. А тут ещё Смерть подлетела вихрем, в развевающемся плаще и в костюме гостиничного слуги! Непорядок…
Дальше – больше, закрутился круговорот лиц, сужаясь и пульсируя, начала наваливаться темнота и тошнотворная лёгкость! Пьетро попытался закричать, но не смог, попытался поднять руки и не ощутил их…
– Мария! Пошлите же за Марией! – последнее, что услышал бедолага перед тем, как его окончательно накрыл удар!
Неждан, негадан, невесом,
Унылой осенью взращён,
Мой тихий и бесцветный сон
Укутан сумрака плащом…
Тут мир не смотрит на часы
И бодро не стучится в дверь,
На фоне серой полосы
Он обречённо ждёт апрель.
А нам ненастья стоит ждать,
Потом снега начнут кружить…
Похоже, стоит дальше спать,
Чтоб точно зиму пережить!
Это миловидное девичье лицо с немного удлинённым носом, сияющими умом озорными глазами и лёгкой улыбкой отныне стало для Ротари священным образом – символом спасения от смерти и кумиром для его искренней безмерной благодарности!
Мария вовремя прилетела верхом на коне в критический период развития инсульта, отворила больному кровь, воткнула ему в уши и шею серебряные иглы, долго вливала малыми порциями в судорожно перекошенный рот Пьетро какое-то снадобье и что-то убедительно шептала, наклонившись к его лицу…
Небольшой флигель[92 - Фли?гель – крыло дома или отдельно стоящее строение на территории усадьбы.] в имении графа Разумовского {27}, в котором проживала Мария, прозываемая благодарным народом Жи?ва, был многим известен в Санкт-Петербурге. Сотни страждущих получили помощь от таинственной молодой целительницы, которая не брала платы за свои благодеяния и спасала жизни всем, несмотря на сословие и положение в обществе! Кто она была, где обучилась чудесному врачеванию и как была связана с Разумовскими – никто не знал. Болтали многое, но всё мимо, как говорится!
На самом же деле Мария-Жива была одной из немногочисленных высокоранговых Смотрящих Российской Империи, талантливой целительницей, алхимиком, магом и хранителем. В неполные семнадцать лет она имела власть над ставленниками в регионах, принимала иностранных посланников братских тайных обществ, держала нити правления и контроля твёрдой рукой. А ещё Мария имела безграничную власть над графом Кириллом Григорьевичем Разумовским, которому она спасла жизнь, исцелив от жестокой малярии. С тех пор граф боготворил Марию и всемерно содействовал миссии Братьев Смотрящих.
Как огня Марию боялся серый кардинал и подлиза Григорий Теплов {28}, имевший определённое влияние на графа Разумовского. Говорили, что Теплов бледнел и начинал заикаться при одном лишь упоминании о ней!
И теперь, волей провидения, Мария спасла от удара знаменитого художника Пьетро Антонио Ротари, выходила его, помогла восстановить силы и неукротимую жажду творчества. Благодарный Ротари в 1757 году написал портрет своей спасительницы, который ныне широко известен ценителям живописи под названием «Девушка с книгой». На этом портрете запечатлена Мария, какой её запомнил художник – сидящая у его постели с задумчивой улыбкой, умными лукавыми глазами и книгой в руках {29}.
Все оставшиеся годы жизни Пьетро думал о Марии, представлял и непрестанно рисовал её образ… Как утверждают честные люди, которые хоть однажды мимолётно общались с таинственной волшебницей, забыть её просто невозможно! Она НЕЗАБЫВАЕМАЯ!
Хотелось в детстве, просто жуть,
Всего и сразу много —
Стать повзрослее хоть чуть-чуть,
Быть длинным, как дорога,
Летать на крыльях, как сова,
Жить в тёмных лисьих норах,
Легко отыскивать слова
В опасных жарких спорах,
Точить свирепый волчий клык,
В ночи сверкать глазами,
Брести вперёд и напрямик