скачать книгу бесплатно
– Ка?нтор Дайс из Братства «Союз Закона» (S.S.S.G.G.) за Гроссмейстера Ри?хтера;
– Магистр Лэрд Росс из Тайного Союза «L.B.B.»;
– Гроссмейстер Герму?нд Ве?стер из Братства «Хельхейм»;
– Мастер Ааррон Рич из Братства (Ложи) Уоррингтона;
– Мастер Альв И?рвинг из Братства (Ложи) Стаффордшира;
– Дэниэл Норри из Герметического общества (Ложи) Эдинбурга;
– Слушатель Уильям Уилсон за умершего Мастера Николаса Стоуна;
– Господин магик Жан Ланж;
– Мастер сэр Роберт Морэ?й;
– Магистр сэр Томас Во?ган;
– Химикус Ве?нцель Зе?йлер;
– Алхимик Джабраи?л Суфи?;
– Некто, именующий себя Сахир Аль Джилда?хи;
– Некто, именующий себя Азама?т Хоаки?м Хамза?;
– Московский посольский стряпчий Артамон Матвеев, с ним и?ноки Досифей и Гурий. {39}
Со всеми полномочными участниками Совета, лично подписавшими «Доктрину Нераспространения», присутствовали ещё около тридцати сопровождающих из числа учеников, подмастерьев, толмачей и сотоварищей.
Ну и честно говоря – этот Совет так и остался единственным в истории представительным и значимым форумом высокоранговых деятелей мирового мистического сообщества, на котором единогласно были приняты важнейшие решения, действие которых актуально доныне! Мистики, алхимики и маги не любят шумных сборищ, избегают компаний коллег и конкурентов, предпочитая знать, уметь и молчать {40} в гордом безопасном одиночестве!
3.7 Как пройти в логово Бабы Яги?
По весне снежки? наперёд таяли,
Соком в дерева невозврат ушли,
Облетал цвет – на недолог век,
Проросло быльё на прощание!
Ещё в осень листва не повянула,
На стару? луну в ночь без облачка,
Потянулись в путь лебедятушки,
А за ними след родное дитятко!
Покроила мать из холста рубище —
Не мыто, не крашено, не вышито.
Не дала мать дитю подпоясаться,
Босу да нечёсану за порог вывела!
Из живых в мёртвые не торопятся,
Из покойных обрат не вертаются…
С глаз долой, из души вон дитятку,
Не её поминать да кручиниться!
Был у местных сельских баб плач или, как ещё говорят, вой. Назывался он длинно – «Как яжи?нка-девка[99 - Яжи?нка – в фольклоре славянских народов злая лесная ведьма.] по дворам ходила и ди?тяток в леса уводила». И по содержанию был тот плач вполне правдивым. Так оно и было! С весны до конца лета ходила обычно взрослая девка-яжинка по хуторам и селищам, примечала девчонок видных и здоровых, разговоры с ними вела, шепталась, тетёшкалась… А родне в то вмешиваться нельзя – проклянёт! Потому, увидел ведьму – отвернись, дела свои делай и ни о чём потом дитятко родное не расспрашивай, как ни в чём не бывало живи!
Сиротке Вилюде шёл уже двенадцатый год, но была она пока маленьким бледным недокормышем на худых длинных ногах, ходила – как прозрачная травинка колыхалась. Жила сирота совместно с многочисленными отпрысками своей тётки – старшей сестры покойной матери, в семействе небогатом и незнатном. Тёткин муж промышлял извозом, а потому дома бывал от силы раз в месяц. Родных детей сторонился, но охотно участвовал в процессе пополнения семейства новыми членами – загибая и пользуя покорную бабу где приспичит, не стесняясь детворы и соседских косых взглядов.
Вилюду родня не замечала, но хоть и не обижала! Росла девчонка как дикая трава, больше молчала, была задумчива, рассеянно глядела на мир огромными зелёными глазами. По хозяйству работала исправно, охотно, без посторонних окриков и напоминаний. Младшие – братец и три сестрицы Вилюду любили, ластились, получая от неё то, что никогда не видели от своих родителей и других детей – заботу и внимание.
А к девке-яжинке она при встрече сама подбежала, влекомая неведомым порывом, но потом смутилась, глаза опустила, попятилась… Дева молча взяла Вилюду за руку, отвела на солнечный пригорок, посадила перед собой, достала из сумы душистую вяленую рыбу и полосы сушёного мяса, репу и черемшу, стала неторопливо кормить девочку с рук, расспрашивать, напевать да посмеиваться. Таких яств пробовать сироте не доводилось! С непривычки опьянела от еды, осоловела, привалилась к коленям яжинки, а та приобняла её, примостила удобней и начала расчёсывать сиротские космы костяным гребнем, что-то тихо рассказывая и баюкая.
Ушла Вилюда навсегда с волшебной девой в тот же вечер! Тётка слова не сказала на прощание, а мелкие похныкали немного, а потом-таки уснули обречённо в своём кутке на свежем сене.
Шли не торопясь, почти три дня… По пути захватили ещё одну девчонку с дальнего хутора – ровесницу Вилюды по имени Лея. Останавливались часто, ели, пили и перенимали у яжинки нужное знание. Совсем скоро предстояло молодым претенденткам держать ответ перед ма?мынькой Яной, и от того, насколько быстрыми и верными будут их ответы, совершенно точно зависела дальнейшая судьба девчат.
Ма?мынька Яна: Как ты шла, меня нашла?
Яжинка молодая: Шла бо?са, простоволоса да не подпоясана, лунной ночью, с подружкой за ручку, прямо по ручью!
Мамынька Яна: Как мамыньку признать и как величать?
Яжинка: Мамынька одна черна меж белых дев, у трёх дерев, поди к ней да в ножки кинься!
Мамынька Яна: Как мамынька тебя угостит да приласкает?
Яжинка: Мамынька волоса мне в лы?со оброет, водицей помажет да шамилёй[100 - Шамиля? – метла.] по спинке уважит!
Мамынька Яна: Как поскачешь и почему не заплачешь?
Яжинка: Разоблачусь нагишом, поскачу голышом радостно, по калёну мостику, над жижо?й смрадной – спиной к воле, а лицом к доле!
Мамынька Яна: А коли заплачешь али све?рзишься?
Яжинка: Два раза? ещё через срок по месяцу могу пробовать, а пока в ожидании служкой чёрной[101 - Служка чёрная – служанка, выполняющая чёрную (грязную) работу.] на шляхе[102 - Шлях – большая дорога, она же тракт, большак.] победу?ю!
Мамынька Яна: А коли в три раза не управишься?
Яжинка: Быть мне чёрной служкой на шляхе аж десять лет!
Мамынька Яна: А коли вошла, что нашла?
Яжинка: Нашла мамыньку любимую и милых подруженек, а ещё дом на четыре года, урок и старания!
Мамынька Яна: Кому про то поведаешь?
Яжинка: Лишь ветрам, дождям да солнышку поведаю, боле никому!
Мамынька Яна: А не сдюжишь, что с тобой поделать?
Яжинка: Гнать меня дрыном сохатым, чтобы дорогу назад забыла!
Мамынька Яна: Тогда встань пока да поцелуемся!
Про лесную ведьму Яну Яги?шну юная Вилюда, как и все сельские дети, была премного наслышана сызмальства. Соседство с Купелищем подогревало интерес местных жителей, будоражило фантазию и интриговало. Чего только не рассказывали бабы тусклыми зимними вечерами… Ныне же пришло время узнавать правду и удивляться!
Наперво, оказалась чародейка вовсе не оборванной страшной старухой, а статной красивой женщиной в крашеном тёмно-сером платье, подпоясанном широким кожаным ремнём. На дорогом том ремне чернели серебром бляхи, висел нож и превеликое множество шелестящих подвесок-оберегов. Поверх платья надета была меховая короткая беличья безрукавка, а через плечо – объёмная тканевая сума. Волосы у женщины были тёмные, густые, с каким-то особым блеском, небрежно перехваченные в нескольких местах простой верёвкой. На шее тускло поблёскивала массивная серебряная двойная витая гривна[103 - Гри?вна – шейное украшение в виде обруча, обычно из бронзы или драгоценного металла.], к коей крепилась аккуратная подвеска – птица с распростёртыми крыльями.
И нога у неё была не костяная – это Вилюда хорошо рассмотрела, пока кланялась в ножки мамыньке! На левом колене правда имелся щиток, сделанный из лопатки какого-то крупного зверя, но похожие приспособы девочка видела и раньше, только берестяные… Надевают их те, кому часто приходится вставать на одно колено – сборщики грибов, трав и ягод, плотники, гребцы, охотники.
Сохатый дрын оказался гладким тёмным посохом, овитым двумя небольшими, но очень натурально выглядевшими бронзовыми змейками. К навершию крепились цветные крупные перья, а само навершие представляло собой настоящую железную острогу?[104 - Острога? – орудие для ловли рыбы с несколькими зубьями.], с чёрными мощными зазубренными жалами.
Встретились, точно, у трёх старых дубов на склоне, плавное понижение которого упиралось в рукотворное болото Купелище. Сопровождали мамыньку Яну три взрослые девки-яжинки в светлых рубахах, простоволосые и босоногие, с мётлами в руках. Вокруг болотного ка?пища[105 - Ка?пище – культовое место.] чернел широкий ров со стоячей пахучей водой, через него в одном месте был перекинут мостик из двух берёзовых стволов. Там рядом уже дымились факелы и горели блёндочки[106 - Блёндочка – светильник в корпусе.] внутри многочисленных звериных черепов, кои расставлены и развешены были повсюду – на пнях, кольях, на ветвях деревьев и просто на земле…
Очень красиво, загадочно и волнующе!
Чародейка самолично, не спеша, осторожно и аккуратно побрила девчачьи головы своим острым ножом, обтёрла лысины подолом платья и чмокнула каждую в макушку. Одежды девчонок и срезанные волосы завязала в узел и безжалостно швырнула в пламя большого костра. Одна из старших яжинок старательно натёрла тщедушные голые тельца будущих учениц ароматным жиром и дала каждой отхлебнуть травяного отвара из деревянной плошки…
В эту же секунду вспышка озарила ночной лес – ярко и жарко вспыхнул узкий берёзовый мостик! Девки-яжинки взмахнули мётлами и приложились упругими прутьями по спинам и ягодицам девчонок, побуждая их бежать сквозь огонь!
Бешеная и необъяснимая радость обуяла Вилюду, ей было и больно, и весело сразу, она впервые в жизни пронзительно завизжала и захохотала, вихрем промчалась босыми ногами по горящим брёвнам, не замечая дыма и жара, а потом, развернувшись, поймала в объятья визжащую Лею и вместе с ней повалилась в прохладный мох и болотную жижу их нового дома!
Но как выяснилось вскоре – на Купелище яжинки постоянно не жили, а только обучались премудростям и проходили подобающие своему году испытания… Селение же было обустроено в берёзовой роще, на сухом песчаном высоком и привольном месте. Состояло оно из шести просторных землянок со скатами из сосновых стволов, укрытых толстым слоем песка и дёрна. В каждой землянке был очаг, спальный помост и умывальня. Жили по шесть ровесниц в доме. В пятой землянке жила мамынька Яна с четырьмя старшими яжинками-помощницами, а в шестой хранили запасы, питались и собирались все вместе в холодные месяцы.
Словно птичьи голоса
Девичьи считалочки,
Беззаботные глаза,
Догонялки-салочки!
Всё разновозрастное женское царство яжинок разделялось по птичьим рангам. А соответствующие изображения украшали стены и коньки их жилищ.
Девочки-первогодки именовались «стрижики» – они были коротко острижены, откармливались, учились всему понемногу, непрерывно везде носились и шныряли, любопытствовали, были громкими и пронзительными!
Во второй год ученицы назывались «ласточки» – опрятные, ласковые, учились «вить гнёзда» и вести домашнее хозяйство.
В третий год яжинок звали «горлицы» – пригожие, преданные и любящие, всегда в стайке или парочками.
Выпускниц величали «лебёдушки» – из них каждая отдельно была чаровницей и красавицей, готовой к «большому полёту» {41}.
Старшие яжинки – мамынькины помощницы, некогда оставшиеся на родном Купелище, прозывались «цапли» – преданно служили своему болоту, всё ведали, ходили на длинных ногах по округе, выискивали и ловко «цапали» новых учениц в селищах и на хуторах.
Мамынька Яна Ягишна, несомненно, была «совушкой» – мудрой, стремительной, зоркой, выдержанной, опасной, красивой и загадочной!
Сидит Ящер, ладу-ладу,
На ореховом ку?сте, ладу-ладу,
Орешки лущит, ладу-ладу,
Да вочками плёщит[107 - Во?чками плёщет – глазками хлопает.], ладу-ладу![108 - Цитата из песни «Ящер» группы «Иван Купала», в основу которой легла обрядовая игра юношей и девушек.]
Мужское «звериное царство» располагалось по современным меркам совсем близко, ровно в двух километрах по прямой. Оно было целиком и полностью посвящено Великому Змею Ящеру[109 - Яше (Йаше, Шеши, Юша, Ящер) – Предтеча, работавший в самых разных регионах мира. По легендам, мог принимать облик огромной змеи. Остался в памяти многих народов как Великий Змей, Полоз или Дракон.], а потому ученики там прозывались аще?рки. Было их в лучшие времена не более дюжины. Набирались они, как и девочки-яжинки, только из подходящих для особой службы мальчишек тринадцати-четырнадцати лет от роду. Обучались три нелёгких года, пока не становились детинами – молодыми воинами, после чего ещё два года верно служили своему Братству {42}.
Выпускники этой воинской школы в дальнейшей жизни могли избрать для себя три специальности.
Самые умные и хитрые шли киндякам в помощники, дабы когда-нибудь заменить действующего хранителя на его месте.
Неторопливые, выдержанные, внимательные и осторожные пополняли ряды вожарей на Воровском тракте.
Сильные, выносливые и не ведающие страха воины – служили надёжной охраной киндякам и их поселениям, охотились и рыбачили круглогодично.
Управлял ащерками Дид – мудрый пожилой наставник, которому в поддержании порядка и воспитании молодёжи помогали два дядьки.
Кроме своего воинского обучения, выполняли детины ещё важную и незаменимую службу – охраняли Купелище и поселение яжинок от случайного или злонамеренного посягательства посторонних, попарно патрулировали территорию, наблюдали за тропами, проверяли охранные сигналы, могли хорошенько пугнуть нарушителей, а то и поломать особо настырных.
Два раза в луну направлялись Дидом трое детин-ащерков на Купелище, дабы девки-яжинки непосредственно на могучих мужских телах совершенствовали свои навыки целительства и любовных утех…
Но мы ещё вернёмся в это замечательное место, чтобы поведать об одном ежегодном обряде народа галяда «Тур-бугай», в котором юные храбрецы из числа селян пытались заслужить право на место в княжьей дружине или среди охранных людей на тайном Воровском тракте.
Четвёртый круг
4.1 Неприятности из Сораболь-Кёнджу
Там, где неведомо, что предназначено,
Там успокойся и смерть победи —
Блеском восхода багрово-прозрачным…
Как не забыть своё имя в Пути?[110 - Здесь и далее в главе части авторского парафраза на стихотворение из романа «Последняя поэма» Рабиндраната Тагора.]
Время делать решительный выбор порой наступает неминуемо и внезапно! В правоте этого утверждения Лин, Лан и Кван в очередной раз убедились душным летом 553 года, отправившись в компании верного пятнадцатилетнего Хаято?, силача Кума?кити и воина-проводника Шина исполнять, казалось бы, привычную службу…
Две предыдущие грозовые ночи были утомительными и беспокойными. Хварангам снились липкие и неотступные кошмары. Они удерживали их спящий разум в нереальных жутких мирах, наполненных страхом, разрушениями, нелепыми действиями и несвойственными воинам чувствами, не давали вырваться на свободу, проснуться!
Лин с ужасом смотрит в окно второго этажа на то, как гудящая волна пожара уничтожает центр города, как тяжело шевелится земля, стёкла лопаются, а стены домов исчезают в дыму и пламени… В следующее мгновение она сама проваливается в адскую круговерть, летит вниз в облаке пыли, кусков стен и перекрытий Старого Арсенала. А потом, невредимой выбравшись из-под завала, она с бешеным криком и неудержимым кашлем голыми руками откапывает окровавленного командира, тащит его за одежду прочь от руин, не в силах отвести глаз от его неестественно волочащихся по земле перебитых ног…
Кван недоумевает – Страж вернулся? Он хитро и недобро манит его к себе… Не даёт пройти в Преддверие, вязко и настойчиво увлекает за собой во мрак провала. Сил нет сопротивляться… Нет настроения… Нет воли… Кван протягивает вперёд руку с горящим факелом и чувствует, как ледяной ветер подхватывает его тело и налету разрывает в мелкие клочья…
Лан очень воспитанный и вежливый человек, поэтому он, конечно же, не скажет этим чужеземцам ничего дурного. Он согласен с планом. Он понимает задачу. Он верит в успех… Но почему, чёрт побери, раздражение закипает в нём, как вода в походном котелке? С чем он никак не может смириться?
Скорей бы утро!
Были и другие тревожные знаки, как лёгкие предупреждающие прикосновения Волшебной Плети, которые все заметили накануне похода. Отправление группы трижды переносилось, ибо вовремя не прибыл гонец с донесением. Потом Ино?ши нежданно получил неведомо чью шальную стрелу в лопатку, к делу стал непригоден и был срочно заменён пожилым Шином. Когда набирали воду в роднике, едва успели укрыться от налетевшей грозы под скальным выступом, промокли и продрогли, но остались целы, а вот восемь из десяти тыквенных фляг раскололись под ударами увесистых градин. Затем Кумакити сломал свой любимый посох, не рассчитав груза, и долго шёл, ворча и хмурясь, пока на привале не выстругал себе новую толстенную дубину. Следом Лин обожглась, проверяя заготовку для смоляного факела, и шла теперь с тянущей болью и повязкой на левой руке. А Кван умудрился наступить на осиное гнездо и был атакован разъярёнными насекомыми, укусы которых придали чертам его лица бугристость, нелюдимость и одутловатость…
И разговор на первой ночёвке затеяли они совсем никчёмный:
– Вот она, судьба воинская, – устраиваясь у огня поудобней, сопя и покряхтывая, изрёк зачем-то Шин, – каждый раз уходим в неизвестность, а вернёмся ли – неведомо…
– Ой, братец, и не говори даже! – своим обычным ехидно-напевным голосом отозвался озорник Хаято. – Зайдёшь, бывало, в кусты, стянешь портки, присядешь, а сам думаешь – возвращусь ли обратно, иль утянут меня сейчас в неизвестность злые демоны?
– А я и не говорю про демонов, – поддался на провокацию проказника пожилой воин, – думаешь мало опасностей вокруг – звери, да и люди – не лучше зверей! Я уж повидал многое! На своей шкуре познал…
– Как гузку сохранить и ладошки не испачкать?! – зашёлся в хохоте юный шалопай.
Шин вздохнул, махнул рукой и перевернулся на другой бок, всем видом показывая юноше, что пустой разговор окончен, но тут неодобрительную речь завёл братец-Медведь:
