Полная версия:
Живым здесь не место
Ладно, с этим моментом разберёмся потом. Теперь к непонятному.
Чёрные лихо отстреливали вяленых и бегунов, но спасовали перед неким верзилой и толстыми. Что они и как выглядят, не суть важно. Вопрос – почему? Ответа пока не нашёл и от этого испытывал лёгкое чувство дискомфорта.
Ещё один незакрытый гештальт – псевдотомограф. Здесь тоже ноль информации. Кроме собственных предположений и повышенного интереса Джул, больше оттолкнуться не от чего. И тем не менее вывод напрашивался конкретный: МРАК–5 много кому интересен. Вон как Джул торопилась, стараясь опередить рейдеров Серого…
Вспомнив Серого, я почувствовал укол совести. За всей этой беготнёй про Аню и думать забыл. Хотя…
Не оправдываюсь, но здесь у меня форс-мажор стопроцентный. Нет, можно, конечно, явить беспримерный героизм, высадить дверь ногой и рвануть по бездорожью, закусив удила. Но шестое чувство подсказывало, что это будет последнее приключение на пятую точку. С большими шансами получить принудительную эвтаназию.
Так что я не забыл. Просто всему своё время.
Примирившись таким образом с совестью, я начал строить планы на ближайшее будущее. Даже не планы – вероятный прогноз. О плохом старался не думать, исходил из того, что здоров.
Допустим, завтра придут, обрадуют новостью и отпустят на все четыре стороны. Куда мне идти? Да пока никуда. Джул ясно дала понять, что врачи здесь нужны. Да оно и логично: подкрался писец – медики сразу взлетели в цене. Судя по всему, здесь надолго. Так что не пропаду. Даже если рентгенологом не устроюсь, курсы переподготовки никто не отменял. У нас с этим больших проблем нет, вряд ли у них здесь по-другому. Отучусь да устроюсь… вон хоть лаборантом – анализы брать. Обвыкнусь немного, разберусь, что к чему, шмотками разживусь… А потом… можно и…
Мысли стали потихонечку путаться. Усталость, последствия нервной встряски, безумные гонки по подземельям брали своё. Я начал зевать, клевать носом, а вскоре и вовсе выпал из объективной реальности.
* * *И снился мне нескончаемый страшный тоннель. Платформа, на которой оживший Штиль тычет пальцем в индикатор томографа. Видно, хочет что-то сказать…
Из темноты выскакивает Джул и сносит ему башку из обреза. За нами гонятся чёрные. Мы снова бежим. Я теряюсь… Снова выхожу к терминалу… и расплываюсь в улыбке.
Ко мне идёт пепельноволосая девушка в костюме из белого стретча… Аня. Жива и здорова… Она ласково берёт меня за руку и ведёт за собой. Я послушно иду, тихо радуясь, что с ней всё в порядке… Куда ведёт? Домой, куда же ещё.
Картинка гаснет – тёмный провал – появляется новая.
Я дома. На кухне. Всё знакомо до боли. В электрическом чайнике клокочет вода. Мерно гудит магнетрон. За стеклом СВЧ-печки крутится тарелка с бутербродами. Люблю такие. С ветчиной и расплавленным сыром. От предвкушения рот наполняет слюна… быстрее бы… А вот и готово.
Зелёные палочки таймера складываются… нет, не в нули. В квадрат.
В квадрат?
Пронзительно верещит зуммер. Раз. Второй…
* * *На третий я уже стоял на коленях в пределах нанесённой разметки, спиной к двери, с руками за головой и ощущением, что меня ледяной водой окатили. На лбу выступил пот, кожа превратилась в гусиную, сердце колотилось где-то под горлом… Конечно, были сомнения, что меня вот так сразу пристрелят, но проверять не хотелось. Здесь не игра. Запасных жизней нет.
В шлюзе зашипел поток пара.
Заныла насосами вытяжка.
Щёлкнул замок.
Одежду колыхнул сквозняк из открытой двери. От едких миазмов дезсредства во рту появился специфический привкус, безумно захотелось чихнуть. Я сморщился, но сдержался, хоть и с превеликим трудом. Не приведи Господь, расценят как неблагоприятный симптом или даже агрессию. У них, кто бы там ни зашёл, в руках автоматы и нервы натянуты гитарной струной. Дёрнется палец на спуске – и привет, пуля в голову.
Зашаркали бахилы по пластику пола. Зашелестела ткань защитных комбезов. Клапаны автономной кислородной системы противно захлюпали. Но визитёры сохраняли молчание, и меня от напряжения начало ощутимо трясти. Ждать вердикта, читай, приговора, уже не осталось сил.
Шаги приблизились, кто-то замер у меня за спиной.
– Добрый, день, уважаемые, – сказал я, стараясь не шевелиться, и вложил в короткую фразу максимум дружелюбия. – Чем порадуете?
В шею впились два острых контакта. Треснул разряд…
Я клацнул зубами, едва не откусив язык, выгнулся дугой и перестал контролировать тело. Через мгновение и разум погас.
* * *– Н-ну да, зачем-м со м-мной ра-а-азговаривать, – промычал я голосом, звучавшим на всех видеокассетах в девяностые, и разлепил веки.
Похоже, меня хорошо тряхануло – всё тело ломило после мышечных судорог. Щека до сих пор дёргалась. На шее зудела отметина от электродов. На самом деле там две, но ощущалась как одна, но большая.
Я хотел почесаться и обнаружил, что обездвижен. Мог дышать, моргать, чуть-чуть крутить головой, пальцами шевелить – это сколько угодно, но повернуться, двинуть рукой или ногой – нет. Чуть позже пришло стойкое ощущение, будто я парю в воздухе. Что примечательно, снова голый.
Спина не чувствовала опоры совсем, но какая-то сила прочно удерживала меня в подвешенном положении. Очевидно, где-то подо мной стоял источник этой силы, но по понятным причинам его я увидеть не мог.
Смена обстановки, а возможно, и статуса, напрягла не по-детски – мозг заскрипел извилинами в попытке найти объяснение. Пока ясно было одно: меня за каким-то лядом перевели из карантинного бокса сюда. Но куда сюда? Зачем сюда? И на хрена с применением электричества? Могли бы просто сказать… ну или потребовать, если такие крутые.
Используя отпущенную свободу движений, я как мог огляделся.
Потолок белый, высокий. По центру обязательная камера кругового обзора мигала красным глазком. Люминесцентные лампы, расположенные квадратом, испускали рассеянный свет с уже знакомым голубоватым оттенком УФ-облучения. По углам жужжали коробки ионизаторов. Гудела электромотором мощная вытяжка.
Это удалось рассмотреть без труда.
Дальше пошло сложнее. Пришлось косить так, что чуть глаза не завернулись внутрь черепа.
Стены расчерчивала клетка белого кафеля. Тускло блестели остеклёнными дверками навесные шкафы. Стекло было матовым, так что их содержимое осталось загадкой. Ниже по всему периметру выстроилась в ряд мебель и оборудование: столы, закрытые стеллажи, холодильники, герметичные боксы, сложная аппаратура…
На столах громоздились колбы, кюветы в штативах, пробирки с разноцветными жидкостями. А назначение приборов я даже не пытался угадывать. Опознал только большой микроскоп, судя по всему, электронный, и центрифугу. Да и то не до конца был уверен, что это они.
Постепенно сложилось предположение, что меня разместили в лаборатории. А когда нос уловил характерный запах химических реактивов, предположение переросло в уверенность. Спокойствия, правда, этот факт не добавил.
В качестве кого разместили?
Ответ пока был один: в качестве подопытной крысы.
* * *С лёгким гулом отъехала сдвижная дверь. В помещение, оставляя за собой перестук каблуков, ворвался кто-то стремительный. Меня окатило волной запаха терпкого одеколона с изрядной примесью табачного духа. Не успел я глазом моргнуть, как надо мной вырос мужчина.
Высокий. В годах – седые волосы уложены в аккуратный пробор. Лицо вытянутое, сухое, немного костистое, но ухоженное: щёки тщательно выбриты, бородка клинышком, волосок к волоску. На носу, чуть с горбинкой, блестели золотой оправой очки. Тонкие губы строго поджаты. Белейший халат сидел, как дорогой бальный фрак, пошитый по спецзаказу.
На требовательного, но справедливого дядюшку был бы похож, если б не оружейная сталь, сверкавшая в серых глазах.
Он заметил мой изучающий взгляд, прищурившись, хмыкнул:
– Сафонов Алексей Валентинович?
– А вы кого-то другого ожидали застать? – теперь уже скептически хмыкнул я. Простите, не знаю вашего имени-отчества, но…
– Крестовоздвиженский, – отрекомендовался он с лёгким поклоном. – Иннокентий Петрович. Профессор. Доктор наук.
– Простите за мой внешний вид и что не встал в вашем присутствии, док. Некоторые обстоятельства мешают мне проявить вежливость… – Я для наглядности пошевелил пальцами рук.
– Ах, это, – протянул мой новый знакомец. – Для безопасности вас поместили в обычное стазис-поле. Не препятствует кровообращению, и в плане профилактики пролежней незаменимая вещь. Мера вынужденная, но необходимая, придётся вам потерпеть.
«Во как, стазис-поле у них обычное», – мысленно поразился я, вслух же сказал:
– Потерпеть не проблема, но хотел бы уточнить, как долго? Раз уж встал вопрос о профилактике пролежней.
– О, не стоит так беспокоиться, – мило улыбнулся Иннокентий Петрович. – До пролежней не дойдёт.
Эти слова заставили меня надолго задуматься. Что он имел в виду? Почему не дойдёт? Меня раньше отпустят? Или я просто не доживу?
Хотя, с другой стороны, причин для обострения паранойи не было. Приятный в общении дядька. Учёный. Второй человек, который вообще здесь со мной разговаривал. Может, это как раз он меня опасается. Я лось здоровый – мало ли, кинусь сейчас с кулаками или, не приведи Господь, в ожившего мертвяка обращусь. Так что лучше не загоняться и плыть тихонечко по течению, а там куда волною прибьёт.
Пока я размышлял, Иннокентий Петрович снял с одного из столов тонкий планшет, который я до этого не заметил, потыкал пальцем в экран.
– Врач? Даже так? – чуть вскинул он бровь. – Ну что ж, занятно будет пообщаться с иномирным коллегой.
Вот тут-то я и выпал в осадок.
– Откуда вы…
– Всё до банального просто, молодой человек, – перебил Иннокентий Петрович и в доказательство продемонстрировал мне планшет, как будто это могло что-нибудь объяснить. – Ваша кровь всё рассказала за вас.
– В смысле моя кровь? – вытаращился я на него в полнейшем недоумении.
– Я сейчас поясню. Вы же никуда не торопитесь?
– Ха-ха, – сказал я, обозначив, что оценил шутку, и уставился на собеседника с нескрываемым интересом: – Ну?
* * *– Так вот… – Иннокентий Петрович заложил за спину руки с планшетом и принялся мерить пол шагами. – Думаю, не ошибусь, если предположу, что для вас не секрет, какая у нас здесь случилась беда…
– Это было нетрудно, – перебил я, чем заслужил его неодобрительный взгляд.
– В связи с вышеизложенным, каждого помещённого в карантин мы тщательно обследуем…
– Док, а нельзя ближе к телу, а то вы с «поцелуй меня в спину» начали.
– С чего, простите? – удивлённо посмотрел он поверх очков.
– Анекдот такой есть, при случае расскажу. Вы продолжайте, продолжайте, профессор, извините, что перебил.
– Так вот, каждого помещённого в карантин мы тщательно обследуем. И среди прочего получаем данные по группе крови. Это автоматически происходит, аппаратура так настроена…
– А что не так с моей группой? – снова не утерпел я. – Первая отрицательная. Ноль, эр аш минус.
– Вот именно, – зажглись глаза у профессора. – Ноль! Эр аш минус! А у нас, в смысле в нашем мире, ни такой группы, ни тем более резуса попросту нет. Не су-щест-ву-ет! Отсюда я делаю вывод, что вы, юноша, выходец из другого мира. Ну, скажете, что я неправ?!
– Да нет, не скажу. Отрицать было бы глупо, – легко признался я.
Решил не создавать интригу на ровном месте. Меня даже Джул вычислила на раз-два, а у дока на руках лабораторные данные. Он всё равно от меня не отвяжется, а так, возможно, посодействует возвращению домой. Как коллеге.
– Не расскажете, каким образом вы здесь очутились? – Голос дока оставался доброжелательным, но взгляд сделался жёстким.
– Да нечего рассказывать. Запустил МРТ, потом взрыв, очнулся в тоннеле.
– А как, простите, аппарат назывался?
– МРАК–5.
– Индекс, индекс какой? – Голос Иннокентия Петровича предательски дрогнул.
– Какой индекс? – недопонял я. Вряд ли собеседник подразумевал почтовый.
– Литера в скобках. Т или П?
– П.
– Замечательно! – Док отбросил планшет на стол, не заботясь о судьбе дорогущего гаджета, лихорадочно потёр руки. – Вы даже не представляете, насколько это замечательно.
– Да что за МРАК–5? Чего вы с ним так носитесь? – не выдержал я.
Нездоровая возня вокруг аппарата реально бесила. А собственное неведение бесило нереально. Я, как деревенский дурачок, всё всем рассказываю как на духу, а в ответ ни конфетки, ни фантика. Это образно. А если конкретно, то концепцию надо срочно менять и по максимуму извлекать из ситуации личную выгоду. Информация – вполне себе ходовой товар, почему бы его не продать? Так что хрен я теперь стану забесплатно откровенничать. Остался пустяк – придумать, какую именно выгоду…
Удивлённый голос Иннокентия Петровича сбил меня с мысли.
– МРАК–5 расшифровывается как магнитно-резонансный альт-компульсатор. Пятая модель. Индекс П означает «пространственный», Т, соответственно, «темпоральный», – пояснил он и пристально посмотрел на меня поверх очков. – Даже странно, что вы не знаете. Один перенеслись или в составе исследовательской группы? А может, боевого отряда?
– Да чтоб вас, док, какой группы?! Какого отряда?! – вспылил я, решив не упоминать про Аню и Штиля. – Говорю же, случайно всё вышло. Я простой рентгенолог, работаю на простой работе, и откуда взялся этот грёбаный агрегат, в душе не скребу! Сам до сих пор в шоке от случившегося.
– Успокойтесь молодой человек, не нужно повышать на меня голос. И уж тем паче употреблять бранные слова, мы же с вами образованные люди, – урезонил меня Иннокентий Петрович менторским тоном. – Допустим, отряда не было. Допустим, случайно. Но точку-то выброса вы сможете показать?
– Шутите, док? – ответил я, одарив его честнейшим из взглядов. – Я же не местный, забыли?
– Это да, это да, – пробормотал явно расстроенный профессор, но тут же вернул себе прежнее настроение. – Ничего страшного, ваша спутница нам поможет, она, насколько я понял, как раз из местных.
– Джул? – удивился я. – Она здесь? И раз уж зашёл разговор, где мы?
– Центральный испытательный комплекс СК, – машинально ответил Иннокентий Петрович, занятый своими мыслями. – И да, она тоже здесь. Переместили на всякий случай.
– Док, вас не затруднит ответить ещё на один вопрос?
– Безусловно, мы же беседуем, – задумчиво кивнул тот, блеснув золотой оправой очков.
– Насчёт обследования в карантине… Что показали результаты анализов? – проговорил я севшим от волнения голосом.
– Очень хорошо, что напомнили, как раз хотел этот момент обсудить, – разулыбался вдруг Иннокентий Петрович, и его лицо приняло выражение счастливейшего из людей. – У вас в крови вирус.
Глава 6
Новость потрясла разрядом дефибриллятора на максимальной напруге. Бросило в дрожь, дёрнулся глаз, ладони вспотели… Я бы упал, если б не лежал… не висел… да какая уже теперь разница. Это, мать его, не корона, от которой худо-бедно лечили. Сычуаньский вирус! И спасения нет.
Я скрежетнул зубами, до боли в суставах сжал кулаки – растерянность уступила место удушающей ярости. До судорог захотелось кого-то избить. Ногами. Кого-то из виноватых. Главврач и члены министерской комиссии на эту роль вполне бы подошли. А лучше запихнуть их всех скопом в МРАК–5 да отправить сюда, чтобы знали, как заказывать абы что абы где… Но хрен ли мечтать о несбыточном – я без пяти минут немёртвый мертвяк.
И, что неожиданно, пуля в голову уже не казалась таким уж варварским методом.
Иннокентий Петрович недолго понаблюдал за сменой эмоций у меня на лице, деликатно кашлянул и сказал:
– Простите, юноша, очевидно, вы меня неправильно поняли. У вас в крови вирус, да, но вы не больны.
– Не болен? – вытаращился я, почувствовав, как дышать стало легче, но на деле подумал другое: «Ты не охренел, старый чудак, с такими-то формулировочками?! У вас в крови вирус… Не болен! С этого надо было начинать!»
– Совершенно, верно. Не болен. И в то же время я в некотором замешательстве… Видите ли, Алексей, – Иннокентий Петрович поморщился и нервно почесал кончик носа, – при таком титре вируса терминальная стадия должна была наступить ещё сутки назад. А у вас даже продромальных симптомов не выявили… что абсолютно не укладывается в рабочую концепцию…
– Чего вы несёте, док?! – взбеленился я, безуспешно пытаясь вырваться из стазис-поля. – Какая, на хрен, концепция?!
– Рабочая, – повторил Иннокентий Петрович, не поменявшись в голосе. – Если хотите, могу объяснить.
– А давайте, – с вызовом бросил я. – Объяснения будут как нельзя кстати.
– Приятно иметь дело с любознательным молодым человеком, – отметил док, выкатил из-под стола стул и уселся рядом со мной, облокотившись о спинку. – Далеко в историю углубляться не буду, остановлюсь на существующем положении вещей. Дело в том, что вирус, хоть и в ничтожных количествах, до сих пор присутствует в воздухе и, естественно, проникает в человеческий организм через слизистые и дыхательные пути. Вместе с тем концентрация вируса ничтожно мала для полноценного развития инфекции. Но одна из особенностей сычуаньского штамма в том, что он имеет свойство накапливаться в селезёнке и до поры никак себя не проявляет. При достижении барьерных значений он активизируется, проникает через гематоэнцефалическую преграду и поражает нервную систему носителя со всеми вытекающими последствиями. Но для этого нужно существенное время, и даже элементарные средства защиты кратно отдаляют этот момент. Я понятно изъясняюсь?
– В общем и целом, – кивнул я и уточнил: – Поэтому ваши дуболомы разгуливают в противогазах?
– Не совсем в противогазах и не только поэтому, – сдержанно усмехнулся профессор и поправил очки. – На самом деле дуболомы, как вы изволили выразиться, носят дыхательные маски с противовирусными фильтрами. Фильтры, кстати, сугубо моей разработки. Предписаны к применению при повышенном риске вступления в близкий контакт с терминальными формами…
– Терминальные формы… – насмешливо фыркнул я. – Это вы так зомбей обозначили? И что подразумевается под близким контактом? Укус?
– Укус, юноша, это сиюминутная смерть с последующим перерождением. Концентрация патологического агента в слюне запредельная, и заболевание протекает молниеносно, – назидательно проговорил Иннокентий Петрович, словно начитывал лекцию. – Что касается близкого контакта…
Доктор вдруг запнулся, нахмурился и тотчас засиял, озарённый догадкой.
– Эврика! У вас был близкий контакт! – воскликнул он и посмотрел на меня этаким изобличающим взглядом. – Признавайтесь, ведь был же?
– Был, – не стал юлить я. – Даже дважды. Сначала напал шустрый зомби в тоннеле, потом ожил Штиль… Ну, пациент, который со мной перенёсся…
Тут я осёкся, осознав, что увлёкся и сболтнул лишнего, но Иннокентий Петрович даже бровью не повёл и засиял ярче прежнего.
– Что и требовалось доказать! Теперь всё встало на свои места!
– Док, а не могли бы вы пояснить, что куда встало? – попросил я. – Очень хочется разобраться в ситуации, чтобы не повторить её в будущем.
– Конечно же поясню, – снисходительно кивнул Иннокентий Петрович, явно наслаждаясь беседой. – Содержания вируса вблизи трансформированной особи достаточно для заражения, что и произошло в вашем случае. Очевидно, что вы провели в патогенной среде достаточно времени и, как следствие, получили барьерный титр возбудителя…
– А как же Штиль? – перебил я профессора, решив, что раз уж проговорился, то тему надо добивать до конца. – Он был мёртв ещё до появления зомби. И тем не менее ожил. Как-то идёт вразрез с выкладками про ничтожные количества в воздухе, не находите?
– Индивидуальные особенности, я полагаю, – равнодушно пожал плечами Иннокентий Петрович. – Повышенная восприимчивость, ослабленный иммунитет, да мало ли что. Самая вероятная версия: не выдержал альт-переноса, а прежде чем погибнуть, получил дозу вируса. Потом трансформировался. Так что никаких противоречий, обычная вариативность человеческого организма. Женщины, например, гораздо устойчивее к заражению…
От последней фразы профессора меня словно ошпарило.
«Аня, она же про вирус не знает! – дёрнулся я и тут же себя успокоил: – С ней местные. Пропасть не дадут».
– О чём задумались, юноша?
Голос профессора прервал течение мысли, а крайне подозрительный взгляд отбил всякое желание откровенничать.
– Да так, – буркнул я. – Информацию перевариваю. Столько всего навалилось, сами понимаете…
– Да уж, понимаю, – немного расслабился док и, хлопнув себя по коленям, поднялся со стула. – Но это ещё не всё.
Интонации, да и сам вид Иннокентия Петровича снова разбудили во мне паранойю. Хорошего ждать не приходилось, иначе зачем стазис-поле?
– Ну не тяните же, док, – с нетерпением поморщился я.
– Хочу предложить вам сотрудничество, – торжественно произнёс он. – У меня появилась одна теория, и без вас я не обойдусь. А если всё получится, вы войдёте в историю! Есть ещё несколько незначительных моментов, но их мы обсудим позже.
Его голос набрал силу, зазвенел, отражаясь от кафельных стен, а я почувствовал себя точно как вчера утром на любимой работе, в момент, когда мне вручили мануал на китайском. Если проще сказать – в полной жопе.
«Предложение, от которого нельзя отказаться», – констатировал я про себя и спросил с выражением, словно только что сожрал два лимона:
– И в чём заключается моя роль?
– Знал, что вы согласитесь, коллега! – сказал док, проигнорировав мой кислый вид и вопрос. – Я предполагаю, что ваша устойчивость к вирусу связана с отрицательным резусом и закреплена на генном уровне. Я сделаю из вашей крови вакцину!
– Охренеть просто, как здорово, – уныло протянул я.
Интуиция не обманула, меня действительно собирались использовать в качестве подопытной крысы.
* * *Тем временем док развил бурную деятельность – приволок из дальнего угла агрегат на колёсиках, с многочисленными кнопками и датчиками на рабочей панели, распечатал упаковку полихлорвиниловых трубок, соединил систему и шагнул ко мне с уже знакомым по карантину цилиндром.
– Для начала возьмём у вас немного крови… – бормотал он под нос, прилаживая тот у меня на предплечье. – Нам понадобится много крови…
После чего покрутил колёсики, выставляя значения на шкалах и циферблатах, щёлкнул тумблером «Вкл» – аппарат загудел, по трубкам побежала красная жидкость. Я, скосив глаза, смотрел, как заполняются контейнеры-картриджи. Профессор же, судя по выражению лица, просто наслаждался процессом.
– Док, может, хватит, для первого раза? – обеспокоился я, когда второй картридж наполнился до половины. – Так-то меня два дня не кормили. И пил я последний раз вчера вечером. Из-под крана.
– Вы совершенно правы, коллега, кровь несколько густовата, – ответил тот невпопад и вздрогнул, будто очнулся. – А? Что? А… Вы не переживайте, любезный. Сейчас закончим, и я отдам соответствующие распоряжения. Единственно, придётся вам потерпеть некоторые неудобства…
– Ещё неудобства? – возмутился я.
Но Иннокентий Петрович снова завис, погрузившись в раздумья. Что-то его нахлобучивало не по-детски, и меня это начинало подбешивать.
– Док! – окликнул я профессора, не сдерживая раздражения в голосе. – О каких вы сейчас неудобствах?
– А? А… Питание предусмотрено инфузионное или энтеральное, через зонд, на ваш выбор. Не самые приятные процедуры, но ради великой цели…
– Какой на хрен цели! – взорвался я. – Вы что, собрались меня в стазис-поле постоянно держать? Док? До-о-ок!
Но он уже про меня напрочь забыл, отсоединил готовый контейнер и убежал к столу. Там загремел пробирками, зазвенел предметными стёклами, защёлкал кнопками аппаратуры, очевидно, колдуя с настройками.
Дурмашина довольно гудела насосом, чавкала клапанами и медленно выкачивала из меня кровь, наполняя уже четвёртую ёмкость. Они небольшие, по сто миллилитров всего, но если так дальше пойдёт, меня хватит где-то на час. Умирать молодым в ближайших планах не значилось, тем более таким негероическим способом, и я заорал во всё горло:
– Профессор! Остановите грёбаный кровосос!
Как ни странно, на этот раз док откликнулся сразу.
– Что вы так всполошились, коллега? – Он подошёл, посмотрел, как переливается кровь, улыбнулся. – Здесь таймер стоит. Не думали же вы, что я вас высосу досуха?
Именно так я и думал, но не мог же сказать это доку в лицо. Нет, на самом деле мог и очень даже хотел, но ситуация не располагала. А испытывать судьбу в моём положении – не самое верное решение. Да и машина замолкла, звякнув сигналом, в подтверждение, что профессор не врал.
Он заботливо вытащил контейнеры из машины и, трясясь, как квочка над яйцом, перенёс их в один из холодильников. Там выставил в специальном штативе. Закончив, вернулся к столу и склонился над микроскопом.
– Замечательно, просто волшебно, – приговаривал он, подкручивая верньер тонкой настройки.
